Текст книги "Как все начиналось"

Глава 6

Представьте себе смазливую девчушку с фиалковыми, широко распахнутыми глазами, но с огромной отвратительной бородавкой или язвой на носу. Представили? Так вот, на теле Словении была такая же язва со звучным женским именем – Петенки.

Официально города не существовало. На картах между областью Пяти Островов и приграничными землями Нови чернели болота – Непролазные топи, но знающие люди и без условных обозначений обходили «заповедное» место за сто верст. Всем известно, Петенки – маленькое бандитское государство.

Несмотря на недолгое существование, история крохотного городка-царства оказалась насыщенной многочисленными событиями. Основал его и единолично царствовал в нем знаменитый разбойник Александр Графовский, в народе прозванный просто Графом. Банда Графа в свое время хорошо пошалила на Большом Торговом тракте Стольного града. Сотни разграбленных обозов и тысячи невинно загубленных жизней покрыли душу разбойника несмываемым грехом.

В один распрекрасный момент банду сумели изловить, но Графу удалось сбежать и затаиться. Ипсиссимус Ануфрий рвал на себе длинные седины, стараясь отыскать мерзавца, но все было тщетно: разбойник как сквозь землю провалился. На свои именины уважаемый Глава Совета получил похоронный венок и черную скорбную открытку с пожеланиями скорейшей кончины и с короткой подписью «Граф».

Круговерть началась по новой. Во всей Словении на доски прибили портреты Графовского, обещали большие деньги за его голову, но даже среди наемников не оказалось ни одного сумасшедшего, готового потягаться с самим Графом.

Через несколько лет между приграничной зоной и неспокойным регионом Пяти Островов появился город Петенки, названный в честь любимой женщины Графа. Все здесь было устроено в насмешку над великим Стольным градом. Улицы вымостили красным кирпичом, стражников нарядили в плащи с гербом города в виде перекрещенных мечей и черепа.

Имелось здесь и свое Училище – конвейер для выпуска готовеньких воришек и аферистов. В противовес указу Совета о запрещении дуэлей в центре города построили арену для кровавых боев без правил и ежевечерне там организовывались представления с настоящими убийствами.

Но самым страшным в окрестностях Петенок были вовсе не бойни и далеко не безобидные шалости местной шантрапы, а крупный рынок рабов, где продавали и людей, и эльфов, да и вурдалаками не гнушались.

Совет, конечно, на такое безобразие закрывать глаза не мог. Петенки стирали с лица земли два раза, и в обоих случаях он возрождался из пепла, как птица феникс, становясь лучше прежнего. Тогда решили: коль его нельзя уничтожить, можно просто не замечать, и город зарисовали на карте болотами. И только бедолага Ануфрий, несчастная жертва, каждое пятое число марта продолжал получать похоронный венок и ласковые пожелания смерти.

С Петенками связывали порой и курьезные случаи. Месяц назад в газетном листке «Стольноградский вестник» поместили занимательную историю «Маруся Распрекраснова против рабства». Честно говоря, когда я ее читала, то давилась от смеха и просто мечтала пожать руку этой самой Марусе.

Дело было так.

Каждый год по осени в Словении во всех областях проводят конкурсы красоты. Девушки, обряженные в национальные костюмы, с разноцветными венками на очаровательных головках поют, танцуют, водят хороводы и готовят каши, а победительницы едут в Стольный град, где и выбирается несомненная Краса Словении. В этом, ХХХ году конкурс выиграла красавица Маруся Распрекраснова – ее лубяные изображения на всех углах развесили – девка кровь с молоком. После конкурса она должна была путешествовать по всей необъятной матушке Словении, дабы нести людям вечное и прекрасное.

Подошло время отправляться ей в путь, а «Краса Словении» исчезла в неизвестном направлении. Искали ее тщательно, с ног сбились и лапти поистоптали, и тут объявилась она в Петенках на рынке живым товаром в кандалах. Сбыли ее за огромные деньги. Одна жалость – покупатель так и не смог снять сливок с ентого молока. Маруся в свое время окончила Училище борьбы вольным стилем и скрутила мерзавца еще на подходах к своей опочивальне. Когда она появилась в Совете под руку с новоиспеченным хозяином, маги так и ахнули, глядя на синяки и переломы несчастного. Спросили, почему раньше не скрутила негодяя, на что она ответила, что хотела почувствовать себя как в романе, и все ждала, когда ее кто-нибудь спасет. Не дождалась и пришлось действовать самостоятельно.

