Текст книги "Контроль, успех, поражение"

Вести с другого фронта

Вы всё ещё верите, что в нашей истории всё будет хорошо?

Что наша история про преодоление разногласий, про готовность идти навстречу друг другу, несмотря на все преграды и страхи, которые накопились за годы одиночества?

Вы, наверное, очень романтичная и оптимистичная натура. Или, возможно, просто думаете: «Зачем писать книги с плохим концом?» Их никто не читает. Все хотят верить в сказку и убеждаться, что она возможна, хотя бы в придуманных историях, если не в реальной жизни.

А кто делает сказкой вашу жизнь? Считаете ли вы себя посильным творить её самостоятельно или ждёте чуда от кого-то другого?

Мы попробуем дать этой истории шанс стать сказочным сюжетом, хотя на многое не рассчитывайте.

Весь пятничный день Майк провёл в своём кресле позади кушетки, на которой, сменяя друг друга, лежали его клиенты, рассказывая свои отрывистые бессвязные мысли.

День тянулся медленно и скучно.

Обычно на работе ему скучно не было.

Ему совершенно не нравилось появление в его жизни такого неожиданного и непредсказуемого фактора, как мысли о молодой, красивой женщине, которая явно не собиралась упрощать ему задачу построения их отношений.

Да и возможны ли их отношения?

Разница в возрасте была очень большой. Слишком. Да, смотрятся они вместе прекрасно. Майк никогда не выглядел на свой возраст, был всегда молод, подтянут, да и седина в волосах добавляла только дорогой лоск его красоте. Она же выглядела старше своих лет, такая серьёзная и ответственная с металлом взрослой, видавшей виды женщины в глазах. Но то внешность, а реальный возраст совсем другое. Через пару лет она может родить первого ребёнка, и тогда ей будет всего тридцать, а ему уже пятьдесят. Доживёт он до двадцатилетия этого ребёнка? Его отец умер от сердечного приступа, когда ему было шестьдесят три, но сам он тогда был уже взрослым мужчиной, твёрдо стоящим на ногах, а этому малышу будет всего тринадцать.

Он что, серьёзно сейчас думает об их детях? Причём прямо на сеансе с клиентом, которого не слушает уже пару минут. Такого с ним практически не случалось, даже в тяжёлые времена для его предыдущей семьи. Это либо действительно любовь, либо профессиональное выгорание. А может, и то и другое сразу.

«Как-то совершенно беспочвенно и крайне преждевременно. Она вчера вечером бросила ему вызов о невозможности даже самих их отношений, какие там дети», – подумал он про себя и продолжил вникать в слова мужчины вдвое младше него, рассказывающего свои пространные ассоциации о своём гомосексуализме.

Именно этот вызов раззадоривал его больше всего. Ничего не хотел он в жизни так, как совершать невозможное. Она могла просто уйти или просто остаться, прекратить или продолжить, всё было бы приемлемо. Но она сказала «Ещё посмотрим», и теперь он был категорически и серьёзно настроен «посмотреть».

А ещё она считала его трусом. И хотя именно им он и был, и сам про себя это знал и активно боролся, но сейчас в данной неожиданной для него истории он собирался напрочь об этом своём качестве забыть. И вести себя не просто как мужчина, а как самый наглый, настойчивый и бесстрашный мужчина, который только может быть на свете.

Пятничный вечер заканчивался для него поздно, вечерами всегда были клиенты, приходящие после работы.

Но он точно знал, где её в это время нужно искать.

ApplePie был забит до отказа, как и всегда, шанса пройти уже не представлялось. Но у него здесь был пожизненный картбланш, как и во многих барах города. Возможно потому, что он действительно алкоголик и больше никуда не ходит. Но в данном случае хозяин заведения был его хорошим знакомым и на входе Майка всегда пропускали в любое время. А вот она наверняка позаботилась о своём месте заранее.

Так и есть. Она сидела за одним из высоких столиков, расположенных, как грибы после дождя на поляне, в тесноте в центре зала. Яблоку в этом «яблоке» негде было упасть, к барной стойке не протолкнуться, между столиками не пройти. Пятничное веселье успешных офисных обитателей, празднующих каждую неделю как счастливые выжившие в каждодневно повторяющейся смертельной схватке, в самом разгаре.

