Текст книги "Середина Земли. Иркутские были"

Глава 3

Звёздная полночь хмельной пятницы спустилась над Сосновкой. Пашка, стонавший в объятиях влюблённой в него ещё со школы дамы, думать о чём-либо вовсе не мог, а между тем события вокруг его персоны начали развиваться очень стремительно. Приехавший за телом дагестанца, измолотого казачками рослого красавца, экипаж стражей порядка споро взял показания с многочисленных свидетелей и, получив от пресс-секретаря мэра имя-фамилию героя дела, обрадовано потёр руки – раскрытое по горячим следам дельце искренне радовало грядущей премией за успехи по службе. К счастью, кроме них это понял ещё кое-кто из присутствующих на корпоративе, и, незаметно приблизившись к обескураженной допросом, продолжавшей растерянно хлопать глазами жемчужной пери, пресс-секретарю, тихо обронил:

– Дура, что тебе Краснов сделал, хочешь, чтоб его с должности попросили теперь? Из-за тебя вся заваруха началась, а парню теперь судимость иметь, промолчать не могла, что ли?

Вечная девушка пришла в искренний ужас, и, схватив дрожащими пальцами мобильник, взялась названивать лично мэру Старосибирска, тарахтя, как перепуганная курица и умоляя как-то повлиять на упущённую ею из рук ситуацию.

…Уже хорошо принявший престарелый джентльмен с манерами лихого прораба не сразу понял суть происшедшего, то и дело переспрашивая, что таки натворил ужасного зам главного архитектора города и почему его срочно нужно спасать из лап озверевших ментов. Поняв, наконец, что случилось, на шестой минуте соплей и завываний, мэр пообещал подключиться к вопросу и с интонацией жирного кота, которого оторвали от миски со сметаной, неторопливо выматерился и отключил связь. Ему это было нужно, чтоб позвонить начальнику ГУВД города, кратко изложив суть вопроса и необходимость как угодно, но вытащить из-за решётки героя, заступившегося за его придурошную девочку, но собеседница, услышав, что связь резко оборвалась, испугалась ещё больше и начала тихо завывать над тарелкой, рисуя себе перспективы одна страшнее другой.

…Начальник ГУВД, с грустью выбравшись из-под одеяла и про себя злорадствуя над недовольной женой-красоткой, воспринял рассказ близко к сердцу и, пообещав лично пожать руку герою, вышедшему на ножик с одним кастетом, взялся обзванивать начальников смены всевозможных мест, куда дежурный экипаж мог доставить опасного драчуна. Поскольку те отвечали заторможенно – как-никак, пятница же – добиться от них чего-то вразумительного было совершенно невозможно. Потеряв уже от их манер терпение – часть респондентов вообще не поняла, с кем именно изволит говорить – бравый плейбой, недавно разменявший четвёртый десяток на пятый, решил из вредности уже плюнуть на хмурые взгляды жены в пеньюаре и продолжил совещание с мэром. В итоге оба решили проехаться на служебном транспорте по местам не столь отдалённым, найти лихого парня и отпраздновать это дело в каком-нибудь ночном приличном кабаке.

– Ты пойми, Александр Алексеевич, мне этот паренёк очень нужен, – вальяжно вещал в салоне служебного авто с мигалкой мэр, – он уже сейчас всю работу главного архитектора делает, а ту пьянь пора на пенсию уже вот-вот.

– Да ладно, не переживай, Борис Александрович, вытащим ребёнка – ну а если его кто и посмел хорошо тронуть, с того сам погоны сорву, – усмехался с шармом ослепительного офицера его собеседник и частый собутыльник. – Дурочка Ирочка, конечно, но что поделать, бабы всегда сначала ляпнут, а потом думают.

У мэра насчёт ретивости собеседника были свои соображения – раз так резко подскочил уже ночью, значит, правду болтали, что в Ирочку парень всерьёз влюблён, оттого и готов помогать тому, кто за неё заступился… А впрочем, всё даже вполне себе логично и понятно – пресс-секретарь на деле одна целой службы лоботрясов стоит, всё умеет, всё помнит, авралов не боится, лишнего не говорит и ляпов не допускает. Мила, очаровательна, исполнительна и красива, наконец – кабы дочка старше не была, сам бы заинтересовался, если б лень позволила. А у Саши дома – курица с запросами и ничего человеческого, понятно же, что не жену выбирал, а тестя. Так тесть уже того, давно на пенсии, можно и подвинуть, если сильно захотеть. Ну не спрашивать же парня в лоб, дескать, правда ли, что ты ночами табельный свой у Иры в пылесосе прячешь, хе-хе…