Но история на этом не закончилась. Прекрасное и вечное конечно же победило, и Маруся Распрекраснова вышла замуж за своего богатенького приобретателя. Поговаривают, что теперь в его семиэтажном тереме все прежние наложницы зубными щетками моют полы, а молодой супруг ходит по лестнице на цыпочках, страшась потревожить благоверную.

Я Марусей Распрекрасновой не была, а всего лишь Аськой Вехровой, и Училищ борьбы вольным стилем не заканчивала. Вернее, я вообще ничего не заканчивала. Правда, можно, если что, поварешкой помахать в разные стороны, чему я блестяще научилась в кулинарном училище, но, думается мне, бандитов это не впечатлит. Поэтому я предпочитала Петенки объезжать не за сотню, а за тысячу верст.

Нет, не поймите меня превратно. Я боялась не за себя, чего с меня взять – роста два вершка и локоток да четыре пегие кудряшки – а вот маленький Наследник мог стать лакомой добычей для подонков всех мастей. Один раз мы его уже потеряли, и второго я никак не могла допустить.

Но по какой-то неведомой причине гном, к нашему дружному удивлению, заплутал, и мы очутились в восьми часах езды от города.

В маленькой деревеньке, где мы решили остановиться на ночлег, постоялый двор оказался переполненным. Более того, списки прибывающих составлялись на трое суток вперед, и знающие люди, среди которых были довольно известные словенские деятели, заранее присылали курьеров с нижайшими просьбами оставить закуток для ночлега. Не помогли даже грамоты Петушкова с внушительной печатью Совета магов. Как нам объяснил хмурый и уставший хозяин постоялого двора, был бы Ванятка хотя бы философусом, то, может быть, нам бы и выделили место для ночлега в конюшнях, а точнее, в стойлах собственных лошадей. Но так как Ваня имел только вторую ступень теоретика, то нам предстояла прямая без поворотов дорога в лес под открытое небо. Спорить мы не стали. Петушкову до четвертой ступени учиться еще полжизни, и не факт, что он ее получит, а поэтому, понурив головы, мы отправились на свежий воздух. Пред нами встал неприятный выбор: ночевать в чистом поле или у реки в молодом леске. Альтернатива, прямо скажем, не блестящая, и мы предпочли последнее, рассудив, что в лесу все-таки не так ветрено.

Напрасно. Ровно через пять минут у нас началась битва не на жизнь, а на смерть с маленькими оголодавшими рыжими кровопийцами, противно пищащими над ухом. Они нападали стайками, сразу со всех сторон, отыскивали обнаженные места и впивались, впивались. Тогда мы развели костер, но комары быстро раскусили наш хитрый маневр и налетали на ту жертву, на которую не попадал дым. Нам не помогали даже специальные травки, брошенные в огонь. От их вони мы едва не задохнулись сами, а этим гадам хоть бы что! Пищат себе по-прежнему, даже с большим энтузиазмом.

После того как я сначала согнулась пополам от приступа кашля, а потом с громким шлепком прикончила очередного комара, нервы мои не выдержали:

– Ваня, в конце концов, мы из-за тебя сюда попали, так что давай, отпугивай комаров!

– Это еще почему мы из-за меня сюда попали?

– А это ж ты не пошел на курсы повышения квалификации! Думаешь, получил диплом Училища магов, попал на службу в Совет и все, можно про учебники забыть? Если бы не твоя лень, мы сейчас спали на мягких чистых постелях, поев накануне копченых ребрышек, а так приходится коптиться самим, и жрут нас самих!

– Несправедливо! Как я, по-твоему, могу их отогнать? Расставить руки и с бешеным криком бегать по полянке, приговаривая: брысь, брысь, брысь? – обиделся Петушков и для наглядности помахал длинными худыми руками.

