Текст книги "Как все начиналось"

«Хлип-хлип, хлип-хлип», – вторили они шагам заключенных.

Я надеялась на лучшее и старалась не замечать, как дрожат связанные руки и подгибаются колени. Вскоре пришли и за мной. Стражник выволок меня из клетки, и вот уже я делала эти четыре страшных шага, и уже под моим весом ступени издавали «хлип-хлип».

Меня прошиб пот, а перед глазами все поплыло. Веревку, что была на моей шее, привязали тройным узлом к столбу. Я стояла на возвышении, а внизу, словно речная гладь, волновалась толпа, я не видела ничего, кроме нескольких сотен голов.

Кто-то над ухом заорал:

– Девушка, сто пятьтдесят золотых!

Я вздрогнула, краски и звуки вернулись. По толпе прошел недовольный ропот – за такие деньги можно было купить шикарную женщину, а не девочку-подростка с многочисленными синяками и ссадинами.

– Беру! – заорал Пан. Я попыталась рассмотреть его, но все лица расплывались и смешивались.

Ведущий торгов замолк. Я испуганно посмотрела в его сторону: среднего роста, светлые волосы, густые брови, голубые глаза, – таких незапоминающихся лиц тысячи в огромной Словении, – но это уж точно до конца дней запечатлелось в моем мозгу. Он хитро улыбнулся в толпу и прокричал:

– Девушка обладает магическими способностями!

– Я беру ее за двести! – снова услышала я голос Пана.

– Пусть продемонстрирует! – заорал кто-то из толпы.

Ведущий не торопился, на его простоватом лице отражалась борьба мысли, скорее всего, его предупредили о том, что именно я умею. Он понимал, стоит мне развязать руки, как я разнесу половину площади, а сама дам такого деру, что ни одна стража не поймает. Он недоверчиво посмотрел на меня, потом на охранника и коротко кивнул.

Тот подошел ко мне, приставил к горлу нож и прорычал мне в ухо: «Только рыпнись, и тебе конец!» Свободной рукой он развязал путы. «Колдуй», – услышала я приказ. Я усмехнулась в настороженную толпу. «Ну держитесь, детки!»

Я хлопнула в ладоши, ожидая увидеть над головой смертоносный шар, но, очевидно, нервный фактор в виде приставленного к горлу острого лезвия наложил свой отпечаток, – ничего не произошло. Охранник убрал нож и отошел на шаг.

– Да она колдовать не умеет! – заорал кто-то.

– Беру и так! – снова заголосил Пантелей.

Тут из-под сцены тонкими струйками просочился желтый дым. Сначала едва заметный, потом все сильнее и сильнее. Он накрывал торговцев, и вскоре туман распространился по всей площади, так что стало не видно ни зги. Потрясающая возможность улизнуть, я пыталась оторвать веревку, но все было тщетно, только сильнее затягивалась хитро закрученная на шее петля.

«Что, черт возьми, такое получилось, куда делся светильник?» Все вокруг заполнил гнилостный запах, он проникал в ноздри, разливался по легким. Я закашлялась и боялась даже согнуться, слишком сильно затянулась удавка. Я с трудом взмахнула руками, через секунду дыма не стало. Толпа безмолвствовала, а потом началось невообразимое. Память запечатлела только картинки, как лубяные портреты тех, кто выкрикивал цену:

– Двести! – это Пан.

– Двести десять! – Молодой обалдуй в дорогом модном камзоле черного бархата, явно сынок высокопоставленного папаши.

– Двести пятьдесят! – старый хрыч, его поддерживают два молодца-холуя, чтобы тот мог как-то стоять на ногах.

– Двести шестьдесят! – Пан, у гнома испуганное лицо, он боится проиграть.

– Триста пятьдесят! – снова молодой в камзоле.

У меня перед глазами все поплыло, Пантелей не сможет перебить цену. Одинокая слеза потекла по моему бледному лицу, я уже не слышала криков и ничего не видела, кроме шевелящихся губ гнома: «Мы отобьем тебя у покупателя!»

– Две тысячи пятьсот! – Я встрепенулась. Ни черта себе! Я что, стою больше, чем жутко породистый эльфийский жеребец? Площадь снова затихла, все взгляды устремились на выкрикнувшего баснословную сумму.

