Текст книги "#черная_полка"

Мария Долонь
#черная_полка

Всем, кто помогал в создании этой книги, наша бесконечная благодарность:

Александру Трушину, Петру Орлову, Анне Шишкиной, Вере Байдак, Ольге Фатеевой, Кате Чемберджи, Екатерине Таратуте, Анне Зарембовской, Марии Игнатовой и Марии Язычьян.

Особая благодарность нашим учителям – Татьяне Толстой и Елене Пастернак.

Что может быть лучше хорошего детективного романа?

Ничего.

Много лет назад ехала я на ночном поезде из Лондона в Эдинбург. Было холодно, сыро, черно и бесснежно, и была неуютная эта Англия с ее неотапливаемыми квартирами, с умывальниками без смесителя – либо кипяток, либо ледяная вода; с ее левосторонним движением – каждую минуту меня собирался задавить двухэтажный красный автобус; все было как-то невесело и смутно. И вокзал стоял черный и чугунный, и пахло гарью, и публика была какая-то опасная, вечерняя, и я ни слова не могла понять на их так называемом английском языке.

И вот поезд, и вот наконец купе, и тепло, и проводник жестом просит выйти и сильной рукой опускает полки, и они превращаются в широчайшие, уже застеленные постели, белоснежные и мягкие; и он зажигает для тебя ночник и желает спокойной ночи, и поезд идет на север.

С облегчением зарываешься в это тепло и безопасность и вдруг видишь: на подушке, у ночника лежит книжка размером в ладонь – детективный рассказик тебе на ночь. Недлинный, в самый раз для слипающихся глаз – на дюжину страниц, легкое чтение, без кровавых кишок и без натужных американских погонь со стрельбой, а просто: пропало кольцо, кто же украл? – такое вот что-нибудь.

Никогда в жизни, ни до, ни после не была я так благодарна неизвестному английскому человеку, понимающему одинокую и зябкую душу ночного путешественника! Что бы у нас положили на подушку, случись РЖД внезапно проникнуться если не любовью, то хотя бы сочувствием к людям? Конфету? Запаянный в пластик сервелат в нарезке? Пластмассовый цветок – невянущую чиновничью ромашку? Желтый журнал со сплетнями? Стихи?

Боюсь, что стихи.

Английский человек знает: ничто так не утешает в холодную ночь, как уютное чтение детектива! Ведь, помимо всего прочего, этот волшебный жанр посылает нам подспудный сигнал: горя нет, зла нет, все придумано, все только сказка, все кончится хорошо, книжка закроется, и все злодеи останутся там, под обложкой; под кроватью никто не живет; одеяла и подушки ждут ребят!

Принято считать, что детективный жанр – не вполне литература: некие жесткие рамки не пускают автора развернуться во всю ширь. Пусть так. А зачем мне ваша ширь, если подумать? Мне нужна белая постель, ночник, тепло и маленькая литературная игра в пути на холодный север.

Авторы книжки, которую вы держите в руках, пять замечательных девушек, были моими студентками в семинаре «Пишем детектив». Но я ничему их такому особенному не научила – они и сами все прекрасно сумели сделать. Вся моя роль свелась к тому, чтобы предложить своим студентам: «А давайте…» – и они принялись писать, кто в одиночку (но не справились), кто «в складчину»; один очень даже захватывающий роман был написан бригадой из одиннадцати человек!

И вот семинар закончился, но девушки не разбрелись и принялись за новый проект; первую книгу этого проекта я с удивлением и с удовольствием представляю читателю. Самое непостижимое для меня – это как, каким образом они, самые разные люди с разными литературными голосами, слились в единый авторский голос так, что мы не чувствуем зазора?

Как говорит одна из них: «Мы пишем на одной волне, трудно сказать, где чья идея, мы как единый организм. И даже когда одна рука делает одно, а другая не согласна, в конце концов происходит рукопожатие и согласие». Рука – ладонь – долонь.

Этот единый организм – Нелли Абдуллина, Наталия Звёздкина, Татьяна Лебедева, Наталья Порошина, Елена Рыкова. А все вместе – Мария Долонь.

