Текст книги "Хроники Птицелова"

Мы читали несколько часов подряд, ничего вокруг не видя и не слыша. Когда книга переходила к тебе, я не могла оторвать от тебя взгляда. Только один раз я случайно отвлеклась от текста и краем глаза увидела, как мне почудилось, что-то светлое среди могил, будто там вдруг выросли призрачные деревья. Но я не придала этому значения: что может быть увлекательнее истории Троеграда, известной лишь единицам, а читать с тобой было настоящим упоением.

Последняя страница досталась мне. Я с некоторой грустью прочла финальную фразу, закрыла книгу и подняла глаза, словно надеялась на аплодисменты слушателей.

Аплодисментов не последовало. Слушатели были задумчивы и печальны, но что удивительнее всего – видимы. Светлые, почти белые человеческие фигуры расположились кто как: некоторые стояли, облокотившись на надгробия, другие сидели на земле. Их было очень, очень много, насколько хватало глаз. Дальше всего, со стороны троеградской части кладбища, собрались воины, но и они сейчас выглядели больше понурыми, чем грозными.

Я на минуту зажмурилась, думая, что видение рассеется, и оно и в самом деле рассеялось.

– У тебя неплохо получилось, – похвалил меня Старый Чтец.

– Здесь же не все троеградцы? – спросила я.

– Не все, конечно, – ответил ты. – Хотя я читал, что самое первое кладбище на этом месте было троеградское. Но, думаю, книга понравилась всем, кто тут есть сейчас.

– Мне тоже, – согласилась я. – Даже не знала, что у троеградцев такая грустная история. Если бы знала, может, я бы меньше предостерегала всех от них.

– Не теряй бдительности, – посоветовал ты. – Да, у них грустная история, но это не значит, что они не опасны. Наоборот. У них есть цель, и они будут достигать ее любыми путями.

– Верно, – вздохнула я. – Не зря в конце сказано, что беды и войны не прекратятся, пока они не добьются своего. Скорее бы уже добились.

Ты посмотрел на полукружье могил и сказал:

– Тот, кто просил почитать эту книгу, кивнул.

Мы попрощались со Старым Чтецом, который снова застыл на своем троне из гранитных плит, и, взявшись за руки, пошли к выходу с кладбища. Уже почти стемнело, но все еще можно было разглядеть тропу; да и если бы нет, с тобой мне было совсем не страшно, хотя когда мы проходили мимо Защитника, меня неожиданно пробрала дрожь, и я еще долго чувствовала спиной укоризненный взгляд, адресованный лично мне. Но мне было слишком хорошо, чтобы волноваться из-за этого. Ведь я так долго слушала твое великолепное чтение и даже сама принимала участие в нем! Это было прекрасно, и я почувствовала себя готовой всю оставшуюся жизнь посвятить тому, чтобы стоять на кладбище рядом с тобой, зачарованно слушать твое чтение на любом языке мира, пусть я его и совсем не пойму, а потом брать из твоих рук книгу, скользить глазами по строчкам и громко выговаривать сильные слова…

Но день волшебного кладбищенского чтения завершился совсем не волшебно. Выйдя за ворота, мы увидели Ангела. Он стоял перед твоей машиной и смотрел на нас почти с гневом.

– Этого не должно быть! – сказал он властным, не терпящим возражения тоном и указал на меня. – Ты не имел права!

– Ничего страшного не случилось, – ответил ты.

– С меня хватит! Ты должен прекратить это. – Глаза Ангела сузились от злости. – Прекратить немедленно. Это мое последнее слово.

Произнеся это, он действительно повернулся и пошел прочь по дороге, утопавшей в сгущающейся темноте.

– Эй! – позвал ты.

Он не обернулся. Тогда ты сделал несколько шагов и прокричал что есть сил:

– Асфодель!

Безрезультатно. Ангел скрылся во мраке вместе с дорогой, берущей свое начало от троеградского кладбища.

Мы в полном молчании добрались до города. Я несколько раз собиралась что-то сказать, но останавливала себя. Любая из заготовленных фраз была бы просто глупым и бесполезным эхом извинения.

«Доберется ли Ангел до дома?»

Конечно, доберется, это же Ангел.

«Извини, что настояла на чтениях».

