Текст книги "Дневник современной гейши. Секреты ночной жизни Страны восходящего солнца"

Глава 3. Продаём мечты. Дорого

– Коннитива, минна-сан! Как провели каникулы? – Митико-сенсей начал урок страноведения. Я нагнула голову: скоро моя очередь читать вслух страницу про экономику. Мне кажется, я не помню ни одного иероглифа.

– Как ты съездила в Италию? – шепчет мне сидящий справа от меня Жан. В этом полугодии у нас много уроков вместе.

– Отлично. Кроме приступа бронхита бойфренда на Новый год – всё круто, – говорю я.

– О, фёак! – как всегда изысканно, ругается Жан, выказывая активное сочувствие.

– Угу, – соглашаюсь я.

– А деньги на жизнь нашла? – тихо спрашивает Жан.

– Скоро же стипендия, – шепчу я. – А пока у Женьки одолжила чуть.

Жан склоняется ниже над партой.

– Марина, знаешь… – Он смотрит на меня очень серьёзно. – Я сейчас работаю в одном месте…

– О! Я ЗНАЮ, Жан! – кричу я шепотом и делаю знак рукой – мол, отвали.

– Нет, ты не дослушала! Это совсем не то!

– Не то?

– Ну то есть это тоже лаундж… Но там всё совсем, совсем по-другому.

Митико-сенсей уже поглядывает на нас двоих, и я, в отличие от Жана, хотя бы пытаюсь сделать вид, что смотрю в текст.

– Ну разумеется. Это же совсем другой лаундж. Там совсем другие девочки. Они занимаются сексом совсем по-другому, – шепчу я очень ехидно.

– Там ничего такого! Всё абсолютно цивильно!

– Ммм, – впечатляюсь я. – Хочешь сказать, всё продезинфицировано и бесплатно раздают презервативы?

– Не веришь – приди и посмотри сама! – с воодушевлением шипит Жан.

– На черта мне ходить по всяким твоим порнобарам, – говорю я тексту.

– Я тебе отвечаю – это не опасно! Ты просто посмотришь, и всё! Хочешь – поехали со мной на следующей неделе?

Я поворачиваюсь к нему. Меня уже не волнует Митико-сенсей: гораздо интереснее другое. Кажется, что Жан в кои-то веки не кривляется и, похоже, говорит серьёзно.

Я строго прищуриваюсь:

– Что, и никаких «пощупать вот так»?! И никаких «показать чуть-чуть»?! Просто посмотрю, и всё?

– Зуб даю!

– И можно сразу уйти, если мне не понравится?

– Да в любой момент!

Хм.

– А Женьку можно с собой взять? – По этому вопросу Жан понимает, что его взяла. Он расплывается в довольной французской улыбке:

– Я договорюсь с Сакамото-сан о встрече. Для вас двоих.

– МАРИНА-САН, ВАША ОЧЕРЕДЬ ЧИТАТЬ. ПРОШУ ВАС.

Я даже не успеваю спросить, кто такой этот Сакамото-сан. Наверное, глава подпольной шайки, вербующей молодых наивных девочек на рабский и позорный труд.

Уже склоняя чело в иероглифический текст и пытаясь отыскать знакомые закорючки в глубинах пустой головы, я опять слышу настырный шёпот справа:

– Как вам в следующий четверг? В шесть вечера подойдёт?

Я пинаю Жана ногой под столом, чтоб он заткнулся.

Он понимает: это месть за то, что ему удалось так легко меня совратить.

И довольно улыбается рядом.

* * *

По дороге в университетскую столовую я говорю:

– Жень, Жан предложил нам поработать проститутками.

– М?..

– В секс-баре, где он бармен, объявили сезонный набор персонала.

– Да ну его.

– Но вроде как без секса.

– Это как?

– Ну типа оплата почасовая, но просто за общение.

– Что, даже без орального?

– Ну относительно. С клиентами, понимаешь ли, нужно разговаривать.

– Да он гонит.

– Я тоже так подумала.

– Угу.

– А если нет?

– А ты правда думаешь, что в баре почасовая оплата без ничего?

– Не знаю. Но Жан типа отвечает. Может, сходим посмотрим?

Женька мрачно косится на меня.

– Да ну. А вдруг нас заберут в секс-рабство.

– Но тогда вместе с Жаном. Он тоже там будет.