– Можно и так, – одобрила я, – мне пришло в голову всего лишь охранное заклятие.

– Ну чисто бабья логика, – отозвался гном, которому явно надоела наша перепалка. – Аська, не бурчи, лучше усыпи их всех, у тебя это отлично получается.

Ваня противно захохотал.

– Да идите вы! – обиделась я и, схватив полотенце и чистую рубаху, направилась к реке искупаться и смыть дорожную пыль.

– Аська! – крикнул мне вдогонку гном. – Если утонешь, обратно не приходи – не приму!

Скинув всю одежду, я с визгом плюхнулась в реку. Теплая ночь оказалась всего лишь обманной уловкой природы – вода была не просто холодная, а ледяная. Завизжала я еще громче и выскочила обратно на берег. Клацая зубами, я стала растираться. От холода сердце зашлось в бешеном ритме. В надежде согреться я решила побегать вокруг куста, на котором висела моя одежда. На четвертом круге я уколола ногу о скошенную травинку, едва не расплакалась от боли, поскользнулась на мокрой гладкой дорожке, упала и только тогда поняла, что не только не согрелась, а замерзла еще сильнее и перепачкалась еще больше, но чувство оскорбленной женской гордости не позволяло вернуться к приятелям так скоро.

– Хорошо, девка, носишься! – раздался в темноте мужской голос.

Я на мгновение застыла от изумления, а потом со скоростью, какой позавидует страж-новобранец, начала натягивать одежды. Попав четвертый раз двумя ногами в одну штанину, я матюгнулась, а надетую наизнанку рубаху посчитала за благо. Отдышавшись, я по-гусиному вытянула шею, рассматривая сквозь темноту неожиданного соглядатая, ставшего свидетелем моего позора. Темнота приоткрывать завесу тайны отказалась, а из-за кустов снова послышался голос:

– Чего перепугалась, я не буйный, побалуюсь и отпущу.

– Ну иди сюда, я с тобой сейчас тоже побалуюсь! – стала петушиться я, сжала маленькие кулачки и представила, как легко уложу оппонента ударом левой. – Сейчас покажу, как подглядывать за приличными девицами!

– Покажешь? – хмыкнул голос, и из темноты вышел мужчина.

Он оказался богатырского роста, судя по фосфоресцирующей в темноте белой рубахе – «косая сажень в плечах». Мои кулачки разжались сами собой, такого громилу я и в мечтах не смогу с ног сбить. Хотя если ударить его с разбегу головой в живот, то, может быть, он и качнется.

Потом мысли понеслись самым странным образом. Я некстати вспомнила один любовный роман, прочитанный мной под одеялом втайне от Марфы, с благозвучным названием «Страсть на Висле» (замечу, Висла – река между Московией и Бурундией). Так вот, в ней главный герой – богатырь спасает девку из жуткой передряги с бандитами. Сам, естественно, погибает, но зато честь девушки остается незапятнанной. Может быть, это и есть мой богатырь? Кто знает, романтическая обстановка, ночь, река…

Мои бредни вовремя прервал резкий удар по голове. Кажется, дубиной, а может быть, «мой герой» опустил мне на макушку свой семипудовый кулак?

В моем угасающем сознании неожиданно всплыло: «Вот ведь точно – ночью все кошки серые».

* * *

Ей-богу, лучше бы я сразу умерла. Так плохо мне никогда не было. Голова трещала, к горлу подступала тошнота, а в ушах звенело и пищало. Сознание отказывалось возвращаться в бренное тело, а без его участия понять происходящее никак не выходило. Тягучие мучительные мысли отдавались болью. Попытка приоткрыть веки отозвалась резью в глазах.

Я попробовала пошевелиться, и сведенные мышцы перехватила судорога. Меня саму подбрасывало и трясло. С трудом сфокусировавшийся взгляд уткнулся в пыльные грязные доски. Руки болезненно ныли, ноги будто бы кололи тысячей иголок, – отвратительное ощущение, и чувствовала я себя соответственно.

Неожиданно меня подбросило, голова звучно ударилась об пол, даже зубы щелкнули. Я бы с радостью снова потеряла сознание, если бы не страшная мысль, мгновенно охватившая все мое существо.