Возьму ее с собой.

Татьяна Толстая

Глава 1

Он был утомлен. Все-таки возраст есть возраст. Сейчас он мечтал, чтобы его поскорее оставили одного. Он потянулся к пепельнице.

Вдруг он почувствовал мягкое прохладное прикосновение к шее и следом сразу же – тонкий глубокий укол под затылком, будто нить невероятно длинного комариного жала вошла в голову.

– Что за… – прохрипел он. Голос неожиданно пропал. На беспомощном лице отразилось почти детское изумление.

Он изо всех сил попытался обернуться, посмотреть в глаза стоявшему позади него человеку, чтобы прочитать в них ответ на очень важный для себя вопрос. Жизненно важный. Но тело парализовало.

А через миг он уже не мог не то что сформулировать вопрос, но и вспомнить его. Все слова слиплись в жаркий комок пульсирующей боли. Ему чудилось, что его голова превратилась в кроваво-огненный шар. Только руки все еще боролись с жестким жгутом на шее, стремясь сорвать его.

Но это была иллюзия, его правая ладонь все так же безмятежно лежала на подлокотнике, а спокойная левая кисть изящно сжимала сигарету. Шея была перехвачена только легким атласным платком, ставшим для старика невероятно тугим и тяжелым.

Наконец, он смирился, поддался боли. Еще один удар, самый мощный. И наступила невесомость.

Он уже не услышал ни щелчка замков на портфеле, ни тихих шагов по коридору, ни скрипа входной двери.

* * *

Лаковые панели в коридорах редакции «QQ» покадрово отражали стремительное движение Инги – острое колено, щиколотка, рука у челки, наклон головы, холодная улыбка, идеальная прямая спина.

Она фурией ворвалась в кабинет главного редактора.

– Ну и как ты объяснишь мне эту хрень? – нависла над столом, сдунула со лба рыжую челку.

– За грубое нарушение трудовой дисциплины и внутреннего распорядка, – автоматом выпалил Бубнов.

– Это что, тост? – Инга посмотрела на Бубнова в упор. – А теперь членораздельно и по пунктам. За что мы со Штейном уволены? Только не бубни! – Она знала, как он ненавидит это слово. Инга села, расправила юбку, закинула ногу на ногу. – Я не тороплюсь.

Бубнов поднял на Ингу желчный взгляд. Казалось, у главного редактора несварение желудка, которое он мучительно пытается скрыть.

– Вы со Штейном, – сказал он почти без выражения, – нанесли непоправимый ущерб медиахолдингу.

– О как! – Инга откинулась на стуле. – И чем же, интересно?

– Твое интервью с певицей Туми, во-первых, – Бубнов стал нервно загибать пальцы, – было взято без согласования с ее директором, в неподобающей обстановке. Во-вторых…

– Чушь собачья! Наш визит в больницу был согласован.

– Во-вторых, – Бубнов повысил голос, – директор Туми подает на нас в суд. За клевету и нанесение ущерба имиджу звезды. За то, что вы со Штейном воспользовались ее беспомощным состоянием.

– И это ложь. На всех фотографиях Туми нормальная, – чем больше закипал Бубнов, тем спокойнее становилась Инга. – Статья подняла рейтинг журнала. Это же хайп высшей пробы, который мы все так любим! Статью цитируют направо и налево. И ты говоришь мне, что мы со Штейном уволены именно за эту работу?

– Это не хайп, а скандал. Медиахолдингу не нужна популярность такого рода. «QQ» – издание элитарное, мы – тренд-сеттеры, рядом с нами – только Esquire и Vogue.

Инга достала из кармана пиджака сигареты. Бубнов выскочил из-за стола, пробежался по кабинету.

Охрану, что ли, хочет вызвать? Ух ты, драка!

Инга с удовольствием затянулась.

– Не кури! – зашипел Бубнов. Ответом ему был дым в лицо. Бубнов закашлялся, замахал руками, вернулся за свой стол. Хотел ногой придвинуть кресло, но не рассчитал движения, и оно отъехало в сторону.