Женька все еще нахмурена. Видно, что никуда идти ей совсем не хочется.

– Он обещал, что мы можем сразу уйти, если что, – добавляю я.

– Ой, ну я не знаю. А ты уже согласилась?

– Нет, я без тебя никуда не пойду, – машу головой я. – Вдруг я одна ниче не пойму по-японски?

Мы входим в столовую – и тут же забываем о секс-баре при виде японских картофельных котлет и жареных сардин.

* * *

Воскресенье. Я лихо спускаюсь на велике к соседней общаге. Женька уже стоит там, готовая к крестовому походу. Мы в куртках и джинсах – полная экипировка. Наши лица серьёзны. Наши корзины у рулей пусты и вопиют о пище. Мы нажимаем на педаль и пулей летим с горы вперёд – в далёкий оптовый магазин, навстречу свинине, спагетти и огурцам по разумным ценам.

По пути мы заезжаем в аптеку, в пекарню и даже на минутку в буржуйский универмаг, где всё дорого – жуть, но зато есть западные продукты, включая оливковое масло, моцареллу и даже брюссельскую капусту. По доллару соцветие. Хм. Брюссельская, пожалуй, подождет.

Позже, вынеся из оптового супермаркета молоко, свинину, спагетти, пол-арбуза и несколько гигантских упаковок морковки, картошки и огурцов, мы загружаем всё это на свои велики-мулы. Корзины уже переполнены, и пришлось вешать пакеты на руль, багажник, сидушку. В результате чего велики перебирают колёсами с не меньшим трудом, чем мы ногами.

– Может, в кайтендзуси? – предлагает Женька.

Кайтендзуси – это японский фастфуд. Такой сушный «Макдоналдс». В своё время его, вероятно, открыли под лозунгом: «Сделаем суши доступными учащимся, рабочим и служащим мелкого звена!» «И иностранным студентам» – добавили мы.

В просторном помещении столы расположены вдоль крутящейся ленты конвейера, по которому не спеша ползут на тарелочках суши. Этот сушный поток течёт мимо посетителей в сторону кухни, где старый (или не очень – всё равно его не видно) шеф-повар снимает залежавшиеся образцы и, как кораблики, пускает свежие в далёкое плавание по большому ресторанному залу. И снова бежит ручеек – лиловые осьминоги и розовые креветки, обёрнутая водорослями икра и паштет из крабов величественно проезжают мимо столиков, дразня проголодавшихся рыбаков аппетитным видом и сдельной ценой в полдоллара за штуку. И нет-нет, кто-то соблазняется и выуживает то алого тунца, то белоснежного кальмара.

Мы плюхаемся на сиденья, и Женька тянется к экрану, который висит над каждым столом. Если на ленте нет ничего по сердцу, это можно заказать простым нажатием кнопки – и вот к нам уже едут наши суши по спецзаказу. Экран сигнализирует по мере их приближения – мол, получите, русские, свою сёмгу.

Мы наливаем соевый соус, щедро накладываем имбирь, завариваем быстрорастворимый зелёный чай, берём одноразовые деревянные палочки – и…

– Ммм! – С полными ртами мы расплываемся в блаженной улыбке.

Всё-таки это наш любимый крутящийся суши-бар. Здесь самая вкусная в мире сёмга.

Когда появляется навязчивое ощущение, что внутри больше не осталось места, – пора переходить к десерту. «В отдельный желудок», как говорят японцы. Мы смотрим на проезжюащие мимо дольки ананасов, шоколадные пирожные, сливочные пудинги. Затем я тянусь к экрану и заказываю нам по плошке вараби-моти – похожих на желе кубиков в бобовой муке. Они удивительно вкусные. Может, взять у шефа рецепт?

Сытые, усталые, но довольные, мы ведём наши вьючные велики вверх по горе.

Сразу унести всё наверх не получается – тащим в два захода. Затем мы долго и усиленно вталкиваем еду в холодильник – он уже битком забит пищевыми продуктами остального студенчества, вернувшегося раньше нас. Нас это не смущает, и мы запихиваем-таки свою картошку в овощное отделение, а свинину в морозилку и довольно потираем руки. Так-то.

Пусть теперь кто-нибудь попробует что-то оттуда вытащить.

В 11 вечера, прихватив бутылку белого итальянского винца из буржуйского магазина, я отправляюсь к Жене.

На чай.