Меня похитили! Самым подлым образом стукнули по головешке и утащили в неизвестном направлении. Судя по тому как раскалывался череп, меня так по нему огрели, – повезет, если дурочкой не останусь.

Я взвизгнула на очередной ухабине, а сверху посыпались увесистые тюки с сеном – чуть не придавили.

– Эй, вы там!!! – заорала я как сумасшедшая.

А злые слезы уже выступили на глазах, и в горле встал противный ком.

– Я колдовать начну! – уже ревела я в голос.

Смешно! Я тихо заскулила, по щекам пробежали соленые дорожки. Одна капля повисла на кончике носа. Я жалобно шмыгнула. Почему ж я колдовать не умею? Как чуть руками взмахну, так все вокруг превращается в горку пепла.

Пить хотелось невыносимо, даже язык прилип к нёбу. От этого стало еще обиднее.

– Эй, вы там! Я пить хочу! – снова заголосила я и отчего-то громко чихнула, даже мурашки по спине побежали от удовольствия.

Чей-то голос прикрикнул: «Тпру!» Повозка качнулась, проехала еще пару саженей и остановилась. Раздались тяжелые шаркающие шаги, полог отогнули, и пред моим затуманенным взором появился давешний знакомый. Настоящий рыжеволосый богатырь с окладистой бородкой и круглыми косыми глазами.

– Проснулась, что ли? – пробасил он, хитро поглядывая на меня.

Я на всякий случай сжалась в комочек и кивнула. Вдруг стало страшно: что, если громила меня возжелает и совершит что-нибудь дурное – надругается над моей девичьей честью.

– Пить очень хочется, – пискляво и очень слезно попросила я.

Кто-то мне рассказывал, что в переговорах с похитителями надо на жалость давить. Глядишь, в живых останусь, а если очень повезет, то даже не покалечат.

– Мне бы водички, – снова жалостливо напомнила я, облизывая пересохшие губы.

И вот оно случилось: в глазах моего мучителя скользнуло странное выражение, он не отводил похотливого взгляда от моего лица и тоже быстро облизнулся. Надеяться, что ему тоже захотелось пить, было бы глупо.

Я стала отползать подальше, вжимаясь в тюки с сеном. Мужичок, крякнув, забрался в повозку, предварительно выглянув на дорогу – проверить, нет ли где соглядатаев.

– Н-н-не… не подходи ко мне! – прошипела я. – Я ведьма. Изнасилуешь – заколдую.

От ужаса меня бросило в жар, и на глаза снова навернулись слезы.

– Я орать буду! – пригрозила я.

Амбал, согнувшись в три погибели под низким навесом и оскалившись гнилыми пеньками зубов, потирал руки в предвкушении удовольствия. Вот он протянул ко мне грязные трясущиеся пальцы, и я завопила во все горло:

– Попользуешь – дорого не продашь!!!

Чего я сказала? От моего визга мы оба отрезвели. Насильник захлопал косыми глазами, а я прикусила язык.

Продашь? Почему я крикнула «продашь»? Отчего не «буду защищаться»? Если до этого момента у подонка и не было такой мысли, то теперь уж она точно появилась и отразилась на его придурковатом лице. Он смущенно развернулся и неловко слез на дорогу.

– А воды?! – потребовала я ему вслед.

Повозка тронулась с места, меня качнуло и припечатало к бортику. Господи, может, уж лучше бы снасильничал? Глядишь, бросил бы в канаву, а там бы я оклемалась, добрела бы до первой деревни…

– Стой! – прикрикнул на лошадку, тянущую повозку, мой мучитель, а через некоторое время он снова появился в проеме и поставил на пол деревянное ведерко с водой.

Мы пристально глядели друг на друга.

– Развяжи мне руки, – тихо попросила я.

Тот покачал головой и почти сочувственно пожал плечами:

– Ты же сама орала, что ведьма. Развяжу руки, а ты ворожить начнешь? Авдотий не дурак.

Он ушел. Мы снова поехали.

