Текст книги "Похождения бизнесвумен. Крутые восьмидесятые. Лихие девяностые. Коварный Миллениум"

Уже далеко за полночь я проснулась от резкого хлопка входной двери. Потом кто-то споткнулся в коридоре, и на пороге моей комнаты выросла Витькина фигура. Целую долгую минуту он молча стоял, подперев косяк, наконец произнёс совершенно спокойно:

– Всё пропало, он нас погубил.

Почему-то сразу понимаю, что речь о Дольском, но молчу, жду продолжения.

– Он нас просто убил! Считай, что нас уже нет. Мы можем спокойно собирать вещи и проваливать отсюда. Нам этого никогда не простят.

– Ну, что он там натворил? – спрашиваю ворчливо, и Витя сразу понимает, что я на Сашиной стороне.

– Что натворил ваш любимчик? Как же, звезда, непризнанный гений! С ним все по-хорошему: гонорар заплатили, какой сказал. Тряпок в магазине набрал, перед людьми стыдно. Пел, что хотел, – все хлопали. А раньше – посадили бы за такие песни! Что ему ещё надо, чем ему Елфимов-то не угодил?

Витя принялся ходить по комнате взад-вперёд и, внезапно плюхнувшись на край моей кровати, с нервной улыбкой продолжил:

– Представляешь, его люди угостили, нахвалили, а он им: кровь из народа пьёте, всех в рабов превратили! Самого Елфимова упырём назвал! Его уж и так, и эдак отвлекаем, он всё своё. Только мэр в предбанник выйдет, он ему опять какую-нибудь гадость. Тот, понятно, не выдержал и ушёл, за ним – вся свита. Пропало наше дело! Как мы завтра к мэру на дачу поедем, ума не приложу. Надо что-то предпринять.

– А что, Саша выпил? – Хотя что тут спрашивать, ответ очевиден.

– Просто нажрался, как последняя свинья! – восклицает Витя, и тут я понимаю, что он и сам хорош.

– Нечего было его в баню тащить, – заступаюсь я, – он говорил мне, что не хочет там перед этими партийными боссами, к тому же голыми, петь и играть.

– Так пусть бы не шёл, что его туда, насильно тянули? Подумаешь, какой принц! Думает, без него людям в бане не помыться.

– Он говорил, что велели идти и гитару не забыть, – упрямо гну своё, а сама думаю: ведь я тоже его подтолкнула.

– Я ему таких слов не говорил, – со значением произнёс Витя. – А я – руководитель поездки! Вот пусть ваш кумир завтра извинится. Если, конечно, будет в форме.

Дольский появился поздно ночью и тут же рухнул в постель, не снимая одежды. Наутро зашла в его комнату. Саша спал, но при моем приближении сразу открыл глаза.

– Я говорил, что мне не надо было идти, теперь все дуются. Слушай, я наверно на эту дачу не поеду, что-то неважно себя чувствую. Привези мне строганинки и бутылочки три чешского пива. Не забудешь? – Дольский абсолютно спокоен, его, похоже, вся эта история совсем не тревожит.

Мы всё же поехали к мэру на дачу. Елфимова там, естественно, не было, одни женщины и водитель. Нас сдержанно приняли, но угостили, по окрестному лесу поводили. Пиво и строганину для Саши я прихватила.

Когда вернулись, он был уже в порядке. Витя разговаривал с ним сквозь зубы, но Дольский, будто не замечая, сообщил, что сегодня же летит в Москву, у него там несколько концертов, и попросил захватить в Ленинград купленные им вещи. Витька аж пятнами покрылся, а Дольскому сказал:

– Ну, ты даёшь, Саша…

– Не везти же мне их в Москву, ты сам подумай. – Дольский невозмутимо прощается со всеми. Напоследок подходит ко мне и тихо, с улыбкой говорит: «В следующий раз – твоя очередь в баню идти, толку будет больше».

