Текст книги "Похождения бизнесвумен. Крутые восьмидесятые. Лихие девяностые. Коварный Миллениум"

Часть 6. В последний вагон
1989 год.

Из дневника Севы Шелохонова

10 ноября 1989.

Произошло падение Берлинской стены. За одну ночь границу Западной Германии свободно перешли около двух миллионов человек. Такого ещё не было в мировой истории. Но снести бетонные стены и железные занавесы – это одно, а сломать стены и страхи в мозгах – это совсем другое. Вспомнил старую поговорку: одно дело – вытащить еврея из гетто, а другое – вытащить гетто из еврея.

Ночью иду к Берлинской стене и вижу толпы народа, которые выходят из проломов. Это, в основной массе, восточные немцы, но в толпе слышна и русская, и польская, и украинская речь.

Всю ночь напролёт идёт невиданная гульба. Канцлер Коль стоит на передвижной трибуне-автомобиле с микрофоном. Он громогласно приветствует всех и объявляет о свободе передвижений. Правительство ФРГ и частные фирмы угощают гостей с Востока, пришедших через проломы в стене, на улицах раздают немецкие сосиски и пиво…

Я отламываю кусочек Берлинской стены на память. Тысячи людей делают то же самое. Люди со всего мира, как муравьи, растаскивают на сувениры этот жуткий железобетонный символ тоталитарного рабства.

Сегодня начнутся концерты у Рейхстага при участии шести стран: США, Англии, Франции, СССР, ФРГ и ГДР. Концерты символизируют объединение Европы, и участвовать в них – большой карьерный успех для любого исполнителя. Хильмар Бахор предложил заключить договор на будущие гастроли Дольского по объединённой Германии. По этому договору ему заплатят ровно столько, сколько платят американским и английским звёздам. Только Резников и Клячкин мне этого никогда не простят…

От Инессы Михайловны, экономиста типографии «Полиграфоформление», наконец узнала, что такое ТЭО. Это технико-экономическое обоснование создания чего-нибудь нового, покупки оборудования, например. Расчёты, из которых должно быть ясно, что новое дело будет выгодно для тех, кто вкладывает деньги. Чтобы сделать ТЭО, нужно знать производительность оборудования, его стоимость, другие материальные затраты, процент накладных расходов. Все эти данные подставляются в формулу, и мы получаем состав и стоимость затрат. А чтобы выгоду подсчитать, нужно знать самое главное – кому, сколько и почём ты будешь продавать товар.

– А каков процент накладных расходов? – интересуюсь я.

– У нас в типографии 300, – с улыбкой отвечает Инесса Михайловна, – огромный аппарат управления. На одного работающего 2—3 начальника, а ещё московское министерство. Ты найди какой-нибудь аналог с таким же производством и объёмом, с него и спиши слова.

У меня тут же закружилась голова, и такая тоска напала… Никогда мне это ТЭО не осилить, и по очень простой причине: нет в нашей стране такого оборудования и такого производства, нет аналогов, на которых можно было бы всё построить. А тут ещё Филатов торопит, говорит, что Юдин теряет к делу интерес, и всё может рухнуть.

В «Рекорде» тоже сплошные проблемы. Витя съездил на гастроли в Испанию, а когда вернулся, выяснилось, что вся видеостудия передана Рогову за долги. А я-то в толк не могла взять, зачем Саша Инденок нас всех на Совет собрал, тем более без Вити. Я не слушала, о чём говорили, всё про это ТЭО думала. Под занавес какие-то бумаги подписывали, я тоже подмахнула. Инденок сказал, что формальности.

А тут Резников приезжает и тоже сразу Совет собирает. Я уже решила вникать: если Совет идёт за Советом, значит, что-то готовится. Витя выглядит расстроенным, расспрашивает Инденка, почему такой долг перед Роговской фирмой накопили, да неужели не было возможности подождать его приезда.

Я ничего не понимаю: ведь они родственники, дома не могут, что ли, договориться? И тут Витя в ответ на малоубедительные доводы Инденка неожиданно говорит: «Что ж, дело сделано, прошлого не воротишь. Тебя, Саша, я снимаю с должности моего зама».