* * *

Четвёртый час дня, уроки только что закончились. Мы сидим у меня в комнате, пьём кофе и едим мороженое из зелёного чая, только что купленное за 1 доллар в студенческой столовке.

– А я в Европе-то и не была нигде, – жалуется Женя. – Кроме Финляндии. У нас там в Питере все в Финляндии были. Это уже практически как район города. Мы туда за покупками ездим.

– Тебе бы посмотреть Лондон. Лондон – там всё и для всех, понимаешь. И ещё Барселону. И Италию тоже… Женька, поехали после Японии по Европе? Из Питера – в Хельсинки, потом в Амстердам, потом в Брюссель…

– Пое-ехали… – мечтательно тянет она.

И только мы начинаем вычерчивать маршрут нашей экспедиции, как раздаётся телефонный звонок.

– Моси-моси. – Я беру трубку. – А, Жан! Привет. Ой, – я вдруг осекаюсь. – А мы и забыли уже…

Про свидание с некто Сакамото-сан из злачного мира, о котором Жан говорил мне на прошлой неделе. Точно, сегодня уже четверг! Ну надо же – совсем вылетело из головы…

– Марина, у вас встреча завтра в семь на Умеде! Мы едем вместе, – раздаётся знакомый голос Жана из телефона. – Встретимся завтра в 5.30 на остановке, оукей?

Я отвожу трубку от уха и говорю Женьке:

– Это Жан. Блин, я совсем забыла про встречу. Помнишь, с сутенёром?

– Может, отменим? – с надеждой спрашивает она. Женя совсем не в восторге от этой идеи.

Я возвращаюсь к телефону:

– Жан, слушай, а это обязательно? Может, перенесём или вообще…

И вот тут случился момент, который решил всё. Если бы Жан тогда ответил – мол, да ладно, не переживайте. Я это отменю, не проблема, – тогда бы мы, вполне возможно, смогли мирно доучиться этот год в Японии, вернуться на родину с кучей полезных научных (!) знаний, и вам было бы неинтресно читать дальше.

Но Жана только что взяли на крутую работу, где ему платили совсем неплохие деньги, и он дорожил своим местом. Поэтому вместо «ноу проблем» он твёрдым голосом сказал:

– Марина. Я уже договорился. В Японии так не делается. Если отменить встречу, то вы подведёте меня.

Ого, я и не думала, что Жан умеет ТАК говорить.

Большими глазами я посмотрела на Женьку и послушно пролепетала в телефон:

– О’кей, о’кей, Жанчик. Как скажешь. В половине шестого на остановке.

Положила мобильник и сказала, пожав плечами:

– Он не оставил нам выбора.

Женя вздохнула.

* * *

Я, Женя и Жан выпрыгнули из автобуса на нашей станции, поднялись по эскалатору метро и зашли в пустой вагон поезда, идущего в центр.

– Жан, а где это находится?

– На Умеда есть такой район – Кита-Синти. Там находятся все основные лаунджи, бары и клубы.

– Клубы? Дискотечные? – хором спрашиваем мы.

– Нет, – загадочно поднимает брови Жан. – Клиентские. Куда мужчины ходят отдыхать, а девушки их развлекают.

– Ты хочешь сказать: просто беседуют, – робко уточняю я.

– Ну разумеется, Марина. Просто беседуют. – Жан мило улыбается мне своей французской улыбкой.

– А как называется такая работа? – спрашивает Женька.

– Хостес.

– Чё это за название такое, – нахмуривается она.

– Девочки. – Жан умильно всплёскивает своими французскими руками. – Вы увидите: вам пон-ра– вит-ся!

Мы тревожно переглядываемся и до самой Умеды едем молча.

Центральная станции Осаки, в узких кругах известная как Умеда, необъятна и беразмерна. Никто точно не знает, сколько всего в ней этажей и сколько именно у неё выходов. Сколько здесь магазинов, кафе, ресторанов, отделений банков. Сколько поездов со скольких линий уходит и приходит на неё каждую минуту. Умеда – это микрокосмос, возвышающийся над землёй и уходящий глубоко под неё, постепенно разрастающийся, поглощающий всё больше пространства вокруг. Есть южная, восточная, западная Умеда. Офисная Умеда, Умеда развлечений, шикарная Умеда, торговая Умеда. Опасная Умеда, гламурная Умеда, Умеда-фанки, полулегальная и открытая. Умеда – она как жизнь. Разная и непостижимая.