Он был среднего роста, широкие плечи под пыльной рубахой, черные как смоль всклокоченные немытые волосы, недельная щетина, делающая его похожим на разбойника с большой дороги, крупный рот и глаза карие, миндалевидные. Внезапно я поняла – он даниец!

Мы смотрели друг на друга в упор, будто изучали, оба прекрасно осознавая, что я попытаюсь убежать сразу, как он меня развяжет.

– Продано! – раздался где-то далеко голос продавца.

Мне снова завязали руки, даниец поспешил к сцене. Я спускалась, высоко подняв голову, словно была выше царящей вокруг грязи, а в груди слабой птицей билась надежда, что он меня отпустит.

Мы встретились, он схватился за веревку, висящую как поводок у меня на шее, и грубо потянул.

– Пойдем! – Голос, такой знакомый голос, такой мягкий, бархатистый, как будто я его уже слышала где-то.

Осознание пришло само собой: это он! Он тогда украл Анука! Надежда растаяла, как первый осенний, еще робкий снег. Я смотрела ему в спину. Или не он? Этот вроде крупнее, да и голос, конечно, знакомый, но кто даст гарантию, что я не ошибаюсь?

Я споткнулась и едва не рухнула на пыльную дорогу, краем глаза замечая Пана. Гном прошел рядом, делая вид, что спешит по своим делам.

– Вставай! – рыкнул даниец и рывком поднял меня.

– Развяжи руки, – прохрипела я, – у меня кожа в кровь содрана.

– Я видел твои штучки на рынке, – ухмыльнулся он, и его красивое лицо приобрело весьма неприятное злобное выражение, – нашла дурака.

– Раз так, – я почувствовала, как внутри шевельнулась змейка гнева, – тогда я никуда не пойду!

Я уселась в позу лотоса на дороге и пообещала себе, что он может меня удушить этой веревкой, но с места я не сдвинусь.

– Дура! – буркнул он. В карих глазах полыхал гнев. – Дура!

Он подскочил ко мне, аки бес, схватил под мышки и поднял на добрый аршин над землей.

– Так, ведьма, – зарычал он мне в лицо, – я только что отдал за тебя огромную сумму, поэтому заткнись и шевели своими ногами!

Как ни странно, в этот момент я совсем не испытывала перед ним страха, только с любопытством ждала, когда же он превратится в чудовище, какое описывал старый сторож Кузьма. Парень долго смотрел на меня, тут я и сделала ход конем.

– Я узнала тебя, ты попытался похитить Наследника! – радостно сообщила я ему.

– Кого я похитил? – поперхнулся он, вытаращившись на меня.

«Хм, может быть, я все-таки поторопилась с выводами?» – усомнилась я про себя.

Он опустил меня на землю:

– Пойдем!

– Не пойду! – Я упрямо вздернула подбородок.

Даниец сплюнул, привязал болтающийся конец веревки к своему широченному кожаному ремню, устало сгреб меня в охапку и перекинул через плечо, словно мешок с зерном. Все! Если до этого молодой хам вызывал у меня только неприязнь, то теперь меня обуяло чувство настоящей ненависти. Я болталась, как тряпичная кукла, с ужасом представляя, какой живописный вид открывается со спины.

– Где Наследник? – тихо прошипел он мне в ягодицы.

– Ты у меня спрашиваешь? – Твердое плечо давило на желудок.

– А ты видишь здесь еще кого-нибудь?

Лично я видела следовавшего в трех шагах от нас Пана. Он метился в голову парню увесистым булыжником и жестами предлагал мне как-нибудь отодвинуться, а я делала страшные глаза, умоляя его повременить, дабы не покалечить меня.

Пантелей не послушался, рядом с моим ухом просвистел камень, и я полетела вниз, при падении больно ударившись плечом о землю. Потом шустро вскочила на ноги.

– Бежим! – заорал Пан.

– Он меня к поясу привязал! – бросилась я к лежащему в пыли данийцу и попыталась освободиться.

– Пусти-ка. – Гном вытащил нож и поспешно перерезал путы.

– Руки! – Через секунду я смогла растереть затекшие пораненные запястья.

– Давай быстрее! Он вечно спать не будет, – буркнула я, глядя на обыскивающего данийца гнома.