В авто сопровождения этих важных персон вместо воодушевления царила досада и запредельная грусть – таскаться по несимпатичным заведениям ясной летней ночью никому не было интересно, особенно если после каждого посещения обе важные шишки становились всё мрачнее и злее, а для окружения это ничего хорошего означать не могло. Лишняя нервотрёпка никого не может обрадовать, а уж томительное ожидание её с туманными перспективами – подавно. Наконец, ко второму часу ночи остался единственный пункт, который имело смысл посетить в поисках задержанного за драку вечером – это мрачный спецприёмник-распределитель на улице имени некоторого декабриста-киллера, мечтавшего стать цареубийцей. Мэрский джип бодро подрулил к воротам заведения, распугивая ночных завсегдатаев старинного предместья – серьёзных жителей окрестных подворотен и разную другую, четвероногую живность.

Заспанный (естественно!) дежурный – светловолосый мордоворот – увидев, какие гости пожаловали во вверенное его попечительству заведение, вскочил, вытянулся во фрунт, и тут же грохнул сочным басом на весь коридор: «ЗДРАЖЛАТАРИЩЩПОЛКОВНИК!!!» Эхо приветствия, отразившись от сводов старинного здания, перебудило всех его обитателей и угасло где-то в конце коридора, возле вонючего сортира, куда трижды в день выводящие сопровождают постояльцев этого казённого отеля.

Приветствие старшины разбудило дежурившего по спецприёмнику капитана Силина – а голосистый дежурный уже громыхал сапогами в сторону капитанского кабинета, сопровождая свалившихся, как снег на голову в эту душную июльскую ночь, ВИПов. В следующий момент мэр города и начальник ГУВД переступили порог кабинета, где дежурил очень нетипичный для своей структуры кадр. Крепыш неопределённого возраста, от третьего до пятого десятка предположительно, с фигурой, напоминающей вместо обычного колобка, что при появлении начальства чуть сжимается, уменьшаясь в высоту, ровную скалу галльского типа телосложения – ту, что стоит вертикально столь крепко, что может остаться в этом положении, даже расставшись с жизнью. Светлые волосы сей ментовско-нордической бестии с понтовой причёской явно намекали, что их следует считать патлами. Да и глаза у индивидуума были не то серые с голубой поволокой, не то голубые с серой – там блудил себе туман не то седых древностей людской цивилизации, не то морок неких сюжетов из книжек в стиле фентези. Капитан, вопреки традиции встречать календарную субботу на работе, не был даже навеселе, а вместо орущего на все стены разом телевизора, что угрюмо молчал, не будучи включённым, в углу, у него на важном месте, где в спокойном состоянии покоится правый локоть, лежал читанный до половины томик с приключениями какого-то британского морехода. Рядом с книжкой возлежал также кожаный кисет и лакированная деревянная трубка. Хозяин этого набора был молчалив и полон какого-то непоколебимого достоинства – вместо того, чтоб со всех ног вскочить и с резвым подобострастием кинуться навстречу нежданным гостям, он лишь неторопливо поднялся и поприветствовал их почтительным полукивком-полупоклоном. Раздражения у гостей это вовсе не вызвало: им хотелось поскорее покончить со всем этим.

Выслушав прибывшее начальство, капитан Силин кивнул мордастому старшине: пошли, мол! – и процессия двинулась по сводчатому, пахнущему канализацией коридору с бело-зелёными стенами, по обе стороны которых располагались низкие дверцы, запертые на висячие замки. Немилосердно гремя ключами, мордастый старшина отпирал, одну за другой, эти дверцы – и в лица поздних гостей бил аромат, от описания которого мы воздержимся; лужёной глоткой своей старшина ревел: «ПОДЪЁМ!!!» – и перепуганные нарушители общественного порядка вскакивали с бетонного пола, на котором спали, подстелив под себя какое-то тряпьё, выстраивались в неровные шеренги, пряча руки за спины. Дежурный старшина отпирал-запирал очередную камеру, гремя огромной связкой ключей, словно механический робот; сопровождавший делегацию капитан Силин флегматично наблюдал за всеми этими телодвижениями – поздние же гости спецприёмника чувствовали себя, явно, не в своей тарелке, и даже нервно почёсывались… И всякий раз, заглядывая в очередной бокс, в котором полусидели-полулежали человеческие отбросы, и не находя среди них искомого фигуранта, оба чувствовали, как вскипает раздражение – друг на друга, на самих себя, на обитателей этих комор, на этого патлатого капитана и мордастого старшину… Они жаждали завершить свою миссию как можно быстрее, и мрачнели после выхода из каждой камеры. Эту закономерность капитан Силин уже давно заметил самостоятельно, и негромко обратился к каменнолицему старшине, сопровождавшему шишек, задумчиво почёсывая густую бороду:

– А что они так нервничают, ищут разве кого?