Втроём мы поднимаемся по ступенькам одного из северных выходов, и Жан ведёт нас мимо небоскрёбов офисных зданий, где один за другим выключаются люминесцентные лампочки, знаменуя окончание рабочего дня, – ведёт куда-то, где в это вечернее время жизнь только начинает слабо пульсировать. Она пульсирует всё сильнее по мере того, как пустеют офисы и двери кабинетов закрываются до утра.

Мы вступаем в ряды улиц со странными зданиями: они не похожи ни на офисы, ни на жилые дома. Каждое из них горит загадочными огнями множественных вывесок, услужливо сообщающих путнику названия заведений, где он может расслабиться после тяжёлого трудового дня. Часто попадающиеся на пути рестораны и цветочные магазины в этот вечерний час здесь только начинают свою работу. Тут и там можно увидеть пробегающего парня в белых перчатках и с бабочкой, похожего на официанта, или высоко причесанных девушек в кимоно с сумочками «Шанель» и «Виттон», спешащих куда-то в постукивающих по асфальту сандалиях гэта[16]16
  Гэта – японские деревянные сандалии в форме скамеечки, одинаковые для обеих ног.


[Закрыть]. Постепенно загораются неоновые огни, доносятся еле уловимые запахи блюд и дорогих духов. Появляется странное ощущение, что здесь идут некие особые, невидимые глазу приготовления. Влажный воздух полон какого-то смутного ожидания, как перед праздником или свиданием. Мы понимаем: наверное, это и есть он – загадочный Кита-Синти…

Жан проводит нас по одной улице, потом мы сворачиваем на другую, более узкую, проходим по какому-то коридору и оказываемся в освещённом холле с лифтом, похожим на площадку парадного входа. На стене висят разноцвеные вывески. Жан показывает нам на одну из них:

– Нам вот сюда.

Мы тупо смотрим на табличку: белыми буквами по зелёному фону красиво выведено «Grasia». Нам это говорит ровно столько же, сколько нормальному человеку японский иероглиф.

– А-а-а!.. – тем не менее глубокомысленно тянем мы.

– Готовы? Пошли!

Жан поднимается по боковой лестнице и останавливается перед красивой резной дверью на втором этаже. На чёрном придверном ковре снова вышито это загадочное слово – Grasia. Жан толкает дверь, и та распахивается с мелодичным звуком колокольчика…

* * *

Мы смотрим во все глаза на то, что нам открылось вместе с дверью. На небольшую уютную залу, уставленную диванами с одной стороны и с утопающей в полумраке изогнутой барной стойкой – с другой. На официанта в белой манишке, перчатках и бабочке. На зеркала и взлетающие до потолка стеллажи, где мягкий свет играет в сотнях бокалов, хрустальных стаканов, разноцветных бутылок.

Официант улыбается и кланяется нам. Мы делаем шаг вперёд – прямо в мягкий ковёр. Дверь бесшумно закрывается за нами. Всё. Оставь надежду всяк, сюда входящий. Мы попали в заколдованное королевство диванов и хрусталя по ту сторону двери. В волшебном мире, которого как бы не существует. Мы там, где не должны быть: это место не отмечено на карте. Мы по собственной воле, из простого любопытства взяли и вступили в японское зазеркалье.

– Здравствуйте. Прошу любить и жаловать! Аюми Сакамото.

Мы смотрим во все глаза. Вместо якудзы с отрубленными пальцами мы видим красивую женщину лет тридцати семи. На ней элегантный костюм и туфли на каблуках. Женщина улыбается. У неё шикарные тёмные волосы и приятный голос.

– Проходите, пожалуйста, вот сюда. Давайте присядем.

Мы ещё секунду пялимся на неё, затем Жан тактично кашляет рядом. Мы поспешно лепечем какие-то приветствия и стыдливо пробираемся туда, куда указала Владычица королевства.

– Женя-сан и Марина-сан, да? Очень приятно! Жан много про вас рассказывал, – почти пропела она.

– Не верьте, – еле слышно бормочу я.

– О, но он говорил мне столько хорошего! Вы ведь учитесь вместе?

– Да, – киваем мы.

– Вы очень красивые. И по-японски говорите так здорово! – восхищается Аюми Сакамото и улыбается, показывая белые зубы.