Пан сорвал с пояса парня увесистый кошель.

Даниец слабо застонал и пошевелился. Я бросила на него прощальный взгляд, непроизвольно замечая у него на шее золотой гладкий кругляшок на тонкой цепочке.

«Как у Анука!» – мелькнуло у меня в голове, прежде чем мы кинулись прочь.

* * *

Мы приближались к границе между Словенией и Данийей, до нейтральных земель Нови оставалось около сорока верст, и мы надеялись уже назавтра пересечь по Смородинову мосту Драконову реку, отделяющую Данийю от Нови.

Дорога проходила по выжженной войной пустыне. Когда-то здесь зеленели леса и текли голубые реки, но после ожесточенных магических боев земля разозлилась на живущих здесь неразумных существ и умерла. Бесконечные просторы с потрескавшейся почвой, кое-где встречались засохшие кустарники. В полуденном солнце они отбрасывали тени, растекающиеся по красноватому грунту. Нашими постоянными спутниками стали перекати-поле и дорожная пыль. Пыль была везде: на одежде, на руках, скрипела на зубах и попадала в глаза. Беспощадное солнце яростно палило, убивая последние остатки жизни на забытой Богом и людьми земле.

Мы следовали по иссохшему руслу реки, вокруг высились некогда крутые берега, в песке попадались большие, обточенные водой, раскаленные серые речные камни. Разморенная зноем и измученная последними событиями, я дремала в седле, рискуя свалиться и сломать себе шею. Мокрая от пота рубаха прилипла к разгоряченному телу, застоявшийся воздух плавился, напоминая водную рябь.

Анук ехал вместе с гномом. Привыкший к жаркому климату, он крутился волчком и пытался дотянуться до ушей коня. Потный жеребец, окончательно ошалевший от жары, вяло шевелил ими. Стараясь отмахнуться от маленьких детских ручек, как от надоедливых мух, он безрезультатно оглаживал себя по бокам хвостом, ударяя по ногам Пантелея. В конце концов гном не выдержал и перепоручил Наследника заботам Вани. Тот пытался отвлечь внимание малыша от ушей своего коня, затянув заунывную песню. Пел он тихо на одной ноте, но и при этом так сильно фальшивил, что я не выдержала:

– Вань, перестань выть!

– Не нравится, – огрызнулся тот, – забирай мальца к себе.

Я посчитала за благо замолкнуть.

Тракт поднимался в гору. Далеко впереди на уровне горизонта темнела полоска леса. Она четко разграничивала красновато-коричневую землю и яркое, без единого облачка небо. Я с облегчением вздохнула – мертвые земли минули. Изнуренные кони, словно почувствовав скорое избавление от жары, прибавили ходу.

Наконец мы въехали в сосновый бор. Сухая бурая почва без единой травинки, застеленная многолетним слоем хвои, мало располагала к отдыху. Зато здесь было прохладно, солнечные лучи практически не проникали через густые кроны, и внизу царил вечный полумрак. Я вытерла пыльным рукавом потный лоб и потянулась в седле. От узкой дороги ответвлялась другая, маленькая, едва заметная, рядом с ней стоял столб с указателем: «До Егорьевского скита 2 версты».

– А что такое Егорьевский скит? – заинтересовалась я, останавливаясь и рассматривая полустертые буквы.

– Да монастырь, – пояснил гном, оборачиваясь. – Говорят, там старец чудной живет, он раньше вроде как магическую «Данийскую Книгу Жизни» охранял, а теперь знает ответы на все вопросы.

– «Данийская Книга Жизни»? – озадачилась я.

В своей жизни, конечно, помимо многочисленных теткиных «инструкций», я прочитала четыре книги, две из них считала просто жизненно важными для девушки моих лет: «Как сделать приворот», «Как сделать отворот», а еще – «Непредсказуемые убийцы драконов». Эту новомодную муть поглощали всей Гильдией и умирали от смеха над незадачливым главным героем. А последнее творение о пылкой любви и предательстве я прятала буквально под подушкой, чтобы никто не видел моего позора: книга называлась «Страсть на Висле», впрочем, о ней я уже рассказывала. В общем, ознакомившись с этими опусами, я вполне справедливо относила себя к начитанным под завязку дамам и даже в некоторой степени этим гордилась, поэтому незнакомое название меня заинтересовало.

