Текст книги "Правило четырех"

Она опять хромала, хотя в последнее время этого почти не было заметно, и все стали забывать, что директор когда-то припадала на ногу. А вот теперь хромота, похоже, вернулась.

– Пап, а ее тоже… в ногу, да? – тихо спросил Виталик.

– Не в ногу, сынок, – тяжело вздохнул отец. – Скорее – в сердце.

– В сердце! – вздрогнул Виталик. – Как же она выжила?

– Она очень сильная. Наша Ирина Адреевна. А вы двое слушайтесь ее и не подводите, ясно?

Мальчишки молча закивали. Славка побежал догонять Ирину Андреевну.

И никто не заметил черную летучую мышь, висящую вниз головой на ветке ближайшего ильма.

Перо до поры до времени было спрятано. То, что осталось от мольберта, Виталик с отцом захватили с собой.

– Пап, я не понимаю. Тут же дети. У нас совсем мелкие есть. Как же они могут?..

– Ты про орланов? – Привратник снова тяжело вздохнул. – Это инстинкт. Не забывай, сын: они не люди. Они оборотни. И я думаю, это даже не юниор-полиция, те более человечны. Они стреляют в техно – то есть в полноценных врагов.

– Думаешь, в Никитку или в Леську они не попал и бы?

– Уверен: даже в Славку бы не попали. В нем ни грамма техно и никогда не будет. Другой природы человек.

Виталик помолчал.

– Пап, почему ты техно, а я – орлан? – наконец задал он давно назревший вопрос. – И почему ты не возражал? Может, у нас мама была орланом?

Привратник хмыкнул:

– Слава белкам, нет, сынок. Мама не орлан и не техно. Так ведь и ты не орлан, мы с матерью люди, и тебя родили человеком. А не против я был, потому что…

Привратник остановился и поднял голову, щурясь на солнце.

– А нет смысла быть против, понимаешь? Без толку. Оно ж все равно вылезет из тебя. Не раньше, так после. Но позже-то труднее будет, лучше уж сразу.

– Спасибо, пап.

Звуки выстрелов уже какое-то время не были слышны, и подходившие к двери привратник с сыном только было подумали, что на сегодня боевые действия окончены, как вдруг со стороны озера отчетливо раздался стук топора. Они замерли на пороге, а Ирина Андреевна и Ляля выглянули из окна.

– Орланы что – весь лес решили вырубить? – спросила Ляля. – Если они нас не видят, то не успокоятся, пока…

– Ну-ну-ну, – улыбнулся привратник. – Лес не даст им так глумиться над собой. Вот увидишь, завтра они успокоятся.

Похоже, Лялька успокоилась не слишком, и Виталик, войдя, обнял ее за плечи.

– А сейчас младшие займутся русским языком, – заявила Ирина Андреевна. – Самое время вспомнить о школе. Дарья Павловна, пожалуйста!

Директор указала на мансарду, Даша кивнула и, прихватив тетради, полезла наверх.

– А старшие что будут делать? – спросила Юля.

– Со старшими мы будем учиться оказывать первую помощь: накладывать шины и перевязывать раны. А моей главной помощницей назначаю…

Все посмотрели на Натку.

– …Юлю!

Юля вздрогнула и вытаращила глаза. Она, как и все, была уверена, что честь выпадет племяннице директрисы.

– А что, – сказала она, приходя в себя, – я даже немного умею…

И улыбнулась! Юля улыбалась так редко, что лучше сказать – никогда. Поэтому все удивились еще раз.

– Я знаю, – кивнула директор. – Пусть теперь и остальные узнают. Давайте разобьемся на пары.

– Неужели, – подойдя к тете вплотную, тихо спросила Натка, – у кого-то будут раны?

– Боюсь, что будут, Наташенька, – прошептала Ирина Андреевна и обняла племянницу.

Показать ей мольберт она пока не решилась.

Потом стала объяснять про переломы и ушибы.

Это занятие было необходимо не только для того, чтобы действительно научить детей полезным вещам, но и чтобы отвлечь всех от непрекращающегося стука топора.