Инга прыснула.

– Даже кресло, даже кресло убежало от тебя.

– Смотри! – рявкнул на нее Бубнов. Он не стал ловить кресло-предателя, склонился над клавиатурой, что-то набрал и развернул компьютер в ее сторону. Инга увидела изможденное полубезумное лицо певицы. – И что, скажешь, не ваших рук дело?

Она в замешательстве смотрела на экран.

– Дай сюда. – Отобрала у Бубнова мышь, стала листать снимки. Туми с безумным взглядом, страшная и пугающая. Туми с подвернутой голой ногой, с оскалом вместо улыбки.

Штейн, его работа. Талантливая, конечно, но точно не для глянца.

– Текст тоже почитай, – язвительно сказал Бубнов.

– Но это же рабочка! В продакшн и бильдам мы эти материалы не отправляли. – Она подняла на него негодующие глаза. – Каким образом это могло появиться в Сети?

– Слили с ваших компьютеров. Служба безопасности проверила. – Бубнов все-таки сел. – Сама знаешь, лоеры из любой прессы в суде мартышку делают. А адвокат у них знаешь кто? Добронравский! Так вот, во-вторых…

– Во-вторых было, Валер! Во-вторых, это подлая подстава!

– Ты меня вообще будешь слушать! – Он сорвался на крик. – Холдинг по досудебному соглашению изымает номер из продажи! Ты вообще рисуешь себе потери?

Повисла пауза.

Инга встала, смяла сигарету о зеркальную поверхность стола. Бубнов болезненно сморщился. Сказала раздельно:

– Фотографии были в карте памяти фотоаппарата. Его Олег из рук не выпускает. А ему я верю, как себе, – он не мог. И мне дико интересно, кто слил мои тексты. Найду суку…

У Бубнова зазвонил мобильный.

– Что значит – на съемку не приехал? Спасибо, старик, буду должен. Своих пошлем. Пишу адрес.

Бубнов прикрыл трубку рукой.

– Офис покинь немедленно.

Он нажал кнопку громкой связи.

– Эвелина, зайди.

В дверях появилась вышколенная Эвелина Джи с неуместной улыбкой во все зубы.

– Инга Александровна, вас проводить?

В редакции так обращались только к начальству и к чужим. Инга холодно оглядела Эвелину с ног до головы – на той были туфли с последнего показа GF, которые Инга, пользуясь своими связями, выкупила для нее за четверть цены. И неважно, что размер не подходил – Эля заверила, что ступни худеют.

– Не жмут? – небрежно спросила Инга, проходя мимо. – Зайди потом ко мне, пластырь дам.

За спиной Эля стучала каблучками, стараясь не отстать.

Картонное пространство офиса вдруг пришло в движение: зажурчали телефоны, взвились принтеры, заскрипели шредеры, шаги стали четче, взмахи рук – шире, голоса – громче. Каждый старался подхватить новый ритм, встроиться, не отстать. Несколько раз в месяц офис надевал шаблон деловой суеты – это значило, что в редакцию приезжал кто-то из учредителей медиахолдинга «Минерва», которому принадлежал журнал «QQ».

Отлично! Вот сейчас я все и узнаю. Арег!

Он шел вдоль стеклянной стены – строгий, недоступный, словно выточенный из гранита. Среднего роста, но казался высоким даже рядом с мощными телохранителями – окружающие невольно сжимались под его взглядом, становились немного лилипутами внешне и внутренне. Инга видела его ледяным и синим, как арктическая бездна. За его плечами была идеальная, без червоточин, бизнес-карьера: золотая медаль, красный диплом МГУ, MBA в Лондоне. Он не давал поводов для сплетен и пересудов и был не только одним из главных акционеров «Минервы», но и гарантией репутации всего холдинга. Непререкаем.

Чертов киборг!