– Да с ног сбились, шукают какого-то Краснова Павла Николаевича, товарищ капитан, – с усталым вздохом процедил тот в ответ.

С вопросившего сразу слетел весь налёт величавой невозмутимости, и тот уронил совершенно ошарашенно:

– Что? Пашку Краснова ищут? – он прогудел эти слова столь гулко, что замученные мэр и начальник ГУВД обернулись на них одновременно, с выражением долгожданной надежды на смурных лицах. – А за что?

– Да чурку он какого-то ногами прибил, – равнодушным тоном ответил тем временем усталый чиновник в форме. – Загремел за эту драку по хулиганке, не можем найти, куда попал.

– Вон оно что… – с прежним солидным апломбом прогудел капитан Силин, задумчиво пожёвывая кусок какой-то конфеты и не обращая никакого внимания на то, что начальники дружно подошли почти вплотную, с выражением едва ли не мольбы о новостях на уставших от напряжения личинах. – Это вполне логично, если Пашке чурка попался, то там явно труп. Он же их ненавидит, в рабстве ведь у них сидел больше месяца. Я это дело хорошо помню…

– Что за дело? – резко и отрывисто поинтересовался начальник ГУВД, сам мгновенно становясь арийской бестией из фильмов про разведчиков. – Почему я о таком скандале впервые слышу?

– Так до суда ж не довели, – холодно пожал плечами капитан, – я шибко был недоволен тогда, что дело закрыли. Мамаша его, дура, заявление забрала – парню всего-то пятнадцать было, а мамка курица была, продала его за медальку в школе. А у меня всё дело разлезлось, не взял эту мерзкую банду киргизов. Я ж тогда в Кировском райотделе опером работал, Александр Алексеевич… – закончил фразу Силин, обращаясь к начальнику ГУВД города, словно к старому своему приятелю и совершенно игнорируя милицейскую табель о рангах.

– Ах, до меня было всё, – спокойно вздохнул вопрошавший, и снова заговорил с прежним начальственным интересом. – Значит, ты Краснова хорошо знаешь, и дело это сможешь найти?

– А чего его искать? – с нордическим добродушием отозвался собеседник. – Дело в архив сдано, там и лежит, наверное… А протокол предварительного допроса у меня где-то должен валяться, в столе или в сейфе… Когда сюда из райотдела переводился, все бумаги забрал – мало ли, что? – да руки так и не дошли разобрать до сих пор…

– Найди. Сейчас найди, – голос начальства прозвучал немного тише, и сопровождавший офицер заметно нахмурился.

– Один момент! В кабинет ко мне пойдёмте, – вежливо произнёс капитан.

Пока шли по коридору, Силин продолжал свой неторопливый рассказ:

– Я же, Александр Алексеевич, парня этого сам после плена два часа в чувство приводил у себя на квартире уже. Иду как-то к центральному рынку, а оттуда бежит кто-то такой дикий и страшный, что я его схватил автоматически, – продолжал он, уже войдя в свой служебный кабинет, больше напоминавший тюремную камеру – узкий, тёмный, вытянутый, словно ответвление коридора. Силин гремел ключами, отпирая стоявший в дальнем углу служебный сейф, и, не торопясь, продолжал:

– Думал, воришка попался и драпает, ан нет – мальчишка хоть худой и чумазый, а явно цивильный был, и ошейник у него вот такой толщины, кованый, – говоривший показал сжатые указательный и средний пальцы, заметив, что его внимательно, почти открыв рот, слушают и мэр города, и старшина, – дрожит, как замёрзший котёнок, а то ж, в рубахе без куртки в ноябре, по снежку… Увидел форму и ну реветь, как прибитый совсем, лапами в меня вцепился. Столько жути потом порассказал – весь райотдел зубами постукивал… Ага, вот и энтот ошейник, так и лежит тут, в целлофане. Доставать?