Остаток дня прошел в делах и заботах, ужин готовили на улице, но под зоркой охраной – решили не мудрствовать и пожарить грибы. И казалось, к ночи все успокоились. Топор стучать перестал – орланы тоже спят в темное время, – и воцарился относительный мир. Дети не капризничали, укладывались охотно. Всех младших мальчиков отправили спать наверх, а взрослые, включая Лялю и Машу, долго сидели внизу, обсуждая дальнейшие действия.

И только утром на месте не оказалось одной из нянек – она сбежала, прихватив с собой свою семилетнюю дочку Таню, ту самую девочку, которая больше всех любила страшные истории.

…По-видимому, успокоились не все.

Глава пятая
О длинной дороге, песнях и бомбах-вонючках

Аня

Мы сидели внизу на столе и разговаривали. Я не стала рассказывать, что я – техно. Арт все равно не поймет. Я жила в интернате, случайно узнала, что мои родители – в тюрьме на Центральном острове. Предположительно здесь же мой брат-близнец, которого усыновили в раннем детстве, и вот я сбежала и ищу их. Так звучала моя версия. Поскольку я ничего не наврала – все это может и не быть правдой, но я-то во все это верю! – Арт, кажется, тоже поверил. А еще я коротко рассказала ему про встречу с детьми в библиотеке. Услышав, что Линкка выглядит более нормальной по сравнению с мальчишками, он несколько повеселел.

– Интересно вы живете… А что от искинов сбежала? Мне в больнице нравилось.

– Не знаю… Мне рядом с ними как-то… неприятно.

– Ты прям как моя Елка, – усмехнулся Арт. – Когда водил ее зубы лечить, она так орала, как будто ее режут. Я спрашиваю: больно? А она: «Нет, искины противные!» Прикинь?

У меня возникла безумная мысль.

– Послушай… как она сюда вошла, а? Замок же закрыт был.

Арт не сразу ответил.

– Разве не ты ее впустила?

Ну, это уж точно вранье. Не думает он, что ее впустила я.

– Нет, я спала. Почему ты не хочешь сказать? Я ведь не искин, никуда ее не заберу.

– Потому что это бред. Ты бы поверила, что кто-то ходит через закрытые двери?

Я вспомнила тренерскую. Там вообще не было двери, но я как-то очутилась в Городе-за-воротами. Сказать ему? А вдруг это ловушка?

– Поверила бы, – только и ответила я.

Но Арт явно не хотел продолжать разговор на эту тему.

– Как, говоришь, зовут твоего брата?

– Алеша. Фамилию я не знаю, Пчелкина – это ведь ненастоящая моя фамилия, мне ее в интернате дали.

– Если твоего брата действительно воспитывают здесь искины, то имя с фамилией тебе ничем не помогут – ему давно дали ник.

– Что такое этот ник? Зачем он?

– Ну как… – растерялся Арт. – Это вроде имени, только… Имена, я слышал, повторяются. А ник у каждого свой, второго такого же на острове нет, иначе тебя нельзя записать в Паутину. В информационную сеть.

– Зачем записывать? – нахмурилась я.

– Хм. – Арт пожал плечами. – Ну, чтобы были твои данные. Вот, например, карточка школьника. – Он достал из кармана прямоугольник – такая же карта была у Линкки. – Она выдается, как только твои данные записывают в Паутину. А с ней ты потом ездишь на транспорте, ешь в школьной столовой, к искинам в клинику ходишь, если надо, раз в год по ней покупаешь тетради… Еще для чего-то она нужна, я просто не в теме.

– В библиотеку ходить, – подсказала я.

– О, ты больше меня знаешь! – отозвался Арт, засовывая карту в карман. – Слушай. Представь, во что превратился твой брат с мыслешунтом. Тебе точно надо его видеть? Он и не помнит ни тебя, ни родителей… вообще ничего.

– Почему с мыслешунтом? – горячо возразила я. – У тебя и твоих друзей же нет мыслешунтов! Может, он в нормальную семью попал, к людям!

Арт странно посмотрел на меня.

– К людям? – переспросил он, наморщив лоб. – Бред полный. Бывает, что своих детей оставляют. Но чтобы брали чужих? Никогда не слышал. На воспитание берут только искины. Для них это вроде игрушечных бобиков. Некоторые родители еще и спасибо говорят, что у них ребенка забрали. А ты говоришь: в нормальную семью. Ха-ха три раза.