В музее Ленина меня принимали в пионеры. Как сейчас помню две пары рук: одна повязывает галстук, другая прикалывает пионерский значок. Лиц не вижу, только руки, потому как от волнения не могу поднять глаз. Затем слова клятвы, которые мы хором повторяем: «Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…». Помню броневик во дворе, автобус, на котором мы поехали к крейсеру «Аврора». Ещё помню, что из нашего класса только шестерых в пионеры принимали в музее Ленина, остальных – в школе. Мы были отличниками, ну, или почти.

А вот красивой решётки сада, парадной лестницы, отделанной серым уральским мрамором, со ступеньками из тёмно-зелёного песчаника, я не запомнила. Зато теперь, поднимаясь по этим ступеням, попутно разглядываю плафон с библейским сюжетом и стены из разноцветного мрамора чуть ли не семи сортов. Это и есть Мраморный дворец, а про музей Ленина забудьте навсегда. Хотя…

Я иду в издательство «Петрополь» с красным директором и большими перспективами. Витя спросил: «Маша, ты что-нибудь знаешь о золоте партии?» Конечно, слышала, только не знаю, где оно. Витя серьёзен: «Сейчас я тебе дам адрес, сходи без меня. Там что-то с голландцами назревает, а Юдин помешался на иностранцах, он хочет СП. В общем, займись, это по твоему профилю».

Тобольск теперь желает делать инвестиции только с участием иностранных компаний. Будут иностранцы – будут деньги, а нет – извините, ребята, лимит доверия кончился. Нутром чую, хотят Тобольские бонзы деньги подальше за бугор спрятать, чтобы потом было куда приехать и на что жить. Поездили по Европе, поняли, что с деньгами там – просто райские кущи. А наше дело – представлять Тобольский химкомбинат на международной арене. В музее Ленина? Отлично, почему бы и нет. С бывшими партийными боссами? Так они все оттуда, другой номенклатуры в стране нет: либо партийные, либо комсомольцы.

Поднимаюсь на второй этаж, несколько поворотов, анфилада дверей – и я в солидном кабинете с гнутой мебелью, зелёными штофными обоями, гравюрами под стеклом на стенах. Из соседней комнаты с листком в руках выскакивает высокий, среднего возраста мужчина. По всему видно – иностранец. Видимо, тот самый голландец: черты лица неправильные, сам худощавый, подвижный. Увидев меня, улыбается и говорит со деланым смущением:

– Some problems with paper. Very dusty. The printer is not working1414
  Проблемы с бумагой. Очень пыльная. Принтер не работает (англ.)


[Закрыть].

– You need to use another paper. The company «Xerox», for example, – советую я и трогаю лист бумаги. – Show me the packaging… Oh, I see, Svetogorsky paper mill. Always problems.1515
  Нужно пользоваться другой бумагой. Фирмы «Ксерокс», например. Покажите упаковку. А, вижу, Светогорский комбинат. Вечно проблемы. (англ.)


[Закрыть]

– And what to do? My car doesn’t want to eat Russian diesel fuel, the printer does not want to eat Russian paper1616
  А что делать? Моя машина не работает на русском дизельном топливе, принтер не хочет есть русскую бумагу. (англ.)


[Закрыть], – говорит улыбаясь и не скрывая иронии.

– And what about the stomach? Can he consume Russian food?1717
  А что с желудком? Он может потреблять русскую еду? (англ.)


[Закрыть]? – с серьёзным видом спрашиваю я.

– O’key, no problems with food or drink1818
  Отлично! С едой и питьём никаких проблем (англ.)


[Закрыть]. – И вдруг чисто произносит: – Хорошая водка.

Я смеюсь, и в этот момент в кабинет входит явно наш товарищ. Вид у него несколько сердитый, он с упрёком обращается к голландцу:

– Тон, ты испортишь принтер окончательно, я ведь говорил вам, везите свою бумагу.

Затем, повернувшись ко мне и сделав доброжелательное лицо, протягивает руку:

– Моя фамилия Калинин, Владимир Иванович. Я директор издательства «Петрополь». А вас прислал Резник?

Вечная путаница – Резников и Резник. Один – композитор, другой – поэт. Чтобы уйти от лишних объяснений, говорю по сути:

– Я представляю Тобольский химкомбинат, у меня есть полномочия участвовать в переговорах по созданию совместного предприятия.