Вытащив небольшую папку откуда-то со дна сейфа, капитан с невинным любопытством уставился на сильно побледневшие лица гостей и вежливым жестом протянул начальству затребованное собрание документов в нужной упаковке.

– Говоришь, пятнадцать лет мальчишке было? – с протокольным любопытством произнёс Александр Алексеевич, блеснув чем-то очень резким в серых глазах. – И он таки от чурок убежал – они ж на рынке в одиночку не бывают? Ага, – добавил он уже чуть медленнее, забирая папку, – значит, сейчас ему от нашего экипажа дёру дать – раз плюнуть, вот мы его найти и не можем. Значит, сбежал, а они сознаваться не хотят, что упустили, – это он произнёс уже для мэра, а тот с пониманием кивнул головой. – Ладно, с работы он точно никуда не исчезнет, а я пока на выходных дело почитаю, тема интересная.

– Поехали отсюда, я угощаю, – уставшим тоном произнёс градоначальник. – Поздно уже.

***

Перед географией у двери кабинета Пашку поймали две подружки-невелички, записные отличницы, с наилучшей репутацией в классе, и с интонациями перепуганных насмерть наперебой взялись умолять о помощи. Они вчера ходили на Митхуна Чакраборти, вот, сбежать из дома им незаметно на дневной сеанс им удалось, но родители вечером припахали с какими-то делами, и в результате обе не готовы к уроку совершенно. А Истеричный Глобус точно будет их сегодня спрашивать, и уж не откажет себе в удовольствии влепить кол прямо в журнал, чтоб потом заставлять краснеть и выслушивать, что попало в свой адрес, и ещё умолять о дополнительном задании придётся.

– Пашенька, пожалуйста, выйди к доске сам, расскажи что-нибудь, пусть она до нас не доберётся вообще после твоего доклада! Ну ты же столько про Новую Зеландию знаешь и вообще про что угодно, а я сейчас спросонья её на карте не найду даже, – хлопала густыми ресницами одна из правильных девочек.

– Паша, сделай, спаси нас, пожалуйста, – мелко дрожала другая, в истерике кусая косичку. – Ну съешь у неё десять минут, а лучше больше, не то она нас спросит, и хана! Я не успею потом отработать, у меня за четверть оценка будет хуже, меня дома сожрут за это живьём!

– Ха, ну молодцы обе вааще, – озадаченно процедил в ответ сквозь зубы Пашка, ероша пятернёй каштановые патлы. – Вы чё, думаете, я готовился заранее, что ли – доклад свыше пяти минут, я вам пришелец разве, рожать за полминуты такие длинные темы? – он вовсе не хотел лицезреть настоящие слёзы на бледных щеках, просто от задумчивости взялся говорить вслух всё, что думает. – Вот что, – поспешил он взять контроль над ситуацией, увидев влажные ресницы и трясущиеся губы, и даже аккуратно прихватил пострадавших под локотки, – не психуйте, иначе хуже будет, и она обо всём догадается. Сидите с убитым видом, будто захворали, а я попробую сделать что-нибудь, – он заговорщицким тоном командира отдал указание, и скривился на уже громко прозвучавший звонок на урок – сознавать, что даже времени на обдумывание грядущих действий у него нет, было жутко тоскливо.

Девочки, покорно кивнув, разом всхлипнули, и с тяжёлым вздохом порхнули в кабинет. Пашка в растерянности потёр ухо кулаком и приосанился, чтобы зайти следом, вальяжно поигрывая портфелем в руке. Нацепить надменную улыбку было уже не привыкать, главное – гордо ставить ногу на каблучок ботинка, и чтоб спина была ровнее, чем у этого Митхуна в кино… Так, теперь в ровный поворот, хоть мы и не на коньках вовсе, но сейчас наш выход, Павел Николаевич, каблуком громче обычного, вот так, будто на булыжной мостовой в неизвестно каком городе Европы в безвестном году перед коммуной в Париже, ага. Порядок, почти все уже на своих местах в кабинете, разве что пара-тройка зазевавшихся где-то обитателей «камчатки» сейчас ещё не подбежали к двери кабинета, а географичка так и не подняла ещё своё грузное низкорослое тело из-за стола, чтоб закрыть дверь. Таким образом, мы лихо и с грохотом фланируем мимо белобрысой мадам под очками в бледной оправе, такой же бледной, как она сама и её мешковатый бежевый костюм из вечно унылых «Промтоваров». И, главный жест – портфель медленно падает плашмя на стол, шлёпнув так, что о тишине в классе кричать уже неуместно, и теперь в голос, на весь класс:

– Шуба! Народ, а у мя нынче доклад по Новой Зеландии, никого передо мной нет, а? – спиной к училке, будто вопрос только к остальным одноклассникам, лихо плюхаясь на свой стул и резво открывая портфель, чтоб неспешно и чётко выхватить оттуда учебник, тетрадь и пенал… портфель быстро убрать с парты… всё!