Она была не одна. Это тоже предсказуемо. Именно за этим она сюда и пришла. Наказать себя. За что? За мысли о Майке, о любви, о счастье? Продемонстрировать свою низость, дать понять всем романтичным субличностям внутри неё, какая она на самом деле грязная и развратная. Подцепить очередного мужчину в баре и отдаться ему на любой подходящей поверхности. И забыть и о нём, и о Майке на следующее же утро в субботней пробежке навсегда. Чего он категорически не собирался позволять ей делать.

– Привет, дорогая, как прошёл твой день? – Майк всё-таки протиснулся через гудящую толпу к их столику со своей сияющей улыбкой.

Мария на секунду застыла на месте от неожиданности. Но быстро внутренне собралась, о чём возвестила ехидная растягивающая улыбка на её прекрасном лице.

– О, привет, дорогой, не ожидала тебя сегодня увидеть. Думала, ты вчера уже достаточно напился вечером. – Кажется, она готова была поиграть в его игру.

Мужчина смерил взглядом их боевые позиции, разворачиваемые друг перед другом, и вернулся за соседний столик к своим друзьям, от которых не так давно отделился для знакомства с прекрасной и одинокой соседкой.

Его ухода никто не заметил.

– Да, я вчера прекрасно завершил вечер в одиночестве, выпив свою недельную норму. Так что сегодня не пью, как видишь, – развёл пустыми руками Майк. – А вот ты, я посмотрю, только разгоняешься. Смотри, а то опять не сможешь дойти до выхода сама, как в прошлую пятницу. Придётся провожать.

Мария медленно потягивала свой любимый напиток, так любимый ею в исполнении барменов именно этого бара, давая себе передышку для мобилизации сил и продумывания плана отражения такой бесстрашной и неожиданно нахальной атаки. Так как это был уже второй бокал, получалось с трудом.

– А ты опять проводишь меня до такси и ничего не сделаешь, что положено настоящему мужчине? – со всей возможной горечью и презрением констатировала Мария.

Майк усмехнулся, облокачиваясь обеими руками на столик, и вдруг неожиданно поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза с открытым забралом, со всеми мыслями, страхами и надеждами, что были у него в голове.

– А тебе бы этого хотелось? – просто и спокойно спросил он.

Она перестала пить. Не отрывая взгляда от его глаз, она долго просчитывала что-то у себя в голове, слегка прищурившись. Затем поставила бокал на стол и облокотилась на него так же, как собеседник, оказавшись лицом к лицу буквально в паре сантиметров от него. Майку захотелось зажмуриться от накатившего страха, но он сдержался. Через всю какофонию запахов всех возможных напитков мира, разгорячённых тел и вечернего угара он отчётливо почувствовал тонкий запах её духов, а за ним еле различимые, но одурманивающие до глубины запахи её кожи, её волос, её крови.

– Ты можешь взять меня один раз легко и просто, нам обоим понравится, а наутро мы разойдёмся и забудем обо всём об этом.

Пауза. Вдох-выдох.

– Либо ты можешь взять меня навсегда, как ты хочешь, на всю жизнь. Но для этого тебе придётся сначала взломать все замки мира от всех дверей, влезть на каждую гору на свете. И достать мне то, чего ты никогда не сможешь достать даже для самого себя – прощение.

Мария не знала, откуда родилось это в её голове. Но знала, что сейчас она говорит чистую правду. Может, даже впервые в жизни.

Он не ответил.

Он знал, что когда-нибудь его настигнет всё то, что он натворил в своей жизни, все демоны и призраки его прошлого встанут перед ним как один и спросят ответа. И он знал, что именно эта женщина станет голосом этих демонов, потребует от него такого, чего может никогда он в своей жизни не делал. Но не думал, что она станет его судьёй. Единственное, чего он хотел бы, это выполнить её указания, свершить все эти подвиги и очистить в испепеляющем огне свою потерянную душу. И он знал, что не справится.