Я растерялась. Но если Алеша у искинов, как же он… Ведь ему должно быть плохо рядом с ними, он бы не смог… А может, внезапно осенило меня, мой брат – не техно? С чего я взяла, что он обязательно техно? Тогда ему, наверное, все равно.

Я слезла со стола и уселась на скамейку лицом к Арту.

– Но как же я его найду?! – произнесла я, подперев кулаком голову.

– Все-таки хочешь найти? – неодобрительно протянул Арт. – Даже если он… как…

– Но Линкка же – человек как человек! – ухватилась я за последний аргумент.

– Линкку забрали в одиннадцать лет! – возразил Арт. – За четыре года, может, она просто не успела превратиться в железную болванку. А твоему братану сколько было?

– Полтора года, – упавшим голосом ответила я.

Арт присвистнул:

– Капец котенку.

Я почувствовала, как по щекам катятся слезы.

– Слушай, извини, – смутился Арт. – Может, не так все плохо.

– Но ты же сказал… что… – всхлипывала я.

– Мало ли что я сказал, нашла кого слушать, – ответил он мрачно.

– Тогда… скажи, как его можно найти? Вы все говорите про какую-то Паутину…

Я вытерла слезы ладонью.

– Паутина – это информационная сеть. Чтобы в ней что-то искать, надо ввести данные. А что вводить, если ник не знаем и фотки нет? Да в нее на раз и не попасть.

Я почувствовала, что очень устала. Сегодняшний день, плавно перешедший в ночь, выдался невероятно длинным. Я просто уронила голову на руки… а дальше не помню.

* * *

Проснулась я от того, что солнечный свет бил в глаза. Оказывается, внизу есть круглое окошко. Шея и плечи затекли, еле повернула голову. Спать, сидя за столом, – это ужас-ужас.

Арта не было. Он только оставил мне свою толстовку, которая успела сползти на пол. Я поскорее натянула ее: со сна холодно. Руки утонули в рукавах, а шорт из-под нее вообще не было видно. Жалко, что толстовка не до пят. Кое-как покрутив шеей, я подошла к лестнице.

– Елка, ты там? – крикнула я на всякий случай.

Мне никто не ответил. Конечно же Арт увел племянницу.

Я отыскала дверь в туалет, там же имелась треснутая раковина, и даже холодная вода из крана шла. При свете дня хорошо видна была плесень на стенах маяка – тут как-никак сыро.

Щелкнул замок, и на пороге появился Арт. В руках он держал какую-то штуку в чехле, а под мышкой – сверток.

– Здорово́. Выспалась?

– Привет. Угу, только шея болит, – усмехнулась я.

– Сочувствую. Слушай, жрать охота. Тебе, наверное, тоже. Денег нет, дома – пусто, остался один бутерброд, для матери. Она сейчас с работы придет… Елке хорошо, ее в саду накормят. Поможешь заработать?

– А… конечно, а что надо делать? А что это у тебя? – посыпались из меня вопросы.

– Это? – Арт швырнул сверток на стол – тот распался на джинсы и водолазку – и похлопал по предмету в чехле. – Гитара. Ты петь или танцевать умеешь? Хотя бы как-нибудь. Сильно хорошо не нужно.

– Могу… петь.

– Ну и ок. А это я тебе принес сеструхины шмотки, она из них давно выросла. Меряй, погода не для шортиков.

Штаны были жутко драные. Вернее, их словно нарочно кто-то разрезал в нескольких местах, по краям дырок свисала бахрома.

– Ой…

– Да это специально, ты не думай. Ньютка любила выпендриться.

Водолазка была белой, а спереди намалеван рисунок: перевернутая башня, в которой, как в рожке, болтались три розовых шарика мороженого. Сама бы я ни за что такое не надела. Но по необходимости сойдут любые вещи.

– Спасибо тебе… – искренне поблагодарила я Арта. – Я тогда… наверх…

– Я отвернусь, не беспокойся. Времени жалко.

Арт повернулся спиной к столу, а я, не раздумывая долго, начала переодеваться.

– Блин! – воскликнул он вдруг.

– Что?

– Кроссовки забыл. Хотел же взять! Шлепанцы твои – просто песня.