После таких слов ожидаешь драматической сцены, но все спокойны, Инденок пожимает плечами и разводит руками. Смотрю, и приказ о снятии его с должности тоже готов, внизу все наши фамилии, мы подписываемся, что ознакомлены.

Видно, я одна такая дурочка, остальные давно всё знают. Это передо мной спектакль разыгрывается: Витя был в отъезде, в это время его зам отдал Рогову технику за долги, Витя приехал и зама отстранил от работы. Я должна подтвердить все эти факты. А кому подтверждать-то? Так Юдину Владимиру Васильевичу! Последнее время он только со мной из всех рекордовцев продолжает какие-то дела, остальное увяло.

Значит, на бумаги не очень надеются, живые свидетели нужны.

– Скажи, Витя, а издательскую линейку тоже Рогову за долги передали? – спрашиваю я голосом прокурора.

Витя смотрит на Сашу, он мотает головой.

– Тогда давай эту линейку с него потребуем, нам надоело к нему ездить сканы делать и распечатки. У нас в отделе так до сих пор нет ни одного компьютера. А Саша Костылев обещал много заказов на книги и методички, как только техника появится, он сейчас образованием занимается.

Витя долго и внимательно смотрит на меня, потом спокойно говорит:

– Маша, ты получишь свою линейку прямо завтра. Я лично за этим прослежу.

На следующий день мы забираем компьютеры из Роговской подшефной конторы. Да, не прошло и года… И хотя всё изрядно замызгано, усыпано пеплом и даже местами обожжено, тем не менее, работает. Это нам их технарь продемонстрировал. Везём сокровища на проспект Стачек, наконец-то будем делать макеты у себя!

Верстальщика еле нашла, пока это дефицитная профессия. Перетянула рассказами о будущем полиграфическом производстве, о полумиллионных вложениях…

Костылев не замедлил со своими книжками нарисоваться, для детей пособия по английскому языку выпускаем. Заказы из Сибири идут один за одним: тобольский «Рекорд» только создали, специалистов нет в помине.

На выходе из театра «Время» подходит Каштан: как, мол, дела с химкомбинатом, на какой стадии? Потом про Лёньку спросил, как учится, вспоминает ли его? Что-то он мне сообщить хочет, но ходит вокруг да около.

– А ты нас с Лёней вспоминаешь? – задаю провокационный вопрос.

Валерка усмехается:

– Вас разве забудешь… Ведь я, знаешь, от Люськи ушёл, сейчас с отцом живу. Старый он, а всё лекции по музыке рвётся читать… Послушай, только это между нами: Витька сегодня «Красной стрелой» едет в Москву, с Юдиным встречаться по известной тебе теме. Завтра последний день Съезда Верховного Совета. Они все в «России» живут. Ну ладно, Юрке привет!

Вот оно что… Я слышала, что Юдин на Съезде, он ведь депутат Верховного Совета, но про Витину поездку ничего не знала. Спасибо Валерке, вдали от товароведов он становится благороднее.

Пулей лечу на Московский вокзал, покупаю с рук билет на «Стрелу». Звоню в Тобольск Филатову, прошу номер гостиничного телефона Владимира Васильевича. Наверно, мой тон интригует, номер получаю без разговоров.

Ещё на платформе заметила Витю, решила – будь что будет: увидит меня, скажу, что еду к Юдину, нет – докладывать не стану. Резников не обратил на меня никакого внимания, он разговаривал с представительным мужчиной, потом они вошли в вагон – видно, вместе ехали в Москву.

Моё место было в последнем вагоне, и когда поезд прибыл на Ленинградский вокзал, я шла по платформе следом за Витей. Мне так и казалось, что он сейчас обернётся, увидит меня и скажет: «О, Маша, ты здесь какими судьбами?»