Развернуться и сесть, с бесстыжим высокомерием укладывая щёку на ладонь, локтём подпирая стол…

– Пашка, перед тобой идти к доске идиотов нет и не будет, – смачно хихикает Бужгеев, сияя луноликим обличьем породистого степняка. – Это ж с яблони падать в сугроб, как скучно, хе-хе…

Заржали. Вам смешно, придурки, радуетесь, что я нынче на арене опять как проклятый, а я вот даже не знаю ещё, что говорить буду, кошмар! Как там эта книжка называлась, а? «Водители фрегатов»… А вот автора вспомнить не могу, ох. А, Чуковский, уже неплохо. А провинция? Таранаки. Ладно, это уже что-то, главное, побольше воды и эмоций – эта бледная моль, что обожает рассказывать о зверствах фашистов в концлагерях, любит и когда британских колонизаторов ругают. Гы-гы-гы, лакримоза, раскаляли штык докрасна, звёзды вырезали на спине… тьфу, противно вспоминать даже. Про людоедство и шок Кука рассказать, про татуировки, про то, что собак жрали вместо свиней. За три гвоздя варёная человеческая голова, и пастор, заткнись – оно вкусно, а белые люди совсем нет, да-а… Может, Высоцкого ещё помянуть да напеть? – чем ещё пятнадцать минут забивать-то… Он же сам сказал, что пробовали – на результаты в спорте не влияет. А и рискнём, это ж не Каркуша, за дверь не выгонит, всё стерпит и ещё поддакивать начнёт. Как я тогда издевался, про город революции под Хазанова рассказал, всё багровые сидели, она одна не понимала, что я глумлюсь…

– А после меня? – густым голосом сытого кота, демонстративно уперев взгляд в классную доску и зевнув.

Начинаем резинить – вообще-то говорить что-то никакой необходимости нет, в класс уже прорвались последние опоздавшие, с дежурным псевдопочтением извинились и ломанулись на свои места.

– А после тебя, Краснов, нам бы новую тему пройти успеть ещё, – деловито курлыкает географичка, занимая позицию у своего стола чуть ближе к проходу – ритуал приветствия учителя и учеников надолго не затянешь, но и обойтись без этих взаимных вытягиваний в струну нельзя.

…Ну, не идиот ли я – рассчитывать, что кто-то будет помогать, тоже объявив о сообщении хотя бы на пять минут? В любой другой день, конечно, их будет аж четверо, но не тогда, когда мне самому помощь нужна. Что я вам всем тут, Франсуа Виньон, что ли? Эх… ну, всё, выноси меня неведомо кто, помоги хоть кто-то…

– Ладно, Краснов, иди к доске, слушаем тебя, – бесцветным, как собственные огромные глаза и волосы, говорит училка, усаживаясь на своё место не без тайного удовольствия, она явно себя плохо чувствует.

Её часики на пухлой маленькой ручке отлично видно от позиции у карты, главное, не задерживаться взглядом на хищных мордах зрителей – и пока всё получается излагать без особого напряжения… Пять, семь минут – полёт нормальный, ещё есть что говорить, картинными жестами помогая себе. Это хорошо получается, если представить, что на руках белые перчатки, а это вообще не ручка, а рукоять трости из красного дерева… Выкладываемся дальше – ага, нравится не только повелительнице классного журнала, но и девчонки глядят пылающими глазами – ах, ещё бы пару минут, ну ладно, переходим к конфликту вождя Сегюи и его лондонских спонсоров. Чёрт, а что ещё надо вдруг этой корове Околович? И ведь не промолчишь, ой, кажется, это подстава…

– А ты сам как относишься к поведению Сегюи, Краснов? – нацелив водянистые глаза на несчастного шоумена, говорит вечная зубрилка, и уже понятно, с чьих слов она это копирует… – Небось, сам на его месте делал бы то же самое, верно?…

Сказал бы я тебе, что на месте вождя я бы тебя зарезал и зажарил на радость всему племени, чтоб не лезла, куда не надо, но тогда хорошей оценки не видать, такого юмора наша бледная моль не оценит. Неужели это только из-за того, что я сказал, мол, пусть лучше Бога боятся, чем друг дружку жрут?