– По преданию, в книге этой расписаны судьбы всех данийцев и людей. Вроде как каждый в ней может увидеть всю свою жизнь от рождения до смерти. Хотя, – махнул гном рукой, продолжая путь, – все это россказни, нет никакой книги.

Ваня хмыкнул и последовал за ним, поддерживая разговор:

– Я тоже слышал про эту книгу, что, мол, ее в замке Мальи прячут. Говорят, она какой-то силой обладает, так что может перевернуть всю нашу жизнь. – Для наглядности Ваня помахал руками, изображая, как может перевернуться устоявшийся уклад.

Я не сдвинулась с места.

– Конечно, – подтвердил гном, – они специально говорят, что книгу хранят в том замке. Кто ж в здравом уме туда сунется и проверит, существует ли она на самом деле?

Замок Мальи – обитель сильных и страшных в своей беспощадности ведьм, перерожденных из проклятых утопленниц, находился у самой северной границы, рядом с Великими горами, ведущими в бесконечность. Старые замковые стены были окутаны черными заклинаниями и являлись живым мыслящим существом.

– Ребят, я хочу туда!

– В замок Мальи? – удивился Ваня, поворачиваясь и посылая мне убийственный взгляд.

– В Егорьевский скит, баран! – рявкнула я.

Гном застонал, повернул коня и подъехал ко мне, ласково– словно я была душевнобольной – заглядывая в глаза:

– Деточка, ну что ты там забыла?

– Вопросы хочу этому старцу задать!

Вопросов у меня действительно накопилось много, один интереснее другого. Кто такая Бабочка и отчего ее все боятся? Почему меня так называли? Что со мной произошло тогда на поляне? Почему моя сила мне не поддается, хотя я чувствую каждой клеточкой своего худого тела, как она просто фонтанирует во мне? И еще: отдаст мне Совет честно заработанные за Анука семьсот пятьдесят золотых, или мне придется ограбить хранилище, чтобы их получить?

– Аська, – крикнул отъехавший на приличное расстояние Петушков, – хочу огорчить тебя – монастырь мужской!

– И чего?

– Тебя туда не примут!

– Зато тебя примут, ты как раз у нас чист, как нетронутый лист! – съехидничала я.

Даже издалека я разглядела, как у Вани вытянулось и залилось багрянцем лицо.

Пантелей смотрел на меня умоляющим взглядом.

– Не понимаю, – передернула я плечами, – почему вы так не хотите туда заехать, это ненадолго!

– Мы опаздываем, – напомнил гном. – Вот если бы тебя не похитили… – Он многозначительно умолк.

Это был самый настоящий грязный шантаж! Я фыркнула гному в лицо и повернула на маленькую дорогу. Приятелям ничего не оставалось, как только следовать за мной, громким шепотом посылая мне в спину проклятия.

Вскоре мы увидели высокий частокол, с виду совершенно неприступный. Гостей здесь явно не ждали и не жаловали. Пан подъехал к огромным воротам и, схватившись за ржавый молоток, ударил три раза. Гулкий звук разнесся по всему лесу, где-то, громко каркая, взлетели с веток испуганные вороны. Я задрала голову и посмотрела на высящееся над лесом огромное небо, но так и не увидела птиц.

На уровне лошадиных ног открылось оконце, и чей-то тонкий голос грубо спросил:

– Чего надо?

Гном свесился, держась за седло, и почти засунул большую башку в квадратный проем:

– Девица тут одна к старцу вашему Питриму просится.

– Убери свою страшную харю от моего лица, – прошипел голос, – и передай своей девице, что у нас приемные дни только по средам, а сегодня четверг.

– Да иди ты со своим расписанием! – рявкнул Пан. – Мы всю Словению проехали, чтобы с вашим святым угодником свидеться!

– Ничего не знаю! – Оконце с глухим стуком захлопнулось и ударило гнома по носу. Тот свалился с коня, вскочил на ноги и начал яростно барабанить по воротам:

– Открой эту калитку!

– А вы лагерь здесь разбейте до среды! – съехидничал голос.

– Тоже мне, нашел паломников! – злился гном. – Я тебе тут весь скит разнесу! Открой немедленно!