Но что толку, если мы уже читали и Ангел уже разозлился.

«Имеет ли он право приказывать тебе?»

Может, и не имеет, но невооруженным глазом видно – для тебя это важно. Еще бы нет, быть Чтецом и иметь в друзьях Ангела – такое не может быть неважным.

Машина остановилась у моего дома. И ты, глядя прямо перед собой, сказал то, что мне меньше всего на свете хотелось услышать и чего я подсознательно ожидала:

– Он прав. Это нужно прекратить. Все равно вокруг нас стены. Раны снова могут открыться.

Я молчала. Меня вдруг охватила дрожь, легкая и даже приятная, совершенно неожиданные волны энтузиазма и торжества прибили все остальные эмоции к берегу сознания. А все потому, что я понимала, знала – ты говоришь это, но все внутри тебя протестует! Ты хочешь, чтобы я осталась с тобой! Я нужна тебе, ты не сможешь без меня жить.

Но я понимала и то, как важно для тебя быть Чтецом. Если бы ты перестал им быть, то потерял бы свою сущность. Я должна уступить твоим словам, чтобы помочь тебе. Но как это тяжело!

Ты с грустью посмотрел на меня, в твоем взгляде читалась опаска. Ты не хотел причинять мне боль, но был уверен, что делаешь это ради нашего общего блага. Тем более, мои шрамы были гораздо свежее твоих и, значит, для меня все опаснее, чем для тебя.

– Ангел беспокоится за тебя, – сказала я. – Почему так сильно?

Некоторое время ты молчал, совсем как тогда, когда я предложила читать вместе. Ты снова не знал, стоит ли говорить правду.

У нас обоих были страшные секреты, о которых не должна знать ни одна живая душа.

Но на этот раз молчание слишком затянулось, и я поняла, что ты не ответишь.

– Мы не будем видеться?

Ты немного встряхнулся и подарил мне неуверенную улыбку.

– Почему? Будем… Асфодель прав, это нужно прекратить… Но ведь ничего страшного, если мы будем иногда видеться. – Ты помолчал еще немного, потом, уже увереннее, проговорил: – Через пару дней мы встретимся снова. Я хочу тебе кое-что подарить. И тогда я расскажу свой секрет.

– Хорошо, а я расскажу свой.

На этом страшном обещании мы простились. Ни поцелуя, ни касания, я просто открыла дверцу и вышла. Шрамы саднили, сердце кровоточило, но почему-то во мне зрела уверенность: нет, еще ничего не кончилось. Ты был нужен мне как воздух, а я – тебе. Ангел глубоко ошибается, если думает, что может помешать этому. Мы найдем способ разрушить стены, мы будем вместе и никогда не расстанемся. А пока ты и твой Ангел можете говорить все что угодно. Говорите, что ничего не выйдет, что я не нужна тебе, что обо всем надо забыть. Говорите! Обманывайте самих себя!

Вдохновленная этими вызывающими фразами, наполнившими мою голову, я стремительно и гордо прошла к своему подъезду. У палисадника стоял Он. Краем глаза я заметила, что Он сделал движение, собирался подойти ко мне, но не решился. Аура решимости, исходящая от меня, никому бы не позволила приблизиться в этот момент, а Ему, нет, ему – тем более. Удивительно и то, что сердце, дрожа о тебе, не обратило на него никакого внимания. Прочь! Ему нет места в моей жизни.

Я вошла в квартиру. Темно и тихо. Меня начало клонить в сон. Путешествие по Темным Коридорам на этот раз было коротким, но не менее жутким, чем предыдущее. Я просто сидела, прижавшись к холодной шершавой стене, слушала шорох чужих шагов – кто-то ходил вдоль стены напротив и шарил по ней руками – и оглушительное биение собственного сердца и гадала, куда нужно повернуть, когда неизвестный уйдет. Но уйдет ли? Я улавливала его тяжелое дыхание. Вместе с ним до меня доносилось пугающее эхо, поднимающееся откуда-то из глубин темного лабиринта. Было одиноко и страшно.