Я доползла до ведра и нагнулась над ним, высунув сухой язык, чтобы попробовать колодезную воду, холодную и слегка сладковатую, и тут колесо повозки налетело на какую-то кочку. Меня отшвырнуло на тюки, а ведро, тренькнув, перевернулось, залив пыльный пол. От обиды я едва не заскулила и со злостью уткнулась лицом в сено.

Дура! Идиотка! Ну кто ж меня такую выдумал?! Промолчала, глядишь, за умную сошла бы!

– Я себя сейчас покалечу! – заорала я что было мочи. – Слышишь, так покалечу, что не продашь меня вовсе!

– За бесценок продам! – отозвался веселый голос.

– Люди! – завизжала я. – Меня похитили!!! Слышите?! Помогите мне кто-нибудь!

– Что орешь, дура? – неожиданно со стороны возницы полог приподнялся, и я увидела его рыжебородое лицо. – Мы едем в такой глуши, что хоть надорвись – не услышат.

Он залез почти по пояс внутрь, разглядывая обстановку. Лошадка, почувствовав слабину, приостановилась и вильнула в сторону.

– Шельма! – ругнулся косоглазый, дернув с силой поводья. Повозку и вовсе будто залихорадило. – Так себя калечишь?

– Пшел вон! – цыкнула я устало и закрыла глаза.

Казалось, мы ехали целую вечность. С каждым часом становилось все жарче. Свежего воздуха под полог практически не попадало. Он раскалился, в голову пришла затейливая мысль, что персональный ад за все совершенные грешки настиг меня раньше смерти. Все тело покрылось липким потом, связанные руки горели огнем. Через маленькую дырочку в пологе проникала тонкая прохладная струйка. Я подставила под нее разгоряченные щеки, спасаясь тем самым от духоты.

В голове крутились страшные мысли: а что, если Пантелей и Иван не догадаются, что со мной случилось? Если не поймут, где меня искать? Мне надо отсюда бежать!

Через четыре тысячи лет, как мне казалось, мы остановились, полог приоткрылся, и в лицо мне пахнуло свежестью. Я жадно глотнула воздуха, испытав чисто физическое удовольствие. Громила развязал мне ноги, на которых остались красные кровавые рубцы, и выволок за шкирку из повозки.

Мы стояли посреди крохотного захламленного двора. Здесь, сваленные в одну кучу, гнили старые колеса от бричек и повозок, сломанные клинки, какие-то ящики, тряпки, сундуки с вывернутыми петлями. Рядом с домом прямо из голой вытоптанной почвы торчало кривое засохшее дерево. Сама избушка была маленькая и вросшая в землю почти до самых грязных окошек, крытая гнилой потемневшей соломой.

Я с омерзением рассматривала окружающее убожество и не могла прийти в себя. Перед глазами вставали картины одна страшнее другой: окровавленные пальцы под столом, заспиртованная печенка в баночке на полке… Я, привязанная, и мой похититель с занесенным надо мной топором. Я мелко затряслась, а затекшие ноги отказались слушаться. Колени подогнулись, и я весьма неуклюже рухнула на землю.

Громила удивился, схватил меня за шкирку и потащил к двери. Я хотела заорать, но от страха пропал голос, поэтому только тихо поскуливала. Он втолкнул меня в сени. После яркого солнечного света в глазах потемнело. Мой мучитель бросил меня в угол на домотканый половичок, а сам принялся стягивать сапоги и разворачивать портянки, потом привязал меня к ножке прибитой к полу скамейки, после чего сам направился в жилую часть дома.

Я попыталась вырваться, но веревка надежно держала, шансы на спасение приближались к нулю. Я сидела в своем углу и дрожала от страха. Прикусив губу, я старалась не захлебнуться собственными слезами. Тут дверь отворилась, в сени вышла высокая и худая как жердь женщина. Лицо ее было в мелких морщинках, взгляд острый, как иголка, пробирающий до костей, а волосы с проседью гладко зачесаны назад.

Она окинула меня тем взглядом, каким в «Райском блаженстве» рассматривала Эллиада, и поджала губы.

– Авдотий! – крикнула она скрипучим громким голосом. – Да мы эту замарашку и за сотню не сбудем! Ты посмотри на нее!