Я с сомнением смотрю на Женьку. О да, в японском я – ас…

– Я бы хотела предложить вам работать здесь, – продолжает она.

Мы молчим несколько секунд.

– Скажите, а что будет входить в наши… обязанности? – несмело подаёт голос Женька.

– Вам нужно будет вести беседу с гостями. У нас строгий отбор, любой человек сюда не попадёт. Всех гостей мы знаем по именам, так что тут вполне безопасно.

Мы подозрительно переглядываемся. Нам нужны гарантии.

– Вам нужно будет приготовить гостю напиток. И просто беседовать. Это совсем не сложно, – она улыбается, и драгоценные камни блестят на её пальцах.

– А есть ли какие-то запретные темы? – спрашивает Женя.

– Нет! Никаких особых запретов нет, – сладко поёт мадам Аюми.

– Но, например… наверное, здесь нельзя говорить о семье гостя, – робко интересуется Женя. – Супруге, например… или детях?

– О, нет! – всплескивает холёными руками Сакамото-сан. – Конечно же, можно! Почти все гости рассказывают нам о семье.

Мы удивлённо переглядываемся.

– А до скольки работает…

– «Грасия»? – охотно помогает Аюми Сакамото. – До часу ночи. Но вы будете начинать работу в восемь и уходить в полдвенадцатого, вместе с Жаном. Чтобы успеть на последнюю электричку.

– Понятно. – Женька затихает на минутку, обдумывая следующую мысль. – Только от станции мы обычно едем на автобусе, а он перестаёт ходить ещё раньше.

– О, это не проблема! – Сакамото-сан снова мило улыбается и делает жест в сторону барной стойки. – Персонал выдаст вам деньги на такси. Чек можно отдать в следующий раз.

У неё на всё есть ответ.

– Скажите, а мы можем попробовать поработать один день? – спрашиваю я. Вот уже последние минут пять я пыталась сформулировать этот сложный для меня вопрос в голове, чтобы мисс Сакамото подумала, что я шпарю, как Женька.

– Конечно! – Аюми-сан вновь демонстрирует белизну зубов. – Именно так всё и будет. Вы придёте в первый раз, посмотрите на девочек, как они ведут себя с гостями, что делают. И решите, хотите ли продолжать.

– А может, начать уже сегодня? – поймав волну, предлагаю я. Вдруг я не наберусь духу прийти сюда ещё раз.

– Сегодня? – Аюми Сакамото вежливо, как бы ненароком окидывает взглядом нашу одежду, постепенно спускаясь всё ниже. Её глаза чуть расширяются, когда останавливаются на наших спортивных ботинках. – Ммм, сегодня вряд ли, – мягко говорит она. – Сегодня у нас достаточно персонала. И ещё по поводу одежды… – Ее голос нежен, как лепестки сакуры. – Так как гости приходят сюда по особому случаю, девушки одеваются во что-то нарядное. Например, платья.

Женя чуть слышно крякает рядом.

– На ногах туфли или босоножки на каблуках. Нельзя носить брюки, – её взгляд скользит по нашим ногам, – и джинсы…

Мы тупо молчим, чуть подбирая ноги. Властелинша королевства смотрит на нас и, видимо, решает, что мы нуждаемся в дополнительных объяснениях.

– Дело в том, что здесь не совсем обычное место. Гости приходят к нам по каким-то особым случаям. Поэтому облик девушек должен быть более утончённым, чем в обычной жизни. – Аюми делает вежливую паузу и внимательно наблюдает за нашей реакцией.

Мы дружным кивком подаём сигнал, что мы в теме.

– А когда нам можно начать? – робко интересуюсь я.

– Давайте встретимся в следующий понедельник. Думаю, для начала одного-двух раз в неделю будет достаточно.

Мы сидим, переваривая информацию.

– Скажите, пожалуйста, а как к вам обращаться? – наконец, задаёт последний вопрос Женя.

– Зовите меня просто «мама», – с почти материнской лаской говорит Аюми Сакамото, и на этот раз мы крякаем обе.

Значит, мама, да. Во мы попали.

– «Мама»?! «МАМА»?! – орет Женька после выхода на свет божий. – Мы что же теперь, проститутки?! Не, это плохая затея.

– Ммм… Слушай, а может, у них это слово имеет другой смысл? Может, есть такое, чисто японское значение?