Я покусала губу, а потом заорала:

– Меня зовут Ася Вехрова – я Бабочка! Я хочу знать, что это значит!

Может, и прозвучало помпезно, но через мгновение мы услышали скрежет отпираемого засова. Ворота со скрипом отворились, и нашим взорам предстал огромный чистый двор со множеством построек.

В центре стоял большой дом-сруб из цельных стволов с высоким крыльцом, на котором сидела черная кошка, осматривающая нас круглыми желтыми глазами. На окнах красовались резные наличники, ставни были открыты, и легкий ветерок колыхал белые ситцевые занавески. На крыше вместо петушка сиял позолоченный крест.

– Аська, – буркнул гном, подходя ко мне, – знаешь заветное слово, сразу говори, а не придуривайся!

Я засмотрелась на крест, светящийся в вышине.

– Интересно, он золотой? – спросила я пустоту.

– Обижаешь, – пробурчал Пан, – высшая проба!

К нам вышли двое монахов. Один – упитанный и бородатый, в черной рясе из грубого материала, подпоясанной веревкой, волосы длинные, спутанные, под одеждой явственно проступал живот. Толстячок шел со смирением в каждой черточке румяного лица, сложив руки на животике. Второй – длинный, сутулый, ряса висела на нем, как на деревянной вешалке, еще сильнее подчеркивая неестественную худобу; сам безусый, волосы на голове, в отличие от собрата, жидкие и светлые, сосульками свисающие с остроконечного черепа. В глазах смирение и покорность.

Отчего-то мне захотелось прижать его к своей груди и утешить, как маленького потерявшегося ребенка.

– Здравствуйте, – приятным басом поприветствовал нас первый, – меня зовут брат Еремей.

– Очень приятно, – я кивнула, – а я Ася. Просто Ася.

Я дружелюбно протянула руку для приветствия, но мой жест остался незамеченным. Очевидно, у отшельников было не принято пожимать руки первым встречным-поперечным. Может, они раскланиваются в пояс? Но кланяться нам никто не собирался.

– Зачем пожаловали? – тем же тоном поинтересовался брат Еремей.

– Мне бы с Питримом встретиться, – пролепетала я, уже жалея о своей затее.

– Старец никого не принимает, – блаженно произнес Еремей. Как ни старался он показать смирение, на лицо лезла подленькая злорадная улыбочка.

– Ага. – Я кивнула и беспомощно посмотрела на гнома, тот пожал плечами, но нам ответил второй монах:

– Старец Питрим скорбит о детях неразумных. На прошлой неделе нас служки Совета посетили…

– Действительно, – встряла я, прерывая его меланхоличную речь, – а Ваня у нас тоже в Совете работает. У него уже ступень теоретика.

Обоих монахов как-то странно передернуло. Еремей откашлялся, покосился на собрата и начал перечислять, загибая пальцы:

– Они залезли в погреб и выпили месячный запас пива, – я вытянула губы, – потом выпустили черта четырехкопытного, – я едва не поперхнулась, – и написали на стене прибежища блаженного старца Питрима срамное слово! – загробным голосом закончил Еремей.

– Срамное слово? – ужаснулась я. – Наш Ваня не такой, он милый интеллигентный парень.

В этот момент «интеллигентный парень» с выбитым зубом и синяком под глазом вполне безобидно заинтересовался миленькими голубенькими цветочками, торчащими в хаотичном порядке на огромной, больше похожей на могильный холмик, клумбе. Он долго тянулся к одному из венчиков, не удержался в седле и начал медленно заваливаться набок. Раздался глухой удар, Ваня распластался на клумбе, потом, надеясь, что никто не заметил недоразумения, вскочил на ноги и, махнув рукой, вернул помятым цветочкам первоначальный вид. Только чего-то он не рассчитал, и ровно через секунду клумба вместо облезлых стебельков пышно покрылась ярко-багряными неизвестного происхождения бутонами.

Мы в оцепенении следили за Петушковым, а тот как ни в чем не бывало понюхал один из цветов, сморщился и направился в нашу сторону.

– Они, наверное, потрясающе пахнут, – осклабился гном в притворной улыбке.