Я шла к выходу и боковым зрением улавливала в стеклянных витринах высокую фигуру в чёрном коротком пальто и расклёшенных джинсах. Вспомнила свой первый приезд в Москву: Игоря Талькова, Юрия Владимировича, грузинскую гостиницу…

Сейчас я тоже иду в гостиницу, но это «Россия», лучшая в Москве, и приехала я не работу в издательствах искать, а на встречу с депутатом Верховного Совета, директором крупнейшего нефтяного комбината, который доверяет мне большие деньги, бизнес. Мы говорим друг другу «ты», правда, я добавляю – Владимир Васильевич. Его все боятся, мало кто любит, а мне с ним очень легко. Он щурит глаза, улыбается, всегда шутит, всегда по-доброму.

А прошло-то всего три года…

Так хочется догнать Витю, сказать: «Послушай, пойдём вместе, давай работать вместе, тогда точно получится». Но я не делаю этого, столько всего произошло, всё так изменилось… Жду случая: если обернётся, будем рядом, нет – значит, дороги у нас разные.

Не обернулся, вошёл в здание вокзала и сразу направился в парикмахерскую. Он всегда ходит стричься в вокзальную парикмахерскую, когда бывает в Москве – об этом мне тоже Каштан обмолвился. Говорит, что дёшево и прекрасно стригут. Потом заходит в кафетерий и только после этого направляется по делам.

«А волк пошёл по короткой дороге и вскоре был у дома бабушки»…

Владимиру Васильевичу я позвонила снизу, из холла. Он явно не ожидал меня услышать, только и смог сказать:

– Иди скорей, я через двадцать минут должен быть на заседании. Нет, ты меня просто сразила! Номер-то знаешь?

Уж конечно, знаю, все номера знаю: и телефона, и комнаты. Так, четвёртый этаж, потом от лифта – налево. Дежурный подсказал.

Вот и четыреста седьмой номер. Стучусь и сразу вхожу. Юдин перед зеркалом галстук пытается повязать. Этому трюку я научилась недавно, поэтому, бросив сумку, тут же подхожу, помогаю.

– Ну, ты вовремя, я уже с ним замучился, скользкий какой-то, змеюга. А ты как здесь? С Резниковым приехала?

– Нет, сама, поговорить срочно надо, – отвечаю между делом, поправляя галстук.

– Если про типографию, то зря ехала, я уже и Филатову сказал: ни копейки в «Рекорд» не дам больше. – Юдин говорит строгим голосом, но глаза при этом улыбаются.

– А мне дашь? – задаю вопрос в лоб. Смотрю не моргая, а саму так и подмывает рассмеяться, ведь всё наперёд знаю.

– Тебе? – секундная пауза. – Тебе дам. Только чтобы ни Вити, ни «Рекорда» рядом и духа не было!

Тут же стук в дверь – и на пороге Резников с двухлитровой бутылкой «Хеннесси» в руках. Надо отдать ему должное – ни один мускул на лице не дрогнул.

– Вот и классно, а я как раз хотел с Васильичем про нашу типографию поговорить. Хорошо, что ты здесь, Маша, я готов тебя представить как директора будущего полиграфического предприятия нашего «Звёздного инкубатора». Другой кандидатуры я не вижу.

– А мы уже обо всём с Машей договорились, всё решено. Я рад, что ты не против. Давай наливай, выпьем за нового директора типографии.

Витя быстро откупоривает бутылку с коньяком, улыбки, тосты, троекратные поцелуи – всё, Юдин убежал на заседание.

– Ты могла бы мне сказать, что едешь в Москву, – мягко говорит мне Витя по дороге к лифту.

– Ты тоже мог бы, – отвечаю я, грустно улыбаясь.

Мы обмениваемся ничего не значащими словами, ведь настоящие уже давно сказаны.

У Вити какие-то дела в Госконцерте, а я вечером иду на банкет. Сегодня последний день заседания съезда, самое время отдохнуть после трудов праведных.