– В смысле – «мама заведения»?

– Ну да. Не сутенёр, а типа начальница. Биг босс.

Женька подумала немного.

– Не, я всё равно не смогу называть её мамой. Это как-то пошло.

– Ну давай будем называь её «мама-сан».

– Ну да. Так ещё нормально.

– Угу.

* * *

В перерыве между письменным японским и аудированием я невзначай завожу разговор:

– Андрий.

– Шо такое?

– А ты слышал когда-нибудь о таких местах в Японии, где девушки работают для клиентов?

– Стрип-бары, что ли? – бодро откликается Андрий.

– Да нет. Там, где не танцуют, а просто разговаривают, напитки наливают…

– Аа, ты про всякие там клубы, что ли. – Андрий кривится. – Ну, были у меня знакомые девчонки, которые в таких работали.

– Слушай, тебе не кажется, что это классная подработка? Практикуешь себе японский и получаешь за это 30 баксов в час? – как бы невзначай интересуюсь я.

– Да ты шо, упала? – удивляется Андрий. – Думаешь, туда нормальные люди ходят? Одни извращенцы, поди.

– Да? – Я настораживаюсь. – А мне говорили, что там вполне безопасно…

– Ну конечно, безопасно! – ржёт Андрей. – Только вот они постоянно будут тебя спрашивать, какой у тебя размер груди и какого цвета волосы внизу. А то и показать попросят! И пощупать.

– Да-а?.. – округлив глаза, разочарованно тяну я.

Черт бы побрал этого Жана.

Ну ничё: сходим разок для опыта. Посмотреть на извращенский мир. И больше туда ни ногой!

Пересесть от Жана на страноведении, что ли?!

* * *

Мы вытрясли из шкафов и чемоданов одежду и терпеливо осмотрели все содержимое. И вынужденно констатировали катастрофический дефицит вечерних платьев. Как и нарядных юбок, кружевных кофточек, гипюровых топов и другого антуража, используемого женщинами для создания «особой атмосферы». Тогда мы решили поставить на кон сомнительного заработка в злачном мире нашу честно полученную правительственную стипендию и пойти затариться платьями, а также туфлями, чулками, цацками, помадой и лаком для ногтей.

Сначала мы обошли все японские магазины одежды, но платья там так хорошо скрывали грудь и талию, что шансы казаться в них женщинами плавно стемились к нулю. Тогда я предложила сунуться в огромные универмаги: мы проходили меж отделов D&G, Prada и Ferretti в тщетной надежде на чудо или наличие 99 %-ных скидок, что, впрочем, одно и то же. Но скидок не было. В отделе Gucci висело удивительное шелковое платье. Такого, как назло, волшебного темно-синего цвета. Бывают платья, которые просто сами просятся к вам на грудь, талию и задницу. Оно стоило всего-то около… двух стипендий.

Закусив губу, мы отправились в заведения попроще – типа Zara и H&M. Набрали кучу вещей и проторчали в примерочной пару часов. В результате я выбрала шелковую юбку, облегающую блузку, весьма нарядный сарафан и пару лодочек. Женька остановилась на кружевном топике, двух платьях на бретельках и босоножках на скромном каблучке. Потому что она и так метр семьдесят ростом.

А еще мы приобрели по две футболки и джинсы. Но это уже для поездок за свининой с макаронами и других рабоче-крестьянских дел, а не для буржуйского салона «особой атмосферы», где один вход, по слухам, стоит целое состояние.

* * *

В понедельник вечером мы вышли из общаги и пошли к автобусной остановке. Как назло, навстречу нам попалась Лариса.

– Привееет, девчонки! А вы куда это на ночь глядя?

– Привет!! А мы… в супермаркет! – бодро отвечаем мы, задвигая за спину объёмные сумки с нарядами и косметикой.

– Ааа, – задумчиво тянет Лариса, настороженно переводя взгляд с наших вечерних туфель на накрашенные и наверняка уже отмеченные печатью порока лица.

На автобусной остановке перед кампусом мы шифруемся от возможных знакомых: нам кажется, что все обязательно обратят внимание на странные отъезды девочек куда-то в город в подозрительные шесть часов вечера.

В автобусе нас все же находит Стефано. Долго расспрашивает, куда это мы такие нарядные. Я усиленно сочиняю ему про Женькино свидание, на которое она не захотела идти одна. Стефано удивляется, но всё-таки верит. Наверное.