Прошло много времени, прежде чем человек отошел от стены, в ярости треснул по ней кулаком, повернулся и побрел прочь. Я встала. Его уход мало что изменил, я все еще не знала, куда повернуть, а от этого выбора, я помнила, зависело все. Направо (забыть о тебе, остаться в безопасности стен, навсегда похоронить страшный секрет)? Налево (продолжать идти вперед, разрушить стены, чего бы это ни стоило, признаться в своем злодеянии)?

Я проснулась. Вокруг по-прежнему было темно и тихо. Я с удивлением узнала, что прошел всего день после моего прихода. Как странно, обычно в Темных Коридорах я проводила гораздо больше времени! Впрочем, на этот раз я не бежала, а сидела, и, может, поэтому время пребывания там сократилось.

Приводя себя в порядок с особой медлительностью, я пыталась понять, что же там могло происходить, что ждало меня в переплетении темных тоннелей и бесконечных лестниц. Люди не оказываются в подобных местах просто так. Если это, как мне думалось, наказание, то и оно должно чем-то кончиться. Или наказание именно в том, чтобы до конца жизни плутать в мрачных извилинах, из которых нет выхода? Но если его нет, что я ищу? Почему мне так важно сделать этот злосчастный выбор и повернуть в определенную сторону? Что будет, если я ошибусь? Что ждет меня, если выберу правильно? Что…

Хлопнула входная дверь. Я отложила расческу и оглянулась, ожидая, что войдет Валькирия. Но это была не она, а тот странный человек, который видел Ару и потом наблюдал за мной. Рыжие волосы и борода, нелепые очки в пластиковой оправе с толстыми стеклами, неприятная и зловещая улыбка.

– Так-так-так, – сказал он, поправляя очки. – Весьма мило.

Он оглядел мою комнату и хмыкнул. Затем повернулся и вышел. Я встала и двинулась следом. В коридоре у приоткрытой двери стоял еще один человек. Совсем еще юноша, но довольно высокий, со стрижеными каштановыми волосами, в темном пальто. Он смущенно мялся и теребил ручку замка. Хотел что-то сказать, но рыжий быстро прошел мимо него, и мне пришлось сделать то же самое.

Мы зашли в комнату Валькирии. Он огляделся, поцокал языком и провозгласил:

– Ничего.

Юноша из передней с виноватым видом заглянул к нам и прошептал:

– Nothing. Nada. Rien. Niente. Ingenting[8]8
  Здесь и далее Юный Чтец проговаривает последнее сказанное слово на разных языках.


[Закрыть].

– Вот именно. – Вид у рыжего стал сердитым. Он посмотрел на меня и осведомился:

– Вас не беспокоит, что здесь ничего нет, Антонина?

– Меня можно называть Птицеловом, – сказала я.

– Нельзя, – возразил рыжий. – Птицелов – я.

– Мы оба люди, почему бы обоим не быть Птицеловами. – Я пожала плечами. Этот человек мне не нравился, от него исходили угроза и пугающий дух сумасшествия, источник которого затаился где-то между водянистыми глазами и толстыми стеклами очков. – Почти все имена – фальшивые. У вас тоже наверняка есть фальшивое имя.

– Антоний, – подтвердил он.

– И от того, что мы оба Птицеловы, никуда не деться.

– Не деться. – Он кругом обошел комнату, скользя взглядом по стенам, присматриваясь к полкам, подоконнику, краскам Валькирии и стаканам с цветной водой, расставленным тут и там. Этот Антоний явно что-то искал, но не нашел, и, круто повернувшись, снова посмотрел на меня, все еще противно улыбаясь, это отталкивало. – Так вас не беспокоит, что здесь ничего нет?

– А что здесь должно быть?

– Как минимум здесь должна быть ваша Валькирия. И ответ на вопрос, который она должна дать. Ответ!

Юноша из коридора робко промямлил:

– Responsum. Antwort. Vastaus. Resposta. Válasz.

– Да, ответ, – проговорил Антоний-Птицелов, теперь уже мрачно. – Его нет. Хотя…

Он в который раз обшарил глазами комнату, приметил мольберт, повернутый к стене, приподнял грязную белую простынь, которой тот был накрыт, и заглянул под нее.