Майк изменился в лице до основания. Всю скрытую боль, отчаяние и раскаяние в самом себе он выпустил на поверхность. Позволил им всплыть из самых тёмных глубин души, из самых потаённых уголков сознания, выпустил из клеток и кандалов, в которых они томились все эти годы. Он дал им подняться к свету, исходящему от этой сияющей женщины, дотронуться до самого края его внешних границ, до тончайшего полотна его кожи изнутри. Позволил со всем отчаянием и принятием. Позволил… и в самую последнюю секунду… испугался!

– Может, я никогда и не смогу «достать» прощение для самого себя, ты права. Но я хотел бы подарить его тебе. Не знаю, в чём ты должна себя простить и чего мне это будет стоить. Но я хотел бы попытаться.

Мария долго мерила его взглядом, забыв об окружающих, недопитом бокале и даже о времени, которое с таким отчаянием контролировала всю жизнь, стараясь не упустить ни минуты. Сейчас в этом переполненном кричащими от отчаяния душами месте, пытающихся залить свои боли ядом, она наконец-то решалась на что-то действительно невозможное. На то, что нельзя получить.

– Тогда поехали, – сказала она и повела его за руку вон из бара.

Ты то, откуда ты родом

Ночной летний ветер принёс откуда-то забытую в дневной жаре прохладу. Он колыхал поверхность её тончайшей шёлковой блузки, и то ли от самого ветра, то ли от касаний холодной ткани по коже Мария ёжилась и вся зябла изнутри. Она стояла, обнимая себя за локти обеими руками, и в очередной раз вздрогнула, поведя плечами, больше для того, чтобы разогнать остывающий адреналин по мускулам для тепла, чем от назойливого ветра. По спине ходили мурашки, и она не смогла бы точно ответить от чего – от холода, волнения или от страха.

Майк снял пиджак и накрыл её плечи. И как ему удавалось не изжариться днём в такую жару в плотном твидовом пиджаке? Хотя сейчас Мария была ему очень рада и благодарна.

Они стояли молча в темноте, едва касаясь друг друга плечами, над могилой её бабушки.

Ночное кладбище было тихо и молчаливо. Она уже по дороге в такси пожалела о пункте их назначения, но Майк, в отличие от водителя, с ледяным спокойствием выслушал названный ею адрес и сказал «Поехали», когда таксист в очередной раз переспросил. Кладбищ в городской черте было немало, но это считалось одним из самых тихих, маленьких и уединённых.

Мария по дороге молилась, чтобы ворота были закрыты. Но они оказались притворенными без навешенного замка. Почему-то она оглянулась на улицу за оградой, ищя глазами чёрный столб резного уличного фонаря, который она так отчётливо видела уже два раза во сне. Ей вдруг подумалось, что этот фонарь обязательно должен был стоять у кладбища.

Могила её бабушки была красиво убрана – низенькая резная ограда, вымощенное камнем пространство, большие бетонные вазоны с живыми цветами по периметру, чёрная отполированная мраморная плита и небольшая, невероятно трогающая душу скульптура ангела из такого же чёрного мрамора на ней. Распростёршего в обе стороны крылья над этой плитой и закрывшего в горе лицо руками. У его ног была резная табличка с золотыми буквами– с именем и фамилией и пожеланиями вечного покоя для той, кому этот кусочек земли стал навсегда последним домом.

«Этот небесный житель навечно будет оплакивать за меня мою дорогую маму, даже когда у меня самой кончатся силы», – сказала мать Марии, когда его водрузили на могильную плиту, как и было задумано по проекту.

Рядом с немного пышной могилой старой женщины стояла на небольшом постаменте скромная, из серого камня урна, без таблички. У урны лежал букет красных роз, ещё не совсем завядших.

Странно, она не помнила, чтобы мама рассказывала в воскресенье, что недавно была здесь. Сама Мария ходила навещать это место каждый раз в одно и тоже время – последний день месяца, и он ещё не наступил. Может, здесь был отец? Эта новость её бы невероятно удивила и обеспокоила.

Они стояли так достаточно долго вдвоём в тишине. Молчание нарушали лишь звуки ветра и редкие окрики воронов, удивлённых ночному визиту. Мария присела на корточки и протянула посиневшую от холода руку к увядающим чёрно-бордовым лепесткам. Совсем свежие, лежат здесь буквально пару дней. «Плохой знак!»– почему-то подумала не на шутку взволнованная девушка.