Еле нахожу всю компанию в лабиринте банкетных залов. Человек пятьдесят, и все мужики. Уже хорошо приняли, расслабились, довольны тем, что в Москве побывали, дело сделали, домой скоро поедут. Вся Сибирь, Дальний Восток, Урал, Поволжье. Через пятнадцать минут мои руки полны визитными карточками генеральных директоров крупнейших нефтяных и газовых компаний: «Ноябрьскнефтегаз», «РУСИА Петролеум», «Сургутнефтегаз» «СИДАНКО-Амурнефтепродукт», «Ангарская нефтехимическая компания»…

Юрию Александровичу, министру химической промышленности, лет под пятьдесят. Он сидит справа и подкладывает мне на тарелку то рыбки, то салатиков. Владимир Васильевич – напротив. Он доволен, что сумел разнообразить застоявшуюся мужскую компанию женским обществом, но постоянно всех одёргивает: музейный экспонат, руками не трогать. Да никто и не собирается, всем, похоже, очень интересно организовать очередной собственный бизнес – вот и прикидывают, чем я могу быть им полезной. Приеду в Питер, всё обдумаю. А пока я для них гость Юдина, его будущий партнёр.

– Ты где остановилась, Маша? – спрашивает Владимир Васильевич.

– Нигде, я еду на «Стреле» назад, – отвечаю уверенно, и действительно, билет у меня в кармане.

– Брось, останься, есть свободный номер на нашем этаже. Побудь с нами, куда тебе торопиться? – Открытая улыбка, зубы с небольшой щербинкой, но это его не портит.

Нет, что-то не нравятся мне московские гостиницы, как, впрочем, и ленинградские тоже. Вообще гостиницы не люблю, место какое-то двусмысленное, для жизни вредное.

Кроме того, есть одно важное обстоятельство, которое отправит меня сегодня в Ленинград: завтра утром, не заезжая с вокзала домой, я помчусь в аэропорт и полечу в Тюмень. Как бы удивился Владимир Васильевич, если бы узнал, что я вовсе не в Питер тороплюсь, а в его родной Тобольск!

«И волк побежал по самой короткой дороге»…

По всему чувствую: что-то у них происходит на химкомбинате, какие-то перемены назревают. Филатов давно не приезжал и почти перестал звонить, торопить с ТЭО, рекордовцы ведут дела с Роговым, Витя без меня пытался договориться с Юдиным. И хотя я получила в Москве поддержку генерального, но где гарантия, что всё будет благополучно?

Приеду, свалюсь как снег на голову и разберусь, что к чему. Тем более, что в Тобольске у меня появились новые друзья, есть у кого остановиться.

Во-первых, я познакомилась, наконец, с Колей-Ваней, главным связистом ТНХК и всего Тобольска. Он живёт со своей женой Валей в стандартной химкомбинатовской пятиэтажке на горе. Их мечта – уехать в Югославию и там остаться. Но там же война, опасно, удивляюсь я.

– А мы не боимся, один раз уже были, под обстрел попали, еле спаслись, – гордо заявляет Валя. – Но лучше там под обстрелом, чем в этом болоте заживо гнить.

Коля-Ваня в первую же встречу рассказал, что Валентина двадцать с лишним лет в химической отрасли проработала и не в кабинетах кресла протирала, а на производстве и в хранилище. Последние годы очень болеет: то экземой покроется, то кашляет до рвоты, то отёки на ногах – ходить не может. Зато как в Югославию приехали, тут же всё прошло, и две недели, пока там были, ничего не болело.

– Но в зону военных действий ехать-то зачем? Можно просто уйти с комбината, сменить работу на безвредную.

– Ты факелы наши видела? Вот этим мы дышим. Километров на сто кругом все аллергики, лёгочники и ещё похуже. Но факелы полбеды. Производство работает на основе широкой фракции лёгких углеводородов. Тебе это о чём-то говорит? – спрашивает Коля-Ваня, заранее прищуривая глаз.

– Честно говоря, я химию в школе не очень… – отвечаю смущённо.

– Ну, а бытовой сжиженный газ – смесь пропана и бутана? Или бутадиен, из которого делается синтетический каучук? Слышала, значит… Изобутилен, метанол, он же «технический спирт» – тоже очень ядовит. Так вот, нефтепродукты, которые мы производим, с момента добычи и до использования проходят двадцать перевалок, ну и кое-что уходит в атмосферу, теряется. При этом только четверть потерь – от аварий и утечек, большая часть – от испарений «дышащих» резервуаров. С самого первого дня Валя обслуживала резервуарный парк комбината. В прошлом году выброс за счёт «больших дыханий» составил по России примерно 270 тысяч тонн, и это только официальные цифры…

– Ты Марине объясни, что такое «большое дыхание», – направляет мужа Валя, раскладывая по тарелкам закуски.