– И тут его нет. Вам тоже следовало бы побеспокоиться об этом, Антонина. Вы замешаны в этом самым непосредственным образом. В общем-то, все Птицеловы замешаны, так или иначе, – он поправил очки, – и хотя хороших Птицеловов не так уж мало, в отличие от Чтецов, вы определенно выделяетесь среди прочих. Не ко всем Птицеловам прилетают райские птицы. Птица сказала вам что-нибудь важное?

– Это наше с птицей личное дело, – возразила я.

– Так и думал. – Антоний хмыкнул, умудрившись одновременно выдавить что-то вроде смешка или фырканья. – Но я вижу, что ответа вы не знаете, иначе достал бы его из вас любыми способами.

– А о каком ответе речь и почему его должна дать именно Валькирия? – спросила я. – Может, я бы вам и сказала, если бы знала. Если вам так уж нужно.

– Этот ответ мне необходим больше всего на свете, – почти прорычал он. – Валькирия должна дать его только потому, что для этого и существуют Валькирии – указывать нужное направление. И это единственная Валькирия, которую нам с вами удалось отыскать. На редкость бесполезная, если хотите знать! Сколько я ни требовал у нее ответа, она так и не пожелала его дать.

– Вы говорили с Валькирией? – Это известие неприятно меня удивило.

– И не один раз. Но она не сказала мне ни единого слова. Тогда я потребовал дать ответ вам, уж я бы, поверьте, вытряс его из вас. Вижу, и этого она не сделала. Как сделает – появлюсь снова. Всего хорошего.

Он направился к выходу. Это меня обрадовало, потому как мало приятного, когда в твою квартиру вламывается незнакомый человек, да еще не один, ведет себя как хозяин и сыплет угрожающими фразами. Но сказанное им вселило в сердце тревогу, и я окликнула его:

– А какой вопрос?

Антоний остановился, оглянулся и скосил на меня снисходительный взгляд.

– Куда летят птицы?

– Можно ведь просто спросить у птиц.

– Эти птицы ни с кем не говорят, и мы их не видим. Их видят только Валькирии. Что ж, ищите ее, а я пока разберусь с Искателем.

С этими словами он ушел. Юноша виновато посмотрел на меня, даже кивнул на прощание и вышел за ним.

На следующий день я отправилась на встречу с тобой и только тогда отвлеклась от невеселых мыслей. Какая бы печальная причина ни послужила поводом для встречи, я была так счастлива тебя видеть! Хотела броситься к тебе в объятия, но поймала твой предостерегающий взгляд и остановилась.

Глупый, ты совсем не знал о том, что на меня свалилось. Я тебя не винила. Мне не хотелось тебя ранить, и если пока ты считал, что я могу это сделать, я не должна приближаться к тебе. Но я верю, пройдет время, и все изменится… Стены разрушатся… Или, когда мы вымолвим друг другу наши самые страшные секреты, вырастет еще по одной ограде?

Ты мягко улыбнулся мне. Свято верил, что так будет лучше для нас обоих. Не хотел быть раненым, но еще меньше хотел ранить меня.

– Все хорошо? – спросил ты, словно все могло быть хорошо после того, как ты сказал, что нам лучше со всем покончить.

– Хорошо, – тем не менее подтвердила я. Ради тебя. Вера меня не оставила, но эта новая хрупкая стенка, искусственно, с большим старанием выстроенная между нами, причиняла сильную боль.

Ты как будто решил сделать мне еще хуже, хотя я и знала, что это не так. Ты просто бежал от возможности открыть старые шрамы и получить новые, бежал от опасности навредить мне и поэтому упрямо, как ребенок, повторял заданный самому себе – точнее, заданный тебе Ангелом – план:

– Это должно прекратиться. Но я хочу подарить тебе кое-что… На прощание.

Ты протянул мне что-то, завернутое в синий шелковый платок. Я развернула его; у меня на ладони лежал птичий череп, наверняка от того скелета, что я обнаружила у тебя в ванной.

Зачарованная вещицей и огромным значением подарка – ведь наша встреча началась с того, что нам обоим не хватает черепов, – я долго смотрела на него, а потом прикрыла второй ладонью и прижала к груди, чувствуя, как губы трогает улыбка, полная теп-лоты.

Но мне пришлось как можно скорее скрыть ее, чтобы ты не заволновался, не слишком ли сильно меня ранит наше расставание, не пойдет ли кровь.