– Так уж и совместного? А почему бы не вложить деньги в отечественное издательство? – Калинин добродушен, но голос с холодком.

– Вы, я вижу, тоже не против иностранного участия? – парирую я.

– Это просто мой секретарь, он у меня зарплату получает, мелкие поручения выполняет, – поясняет Калинин, но голландец сразу всё расставляет на свои места: «Да, секретарь! Генеральный секретарь».

Мы с Владимиром Ивановичем смеёмся, оценивая шутку, но я понимаю, что секретарь очень не простой, да и шутит он явно не впервые.

– Его зовут Тон Гуссенс, у себя в Голландии он был посредственным оперным певцом, – сообщает мне Калинин.

– Опера, петь опера, – подтверждает Тон, на счастье, не понявший эпитет «посредственный».

Но мне неловко, не люблю, когда нарочито пользуются слабостями людей, а незнание языка в чужой стране – не самая сильная позиция. Но Тон, похоже, не унывает и продолжает уже по-английски:

– I’ve never been a singer, a real opera singer. I am a dilettante, but very talented1919
  Я никогда не был певцом, настоящим оперным певцом. Я дилетант, но очень талантливый! (англ.)


[Закрыть].

Его, похоже, забавляет игра слов, но Калинину разговоры на английском совсем не по душе:

– Тон, мы договаривались говорить по-русски, ты же хотел учить русский, не так ли?

– Учить русский, – как попугай повторяет Тон и улыбается мне, состроив смешную гримасу.

Всё, мы – друзья, понимаю я. А вот с Калининым будут проблемы, по всему видно.

Он приглашает меня в свой кабинет, достойный графа Орлова, фаворита Екатерины II, для которого и строился этот дворец. В крайнем случае – великого князя Константина Романова – поэта Серебряного века, одного из последних Романовых, живших в этих покоях. Возможно, это был его кабинет, где он писал свои стихи и, немного стесняясь то ли своего княжеского титула, то ли поэтического таланта, подписывал их только инициалами: К. Р.

– Сейчас подойдут остальные, и мы начнём. Тон, ты подготовил документы?

Чувствуется, что Калинину не хочется оставлять меня наедине с голландцем. Голоса и шаги за дверью, и вот уже кабинет то ли великого князя К. Р., то ли бывшего партийного босса, а ныне директора издательства Владимира Калинина заполняется посетителями. Нас знакомят, но всех сразу мне не запомнить, да на меня почти не обращают внимания. Чувствуется, что люди встречаются не в первый раз и сегодня пришли принимать решение.

Тему прошлых переговоров я примерно знаю, Витя мне её описал. Свою задачу я тоже знаю, и у меня в сумочке есть необходимый документ. Здесь, на базе издательства «Петрополь», создаётся совместное российско-голландское предприятие, Тобольский химкомбинат должен стать его участником. Сейчас необходимо выяснить, что каждая сторона намерена вложить в уставной капитал. Пока это тайна.

Калинин заметно нервничает, он явно кого-то ждёт. Наконец, появляется новый персонаж, и я понимаю, что это – главное действующее лицо будущего спектакля.

– А вот и господин Джос Хопперс, – представляет вновь прибывшего Калинин. – Теперь можем начинать.

Рядом со мной сидят руководители Парголовской типографии. У них явно есть свой интерес в этом деле. Типографию я знаю, печатает в основном чёрно-белую продукцию, на языке полиграфистов – «чернушку». Чем они могут быть полезны, ума не приложу, если только из типографии всё выбросить и новое оборудование поставить. Но это невыгодно, они находятся далеко от центра, да и государственный статус отпугнёт любые западные инвестиции. Голландцы не будут вкладываться в госсектор. Ну, с Калининым всё понятно, его вложения – его связи, не зря в Мраморном дворце сидит. Интересно, как он их оценит…

Как бы отвечая на мой вопрос, Владимир Иванович предлагает:

– Давайте посмотрим те материалы, о которых я уже говорил. Сегодня мне их наконец принесли, хотелось бы вместе продумать наилучшее их использование.