– Ничего, я с ними сроднилась, – вздохнула я, натягивая водолазку.

– Вообще… надо тебя привести к нам. У сестры еще всякое барахло осталось, тебе пригодится, – заявил Арт, слегка запнувшись.

Да уж. Я бы не отказалась от еще кое-какого «барахла». И неважно, что ношеного.

Медальон спрятать под водолазку не получилось – она же в обтяг, это не свободная футболка. Хотела снять и сунуть в карман, но меня ждал сюрприз: карманы джинсов оказались «обманками». Пришлось оставить медальон сверху. Булавку с остатками ниток пришпилила к штанине изнутри.

– Готово! – объявила я.

Арт обернулся.

– О, в самый раз, отлично!

Честно говоря, джинсы были мне длинноваты, но я их подвернула. Толстовку вернула Арту, и он поскорее натянул ее.

– А это что у тебя, можно глянуть?

Не дожидаясь разрешения, Арт взял медальон в руки, чтоб удобнее было рассматривать.

– Просто балерина, – как можно спокойнее ответила я.

Арт повертел медальон в руках.

– Он играет? Можно?

Трогать ключик он не спешил – дождался ответа.

– Промок, к сожалению. Где бы тут у вас починить, а?..

Арт отпустил медальон.

– Смотря что внутри – микросхема или механика.

– Э?..

– Ясно, – усмехнулся он. – Что за музыка была?

– «Шутка» Баха. Не знаешь, случайно?

– Не смешно. Ок, разберемся. Свою одежду оставь тут. Я потом заберу, в стиралку кину.

– В стиральную машину? – догадалась я. – У вас есть стиральная машина!

– И что такого? Думаешь, мы совсем лохи? Не настолько же! – Кажется, он слегка рассердился. Не знаю уж: из-за машины или почему-то из-за «Шутки».

– Нет, что ты, – пробормотала я, скорее угадав значение последнего слова.

Мы вышли из маяка. Я обернулась. Он оказался белым, только грязным. Море до самого горизонта простиралось спокойное, ни бурунчика. Чайки шныряли то там, то здесь, норовя выхватить рыбу из воды и то и дело крича, как будто скандалили друг с другом. А на берегу, на песке, какой-то мужчина в одних плавках делал приседания. И не холодно ему! Утро выдалось довольно зябким.

– Пойдем. Чаек не видела, что ли? – позвал Арт. Кажется, он уже успокоился.

– Видела. – Я пожала плечами. – Просто соскучилась.

Мы зашагали вдоль дороги – в ту сторону, откуда я накануне прибежала. Дома, которыми была утыкана улица по ту сторону, выглядели одинаковыми: серыми, прямоугольными, перемежались редкими деревцами. Некоторые здания походили на длинную высоченную стену с арками-подворотнями. Я насчитала девять этажей – похоже, высота у всех была одинаковой.

– Чайки – птицы наглые, – говорил в это время Арт. – Один раз у Елки прямо из рук кулек с печеньем выхватили, представляешь? Я бы не стал по ним скучать, уж точно.

– А где мы будем петь?

– У метро.

В утреннем воздухе смешивались запахи дороги и запахи моря: поднялся ветерок, и как-то очень быстро окреп. Сейчас он гнал по набережной обрывки картонной коробки.

Арт вдруг негромко запел:

 
The long and windy road that leads to your door,
Will never disappear,
I’ve seen that road before. It always leads me here,
Leads me to your door…
 

До чего у него красивый голос, с ума сойти! Никогда не слышала, чтобы так пели. Да и песня – чудо, хотя слов я толком не понимаю, кроме «дороги» и «двери». Но мне кажется, она о чем-то очень важном…

Машины мчались по своим делам, но людей навстречу не попадалось. Только фонари почему-то еще горели, несмотря на светлое время.

Арт пел, ветер развевал мои волосы – я и так не причесалась с утра, а буду вообще чучело чучелом. Но вскоре меня перестало беспокоить, как я выгляжу, – так хорошо и спокойно было идти вдоль моря под эту песню.

Наконец она закончилась.

– Кстати, – сказал Арт, как будто продолжал прерванный разговор. – Тебе надо ник придумать. Имя с фамилией не годятся. И заодно бы попытались сделать тебе карту. Тебе ведь четырнадцать есть?