– Кто здесь? – спокойно и негромко спросил Майк. Он начинал мёрзнуть, оставшись без спасительного пиджака, но торопить несчастную над местом её самой заветной тайны ему не хотелось.

– Тот, кого не хоронят на кладбищах, – не своим, глухим голосом загадкой ответила она.

– Самоубийц не хоронят…

– И некрещёных младенцев.

У Майка слегка задрожали руки и еле заметно заныло сердце. Со смертью его отца он с большим вниманием и страхом начал относиться к сигналам своего сердца, опасаясь, как и он, перенести сердечный приступ. Тем более, с его напряжённой эмоциональной работой это было бы неудивительно. Но сейчас он не связал этот укол с физической проблемой его тела, понимая, что болит душа.

Мария встала, выпрямив спину. Майка она поражала своей стойкостью и непоколебимостью в любых ситуациях. Она изучила его внешний вид, оценила положение дел, констатировав, что он дрожит. В отличие от неё, у него не было теперь не только тёплого пиджака, но и изрядной доли алкоголя в крови. А значит, он замёрзнет быстрее.

– Пойдём отсюда, – настойчиво сказала она.

– Ты мне расскажешь? – заметно дрожащим голосом спросил он, намереваясь не двигаться с места, пока не узнает правду.

– Расскажу, но не здесь. Ты замёрзнешь совсем, а я уже протрезвела.

Пара нежданных ночных посетителей направилась к выходу. По дороге он повернул голову назад, чтобы навсегда запечатлеть эту неземную и печальную картину в своей памяти. Ворон, прогоняющий их своими криками, разрывающими ночную тишину, сел на крыло ангела и молча смотрел им вслед. Майк вдруг попытался вспомнить, когда сам крайний раз был в местах последнего отдыха своих призраков, и понял, что это было слишком давно. Живых цветов на их могилах уж точно совсем не осталось. Ему захотелось сейчас же поехать туда, к ним, может быть, утром, как только растает тьма ночи.

Они приехали к Марии домой, только потому, что к ней было намного ближе. Вызвать такси в достаточно тихий и отдалённый район кладбища оказалось непросто, но им повезло, иначе бы оба совсем замёрзли.

На больших настенных часах в её кухне значилось 1:26. Она на них ни разу не посмотрела, а он, что ему совершенно не свойственно, сидя за столом, завёрнутый в плед с медвежатами, отсчитывал минуты вместе с массивной стрелкой. Мария готовила кофе в большой турке с огромным количеством сахара. Семейный рецепт эликсира экстренного восстановления тепла и энергии. Для часа ночи такое количество кофе было весьма опрометчиво. Но Майк не спорил.

Он был удивлён, что она пригласила его к себе домой. Что не язвила и не отпустила ни одного непристойного предложения, даже намёка. В такси они всю дорогу молчали, это стало у них уже доброй традицией– молчать по дороге. Его даже не смущали детские медвежата на так спасающем сейчас его ноги от пробравшегося до костей в них холода пледе. Мария пояснила, что это подарок племянницы, та сама выбирала расцветку и расстроилась бы, если бы рисунок тёте не понравился. Ей он, конечно, понравился. Это был единственный плед в её доме.

– У моей сестры младшие – близнецы, – спокойно сказала Мария, поставив перед собой и перед Майком по огромной чашке кофе и молочник со сливками.

Она села на противоположной стороне стола, сложив нога на ногу, подставив под голову руку и начала свой рассказ.

– Это у нас семейное, от отца. У него были братья-близнецы. Один дядя жив до сих пор, а второй умер в детстве, маленьким, утонул, когда они купались в речке. В его роду близнецов было много. Наверное, если я буду заводить детей, у меня тоже будут близнецы.

– Возможно, – тихим голосом подтвердил Майк.

– И у меня тоже была сестра-близнец. – Мария смотрела ему в глаза.

Он догадался на секунду раньше и выглядел не удивлённым.