Мы направляемся в соседний кабинет, в котором нас уже поджидают двое молодых людей у светового стола. Молча и неторопливо они начинают доставать из конвертов узкие полоски слайдов и выкладывать на стекло. Калинин предлагает воспользоваться очень сильной лупой, и мы по очереди через неё рассматриваем слайды. Это виды Ленинграда, снятые с большой высоты. Вертолётная съёмка, но какая чёткость! Похоже, космические технологии задействованы.

– При увеличении в тридцать раз качество не страдает. Выдержит размер плаката, – заверяет Калинин. – Всего пятьсот слайдов, они являются собственностью издательства «Петрополь».

Что ж, убедительный вклад. Но не может же бизнес строиться на вертолётной съёмке города. Ну, альбом издать, ну, календари. Плакатов наделать. А дальше? Послушаем, что голландцы предлагают. Тон – явно засланный казачок, ставленник Хопперса, который не торопится своё мнение высказывать, разглядывает слайды, о чём-то на немецком беседует с редакторшей, пожилой представительной дамой. Тон говорит за всех: то по-английски, то по-голландски, то пару слов на русском произнесёт. Спрашиваю у парголовских ребят, кто такой Хопперс.

– Он владелец типографии в Голландии. Калинин в прошлый раз говорил, что Хопперс оплатит подготовку издания, потом у себя его отпечатает, здесь продавать будет, – это всё, что они знают.

– А в оборудование кто будет вкладываться? – интересуюсь я. – Вам же нужно обновить парк печатной техники, ведь ваш интерес в этом?

Руководители типографии переглядываются, директор, его фамилия Лобов, отвечает:

– Ну, типография ведь не наша, да мы так далеко не загадываем. А вот в Голландию съездить, посмотреть на современное производство – это мы бы хотели.

Его зам и по совместительству главный инженер Стариченков с серьёзным лицом заявляет:

– А я надежду не теряю. Может, хоть копировальную раму заменят, наша-то совсем развалилась.

Прямо как в «Золотой рыбке». Уровень претензий понятен. Только не пойму, кто здесь главный держатель акций? С кем договариваться-то? Мы с Юдиным не шутить тут собрались.

С Владимиром Васильевичем Юдиным, директором химкомбината, я встречалась несколько раз, когда приезжала в Тобольск. В первую встречу просто познакомились, он пошутил, что наконец-то барышню привезли, а то мужики уже надоели. Но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки. На самом деле Юдину надоело возиться с «Рекордом». Ни одного проекта не удалось вместе сделать, а после вмешательства Рогова инвестиции совсем сошли на нет. Вот замы Юдина: Филатов и Коханов, – те с Роговым охотно работают и, когда в Питер приезжают, всегда у него в конторе встречаются.

Сам Рогов теперь в «Рекорде» почти не появляется, открыл свою фирму, то ли «Инком», то ли «Инкол», на проспекте Майорова находится. Все наши там побывали, про столовую много рассказывали, как там вкусно кормят. Я пока не была и не стремлюсь, Рогов до сих пор не отдаёт издательскую линейку, я это воспринимаю как недружественный шаг по отношению ко мне лично. Ему это абсолютно пофиг. По-моему, он людей вообще слабо различает, у него другая миссия.

В другой раз мы с Юдиным проговорили чуть не два часа. Чувствовалось, что полиграфическая тема его очень интересует, он подробно расспрашивал, как с этим направлением в Питере дело обстоит. А так и обстоит, что ничего серьёзного нет. Пара-тройка полиграфических гигантов, выполняющих госзаказ. Теперь, когда такая неразбериха, они в конвульсиях, большую махину попробуй перестрой. А небольших и качественных типографий нет вовсе. Особенно плохи дела с подготовкой изданий – сплошь дедовские методы ещё времён первопечатника Ивана Фёдорова.