Мы вздыхаем с облегчением, лишь добравшись до Умеды, где сливаемся со стремительным потоком броуновского движения станции, которое выталкивает нас на поверхность сквозь одну из своих отдушин. Мы выныриваем в вечер японского мегаполиса у подножия армии офисных небоскрёбов, и они наблюдают за нами сотнями горящих до позднего вечера глаз. Кое-где эти глаза уже гаснут, словно устало закрываясь после рабочего дня. Белые воротнички в тёмных костюмах со своими портфелями заполняют улицы: они шагают шумными компаниями и поодиночке, торопясь куда-то или не спеша, иногда оборачиваясь на нас, а чаще всего вообще ничего вокруг не замечая. Теперь мы знаем, куда лежит их путь из рабочего кабинета. Круг сплоченной японской корпоративной системы распадается на сегменты где-то к семи вечера, чтобы пойти выпить пива, поесть якитори или темпуры, а потом – рассеяться по бесчисленным клубам и лаунджам своего островного государства.

И, может, в одном на десяток случаев просто пойти домой. Но это уже совсем другая история.

* * *

Мы уже переоделись, переобулись, подрумянились и надушились. Строгий официант в белых перчатках выдал нам именные карточки и научил пробивать время в специальном аппарате – перед началом и по окончании рабочего дня, то есть ночи. По ним будет начисляться наша, страшно сказать, почасовая зарплата.

Мы присели за барной стойкой на почтительном удалении от остальных японских девушек. И, как два новичка-подмастерья, занялись благоговейным созерцанием.

Ещё нет восьми, но девушки уже во всеоружии. Стройные и красивые, они, непринужденно переговариваясь, заняты каждая своим.

Вот маленькая Саё с изящными чертами лица критично рассматривает себя в зеркало. Она говорит звонким голосом «девочки» с чёткой дикцией и меткими выражениями. На диване её подруга, рыжая хохотушка Хару, мило гладит себя по несуществующему животу, оживлённо повествуя о модной диете. Ей внимает высокая брюнетка Нон в образе бизнес-леди и с шелковым платком на шее. Ее костюм немного слишком шикарный, чтобы быть деловым, да и камни в ушах блестят слишком сильно. У барной стойки былинная красавица Нао в кремовом с позолотой кимоно пытается поправить и без того превосходный макияж. Ее добродушное японское лицо отражается в зеркальце «Шанель». Рядом полная противоположность – худая и нервно-грациозная, как тростник, Яёй в облегающем платье сидит нога на ногу с отстранённым выражением лица. Яёй затягивается тонкой, как она сама, сигаретой и выпускает струйку дыма вверх, картинно запрокинув голову. Безупречно уложенные кудри, как и задумано, струйками стекают с открытых плеч.

Неожиданно раздаётся пронзительный «дзинь» входного колокольчика. Нога тут же убирается с ноги, сигарета откладывается, зеркальце захлопывается, все головы разом поворачиваются ко входу. В дверях, сияя белозубой улыбкой и ювелирными изделиями, появляется мама-сан.

– Охаё-гозаймааа-а-ас![17]17
  Доброе утро!


[Закрыть] – мелодично поёт Аюми Сакамото, прищурив раскосые глаза. Она склоняется в приветственном поклоне, и девушки подобострастно кланяются в ответ и стройным хором тянут:

– Охаё-о-о гозайма-ас-с!

Как по команде, все тут же вытаскивают свои сотовые и начинают что-то в них набирать. Мама-сан ставит свой «Луи Виттон» на стул, вынимает мобильник и, очаровательно улыбнувшись нам, погружается в общее дело.

Мы понимаем: мы – стажеры на фирме, где только что появился и занял своё место директор. И персонал, бывший до этого занят черт-те чем, при появлении начальника стремится показать старательность и рабочий пыл. Только это особая фирма, в которой всё наоборот. Рабочий день здесь начинается в восемь вечера, но никто этого словно не замечает, и все желают друг другу «доброго утра». Клиенты этой компании одеты в бизнес-форму служащих, тогда как сами служащие разряжены в пух и прах. В этой фирме у персонала приветствуются броский макияж и вечерние наряды. В обязанности персонала входит распитие спиртных напитков и ведение пустых бесед. Эта фирма ничего не производит и на первый взгляд не оказывает никаких особых услуг. Но где-то в дальнем уголке мозга мы уже начинаем осознавать всю гениальность идеи. То, что здесь продаётся нечто очень дорогое, что нельзя ни потрогать, ни измерить. Эта фирма торгует атмосферой. Она прелагает другую, лучшую реальность. Здешний гость отдает полцарства не просто за стакан виски – он платит за ощущения. Праздника, полноты жизни, необыденности, собственной значимости…

Пусть даже на строго ограниченное время – разве это не стоит каких угодно денег?!