– Мне еще тринадцати нет.

– Серьезно?

Арт даже остановился. Мне кажется или он неприятно удивлен?

– Был уверен, что ты старше, а просто выглядишь так…

– Сопливо? – подсказала я, усмехаясь.

– Молодо. По поведению не скажешь, что ты маленькая.

– Я и не маленькая, – пожала я плечами.

– Да. Конечно, – мрачно отозвался Арт.

Опять я что-то не то ляпнула? Дохлый гоблин! Совсем я его не понимаю. Вот с Сережей было просто!

– Просто в четырнадцать лет ты можешь поменять ник – тот, который дали родители, – на новый. И заодно обновить карту. Но раз нет, то…

– А что, можно любой-любой придумать?

– Да, но лучше, чтоб тебе как-то подходил. Кликуха есть какая-нибудь? Как тебя в интернате звали?

– А! Так – Насекомое.

– Насекомое… – Арт поморщился и придирчиво оглядел меня с ног до головы. – Насекомое… Ты, конечно, то еще насекомое, но ник не сильно правильный. Лучше уж Пчелка, от фамилии. Нравится?

– В общем, да, – улыбнулась я.

– Решено. Будешь Пчелкой.

Он опять нахмурился и произнес это почти грубо! Если бы не ласковое прозвище… Ну что с ним творится! Нервный какой-то.

Наконец мы вышли к станции метро, остановились у входа, и Арт принялся расчехлять гитару. На стене аккуратными желтыми буквами была выведена надпись: «Станция «Западный берег»».

– Красиво… – Я разглядывала надпись.

Арт повернул голову.

– Каллиграффити? Да так себе. Можно лучше.

– Это и есть – оно? – воскликнула я.

– Угу. У вас правда, что ли, нет?

– Нету. Да как-то… Никому не придет в голову писать на стенах. Рисовать – другое дело, но нам и рисовать обычно нечем…

Но Арт уже не слушал. Он сосредоточился на деле: повесил гитару за прицепленный ремень на шею и сейчас подкручивал штучки, которые назвал колками – настраивал.

– Конечно, тут не то что в центре. Мало людей. Но там сейчас стало невозможно, а на Северо-Восточном – тем более. Искины шныряют: «Почему не в школе?» – противным голосом изобразил Арт.

– А… почему, кстати? И ты же говорил: там кормят, – припомнила я.

Арт фыркнул:

– Я не могу есть эту дрянь. А учиться там уже нечем у.

На этом рассказ про школу он закончил. Положил полураскрытый чехол прямо на землю и приготовился играть.

– Слушай, а… ту песню я не смогу петь, – забеспокоилась я.

– На английском? Ладно, ту я сам. А ты слушай другие и подтягивай, угу? У меня простые мелодии, слова тоже сообразишь по ходу, ты смышленая.

Все это он произнес таким тоном, как будто ругался на меня! Чудной какой-то.

Арт ударил по струнам и запел:

 
Мир, как мышеловка,
Где мечутся души,
Да – здесь остановка,
Я мир свой разрушил.
 
 
Так больше не будет,
Ждать мы не готовы!
Но – мы только люди,
Я выстрою новый…[2]2
  Слова Марины Тараненко (примеч. автора).


[Закрыть]
 

Мне очень нравилась эта песня. Мелодия действительно была несложной, и я быстро ее запомнила. А слова дальше пошли еще интереснее: про лабиринт, про море и пламя костра, которое рассыпается тысячей нитей… И про человека, который ищет свой путь. Волшебная какая-то история.

Люди спешили мимо. Многие просто не обращали внимания на нас – не понимаю, как можно не замечать такой чудесный голос, как у Арта! Но некоторые все-таки кидали в чехол для гитары монетки – в основном женщины.

Потом Арт затянул уже знакомую мне песню про дорогу и дверь. Я хоть и не знала слов, но подвывала мотив – и монеток посыпалось даже больше.