Мне как раз тогда смешную байку о нём рассказали. Поехала группа товарищей из типографии имени Ивана Фёдорова в командировку в Свердловск. Приезжают в гостиницу, поселили их, троих мужиков, в четырёхместный номер. Они всё ждали, что к ним кого-то подселят, но так всю неделю и прожили без соседа. Когда уезжали, комендант посетовал: «Так ваш товарищ и не приехал». «Какой товарищ?» – удивились они. «Так Иван Фёдоров, он в вашем командировочном удостоверении первым номером отмечен». Они стали внимательно читать, а там написано: «Данным командировочным удостоверением подтверждаю, что направляем к вам сотрудников типографии Ивана Фёдорова,…» – ну, дальше имена всех троих.

Я эту историю Юдину рассказала, посмеялись, а потом он и спрашивает:

– Скажи, а ты в этом разбираешься? Смогла бы современную типографию организовать? Не хочу я в «Рекорд» больше ничего ставить – у них там, как в чёрную дыру, всё засасывает. Самое лучшее – это создать СП, на западе технологии поставлены, я дам денег на оборудование, ты всё организуешь. Филатов о тебе хорошо отзывается. Ты ведь против Валеры Филатова ничего не имеешь? Вот и будешь работать с ним.

Что ему было отвечать? Что мне не нравятся завязки Филатова с Роговым? Что он сам не очень-то нравится: улыбочка ехидная, худой, рыжий, конопатый, в разговорах всё вокруг да около. То ли дело – Серёжа Коханов: взгляд открытый, зубы белые, улыбка располагающая, говорит всегда по делу. Но спорить не стала: кого из своих замов мне Владимир Васильевич даст, с тем и буду создавать СП. Ведь по-настоящему работать буду только с ним, с Юдиным.

С тех пор Филатов в каждый свой приезд стал мне звонить, спрашивать, как дела продвигаются, нашла ли партнёров. Пару раз пришлось с ним к Рогову съездить, вроде как за компанию.

Тут же Витя стал этим делом интересоваться, а дней десять назад про «Петрополь» рассказал. Я Филатову позвонила, сказала, что пойду на переговоры, мне какой-нибудь мандат нужен для солидности. Накануне встречи получила из Тобольска заверенную телеграмму: «Гарантирую пятьсот тысяч инвалютных рублей в совместное предприятие тчк Доверяю Важовой М. А. ведение переговоров тчк Директор ТНХК Юдин».

Вот эта телеграмма и лежит у меня сейчас в сумочке, только не вижу повода её здесь показывать.

Насмотревшись на слайды, «калининцы» дружно решают, что первым изданием будет календарь «Ленинград с птичьего полёта». Правда, голландцы настаивают на другом – «Петербург с птичьего полёта», но Калинин считает, что пока нет к тому оснований. Тон шутит:

– When we publish this calendar, the name will change2020
  Когда мы выпусти этот календарь, название изменится (англ.)


[Закрыть].

– It depence from mister Kalinin2121
  Это зависит от господина Калинина (англ.)


[Закрыть], – двусмысленно говорит Джос. То ли он имеет в виду срок подготовки календаря к печати, то ли партийные связи Калинина, которые не допустят переименования города. Останавливаются на названии «Город с птичьего полёта».

Садимся за стол переговоров, и Тон перед каждым кладёт документ. Это договор о намерениях создать совместное предприятие. Я читаю его, но ни «Рекорда», ни химкомбината в участниках не вижу. Однако передо мной тоже лежит экземпляр, и Калинин предлагает мне его завизировать. Но там даже нет моей фамилии.

Тут что-то не то. Резников не говорил мне о подписании готовых документов. Я, как представитель инвестора будущего СП, должна знать, что вкладывают остальные участники, потом обсуждение долей, потом – подписание документов. В один день это не делается.

А тут явно всё подготовлено, и моё присутствие – простая формальность. А вот моя подпись на серьёзном договоре делает его липовым. Да и партнёры в большей части липовые. Только у меня в сумочке лежит совсем не липовый документ.

С другой стороны – договор о намерениях никого ни к чему не обязывает. Надо поскорее с ним покончить, чтобы осталось время поговорить по делу. Я ставлю свою подпись на всех экземплярах этого сомнительного документа. Вижу, что пожилая тётенька-редактор тоже подписывает, значит, и её долевым участием приманили, сейчас заставят бесплатно трудиться во имя светлого будущего. Типичный ход всех коммуняг.