Верзила высунул голову в дверной проем и виновато посмотрел на женщину.

– Люсь, зато она колдовать умеет!

– А у нее это что, на лбу написано? – взъелась та.

– Нет, у нее звезды у пальца горят!

– Какие звезды? – насторожилась женщина.

– Да мелкие такие, семь штук!

Я слушала их перебранку так, словно они обсуждали не меня, а кого-то находящегося за много верст отсюда.

– Ведьма, значит, – уже задумчиво протянула Люся, внимательно рассматривая мое чумазое лицо, – тогда отправим-ка ее к Графу. Он, пожалуй, раскошелится.

Они ушли обратно в дом, а у меня закружилась голова. Значит, убивать меня точно никто не собирается, но и отпускать тоже… Отвезут меня на продажу к самому известному разбойнику Словении. Пантелей, спаси меня!

Я слышала о целых семейных кланах, промышляющих похищением и продажей в рабство людей, но никогда не думала, что мне самой «посчастливится» столкнуться с ними.

Только я решила поплакать о судьбе своей горькой, как Авдотий вышел в сени, схватил меня за загривок и поволок во двор.

– Куда тащишь? – прохрипела я, разорванный ворот давил на горло.

– Мыться! – кротко бросил он.

Понятие о мытье он имел самое странное. Облил меня четырьмя ведрами ледяной воды из колодца и потянул обратно в дом. Я не могла идти, а потому волочилась за ним, оставляя мокрый след на земле. Я провела ужасную ночь в сенях. Меня связали по рукам и ногам, а конец веревки прикрепили к ножке лавки. Каждый раз, когда я пыталась пошевелиться, путы впивались в нежную кожу, оставляя рубцы.

Утром Авдотий взвалил меня на плечо как поклажу и перенес в повозку, куда предварительно постелили старое одеяло, дабы я не испачкалась после «купания». Не было сил ни сопротивляться, ни плакать, ни бежать. К тому же, при всей моей изобретательности и изворотливости, в обнимку с лавкой далеко не убежишь.

Ехали мы долго, я даже успела подремать. После холодного пола сеней теплое одеяло, разложенное на дне повозки, показалось королевским ложем. Очевидно, спала я очень крепко, потому что открыла глаза только тогда, когда кто-то грубо схватил меня за плечо и выволок наружу. Солнечный свет ослепил, я близоруко прищурилась и невольно сладко зевнула, ничего не понимая со сна.

Мы стояли посреди огромного двора, отгороженного от окрестностей высокой стеной с шапочками башенок. Вокруг толпились стражи, разряженные, даже несмотря на невыносимую жару, в черные плащи с эмблемой, на которой были изображены череп и скрещенные мечи. Они рассматривали меня как неведомую зверюшку и хищно скалили зубы. Моего похитителя нигде не было, а за руку меня держал невысокий коренастый мужичок с большим фиолетовым синяком под глазом. Я окончательно проснулась и начала вертеть головой, рассматривая окружающую обстановку.

Справа высился двухэтажный дом с белоснежными стенами и гладкими изящными колоннами с лепниной. Высокая лестница с полусотней ступенек вела к парадному входу, рядом с которым дежурили стражи. Слева стояли клетки, у меня по спине пробежал холодок, а в желудке неприятно кольнуло. В них сидели люди, изможденные, грязные, худые, в лохмотьях вместо одежды. Маленькая оборванная девочка прислонилась к толстым металлическим прутьям и с интересом и недетской жестокостью в глазах следила за мной. Меня передернуло. Неужели и я буду сидеть рядом с этими несчастными и с затаенной радостной злобой рассматривать вновь прибывших?

– Говорят, ты ведьма? – вдруг сказал мой охранник сиплым прокуренным голосом. Я покосилась на него с неприкрытым превосходством:

– Развяжи руки, и я сейчас же ваш притон взорву!

Тот охнул и отвесил мне такой подзатыльник, что я отлетела на две сажени и уткнулась носом в пыльную землю. В голове зазвенело еще сильнее. Нет, положительно, еще один удар – и на всю жизнь останусь дурочкой. Стражи загоготали, я неловко, стараясь сохранить равновесие и не рухнуть обратно, поднялась на ноги.