Настала очередь третьей песни – про любовь и птицу феникс, и я очень заинтересовалась, стараясь запомнить слова, как вдруг увидела шагах в десяти напротив нас вчерашнюю девушку с коротко стриженными «медными» волосами. Рил, вспомнила я. Значит, она тоже не в школе. Кажется, Линкка была права насчет детей Трущоб – учиться они не очень любят. Сегодня вместо огромных колец в ушах у Рил было что-то мелкое, отсюда не разглядеть. Рил стояла, скрестив на груди руки, и как-то недобро пялилась на нас.

Я дернула Арта за рукав и указала на нее. Не прекращая петь, он проследил взглядом, кивнул ей, и тогда Рил подошла, не переставая пялиться. Она была точь-в-точь в такой же синей толстовке с капюшоном, как у Арта, а сережки в ушах оказались ящерками. Она и сама похожа на ящерицу, пожалуй. Так и простояла со скрещенными руками до конца песни.

Арт закончил, сказал ей «привет» и «хватит, на завтрак заработали» и снял с шеи гитару. Потом попросил меня выгрести все деньги из чехла и заодно посчитать.

– Что она тут делает? – спросила Рил тоном, от которого море за нашей спиной неминуемо должно было замерзнуть метра на полтора в глубину.

– Работает, – невозмутимо ответил Арт. – Она мне очень помогла.

Рил ничего не ответила, только зло зыркнула на меня глазами. Пересыпав монеты в обычный полиэтиленовый пакет, мы отправились в кафе.

За всю дорогу никто не проронил ни слова. И только у самой двери в полуподвальное помещение с каллиграфической, но выцветшей от времени надписью «Снежинка» на стене Арт произнес:

– Сегодня правда как-то очень легко пелось. Наверное, потому, что не в одиночку.

С этими словами он открыл дверь и стал спускаться по лестнице.

А Рил придержала меня за плечо.

– Значит, слушай сюда. – Она жевала что-то, от чего пахло клубникой, но слишком остро. – Как тебя там…

– А… Пчелка, – вовремя вспомнила я.

– Так вот, Пчелка. Не трогать Арта, поняла? А то вырву твое певучее жалко. Все ясно?

– Я и не трогаю! – Я вырвала руку из ее цепких клешней. – И вообще у меня парень есть!

– И где же он? – заинтересовалась Рил.

– Не твое дело. На Светлоярске, – ответила я не совсем последовательно, но логика сейчас беспокоила меня меньше всего.

Я распахнула дверь и устремилась вслед за Артом вниз.

Не то чтобы я считала Сергея своим парнем… Да и он бы удивился, наверное. Просто сейчас я очень кстати вспомнила о нем.

В кафе, оказывается, нас уже ждали Кит и Ундина. Абсолютно такая же синяя толстовка, как у Арта и Рил, красовалась и на Ките. И только Ундина сегодня облачилась в ветровку зеленого цвета. Видимо, она старательно поддерживает имидж.

– О! Наша бомжиха, – оживился Кит. – Прибарахлилась. Рил, а ты чего такая тусклая?

Сидя за столиком, они с Ундиной ели что-то, завернутое в лепешки. Запах от неизвестного кушанья исходил вполне заманчивый, и мой желудок с готовностью заурчал. Гитара Арта стояла тут же, прислоненная к стене, а вот его самого не было. Но вскоре я увидела его в глубине кафе, возле прилавка. Рил тоже заметила Арта и, не ответив Киту, ринулась прямо к нему.

– Садись, не стесняйся. – Кит указал на диванчик напротив. – Как спалось?

Он подмигнул.

– Не особенно, – честно ответила я, усаживаясь.

Шея до сих пор побаливала.

Кит недоверчиво хмыкнул, а Ундина вперилась в меня взглядом.

– Что? – спросила я ее не очень вежливо.

– Ничего, – пожала она плечами с самым безразличным видом.

Неужто они тоже считают, что у меня какой-то интерес к Арту?

Хотя, должна признать, он в самом деле интересный. Даже очень.

В это время Арт с Рил вернулись – он с подносом, она с тремя высокими картонными стаканами. На подносе оказались такие же вкусные штуки, как у Кита с Ундиной, – завернутые в лепешку куски мяса с овощами.

– Быстренько жуем, – проговорила Рил, расставляя стаканы, один из которых достался мне. – И подрываемся!

– Куда? – насторожилась я, откусывая от лепешки и внимательно следя, чтобы вытекающий соус не заляпал водолазку.