– Арег, здравствуйте, вы должны меня выслушать…

Он невозмутимо продолжил путь, и она, увидев в этом согласие на разговор, тоже сделала несколько быстрых шагов. В этот момент один из охранников выставил вперед руку, словно шлагбаум, и Инга, со всей скорости налетев на нее, не удержалась на высоких каблуках и упала как подкошенная – на холодный серый пол. Несколько секунд она не могла подняться – только беспомощно хватала руками воздух под звук удаляющихся шагов.

* * *

– Бежи, детка, бежи! Надо уже что-то делать! – подгоняла новенькую коренастая азербайджанка, Сафура-Ханум, неизменный ассистент по аудитории ток-шоу «Культурология» на первом канале. А Ленка и так уже прыгала через две ступеньки, сшибая старушек, которые ждали своей очереди, чтобы идти в студию «на передачу». Они собирались на любые ток-шоу в Останкино, взбивая остатки кудрей и выгуливая старинные платья.

– Не берет трубу! До эфира час! Да где же он? – Сафура-Ханум, не отнимая телефона от уха, покатилась по коридору к студии. – А ну, голуби мои, кто на Волохова – за мной!

Публика послушно потянулась за Ханум. На «Культурологию» зрители приглашались исключительно для глубины кадра, другими словами, в качестве мебели. Но это никого не смущало. Небольшая плата свободным временем за возможность побыть очевидцем интересной дискуссии и, конечно, надежда засветиться на экране.

Через пять минут вся эфирная бригада собралась в кабинете исполнительного продюсера.

– Черт, куда ваш ведущий подевался? Мы так запорем первую Орбиту к чертям собачьим. – Евгений Данилович, исполнительный продюсер, бросил телефон, спустил ноги со стола на пол и тщательно протер электронную сигарету. Все следили за его руками. – Морги? Больницы? Ментовки?

– Глухо. – Сергей, старший администратор, помотал головой.

Волохов Александр Витальевич, тонкий и безукоризненный, раздражающе эрудированный, неизменно вежливый и выдержанный, полиглот, мастер интеллектуальных дискуссий, был ведущим «Культурологии» около десяти лет. И не было случая, чтобы за час до эфира он не сидел в грин-рум, как называлась на всемирном телеязыке артистическая комната ожидания, с кофе или с тонкой сигаретой, готовый к диалогу с панелистами, как дрессировщик ко встрече со львами. А вот улыбка у него была совсем не цирковая – без тени превосходства, едва заметная, внутренняя. Александр Витальевич оказался настоящей находкой не только для телевизионщиков, но и для зрителей, уставших от крика и драк в эфире. Почти полвека не выходивший из-за письменного стола, он неожиданно для всех и для себя самого согласился на предложение вести программу на федеральном канале. И вот первый срыв эфира, без звонка, без предупреждения. Телефоны не отвечают.

– Значит, так, – принял решение исполнительный. – Ханум сама знает, что ей делать с публикой. Сергей с новенькой, как тебя, Лена? Вдвоем на машине быстро к Волохову на Вспольный, вот адрес. Миша, вызывай МЧС и ментов, пусть ждут рядом. Но без Сережиного звонка дверь не вскрывать. И «Скорую» туда, платную, – дай бог, все в порядке, тогда с мигалкой назад, в Останкино. Погнали! Нет, стоп! – Он быстро набрал телефон. – МихалИваныч, здорово, дорогой! У нас форс-мажор, перехвати своими гайцами мою машину на Суворовской, протащите по Садовому через пробки на Вспольный. Эфир срывается! Да, Волохов. Спасибо, родной!

Сергей с Леной уже выходили, когда он крикнул им вдогонку:

– Возьмете мою машину, ГИБДД вам в помощь. Да, и вот еще что – с криминалыциками свяжитесь, пусть съемочная группа тоже гонит на Вспольный и сидит там в кустах. Пойдет МЧС, тогда и они с ними, если дверь ломать. Но в эфир без моего указания не давать. Дирекцию программ мне наберите!