– Да неинтересно ей это! Никому, кроме нас, здесь живущих и работающих, это неинтересно. Давайте лучше про что-нибудь приятное поговорим. – Коля-Ваня с удовольствием разливает водочку по стопкам, а Вале – немного сухого вина.

– Всё-таки скажите вы мне, зачем в Югославию под бомбёжки ехать, когда можно на Чёрное море или ещё куда-нибудь, где этой химии нет, – не успокаиваюсь я.

– Где нет химии, там нет денег, – с набитым ртом поясняет Коля-Ваня. – Вот у меня здесь только оклад…

– Ну кому интересен твой оклад! – резко обрывает мужа Валя, сверкнув в его сторону сердитым глазом. – Мариночка, всё дело в том, что там – красота кругом, продукты все дешёвые, а мужчины такие галантные, всё ручки целуют, комплименты говорят. Сербов понять легко можно, их язык на наш похож, но сами-то они не очень…

Будут тебе ручки целовать, если ты с мужем приехала, который собирается купить телефонную станцию для такого крупного объекта, как химкомбинат. А без этого ни ты, ни Коля-Ваня никому не нужны…

Засиделись в тот раз до ночи, в гостиницу они меня не отпустили и впредь строго наказали, как приеду – к ним. Я тоже их к себе пригласила, если в Питер выберутся.

– Мой-то хоть сейчас бы полетел, городских дамочек охмурять, – съязвила Валя.

Муж её, низкорослый и плотненький, абсолютно домашний, довольно заулыбался, сразу видно – ладно они живут, в дружбе и взаимной выручке.

Ещё с одной тобольской парой познакомилась в прошлом году, после концерта Дольского. Они не так давно приехали из Омска, оба журналисты – Валера Дашкевич и его жена Оля. Очень колоритные, интересные личности. Бродского, Цветаеву, Пастернака наизусть шпарят, да и свои стихи у них хорошие, тонкие. Валера ещё и рисует. Тоже мечтают уехать, только уже в Штаты. Даже план отъезда разработан: по Ольгиной еврейской линии. Но пока здесь газету пытаются делать, с тобольским батюшкой дружат и для него тоже какие-то издания готовят. На этой теме мы, в основном, и сошлись…

В аэропорту Тюмени меня встретил джип, который прислал Коля-Ваня. Я думала поехать в японскую гостиницу, хоть немного привести себя в порядок, но водитель сказал, что велели сразу к ним домой, ждут.

У Валентины и стол накрыт, на этот раз в графинчике – черносмородиновая настойка собственного изготовления. Джип поехал за Колей-Ваней на комбинат, а мы пока обсуждали план их очередного вояжа в зону боевых действий. В этот раз они надеются привезти туда подписанный договор, его как раз Коля-Ваня готовит. Юдин приедет – подпишет, и можно улетать. Ни слова не говорю о том, что вчера с Владимиром Васильевичем в Москве виделась. Об этом лучше помалкивать.

– Жду не дождусь поездки! Нам обещали, что в случае успеха мы приедем обратно на собственной машине, – вслух мечтает Валя.

Ага, под обстрелом.

Коли-Вани долго нет, а я собиралась с ним на комбинат поехать.

Наконец появляется, сердитый, весь наэлектризованный. Увидев меня, силится улыбнуться, но не выдерживает и с ходу всё выкладывает.

Зарубили его договор (ещё не окончательно – поборемся!), но в этот раз подписи не будет, да ещё и торговаться придётся. Если вообще разрешат поехать.

– Ты представляешь, Мариночка, какая-то собака им из Австрии альтернативное предложение заслала, чуть не на треть дешевле! – возмущается Коля-Ваня.