– Она была первая, моя старшая сестра. И прожила очень недолго. – Мария смотрела на слой сливок на поверхности своего кофе, как в далёкую галактику параллельной вселенной.

– Обычно, говорят, что старшие сильнее младших. Здоровее, активнее, во взрослом возрасте добиваются большего успеха…

Вздох.

– А младшие слабее, тише, спокойнее, чаще болеют. Во всяком случае у моей сестры так, по мальчишкам очень заметно. Может, поэтому старшие и становятся старшими в паре близнецов, потому что просто активнее и лезут первыми на свет.

Мария слегка мечтательно улыбнулась и продолжила:

– Мама рожала долго, очень долго. Врачи ошиблись, не вызвав стимуляцию родов, и они сильно затянулись. По показателям нам с сестрой перестало хватать кислорода. Нужно было вытаскивать нас поскорее. Врачи торопились, роды длились уже очень много часов, и все устали… Или врач был просто неопытный «дебил», – она вдруг сжала чашку до побелевших костяшек пальцев, – в общем, они тянули первую слишком сильно, неаккуратно и быстро и просто-напросто сломали ей шею… Не совсем, но как-то очень сильно повредили, она ещё прожила немного, хрипя у моей матери на груди, пока та пыталась родить хоть одного здорового ребенка, то есть меня.

Майк пару раз моргнул с усилием, будто это могло помочь ему лучше представить картину описываемого ею кошмара.

– Когда я родилась и врач положил меня рядом с сестрой, она умерла. Мама всегда говорила, что сестрёнка не умерла сразу только потому, что хотела дождаться меня и хоть раз на меня посмотреть…

Несколько минут они просто сидели молча вдвоём на просторной ярко освещённой кухне, держа в руках остывающие чашки кофе, к которому никто так и не прикоснулся. Каждый думал о чём-то своём, но они были вместе. Первый раз, по-настоящему.

– Отец уничтожил этого врача, – горько и холодно произнесла после долгого молчания Мария. – Подал в суд, выиграл дело, лишив его большого количества денег и частной практики. Но и после не успокоился и стал закидывать его пугающими письмами, моими фотографиями в кроватке, демонстрирующими неположенное мне одиночество, стоял у него под окнами по ночам в свете фонаря, чтобы тот знал, что за ним наблюдают. В общем, ему пришлось переехать, за год мой отец превратил его жизнь в настоящий ад. Понятно, в кого в семье у меня такая настойчивость.

У неё даже получилось криво, но не совсем уместно улыбнуться.

– Родители, конечно, хотели её похоронить, – продолжила девушка через небольшую паузу, Майк так и не произнёс ни звука с начала её рассказа, – чтобы было место, куда к ней можно приходить. Но им не дали, потому что тельце сразу кремировали. Они хранили прах в урне дома на книжной полке почти целый год, пока не умерла моя бабушка, мамина мама, которая к тому моменту уже три года боролась с раком.

Она бросила еле заметный взгляд на своего молчаливого собеседника, он слегка скривился, услышав ненавистное слово.

– Умирая, бабушка сказала, что у малышки теперь наконец будет место для покоя, и попросила похоронить Лизу рядом с собой.

– Твою старшую сестру звали Лиза? – удивлённо спросил Майк.

– Да, может, поэтому, когда я познакомилась со своей Лизой на психологическом факультете, так сильно в неё влюбилась, нашла наконец свою старшую потерянную сестру. – Ей явно нравилась эта мысль, она мечтательно улыбнулась, отрешенно смотря вдаль перед собой.

– Ты не обратил внимание, как звали мою бабушку? Лиза-Мария, двойное имя. Нас обеих назвали в честь неё. Лиза – первая, Мария – вторая, так решила мама ещё задолго до нашего рождения. Она мечтала, что бабушка справится со своей болезнью, чтобы нас увидеть, чтобы растить маленьких внучек, и она справлялась, даже весьма успешно, пока не случились злополучные роды. После трагичной смерти старшей она сникла и сдалась, и болезнь очень быстро её победила…

– Мне очень жаль! – с невероятной теплотой в голосе завершил историю Майк.