– Если ты, Настя, уточнишь, какое из его намерений ты имеешь в виду, – нарочито ледяным голосом парирует Пашка, не понимая и удивляясь, кто же вдруг заговорил его устами, – то я смогу ответить на твой вопрос. А если ты хочешь сказать мне гадость, то сядь на своё место, у нас сейчас урок, а не базар.

– Да ты бы сам так и сделал – английскими винтовками захватил страну, а правил сам! – почти рычит, почти запыхавшись… ясно, опять обсасывали мои слова после уроков с класснухой, кто же в этот раз мог их так переврать, надо будет потом обдумать в одиночестве…

Как же быть? Сейчас ещё Панасевич скажет в тон подобную гадость, вон, она уже улыбается паскудно, да они же сговорились вывести меня… А там и остальные подключатся, подзудеть что-нибудь. Помогите, там, откуда-то, что ответить?! Нет, им же нельзя позволять съесть меня! Щёлк пальцами, и…

– Это всё равно бы кто-нибудь так и сделал, Настя, а я-то тут причём? – истинно великосветским тоном произносит кто-то бархатным голосом Пашки, продолжая удивлять его своим присутствием и поддержкой… – Но я благодарен тебе за комплимент – не знал, что ты ценишь мои способности столь высоко. И давно ты ко мне так неравнодушна?

Есть, можно передохнуть – ржут и блеют, как стадо баранов, а Околович вся пунцовая оседает на своё место. Панасевич перед тем, как уткнуться с безразличным видом в тетрадь, стрельнула взглядом на Лебедкину – всё, понял, откуда гниль пошла. Стало быть, Бужгеев мне не врал, что она просила его мои карманы на физкультуре проверить. Ладно, не буду больше есть конфеты от Марины в школе, а тем более – фантики от них надо прятать, балбес, там же иероглифы!

– Настя, такие вопросы обсуждать надо на перемене, – менторским тоном говорит географичка. – Садись, Краснов, пять. Сам виноват, поёшь хорошо, вот девочки с ума и сходят уже, заметно.

Ладно, курицы, я убил больше пятнадцати минут – всё, спрашивать уже никого не будут. Кабы не эта реплика, можно было бы «виктори» показать просительницам, но сейчас уже никак нельзя, нужно для приличия сделать вид, что смущён и польщён. Что-то я легко отделался, финал ли это? Так и есть…

– Краснов у нас вообще высшая знать получается, – ядовито цедит на весь класс Панасевич, явно рассчитывая на паскудные смешки… – Недобитая…

Молчать! Уселся с таким видом, будто так оно и есть, откинувшись на спинку, ноги под столом вытянул, и взгляд в точку чуть выше доски! – интересно, откуда я знаю, что вести себя надо именно так сейчас? Всё, отстрелялся, успокоился, ничего не слышал, не шевелись, тем паче, что хиханек в классе нет. Хххлоппп! – это говорившую стукнули дневником по башке, ага, там же одна из просительниц сидит, за следующей партой. Что-то прошипели на тему о том, что сама не знаешь ничего вообще, так не мешай другим на уроке.

– Под темой урока записываем…, – гулко перекрыл все возможные в дальнейшем шепотки голос училки…

После уроков подошёл Сёма Комлев, тихий и незаметный тихоня с середины третьего ряда – Пашка при случае не смог бы вспомнить, видал ли хоть когда-нибудь его у доски. Его как будто и не было в классе – единственное, что о нём было известно, что он из какой-то странной многодетной семьи, что даже телевизор не смотрела, а потому и обсуждать было с ними нечего. Он всегда смотрел на всё как бы сквозь людей и вещи, но сейчас сёмкин взор не только не был отрешённым, но как-то по-особенному внимателен и серьёзен.

– А ты всерьёз считаешь, что Бога следует бояться? – сказал он очень тихо, но весомо.

Пашка посмотрел на него с лёгким налётом высокомерия, сам удивляясь этому своему поведению.

– А почему это тебя интересует? – и кто же успел научить меня так бесстыже улыбаться, интересно, а главное – когда? – Это ведь не я придумал, сам понимаешь, ха-ха!

Глаза Сёмы потемнели ещё больше, и он продолжил по-прежнему тихо и серьёзно:

– Ты не занят нынче в воскресенье утром, Паша?