Из Австрии? Так это не моё ли? Филатов как-то обмолвился, что телефонную станцию для комбината никак купить не могут, уже год покупают, всё ни с места. Я Андрею Сазонову об этом рассказала, он предложил послать запрос в АТТ, крупнейшему в Австрии производителю телефонных станций. У него там приятель работает, вместе учились.

– Хочешь, вдвоём съездим, у тебя же служебный паспорт, а визу я сделаю, – предложил Андрей.

Но я отказываюсь – работы много.

– Тогда давай техзадание, я факсом отправлю, через неделю будет ответ, – видно, что Сазонов не разделяет моего легкомысленного отношения к таким прекрасным вещам, как загранпоездки, он бы не упустил шанс по Европе прогуляться.

Вот буду типографию покупать, тогда поеду, а так, болваном, на халяву – не люблю.

Филатов тут же прислал техзадание, а я, не вникая, передала Андрею. Через пару недель он принёс мне красивую папку с таблицами, фотографиями, описаниями и ценами – всё на русском языке, это его приятель и переводит. Я, опять же не вникая, передала всё с оказией Филатову. И сразу выкинула из головы.

Так вот что из этого вышло… Правда, тогда мы ещё с Колей-Ваней близко знакомы не были. Да, неудобно получилось… Что ж, Филатов меня не выдаст, ему это не выгодно, он себе на грудь медаль повесит, благо, все контакты у него.

Так что сижу, пью наливочку, сочувствую.

Впоследствии выяснилось, что район, куда они с Валей собирались ехать, подвергся массированной бомбёжке с воздуха. Там одни руины остались, а люди, с которыми велись переговоры, почти все погибли…

На химкомбинат попадаю уже в конце рабочего дня. Захожу в холл, иду на третий этаж, в Управление. Прохожу мимо кабинета Юдина, из-за двери слышу характерный голос Филатова. Что он делает в кабинете генерального директора? Стучусь и тут же вхожу. Филатов сидит за столом Юдина, напротив него Сергей Коханов – два верных помощника. Всё завалено бумагами – никогда я такого беспорядка на столе Владимира Васильевича не видела. В кабинете есть кто-то третий, я понимаю это по тому напряжению, с которым оба на меня смотрят.

– А ты что здесь делаешь? – говорит Валера удивлённо. Коханов не улыбается мне как обычно, у него вид отличника, которого пытаются засыпать на экзамене.

Тут открывается дверь, ведущая в комнату за кабинетом. Я там никогда не была, но знаю, что в ней что-то типа гостиничного номера. Чтобы шеф мог отдохнуть или даже переночевать при надобности.

Вот уж кого-кого, а Рогова я здесь никак не ожидала застать, да ещё выходящим, можно сказать, из личных покоев «главного». Ой ли? А признайся, что давно от него ждёшь чего-то подобного, с тех самых пор, как ему «Рекорд» технику якобы за долги отдал.

Так-так… Значит, они втроём оккупировали кабинет Юдина в его отсутствие. Это я удачно зашла…

Рогов подходит к окну и, стоя ко мне спиной, произносит, раскачиваясь на носках фирменных ботинок:

– Всё немного сложнее, чем ты думаешь. Или проще. Но тебе совсем не обязательно ломать голову. Ты хочешь типографию? Ты её получишь. Только не суетись.

Он же со мной даже не поздоровался, никто из них со мной не поздоровался, отметила я. Но ведь и я вошла, не поздоровалась. Дело исправимо:

– Валере и обоим Сергеям мой пламенный привет из столицы нашей Родины Москвы!

– А чего она в Москве делала? – вскидывается Рогов, не глядя на меня.

Филатов молчит, только глазами меня сверлит.

– На Съезд народных депутатов ездила, контакты завязывала. Типографии предлагают ставить со всех сторон.

Тут же достаю визитные карточки, сочиняя одну историю за другой. Они все могли бы быть. При других обстоятельствах. Но это вполне реально. А что вполне реально, то может оказаться и совсем реальным.

Замы и Рогов переглядываются. Филатов, похоже, догадывается, что я пули лью, поглядывает с лёгкой усмешкой, зато Рогов верит безоговорочно. Я давно заметила, что обманщики очень доверчивы. Он удивлён, разглядывает карточки:

– Смотри-ка, даже с Беспаловым познакомилась, с министром.