– Спасибо. – Я подняла на тебя взгляд. – Но ты ведь сказал, что мы будем видеться?

– Нечасто, – ответил ты. – Может – иногда.

Я снова посмотрела на череп. Значит, ты решил проститься совсем. Боялся, что, если мы будем видеться, ты не сможешь устоять. Потому что я нужна тебе.

Если тебе кто-то нужен как воздух, можно попробовать избавиться от этой нужды, но человеческая природа берет свое и ты будешь страдать и биться, пока не сделаешь заветный глоток. Привыкнуть к отсутствию воздуха можно только одним способом – умереть.

Я собралась с силами и одарила тебя светлой улыбкой, делая вид, что у меня все отлично, я все понимаю и не так уж меня оно и печалит, это расставание. Мне далось это с немалым трудом, но я увидела растерянность в твоих глазах и поняла, что достигла успеха.

– Я хочу тебя спросить, – сказала я. – Мне было интересно, и я заглянула в ящики в твоем шкафу.

– Да? – удивился ты. – Ну ладно, это ничего. А что за вопрос?

– Там было белое перо… Большое…

– Да, – подтвердил ты.

– Это перо твоего Ангела?

Ты рассмеялся.

– Нет. Совсем нет. – Ты немного помолчал и добавил: – У Асфоделя черные крылья.

Я задумчиво кивнула.

Мы молча стояли друг против друга. Мимо проносились порывы влажного весеннего ветра. Оставалось только поведать свои тайны, а потом мы разойдемся, и неизвестно, когда увидимся снова. Никому не хотелось делать этот шаг, но в конце концов ты решился, подумав, видимо, что это окончательно и бесповоротно оттолкнет нас в разные стороны. Признаться, я сама этого очень боялась. Но как мы с тобой ошибались!

– Надо рассказать, – сказал ты.

– Надо, – согласилась я.

Ветер пригнал темные тучи. Заморосил дождь. Послышались раскаты грома.

– Пора бежать, – поежилась я. – А то снова понадобится рябина, только где ее достать!

– Да… Бежим.

И вместо душераздирающего откровения и слезного прощания ты махнул рукой и торопливо ушел, а я бросилась бежать прочь от тебя и от усиливающегося дождя. Но всего через минуту меня пронзило желание увидеть тебя снова, забыть обо всем, подбежать и прижаться к тебе…

Я остановилась и обернулась. За дымкой дождя еще был виден твой силуэт. Ты стоял на месте и говорил с кем-то. Твоим собеседником оказалась совсем маленькая девочка, из-под голубой шапки которой выбивались светлые волосы.

Мне послышался плач. Я посмотрела налево и увидела за углом дома ту самую девушку в синем пальто, которой я отдала найденную у тебя расческу и которую видела мертвой на улице Ангела Разиэля. Она наблюдала за тобой и девочкой и тихо плакала.

Странный звук стрелой вонзился в мое правое ухо. Я повернулась туда и увидела Птицелова-Антония. Он стоял, не обращая внимания на дождь, сунув руки в карманы джинсов, и неприятно улыбался.

В этот момент, когда мы все ненадолго образовали собой зловещую пентаграмму, мне показалось, что улицы наполнились туманом, только тебя больше не было со мной, чтобы бродить по ним, заполненным призрачной дымкой. Из-за твоего отсутствия меня окружила пустота, были только я и опасность, маячащая поодаль, и несколько загадочных силуэтов, принадлежащих людям, о природе которых я не знала и все же чувствовала – мы связаны…

Туман и накатившее головокружение сменились падением в бездну, за которым с укором наблюдал твой Ангел. Я хотела попросить его о помощи, но он сказал, что так лучше для нас всех, повернулся и ушел. За его спиной были сложены большие черные крылья, среди которых затерялось одно-единственное белое перо.

– Вам плохо? Ну, очнитесь же!

В голосе отчетливо слышалась паника, и, пожалев его обладателя, я вырвалась из тумана, чтобы успокоить несчастного.