Легкий ветерок донес до нас резкий запах отхожего места. Мы в смущении покосились на клумбу. Цветы распадались на глазах и летели вслед магу невероятным красным облаком, накрывая Ивана и тая в воздухе.

– Красота, – откашлялась я.

Святые отцы не двинулись с места, на застывших лицах отражалось недоверие. Еще немного, и они были готовы нас выставить за ворота.

– Вы говорите, бесенок по скиту носится? – фальшиво улыбнулась я, делая отчаянную попытку остаться в этом месте. – Так давайте мы его выловим!

Брат Еремей недоверчиво посмотрел на меня.

– Да мы с Ваней всех чертей Словении переловили, – еще шире улыбнулась я.

– Наш зело шустрый!

– Да и мы не лыком шиты!

Братья отошли в сторонку, дабы посовещаться, стоит ли впускать на территорию скита подозрительных странников. Пантелей подскочил ко мне и горячо зашептал мне в ухо:

– Аська, ты рехнулась! Вы с Ваняткой весь скит разгромите, пока будете отлавливать безобразника!

– Ты хочешь сказать, мы зря делали круг? – буркнула я.

Довод оказался безошибочным. Гном поджал губы и замолк, всем своим видом демонстрируя, мол, он нас предупредил, остальное – наши проблемы.

Братья что-то долго обсуждали и спорили, вероятно, подсчитывали предстоящие убытки. Потом подошли к нам с хмурыми лицами.

– Ладно, – изрек Еремей, – вы ночью черта отлавливаете, а я о встрече со старцем Питримом наутро договариваюсь.

– А наоборот нельзя? Сначала встреча – потом черт! – встрял гном, искренне надеющийся избежать ловли беса.

– Можно, – задумчиво кивнул Еремей, – но черт вперед!

Мы, нарушая все церковные каноны, плюнули и ударили по рукам.

Вечером нам с Ваней выдали подсобный материал для отлова бесенка: проржавелое с одной стороны кадило, застоявшееся ведро святой воды, пяток церковных свечей и склянку с жидким ладаном. Впрочем, последним нам наказали пользоваться в крайних случаях, как особо дефицитным в этих местах продуктом.

– Ась, ты представляешь, где его искать? – поинтересовался Ваня, деловито переливая воду во флягу.

Я покачала головой:

– Понятия не имею.

Теоретик с возмущением посмотрел на меня:

– Так зачем ты меня в это дело втянула?

– Чтобы в лесу не ночевать! – огрызнулась я.

Начать мы решили с погреба. Черти по природе своей очень любят сырые укромные уголки. Мы спустились по скрипучим ступенькам и надежно прикрыли за собой дверь. Внизу пахло квашеной капустой и прокисшим молоком, нас со всех сторон обступил холод подземелья. Зажженный огарок восковой свечи тускло озарял темное полупустое помещение. Памятуя о последнем визите служек, братья убрали из погреба все мало-мальски ценное: оставшиеся бочки с пивом, копченые рульки, запасы сушеных грибов. Они хотели вытащить и кадку с мочеными яблоками, но та оказалась такой тяжелой, что они смогли дотащить ее только до лестницы, и теперь она сиротливо перегораживала проход.

Протиснувшись с трудом между холодной стеной и мокрым боком бочки, мы начали приготовления. Расставили и зажгли по углам святые свечи (какой от них прок, мы не знали, но лучше так, чем вообще никак). Кое-где капнули драгоценным ладаном, со злорадством представляя, как бы вытаращился на такое безобразие Еремей. Развалившись на мешках с зерном, мы принялись ждать полуночи. Время текло, как густой кисель. Я начала засыпать, уткнувшись головой в плечо приятеля. Ваня зорко разглядывал озаренную почти догоревшими свечами комнату. Далеко за полночь по стенам пробежали голубые искры, в темном углу вспыхнул зеленоватый свет, раздался глухой хлопок, и появился черт. Вернее чертенок, совсем маленький, лет ста от роду. Худенькое мохнатое тельце переливалось разными цветами, нос пятачком, крохотные копытца на тоненьких лапках, хвост с облезлой кисточкой больше походил на крысиный.

– Появился! – Ваня ощутимо толкнул меня в бок.

– Да вижу я.