«Только вышла на работу – и такое ЧП!» – Лена поднималась на третий этаж старинного дома на ватных ногах. Всю дорогу до квартиры Волохова она не проронила ни слова. Сергей гнал, как псих. У Театра Российской Армии у них перед носом вынырнула машина ГИБДД, врубила сирену с мигалкой и домчала до места, где по разделительной, а где и по встречке. У Юридической академии, остановив все шесть рядов, обе машины крутанулись через две сплошные, свернули на Спиридоновку, а тут и Вспольный.

– Ну где ты там? – Сергей уже взлетел на третий этаж и теперь выглядывал Лену в лестничном проеме.

Он нажал на звонок, и оба замерли, прильнули к двери. Тишина. Нет, шорох какой-то. Сергей еще несколько раз позвонил. Потом вздохнул и даже как-то замедлился. Достал телефон:

– Андреич, не открывают. Подгоняй участкового и своих с болгаркой. Да, вскрывать будем.

– Ой, – по-детски всхлипнула Лена. – Все-таки ломать? А близким разве не надо сообщить?

– Нет у него никого, бывшая не в счет, – буркнул Сергей.

Хлопнула дверь подъезда, и лестница наполнилась людьми. МЧС, полиция, бригада «Скорой». Справа от двери нависла камера, репортер замер в позе сеттера, почуявшего добычу. Лену оттерли к лифту.

– Мы у квартиры известного телеведущего Александра Витальевича Волохова. – Голос репортера звучал почти победно.

– Притухни, шакалье племя! Свои же! – Сергей отжал репортера от двери, камера продолжала снимать.

Замок взломали быстро. Трехметровая белая дверь поддалась, но Сергей удержал спасателей и вошел первым. В ноги ему с воем бросился рыжий кот, проскользнул на лестничную клетку.

В квартире пахло старым деревом и книгами, как в библиотеке. Сквозь полураскрытые плотные шторы почти не пробивался дневной свет, но лампы не горели. Громко тикали часы. Сергей тихонько позвал:

– Александр Витальевич, вы дома?

И пошел по длинному коридору, не ожидая ответа, чувствуя только бьющееся в горле сердце. Боковым зрением отмечал: в квартире чисто, убрано.

– Александр Витальевич…

Кухня пустая, еще одна комната закрыта, Сергей шел прямо, в гостиную.

Там, вполоборота к двери, в старинном дубовом кресле с высокой спинкой, словно на троне, сидел ведущий программы «Культурология», одетый так, будто с минуты на минуту должен был начаться эфир. Сергею на миг показалось, что в такт часам он качает ногой в темно-коричневом кожаном ботинке с перфорацией. Одна рука Волохова опиралась на подлокотник, на нее он склонил голову, другая рука – на бархатном колене, в пальцах он держал сигарету, превратившуюся в тонкий столбик пепла. От легкого порыва сквозняка пепел рассыпался, разлетелся по комнате. Сигарета упала на ковер. Рука соскользнула с подлокотника вниз, и голова, большая седая голова, лишившись опоры, дернулась и повисла.

Глава 2

– Э-э… что тут у нас? – Майор Рыльчин сидел напротив, скреб подбородок и бегал глазами по тексту экспертного осмотра № 16079—17. Дочитал, вернулся назад. – Ни второй подписи, ни печати… Кто прозектор? И вот это вот: «На границе роста волос, тымс-тымс-тымс, в затылочной области слева на границе с задней поверхностью шеи», тымс-тымс-тымс… где же это? А-а. «При дальнейшем исследовании в подкожном пространстве обнаружены следы кровоизлияния, предположительно вызванные уколом, произведенным в левую позвоночную артерию. Предполагается введение препарата». О как! «Для установления препарата, введенного в организм умершего, произведен забор биологического материала». – Он пробежал глазами до конца документа. – Подпись: заведующая танатологическим отделением бюро судмедэкспертизы Холодивкер Е.В. И чего?

Холодивкер Евгения Валерьевна, тяжеловесная брюнетка неопределенного возраста в очках, сгорбившись, сидела за столом и печатала на компьютере отчет о вскрытии.

– И чего? – повторил Рыльчин.

Она отодвинула клавиатуру и оценивающе посмотрела на него.

– Майор, вы не могли бы выразиться яснее?