– Поэтому ты понимаешь, что я виновата не только в смерти сестры, но и в смерти мамы моей мамы, – холодно и неуместно громко в этой ночной кухонной тишине сказала Мария, неожиданно резко выпрямившись и смотря на него в упор.

– Виновата? – он не сдержал откровенного удивления в голосе. – Почему ты в этом во всём виновата?

– Потому что это именно меня они пытались спасти. Это я задыхалась внутри моей матери, и врачи торопились вытащить первого ребёнка, чтобы успеть вытащить и второго живым. «Мы все так беспокоились о тебе, что никак не думали, что может произойти что-то другое, более страшное», – так всегда успокаивала меня и себя мама. Но это никогда не звучало как успокоение.

– Больше похоже на обвинение, – согласился Майк, выпрямившись и давно перестав дрожать, глядя на неё с уверенностью и пониманием.

– Оно им и было. – Мария смерила его собранную профессиональную позицию презрительным взглядом. – Так что теперь, когда ты знаешь мою тёмную историю, ты сможешь достать прощение для меня?

– Ты знаешь, что оно тебе не нужно, и оно же всегда было, есть и будет у тебя внутри. Ты невиновна.

– Не можешь! Вот и твоя коллега не смогла. Три года я изливала ей всю свою ненависть к себе, вину и злобу. А она поддерживала и твердила о моей невиновности. Но это не сработало. Невозможно выразить вину словами, когда она проросла в тебе ещё в то время, когда ты не умела говорить.

– Но можно выразить слезами, – очень тихо и откровенно ответил Майк, – плакать ты умела всегда!

Мария полоснула по нему огненным гневным взглядом.

– Вот так ты это себе представляешь? Мы будем рыдать на плече друг у друга, изливая адские муки, и излечим наши раненые души? – Её ненависть заливала комнату плотным горячим воздухом, к которому можно было даже прикоснуться.

– Возможно, что-то подобное действительно могло бы тебе помочь, – с грустью и отстранённостью сказал он, вставая со стула и аккуратно складывая плед, – … но не мне.

– Почему? – по-детски удивилась девушка его перемене.

– Потому что, в отличие от тебя, я в своих бедах действительно виноват сам.

Он стоял над столом и смотрел на неё из какой-то далёкой реальности, которой никогда не суждено было сбыться. Она знала это, знала с самого начала. Что они не справятся, что она не сможет его спасти, а он не позволит ей этого сделать. К лучшему, что этот момент настал так быстро, что они понимают всё с самого начала. И могут вовремя всё закончить, пока не стало слишком поздно. Но почему-то от осознания этого ей не становилось легче. Кажется, где-то внутри какой-то наивной своей части она всё-таки позволила поверить в сказку. В них, что они справятся, что смогут быть вместе. Но он уходит, и он совершенно прав. И всё равно не верится.

Она проводила Майка до двери. Он набросил свой уже легендарный для этого вечера пиджак на плечи. Ей вдруг захотелось его остановить, всё спасти, попробовать рискнуть.

– И всё-таки ты не убивал своими руками свою семью, как и я свою сестру. Мы оба понимаем это!

– Понимание ещё не всё, – с тяжестью на сердце ответил Майк, ему не хотелось уходить, но это было единственно верным в эту минуту.

– Но ты ведь не сможешь всю оставшуюся жизнь наказывать себя за это. – Мария понимала, что её последняя попытка провалится, ещё не начав говорить, но всё равно не смогла остановиться.

– Но ты ведь можешь жить всю свою жизнь за двоих, считая минуты!

Он захлопнул дверь, а она, развернувшись к ней резко спиной, уронила в ладони лицо, в точности повторяя скульптуру чёрного ангела с могилы, и безудержно зарыдала. Её плечи вздрагивали, сотрясаясь в плаче, огромные тяжёлые слёзы падали на пол. Она вся отдалась этому действию, как в детстве, без оговорок и ограничений. Когда кажется, будто весь мир плачет и содрогается вместе с тобой.

Через какое-то время, она впервые в жизни не могла сказать точно какое, конвульсии тела начали утихать, и она попыталась вспомнить, когда в последний раз так отчаянно плакала.

Попыталась и не смогла.