Между тем, чертенок перестал мерцать, стал ровного серого цвета и повел по воздуху мохнатым рыльцем. Мы затаились, страшась, что он нас заметит. Черт на задних копытцах подошел к сваленным мешкам и встал практически возле наших ног, с любопытством разглядывая черными глазками-бусинками огромные Ваняткины сапоги. Петушков бесшумно поднял кадило. Бес насторожился. Через секунду Ваня подпрыгнул, как на пружинах, и стал махать оным, словно булавой во все стороны, заполняя комнату приторным запахом ладана.

– Чур меня, чур меня! – повторял он как заклинание.

Бес скорее удивленно, нежели испуганно, оглядел чудище со странной штуковиной в руках и исчез с тихим хлопком – на его месте лишь заклубилось маленькое облачко дыма. Я подняла голову, немедленно получила кадилом между глаз и пригнулась, надеясь, что Ваня меня не покалечит.

– Чур меня, чур меня! – орал как сумасшедший Иван. Не замечая ничего вокруг (особенно того, что жертва растворилась в воздухе), он носился по квадратному погребу, поднимая пыль и размахивая кадилом. В какой-то момент он не успел притормозить и успокоился, только перелетев кадку с мочеными яблоками.

– Чтоб меня! – фыркнул он, поднимаясь и пытаясь отряхнуть с портов грязь.

– Ваня, – я спокойно слезла с мешков на пол, – он ушел.

– Как ушел? – изумился приятель, вытаращив на меня свои чистые небесно-голубые очи.

Я почувствовала несвоевременный приступ веселья и, с трудом сдерживаясь, проговорила:

– Пока ты тут как шальной носился и голосил, он исчез.

– Дела, – протянул Петушков и почесал затылок, – пойдем на улице поищем.

В кромешной темноте двора, не зажигая энергетических шаров, чтобы не спугнуть черта, мы добрались до стены домика Питрима со срамной надписью. Бесенок сидел на заборе, беспечно свесив ноги, и рассматривал звезды. «Романтик», – подумала я.

Ваня прислонил палец к губам с просьбой молчать, осторожно снял с пояса флягу со святой водой, прицелился и по мере сил окатил беса водицей. Скорее всего, после недельной выдержки у святой воды закончился срок годности. Черт только встряхнулся, разбрызгав вокруг мелкие капли воды, соскочил с забора и бросился наутек.

– Держи его! – заорали мы с Ваней в два голоса.

Гонка началась. Мы носились как полоумные по двору, больше похожие не на охотников, а на двух загнанных болонок, отлавливающих лесного зайца.

– Аська, Аська! Крест в него кидай! – визжал Петушков.

Я покосилась на зажатый в руке крест, а потом со всей молодецкой силушкой метнула его в темноту. Раздался звон разбитого стекла, мы на миг остановились как вкопанные:

– Дура, – плюнул Ваня, – в черта кидать надо было, а не в окно!

– Сам тогда его вылавливай! – разозлилась я и, схватившись за бок, прислонилась спиной к колодцу, пытаясь отдышаться.

В ушах раздавался стук сердца, а во рту пересохло. Ваня носился по двору, как заведенный, размахивал над головой давно погасшим кадилом и громко орал матом. Рядом с моими ногами упала брошенная в черта фляга, я ее подняла и сделала глоток, пытаясь смочить пересохшее горло, и тут краем глаза заметила прошмыгнувшую рядом со мной серую тень, а потом огромную темную фигуру Петушкова в развевающемся черном плаще, несущуюся на меня во весь опор.

– Вехрова, не стой пнем, хватай его! – завопил Петушков.

В следующее мгновение он задел меня плечом, и я, не удержавшись на ногах, с диким визгом свалилась в колодец. Полет занял буквально пару секунд. Сгруппировавшись, я вошла в ледяную воду солдатиком, с тихим плеском и громким визгом. От холода перехватило дыхание, в тело вонзились тысячи иголок, а сердце забилось в бешеном темпе. Я вынырнула, оказавшись в кромешной темноте, и заорала:

– Ваня, идиот! Вытащи меня отсюда!

– Ты где?! – заголосил в ответ ненормальный.

– Здесь, в колодце!

– В каком колодце?

– Ты видишь много колодцев во дворе? – захрипела я и схватилась за скользкие деревянные стенки, чтобы не уйти под воду.