– Она тоже пойдет? – вполголоса спросил Кит.

– Исключено! – отрезал Арт.

– Это почему же? – прищурилась Рил. – Нечестно, мне кажется. Пусть докажет, что она с нами, а не с…

Она примолкла и незаметно огляделась. Но мы были единственными посетителями, да за прилавком торчал продавец. Но он нас не слышал.

– Так куда надо идти? – так же тихо поинтересовалась я.

– Сейчас выйдем, Арт тебе объяснит. Жуй, – усмехнулась Рил.

Ундина все это время молчала. Казалось, происходящее ей не нравится.

– Ладно, – произнес Арт, хмурясь. – Пойдешь с нами, Пчелка. Я расскажу.

Кит так и прыснул:

– Пчелка? Ты тоже животное, как и я? Теперь нас двое!

Он потянулся было дать мне «пять», но Ундина бросила на него такой гневный взгляд, что он тут же передумал и изобразил руками жест, как будто сдается.

Наконец мы поели и все разом направились к выходу. Вот только гитару Арт успел куда-то деть, я и не заметила.

Мы отошли в сторону от кафе и остановились под деревьями, где одиноко притулилась скамейка без сиденья, но зато с целой спинкой, – чтобы не бросаться в глаза тем, кто идет мимо по дороге или едет на машинах. Кит снял со спины рюкзак – такой же синий, как толстовка, он сливался с ней, поэтому я даже не сразу заметила.

– Хорошая вещь униформа, да? – усмехнулся он, заметив мой взгляд. – Иногда очень даже в тему.

Расстегнув молнию, он извлек несколько шариков для настольного тенниса. Уж их я сразу узнала, мы в интернате играли. Ундина вытащила из-под куртки пачку полиэтиленовых пакетов.

– О! А дома что не сделали? – протянул Арт.

– Издеваешься? – взвился Кит. – Меня мать знаешь как пасет? Хорошо, что вообще уйти удалось. Порывалась до дверей школы проводить.

Рил достала из карманов широких штанов ножницы и… Я узнала этот предмет, хотя видела всего один раз, у охранника мэра.

Зажигалку.

– Что, прям тут? – выдохнул Арт.

– А где? Не у модуля же.

Кит сел прямо на спинку скамейки, поставив ноги на остатки сиденья, рюкзак разложил на коленях и принялся кромсать ножницами теннисные шарики.

– Зачем ты? – вырвалось у меня.

– Тих-тихо, – ответил он, не прекращая своего занятия. – Арт, ну ты бы хоть просветил даму…

Девчонки обступили Кита – загораживая его от чужих взглядов и помогая, а Арт отвел меня в сторон у.

– Мы сейчас пойдем… в одно место. И там надо будет кое-что сделать.

– Это я уже поняла!

– Ты сказала, что не любишь искинов.

По лицу Арта было видно, что он сомневается: правильно ли сделал, взяв меня с собой.

– Мне не за что их любить. Они… Мне не за что их любить, – повторила я, про себя додумав про гибель техно.

– Мы все ненавидим искинов. У каждого – свои причины. Но главное: они превращают нормальных детей в неполноценных. Ты сама это видела в библиотеке.

– И… что вы делаете?

– Мы, – Арт осторожно огляделся, – сейчас пойдем к Образовательному модулю и… немножко испортим им учебный процесс. Если ты с нами – идем, будешь помогать. Если нет – ты сейчас поворачиваешься и уходишь на маяк. Как будто ничего не слышала и нас не видела. Сидишь там тихо. Вечером я приду и принесу поесть.

– Эти штуки, которые делает Кит…

– Тихо. Это бомбы-вонючки, – почти шепотом закончил Арт. – Не бойся, мы никого не убьем. И даже не раним.

– Бомбы-вонючки? – громким шепотом воскликнула я. Мне понравилось слово, хотя и напугало. – Они взрываются?

– Да просто дымят.

– Честно?

– Слово музыканта!

Я на секунду задумалась, переваривая информацию вместе с его «словом музыканта». Звучало сомнительно, хотя и… по-своему благородно.

– Ладно, – улыбнулась я. – Идем вместе.

В этот момент Кит доложил, что приготовления закончены, и мы отправились в путь.