– Что ты делаешь, холуй! – вдруг услышала я испуганный окрик Авдотия.

Он выскочил из-за угла дома, как черт из табакерки, кинулся ко мне и начал безуспешно отчищать мои грязные порты и вывернутую наизнанку рубаху. От его неуемной «заботы» меня шатало – особо он не нежничал, оставляя на всем теле синяки. Но когда он плюнул себе на рукав и попытался оттереть мое чумазое лицо, меня перекосило от отвращения. Я отшатнулась от него.

– Где же твоя ведьма? – услышала я и уже без всякого интереса повернулась на звук голоса.

К нам шел высокий полный улыбающийся мужчина, разряженный в белый хитон, что делало его похожим на приходского священника. Черная, аккуратно подстриженная борода, седые волосы зачесаны назад, пухлые лоснящиеся щеки, – он мог бы казаться добродушным весельчаком, если бы не пугающий взгляд черных, глубоко посаженных глаз. Рядом с ним подобно ручной собачке семенил крохотный человечек с пером и свитком в руках и записывал каждое произнесенное толстяком слово. Я присвистнула про себя, если бы за мной так записывали, знатный бы «Словарь глупостей Асии Вехровой» получился.

– Александр Митрофанович! – залебезил Авдотий. – Вот она.

Он осторожно подтолкнул меня в спину. Я непроизвольно сделала шаг вперед и уставилась на толстяка. Граф так напоминал плюшевого мишку, что не вызвал у меня никакого страха.

– Она? – усомнился он.

Авдотий сглотнул и быстро закивал:

– Она, она.

– Худая грязная оборванка и есть твоя ведьма?

– Она дом обещала взорвать, если мы ей руки развяжем, – вдруг подал голос стражник с синяком.

Я бросила на него уничтожающий взгляд – предатель.

– Развяжите ей руки! – кивнул Граф.

Меня немедленно освободили от пут. Я стала быстро растирать пораненные запястья, с ужасом гадая, как скоро заживут рубцы от веревок.

– Ну давай, – опять кивнул Александр.

Я недоуменно воззрилась на него: он чего, действительно хочет, чтобы я его дом взорвала?

– Она словенский понимает? – вдруг спросил он у Авдотия.

– Вчера болтала, – пожал тот плечами.

Я тяжело вздохнула. Громко хлопнула в ладоши, от этого звука все вздрогнули, а охранники непроизвольно отступили на шаг. Над нашими головами загорелся энергетический шар.

– Уже лучше, – кивнул Граф. – А что еще можешь?

Я снова вздохнула и взмахом руки отправила шар в кирпичную стену ограждения дома. Раздался жуткий взрыв, нас накрыло пыльной волной. Сверху посыпались каменные осколки. Я на всякий случай прикрыла голову руками и присела. Туман рассеялся. Стражники осторожно приподнялись с пыльной земли, Авдотий лежал без сознания, поверженный кирпичом. Граф стоял на том же месте и довольно хохотал. Его лицо было черно от сажи, белый хитон стал грязно-серого цвета.

– Дайте этому идиоту сто золотых, – сказал он, продолжая смеяться и тыча пальцем в валяющегося в пыли Авдотия, – а девку под стражу. Продадим завтра какому-нибудь барану, пусть потом сам на себя пеняет, что боевого мага купить захотел!

Ночь я провела в доме, в крохотном чулане, со связанными руками и ногами и заодно с заткнутым кляпом ртом.

Случилось это так: после моей демонстрации силы меня притащили в помпезно и безвкусно отделанный особняк, закрыли в маленькой душной комнатке с огромной кроватью и заколоченными окнами, а местный ведьмак наложил печать на дверь, дабы я не смогла сбежать. Мне разрешили умыться и даже нарядили в короткое черное платьице, едва прикрывающее срамоту. На ноги надели открытые сандалики из мягкой кожи, больше всего похожей на человеческую.