Им оказался юноша, заходивший вместе с Антонием в мою квартиру и повторяющий за ним слова на разных языках. Он присел передо мной и беспокойно вглядывался в мое лицо, а я сидела на земле, привалившись к стене дома. Встав, я первым делом проверила, не потерялся ли череп, который ты дал мне. Потом огляделась. Дождь закончился, я промокла насквозь, вокруг не было никого, кроме этого мальчика.

В отличие от Антония, в нем совершенно не чувствовалось угрозы. Он был младше меня и тебя, стриженые каштановые волосы чуть встрепаны, бледное лицо печально, глаза горели волнением.

– Слава богу, – вздохнул он. – Давайте я провожу вас до дома… Хорошо?

Голос был пропитан испугом, и, снова ощутив жалость, я кивнула, хотя это мне бы стоило проводить его до дома, а никак не наоборот. Но он считал иначе и, спросив на то позволения, взял меня под руку – боялся, по его словам, что я упаду в обморок.

– Мне жаль, что так вышло, – бормотал он по дороге. – Я не хотел к вам вот так заходить, без спроса… И Валькирию вашу пугать тоже не хотел… Никого пугать не хотел…

– Ты-то не испугал, это точно, – ответила я. – Это все твой друг – Птицелов. – Я всмотрелась в своего спутника. Из кармана его пальто выглядывал край книги в светло-голубой обложке, и тут меня осенило: – Это ты забрал ключи с моего подоконника? Валькирия видела тебя.

– Не я… Девочка захотела, но я сказал, чтобы она хотя бы положила что-нибудь взамен. – Юноша отчаянно покраснел. – Нехорошо ведь вот так забирать без спроса.

– А ты сам-то кто? – поинтересовалась я.

– Я Чтец…

Я смерила его скептическим взглядом, так что он совсем смутился и пролепетал:

– Нет, не такой Чтец, как Маркус, конечно. Но я очень стараюсь… Видите ли, я не для того, чтобы мертвым… Мне надо прочесть книгу… Много книг, то есть одну. – Он совсем запутался. – Понимаете, вашего Чтеца таким сделал Ангел. А я вроде как сам. Антоний сказал, что я смогу, и у меня начало получаться. Ему очень нужен Чтец, и я им стал. Все это для того, чтобы прочитать книгу. Только чтобы ее найти, нужно прочитать много других книг. – Он тяжело вздохнул. – Это очень трудно, но я стараюсь, и у меня немного получается. Сам я ничего плохого делать не хочу. Я хочу читать книги.

– Но как можно сделать что-то плохое, читая книги? – удивилась я.

– Можно… Много плохого… Ведь надо найти и заполучить то, что нужно прочесть… Даже если не хочешь, стремление заставит тебя сотворить достаточно зла… Это ужасно, но таковы Чтецы.

– Как бы тогда люди не стали становиться Чтецами, – забеспокоилась я.

– Они не станут, – успокоил меня Юный Чтец. – Для этого нужно перейти грань. Прочитать много-много книг, и тогда откроется бесконечный путь… Чтобы по нему отправиться, придется заговорить на всех языках мира. Или на большинстве. Это очень тяжело, но иначе не получается. Чем больше книг читаешь, тем больше хочется еще и тем яснее понимаешь, что должен двигаться дальше. Постепенно рамками становится все – тема, жанр, в конце концов и язык. Чувствуешь себя как в тюрьме и делаешь все, чтобы выбраться оттуда.

– Понятно. – Я от души посочувствовала Юному Чтецу. – Хорошо, что я вовремя остановилась. После твоего рассказа мне кажется, что я была близка к тому, чтобы стать Чтецом.

После этих слов я вспомнила, как читала с тобой на кладбище и как хорошо нам было вместе, и замолчала, тая свое страдание. Но Юный Чтец, видимо, понял, потому что не стал ни о чем рассказывать. Он молча шел рядом, и в его молчании ощущалось глубокое сочувствие.

Юный Чтец довел меня до самого дома. Перед тем как уйти, он робко тронул меня за локоть и прошептал:

– Если возможно, избегайте Антония… Узнаете вы что-нибудь или нет… Он опасен, ради своей цели пойдет на что угодно… Даже если это что-то не очень-то нужно для достижения его цели. Понимаете?

– Понимаю. Спасибо. – Я помахала ему на прощание. – Ты тоже себя береги!