Тон открывает бутылку шампанского, разливает в бокалы. Съёмка на память о торжественном событии – протокол не нарушается, всё как взаправду. Интересно, чья инициатива этого спектакля: голландцев или Калинина?

Ну, ребята, концовку-то я вам смажу. Пока Калинин возится со слайдами, подхожу к голландцам и объясняю им, что представляю интересы химкомбината из Сибири, хочу сделать предложение. Хопперс заинтересован, а Тон с улыбкой говорит:

– I was sure something has to happen! Are you an artist? No, you are a businesswoman!2222
  Я был уверен – что-то должно произойти! Вы художник? Нет, вы бизнесвумен!


[Закрыть]

Мы возвращаемся в кабинет, Гуссенс что-то говорит Калинину, тот хмурится, поглядывая на меня, пытается спорить. Но голландцы, дипломатично улыбаясь, видимо, настаивают на своём. Калинин, кинув на меня убийственный взгляд, объявляет всем присутствующим:

– У нас есть ещё одно сообщение, поэтому попрошу всех занять свои места.

Редакторша смотрит на меня как на врага народа, чувствуется, что с Калининым она давно в одной упряжке. А может, это вообще его жена? Неважно. Я должна выполнить свою миссию. Для создания СП мне ни «Петрополь», ни слайды видов города не нужны. Пока есть только договор о намерениях, а намерения могут измениться.

Народ рассаживается по своим местам, поглядывая на меня с интересом. Я решила говорить по-английски, переводя для наших. Дело для меня новое, как бы не запутаться. Но тут же поняла, что дословно переводить совсем не нужно: наших интересует одно, голландцев – другое.

Те и другие слушали с явным интересом: и про Тобольский химкомбинат, и про «Рекорд» с его планом создания «Звёздного инкубатора», про наши культурные программы, про заграничные гастроли. Голландцы кивали, улыбались, но явной заинтересованности не выказывали, а ведь должны бы…

Господи, я же забыла про самое главное! Чуть всё не испортила, клуша беспамятная!

Порывшись в сумочке, я достала драгоценную телеграмму и, сделав эффектную паузу, произнесла:

– В подтверждение серьёзности своих намерений директор Тобольского химкомбината господин Юдин прислал заверенную телеграмму. Разрешите прочесть?

Ох, как бы мне сейчас некоторые не разрешили!

Я читаю телеграмму, потом передаю её голландцам, пусть уж редакторша переведёт, так надёжнее будет, не осмелится она переврать текст государственного документа. Тут все принимаются говорить разом. Джос и Тон горячо обсуждают что-то на голландском. Парголовцы пытают меня про инвалютные рубли и сколько это долларов получается. Тон явно эту систему знает, вижу, калькулятор достал.

Калинин наконец решает взять ситуацию в свои руки. Постучав по графину и прокашлявшись, он встаёт и, окинув собравшихся доброй, отеческой улыбкой, произносит:

– Всё это, конечно, очень увлекательно, но к нашему делу не имеет прямого отношения. Наш с вами проект не нуждается в инвестициях: самое дорогое, что у нас есть, – это культурное и историческое достояние, за которое никому платить больше не надо. Господин Хопперс счёл выгодным этот проект и готов в него вложиться трудом своей типографии. Так что я предлагаю собравшимся не спеша подумать, в какое дело можно было бы вложить обещанные средства… в будущем. А на сегодня у нас всё. Спасибо за участие.

Манёвр понятен: нежданные инвестиции могут полностью разрушить баланс сил в почти сложившемся деле. В таких случаях самое верное – переждать. И Калинин чуть ли не под ручку уводит голландцев в соседний кабинет.

Мы с парголовцами выходим вместе, Лобов куда-то торопится, а Стариченков вызывается проводить меня домой. По дороге мы с ним обсуждаем, что можно было бы купить для типографии на эти деньги. Он в курсе примерных цен на печатную технику, хорошо разбирается в технологическом процессе. Видим, что ни одной законченной линии получить нельзя.