Звенит входной колокольчик, и мы тревожно смотрим на дверь.

* * *

Колокольчик звенит, и навстречу распахнувшему двери гостю с кресел барной стойки изящно поднимается женственный десант в вечерних платьях. Девушки очаровательно улыбаются и с ласковым боевым криком «ирассяимасэээ!»[18]18
  Добро пожаловать!


[Закрыть] устремляются, чтобы раздеть гостя, усадить его, подать тёплую влажную салфетку, приготовить для него напиток, подкурить ему сигарету. Все глаза и улыбки устремлены на него, выражение каждого красивого лица говорит, что он – самый долгожданный здесь человек. Все маленькие ушки жадно ловят каждое сказанное им слово, все маленькие ладошки будут громко хлопать от восторга любой, даже самой глупой его шутке.

Первого гостя берут под белы ручки и усаживают на диваны. Пока он тут один, все девушки заведения садятся вокруг него. И он со щедростью мужчины, который платит, позволяет каждой угоститься напитком из своей именной бутылки.

Феи склоняют красиво причёсанные головы под грузом благодарности за столь царский подарок, сами намешивают себе коктейль, на 90 % состоящий изо льда и воды, и благоговейно принимают по грамму внутрь.

И каждый мужчина наверняка чувствовал бы себя счастливчиком. Но не японец.

В окружении сонма прелестных нимф, готовых исполнить малейшую его прихоть, японский мужчина терялся и молчал. Потом он начал нервно кашлять, производить невнятные движения руками и в итоге пробормотал: «Как-то мне, право, неловко…»

И тут в дело вступила мама.

Она была неотразима. С присущим ей изяществом она представилась гостю, обменялась с ним визитками, затем внимательно изучила на карточке род его занятий. При этом лицо её озарилось неким магическим смешением удивления и восхищения, и она воскликнула: «Судзуки-сан! Вы из Japan Engeneering?! – и затем, обращаясь даже не к гостю, а к армии своих подопечных нимф, она с неподдельным чувством и весомо произнесла: – Это ОЧЕНЬ важная должность!»

Нимфы, беспредельно благодарные маме за скорую помощь, тут же оживились и начали активно впечатляться. «О, вооот как!» – восхищённо тянули они, до упора расширив глаза, поворачиваясь то к маме, то к гостю с видом полного экстаза.

Гость смущённо кивнул. Почва была подготовлена. Тогда мама сделала следующий ход: она упомянула некую деталь, связанную со внешностью гостя. Он улыбнулся и открыл рот. Разговор завязался. Кажется, мама сказала что-то о галстуке или часах. Или о причёске?! Жаль, что я не могу пока вникнуть во все тонкости беседы на японском. Наверное, это могло быть что угодно. Хотя нет – выбор темы, скорее всего, был строго детерминирован тысячей тонкостей и причинно-следственных связей. Которые, вероятно, понимают только истинно посвящённые, настоящие профессионалы в непростом деле мужеувеселения. А не какие-нибудь иностранные подмастерья.

* * *

Когда «Грасия» начинает наполняться людьми, мы с Женькой отчаянно жмемся к стенке, но в конце концов дело доходит и до нас. Накао или Жан глухо бросают нам, прикрыв рот белой перчаткой:

– Марина-сан, в пятый бокс, пожалуйста.

Или:

– Женя-сан, прошу во второй номер.

И мы говорим: «Слушаюсь и повинуюсь».

Боксы – это столики, окружённые диванами. А парни в перчатках вовсе не бармены. Они не готовят напитки. Они – главные винтики, которые под чутким руководством мамы вращают ночной механизм. Белые перчатки у них – в знак уважения к тем дорогим бутылкам с золотыми именными табличками, которые они подают, увидев пришедшего гостя. Причем они точно помнят каждого и где именно стоит его бутылка.