Я дождалась, когда в коридорах все стихнет, и легким заклинанием, сама не ожидая положительного результата, практически бесшумно выломала доску, приколоченную к окну, и осторожно выглянула вниз. Моя темница находилась на третьем этаже, спрыгнуть с такой высоты без травм я не смогла бы ни за какие коврижки, поэтому, прикинув расстояние, скрутила жгутом простыню, привязала ее к ножке кровати и начала спускаться вниз, недоумевая, отчего они не догадались опечатать окна.

Впрочем, ответ я получила незамедлительно.

За оконным выступом я не заметила, что моя комната располагается аккурат над балконом в апартаментах Графа. После того как мои стройные ножки и я сама с задранным до талии платьем повисли над балконным ограждением пред изумленным взором хозяина, судьба моего побега была решена. Меня самым подлым образом связали, заткнули рот тряпкой, чтобы не сильно голосила, посадили в темный чулан со старыми пыльными сундуками – задыхаться от удушающего запаха нафталина – и подперли дверь шкафом. Все! Конец!

* * *

На невольничий рынок меня везли в закрытой черной карете, в потолке которой было окошко, загороженное железными прутьями. В него попадали солнечные лучи, расчерчивая пол полосками. Я тряслась на жесткой деревянной лавке и проклинала собственную глупость и неосторожность. Когда карета наконец остановилась и открыли дверь, то меня ослепил яркий дневной свет.

Подслеповато щурясь, я огляделась. Мы стояли посреди заполненной народом площади. Вокруг были маленькие деревянные сцены, словно я оказалась в странном театре, где на подмостках демонстрируют не спектакли, а живых рабов. Я впилась глазами в сутулую женщину, стоящую на таком деревянном возвышении. Внизу толпились покупатели, спорили, ругались, выкрикивали свою цену, словно покупали лошадь, а не человека.

«Пусть покажет зубы!» – заорал рыжий гном, а потом потребовал продемонстрировать все ее прелести. Меня передернуло.

– Шевелись! – Стражник пихнул меня в спину, и, держа за веревку, привязанную к шее, потащил к самой большой сцене. Там он что-то шепнул худому, загорелому от постоянного пребывания на солнце человеку, тот окинул меня недоверчивым взглядом и кивком головы предложил следовать за ним.

Меня привели к клеткам, тут-то я и запаниковала: за толстыми железными прутьями, словно дикие животные, сидели люди. Вокруг толпились покупатели, приглядывая себе товар покачественнее. На шее каждого пленника висела табличка с ценой. На меня надели такую же и пихнули к остальным рабам. Я забилась в угол, села на грязный пол и закрыла глаза, дабы не видеть любопытные ощупывающие взгляды.

– Ася! – раздался знакомый голос.

Я открыла глаза, рядом с клеткой, держась за прутья, стоял Пантелей.

– Пан! – Я вскочила на ноги и кинулась к нему, впервые в жизни чувствуя себя так, словно только что мою голову вытащили из петли. – Я так рада! – к горлу подступил горький комок. – Я так боялась, что вы меня не найдете!

Пантелей выглядел уставшим и измученным. Кроме забот и тревог мои поиски ничего не дали. Теперь, увидев меня в таком состоянии в Петенках, гном чувствовал в некотором роде даже облегчение.

– Я пыталась убежать, но была все время связана, даже силой воспользоваться не могла.

Пан настороженно оглядывался и нервничал, словно боялся быть узнанным.

– За тебя просят сто пятьдесят золотых! – пробормотал он. – У нас триста, постараемся перебить цену и выкупить тебя.

Я радостно улыбнулась. Теперь все будет хорошо!

– Где Анук?

– С Петушковым. Ванька тебя на другом рынке ищет. Ладно, я пошел. Главное, – он внимательно посмотрел на меня, – не бойся!

Я кивнула. Гном отошел от клетки, принял скучающий вид и начал рассматривать других невольников. Кажется, никто не заметил нашего торопливого разговора.

Солнце было в зените и нещадно палило, когда начались торги. Стражи вытаскивали одного за другим пленников из клеток и через некоторое время, когда несчастные уходили с молотка, возвращались за новой партией. Я видела хлипкие деревянные ступеньки, ведущие на главную сцену, куда утаскивали невольников: четыре ступени до позора и неволи.