– Это если новое брать, а если подержанное, б/у? Тут может интересная картина нарисоваться. Да и у нас кое-какие связи есть, мы же тоже понимаем, что с Калининым каши не сваришь, прорабатывали шведов, есть интересные предложения. – Главный инженер полон оптимизма.

Доходим до моего дома, и я прошу Стариченкова связать меня с голландцами. И делать это нужно быстро, пока Калинин СП не зарегистрировал.

– Не знаю, как помочь, языками-то не владею.

– А вы мне телефон Гуссенса достаньте, ведь он – секретарь.

– Телефон попробую достать, мне с вами очень интересно было бы и дальше поработать вместе.

На следующий день, поздно вечером, Стариченков звонит мне домой Он добыл телефон – «не спрашивайте, Марина, как» – готов помогать, чем может. Лобов отказался, будет с Калининым дальше продолжать, вдруг действительно его возьмут в большую игру. Какую, непонятно, в этом проекте не нужна ни Парголовская типография, ни организаторские способности самого Лобова. Просто советская номенклатура по привычке держится друг за дружку. А времена-то уже другие!

Звоню по секретному телефону. Только с третьего раза трубку берёт сам Тон. Чтобы не провалить контакт, быстро говорю ему: «Ton, don’t tell anybody about my phone call, please. I would like to have a meeting with you and mister Hoppers to discuss our future cooperation2323
  Тон, не говорите, пожалуйста, никому о моём звонке. Я буду рада встретиться с вами и господином Хопперсом для обсуждения будущего сотрудничества.


[Закрыть]». Я называю Тону номера моих телефонов и прошу позвонить, когда он обсудит всё с Джосом. Гуссенс ведёт себя как настоящий разведчик: моего имени не называет, вообще говорит самые общие слова – хорошо, я очень рад, обязательно, увидимся позже.

Два дня никаких звонков, сижу как на углях – вдруг Филатов или Юдин заинтересуются, как идут дела по созданию СП. Такими телеграммами не бросаются. Вите говорю правду, как есть: Калинин нашего участия не желает, у них всё в порядке, без денег неплохо живут. Про свою липовую подпись на документах и разговор с Тоном и Стариченковым молчу, Сайгон ещё на памяти.

А сама думаю: вот, предположим, согласятся голландцы делать СП – с кем им дело иметь, кто будет с нашей стороны учредителем? Химкомбинат не может, это факт. «Рекорд» тоже государственный, да и нет у него тобольских денег. Вот была бы здесь в Ленинграде какая-нибудь фирма с участием комбината… небольшая, современная, в которую они могли бы вкладываться, не боясь, что пятьсот тысяч инвалютных рублей пропадут. Между этим комбинатовским детищем и голландцами (да хоть турками!) можно было бы создать СП, получив от партнёров дополнительные инвестиции. Тогда на настоящую типографию бы хватило.

То боялась звонка из Тобольска, а теперь сама выхожу на Филатова, докладываю, что встреча прошла очень удачно, но голландцы не понимают схемы дальнейших отношений, с кем СП будут создавать. Валерий на секунду задумывается, потом спокойно и уверенно отвечает:

– Нужно зарегистрировать наше малое государственное предприятие, мы таких уже шестнадцать штук по всему Союзу открыли. Схема отработана. Иностранцы этим структурам доверяют больше всего. Завтра Васильевичу скажу, пусть решение принимает. А ты ТЭО подготовишь?

– Конечно, подготовлю, – говорю я.

Правда, пока не знаю, что это такое, но как узнаю, так и подготовлю.

Когда позвонил Тон, я была уже совершенно спокойна, и меня больше не волновало, создадут они с Калининым СП или нет. Я теперь понимала главное: если ищешь западного партнёра для СП, нужно здесь, в Питере, иметь частную фирму. А если твоя фирма к тому же не нуждается в западных инвестициях, то партнёрство выходит совсем на другой уровень. Мне, как художнику и как женщине, уровень отношений, качество всего, что меня вдохновляет, – важнее денег и тем более сиюминутной выгоды.