Бедняга виновато улыбнулся и быстрым шагом ушел прочь. Как мне было его жалко! Он понимал опасность истории, в которую ввязался, не хотел никому вредить, но не мог выпутаться из сетей коварного Птицелова.

Двор был пустынен. Я зашла в подъезд, подошла к двери своей квартиры и сразу заметила, что она не заперта на замок. Из ее глубины слышались чьи-то голоса. Мужские. Я посетовала, что моя квартира стала проходным двором, но и немного забеспокоилась. Что, если Антоний вернулся с подмогой и поджидал меня за дверью? Или это пришли другие Птицеловы, столь же коварные, и им тоже понадобился ответ на какой-то вопрос, хранящийся у Валькирии? Откуда у них всех взялись ключи от моей двери? Неужели это та девочка, которую одолела та же болезнь, что и когда-то твою сестренку, нашла среди собранных ключей и мои тоже и отдала их страждущим? Мне подумалось, что если так, то нужно обязательно встретиться с ней. Я бы попросила у нее ключи от твоей двери…

Но мяться на пороге – не дело, и я зашла – в конце концов, это мой дом.

Кто-то был в комнате Валькирии. Я направилась туда и замерла на пороге: видеть так много людей в своей обители мне давно не приходилось.

Двое в форме методично обыскивали шкафы и полки, заглядывали за мебель, поднимали занавески, ощупывали и простукивали окна и стены. Еще один, в обычных темных штанах и спортивной куртке, в нелепой кепке с чем-то вроде хохолка на затылке – хотя, может, это просто распустились нитки – стоял рядом с раскрытой тумбочкой и с задумчивым видом листал тетрадь.

Ближе всего к двери стояла моя мама, как всегда роскошно одетая и распространяющая вокруг себя упоительный аромат дорогих духов, но теперь еще и запах табачного дыма. В ее дрожащей руке была зажата длинная тонкая сигарета, и губы тоже дрожали. Она нервно притоптывала ногой, выбивая тонким каблуком причудливую дробь, и не сводила глаз с людей в форме. Рядом с ней стоял он, тоже очень напряженный.

Я потеряла дар речи, почувствовала тупую воспалительную боль в подживших шрамах, и мне захотелось разодрать их в кровь, удариться в слезы и убежать. Но это было невозможно, потому что ради нашего общего блага ты решил, что все кончено, и не захотел меня защитить. Куда же мне теперь было бежать? С другой стороны, мог ли ты знать, как все обернется?

Воспоминание о тебе, хоть и печальное, притупило боль и позволило мне взять себя в руки. Моим глазам даже удалось превратить вполне материального человека в зыбкое видение, на которое при должном желании можно было не обращать внимания.

– Привет! – поздоровалась я со всеми сразу. – Вы что-то ищете?

Двое мужчин на минуту отвлеклись от методичного обыска и с удивлением посмотрели на меня, словно это я зашла в чужую квартиру, а не они.

Он взволнованно сделал было шаг ко мне, но замешкался и вернулся на место. У мамы вырвался облегченный вздох.

– Вот и ты, наконец-то! – сказала она.

– Как будто меня не было год, – поделилась я, снова обращаясь ко всем сразу.

Двое полицейских, а это наверняка были полицейские, продолжили обшаривать вещи Валькирии. Мне это совсем не понравилось, тем более что я не услышала никаких объяснений. Но прежде чем успела сделать им замечание, ко мне подошел человек в штатском, кивнул моей матери и попросил меня присесть на диван. Я села, он устроился рядом со мной.

– Старший следователь Каимов, – представился он.

Я внимательно посмотрела на него, потом поднялась и хотела уйти. Но мама торопливо подошла, положила руку мне на плечо и с силой опустила меня обратно.

– Поговори с ним, – сказала она. – Так надо.

Этот тон мне, увы, был знаком, и пришлось смириться со своей нелегкой участью. Снова захотелось заплакать. Я подумала о том, как хорошо было бы, если бы ты был со мной, вдруг вошел в комнату, прижал меня к себе и велел всем выметаться отсюда, оставить нас одних. Все бы ушли, а мы убежали бы куда-нибудь далеко, подальше от них, и от твоего Ангела, и от Птицелова-Антония, вообще ото всех.