– А, ты в этом колодце!

– Кретин! – буркнула я себе под нос.

В круглом проеме появилась Ванина башка:

– Как ты там оказалась?

– Ты меня столкнул, остолоп! Доставай меня быстрее, пока я не окочурилась здесь!

Я почувствовала, что от холода начинает сводить ноги. Ваня исчез и отсутствовал целую вечность. Я успела окончательно продрогнуть и попрощаться с жизнью. На поверхности меня держала только одна мысль, что утону я только на его бесстыжих глазах. В тот момент, когда я решила, что пора идти ко дну, сверху упала длинная леска с крючком.

– Что это? – удивилась я.

– Удочка, в сарае только она была! – донесся голос.

– Ваня, я же не рыба! Как я по ней заберусь?

– Ага, понял!

Леска исчезла, через несколько мгновений появилась толстая веревка.

– Аська, держись! – раздался голос Вани.

Я из последних сил замерзшими руками схватилась за протянутый канат. Пыхтя, Петушков начал поднимать меня на поверхность. Я выбралась из колодца на траву, зубы отбивали барабанную дробь, а тело трясло мелкой дрожью.

– Ва-ва-ня, ты и-и-идиоттт! – с трудом простучала я.

В этот момент, прямо рядом со мной мелькнула серая тень.

– Паршивец! – заорал Петушков и, уже не обращая внимания на меня, продолжил погоню.

Я скорчилась на траве, пытаясь согреться.

Стоило мне подняться, послать в душе всех в болото и собраться в дом, как испуганный погоней чертенок прыгнул мне в руки, схватил лапками за шею, затрясся и тоненько завыл. От неожиданности я обняла его. Через мгновение мчащийся Ванятка брызнул мне в лицо святой водицей и треснул кадилом по макушке. Я осела и свалилась на спину, при этом крепко прижимая черта.

– За что? – прохрипела я, поднимая голову.

– Чтобы бес не проник, – тяжело дыша, пояснил Ваня.

– Петушков, ты форменный болван. Это ребенок, он погони испугался и носится как угорелый! – едва не плакала я, растирая наливающуюся шишку.

Мы заперли бесенка в заговоренную клетку и с чувством выполненного долга завалились спать.

Наступило, пожалуй, самое тяжелое в моей недолгой жизни утро. Все тело ломило, я простудилась в колодце, заходилась кашлем и с трудом сдерживала поток слез, рассматривая страшную физиономию с фиолетовым синяком промеж бровей вместо собственного отражения.

– Ваня, ты посмотри, как ты меня кадилом избил! – причитала я.

– Так вы подрались ночью, – догадался гном. – Поэтому орали как бешеные?

Я тяжело вздохнула и вышла на крыльцо. Двор оказался в плачевном состоянии. Ночью мы носились в кромешной тьме, не разбирая дороги, и как варвары крушили все на своем пути. Окончательно вытоптали клумбу с остатками цветочных стебельков, разломали жерди на колодце, когда Ваня старательно меня оттуда вытягивал, снесли с петель дверь погреба, разбили пару пустых, но для чего-то чрезвычайно необходимых бочек, а довершало картину заткнутое клетчатой подушкой разбитое окно в домике Питрима.

Посреди этого хаоса, держа в руке клетку с бесенком, стоял брат Еремей. Он повернулся в мою сторону, на его бородатом лице отражалась настоящая боль от вида развороченного двора.

– Старец ждет тебя, – обратился он ко мне голосом, полным скорби.

Я кивнула, ощущая, как внутри все сводит от нервных судорог. Ноги стали ватными, а ладони вспотели. Я так хотела повидаться со старцем, но отчего-то сейчас было очень страшно, что-то подсказывало мне: «Не стоит знать все тайны, правда может не понравиться». Я старалась не замечать настойчивого внутреннего голоса и с замирающим сердцем вошла в домик.

Здесь стояли маленький столик со стулом и обычная деревянная лавка.

– Чего стоишь, садись! – услышала я недовольный, тихий, как шепоток, голос. Я с изумлением обернулась и увидела восседающего за столом домового – маленького, бородатого, седого старичка в лаптях, полосатых портах и подпоясанной рубахе.