– Вместе вчера водку пили и сёмгой закусывали, – так легко говорить правду.

– Марина хочет нам сказать, что у неё теперь есть другие возможности. Что ж, баба с возу… – я никогда не видела Коханова таким сердитым и грубым.

– Погоди, Сергей, не кипятись, – Филатов спокоен, и лишь подрагивающая коленка выдаёт его нетерпение.

– Ты что, не видишь, она над нами смеётся, – Коханов вдруг улыбается и, моргая честными голубыми глазами, спрашивает:

– Ты с Юдиным договорилась или нет?

– Я с Юдиным договорилась. А вы что в его кабинете делаете? – спрашиваю в лоб.

– Совещаемся, что же ещё! – отвечает Филатов.

– А в своих кабинетах нельзя совещаться? И бумаги его зачем расшвыряли? И в личные апартаменты зачем ходили?

– Так у нас тараканов морят, и бумаги эти не его, а наши, и туда ходили… в туалет. Чего ты прицепилась? – Филатов смотрит с недоумением, а Коханов вдруг принимается хохотать.

– Валер, она решила, что у нас тут заговор против шефа, – сквозь смех выдавливает он.

Филатов тоже улыбается, но как-то сконфуженно, зато Рогов резко бледнеет и, поправляя на носу очки, бормочет:

– Уж и в сортир нельзя сходить…

Нет, видно такие марш-броски не по мне, шпиономания налицо. Смеюсь вместе с остальными, теперь уже над собой.

Рогов сразу успокаивается и советует срочно подготовить учредительные документы, иначе мой проект с типографией может сорваться. Буквально с недели на неделю произойдёт приватизация комбината, и хотя у власти останутся прежние лица, тормоза будут надолго включены.

– А Юдин, он в курсе?

– Не задавай лишних вопросов, если хочешь дело делать, – сухо отвечает Валера. – Вообще ты зря приехала, я тебя не вызывал.

– А я не к тебе, я к Коле-Ване, оплакивать его контракт с югославами, – отвечаю с вызовом. – Ты не знаешь, какая собака австрийцев подогнала?

Филатов краснеет, как умеют краснеть только рыжие, и в тон мне отвечает:

– Что австрийцы, пустяки… таких австрийцев пруд пруди, не отмахаться.

– Может, тогда скажешь, что это такое – «большое дыхание»? – спрашиваю с нажимом.

– Большие выбросы газосмеси из резервуаров под воздействием… А тебе-то зачем? – спохватывается Валерий.

Оба Сергея, чувствуя, что мы от опасных тем ушли, зашептались у окна. Подхожу к Филатову вплотную, дотрагиваюсь до длинных, аристократичных пальцев.

– Валера, помогай мне, если можешь, но под Рогова я не пойду, – говорю вполголоса.

– Ну перестань, глупости всё это, детский сад. Что вы друг на друга стойку делаете? Он тоже, как твоё имя услышит, сразу шипеть.

– Ага, и он тоже! Значит, это серьёзно и непреодолимо. Будешь помогать или нет, ответь честно? Я же тебе помогаю! – Мне уже не до реверансов, мне нужна ясность.

– Я и так делаю, что возможно. В последний раз тебя прошу – объединись с Роговым, дело быстрее пойдёт, – Филатов говорит это громко, чтобы соратники слышали.

– Быстрее, чем с тобой? – и добавляю язвительно: – Куда уж быстрее…

И на этой хамской ноте выскакиваю из кабинета. Не будет он меня, как эстафетную палочку, передавать всяким Роговым!

Ладно, спокойствие, чего это ты так разошлась? Ты ехала, чтобы узнать? Ты узнала. Всё это время Филатов тормозил, а ты на него полагалась. Теперь он тебя Рогову сватает.

Ну, положим, не меня, а моё дело. Почему-то все комбинатовские дела под Рогова уходят. И Рекордовские тоже. Что там Юдин говорил: как в чёрную дыру, всё засасывает?