Но тебя не было, а были двое полицейских, следователь, мама и он.

– Я постараюсь не надоедать вам, – мягко проговорил старший следователь Каимов. – Но есть несколько вопросов, которые я обязан вам задать. Вы не волнуйтесь. Может, хотите чего-нибудь выпить? Чаю или кофе?

– Хочу кофе, – сказала я. – С вишневым соком, шоколадом, сливками и корицей. И добавьте, пожалуйста, немного меда – я попала под дождь.

Мама, поглядев на следователя, беспомощно пожала плечами. Он, я чувствовала, растерянно смотрел на меня. Когда мы были вместе, я пила только черный кофе, не позволяя добавлять даже сахар. Мне захотелось выкрикнуть со злорадством, что теперь все по-другому и ему никогда не узнать меня нынешнюю, но желание пропало так же быстро, как и возникло. Оно было заглушено мыслями о тебе. Только от тебя я могла принять и выпить кружку черного кофе без сахара, который ты готовил с умилительной неловкостью и сам почему-то никогда не пил, и я приняла и выпила тогда, на кухне, когда к тебе пришел Ангел и мы говорили о предопределенном… Ну почему, почему твой Асфодель никак не может понять, что мы не сможем жить друг без друга? Почему ты сам не хочешь этого признать?

– Все в порядке, – сказал старший следователь Каимов. – Я приготовлю вам кофе, а вы пока переоденьтесь в сухое.

Я встала и поплелась в свою комнату. Переоделась и долго приводила себя в порядок, последовательно используя всю вереницу бутылочек, стоящих у стены. Мне было плохо. Валькирия пропала, ты меня бросил, за мной охотился Антоний-Птицелов, в моей жизни снова возник он, хотя уж ему точно нечего было здесь делать. После всего, что он со мной сотворил, я удивилась, как не бросилась в истерику при его виде. Ведь я так боялась этой встречи, а потом все затмил ты, и все, что происходило вокруг нас… Но боль оставалась, тупая и давящая, она намертво вцепилась в сердце и наотрез отказывалась выходить. А теперь еще и этот старший следователь Каимов, с которым мне совершенно не хотелось беседовать.

Использовав и поставив с краю последний бутылек средства для укладки волос, я задумчиво посмотрела на свое отражение в зеркале и пообещала ему быть терпеливой и смелой. У меня своя жизнь, начавшаяся по-новому не без тяжелого труда, и я совершенно не собиралась отдавать ее кому-то и возвращаться в бездну боли. Тем более, когда все так странно, Антонию-Птицелову нужен некий ответ, его знает только Валькирия, а она исчезла…

Я вернулась в комнату и села на диван. Полицейские продолжали миллиметр за миллиметром осматривать вещи Валькирии. Старший следователь Каимов принес мне чашку кофе. Я сделала глоток. Все условия были соблюдены – вишневый сок, шоколад, сливки, корица, мед.

– Хорошо! – сказала я.

– И ни капли удивления, – попеняла мне мама. – Радуйся, что господин следователь оказался таким умельцем по части приготовления кофе.

– Почему я должна удивляться? У меня уже есть знакомый ангел, и он как-то дал мне хороший совет. Почему другому ангелу не дать мне хороший кофе?

– Вы считаете, что я ангел? – улыбнулся старший следователь Каимов.

– Конечно. А что, нет?

Атмосфера в комнате ощутимо сгустилась, полицейские даже отвлеклись от поиска и глянули на меня так, словно намеревались наброситься и связать по рукам и ногам, как буйнопомешанную. Странные люди!

Он поторопился разъяснить:

– Это из-за фамилии. Есть такой демон – Каим, или Камио. О нем рассказывается в средневековых трактатах.

– При чем тут тогда ангелы! – проворчал один из полицейских.

– Потому что все демоны – это падшие ангелы, – разъяснил он и это.

Я затрепетала от горького гнева. Как он смел напоминать о том, что наши мысли и души были заключены в одно русло! Нет, нет и нет! Больше такого не будет, он сам разрушил наше единение и не заслуживал того, чтобы та дивная сказка, едва не убившая меня, получила продолжение. Теперь моя душа была на третьем небе – вместе с твоей.