– Ну это. След от инъекции, откуда он, что значит?

– То и значит!

– Ох-хо-хо… – Майор тяжело вздохнул, отложил в сторону бумагу, потянулся, всем своим видом показывая, что он здесь основательно и надолго. Потом вдруг встал и перед тем, как выйти из кабинета, коротко спросил:

– Точно, что ли, укол? Может, царапина? Или прыщ? А все, что вы там понаписали про мозг, – от старости? Человек-то в годах сильно.

– Совершенно точно. Я не след и не царапинку обнаружила на поверхности, а кровоизлияние в мягких тканях в зоне инъекции, понимаете? – Женя опять опустила голову в журнал.

Он пришел в морг час назад и бесцеремонно начал поторапливать, требовать заключение на смерть Волохова. Труп был сложный, в сопроводиловке из «Скорой» было написано «острая сердечно-сосудистая недостаточность». Давление, стресс, сердце или просто старость? Что же случилось?

Вскрытие проходило обычно – она не делала исключений для звезд. Стерильная одежда, длинный фартук, волосы под косынкой, перчатки и слепящий холодный свет. Тело на металлическом столе, щипцы и скальпели, разложенные в удобном для нее порядке. Лаборант Паша включил компьютер – каждое ее слово записывалось в протокол, как и положено при любом вскрытии.

– Жень, ты сегодня что-то молчишь? Заболела? Заскучала? Повеселить тебя? – Боря, санитар, как заправский мясник, без тени трагизма длинным ножом перерезал реберные хрящи.

– Да, замолчишь тут. Тебе все по барабану – пришел, пошутковал смену и на гульбу. А меня сейчас замотают с этим трупом. Ты ж видишь, кто это? Давай, Пашка, записывай.

«Кожный покров бледный, суховатый, дрябловатый, холодный во всех областях, – диктовала она лаборанту. – Трупные пятна синюшно-фиолетовые, интенсивные, разлитые, расположенные на задней поверхности туловища и конечностей, отсутствуют в лопаточных и ягодичных областях. При надавливании на них пальцем бледнеют и восстанавливают свой цвет через 6–8 минут. Трупное окоченение хорошо выражено во всех исследуемых группах мышц. Волосы на голове седые, редкие, длиной до 2,0 см. Волосистая часть головы и лицо без повреждений. Кости свода черепа, лица, хрящи носа на ощупь целы, веки сомкнуты, глазные яблоки упругие…»

Боря, не останавливаясь, руками, оплетенными наколками с драконами, уже поднимал грудную клетку.

– А нам какое дело до него? По мне, трупы все одинаковые, и моя скромная задача – вам, Евгения Валерьевна, его хорошенечко «подать». Вот, пожалте внутренности осмотреть, товарищ судмедэксперт Холодивкер.

Женя по очереди извлекала органы для описания – тяжелое сердце, ажурные легкие, рыхлую мышцу желудка, темную тусклую печень – они были сильно изношены, видны признаки хронических заболеваний, и причиной смерти могло быть любое. Она уже была готова склониться к версии «общая изношенность организма».

– Старость, вот что его убило, похоже.

– Не старость нас губит, а жадность, дорогая профессорша. Просил у тебя косарь до пятницы – а ты не дала!

– Ты прежний верни сначала, бесстыдник. Голову готовь, я пока перекурю.

Холодивкер вышла, достала сигарету и занялась привычным делом – уговаривать себя, что все смертны, смертны более-менее одинаково, вот вчера человек сидел «в телевизоре» и его обожали миллионы, а сегодня вместо гримеров-режиссеров-операторов и поклонников – только Боря с пилой Джигли, лаборант Пашка и она, Женя Холодивкер.

Но что-то было не так!

Боря уже подключил пилу, надел защитные очки, разрезал мягкие ткани, отогнул, потом быстро распилил череп по линии от уха до уха, снял кость и вынул мозг.

– А теперь – десерт.

– Помолчал бы, а? – Женя рявкнула на Борю, не взглянув.

В норме мозг был светло-серого, с перламутровым оттенком, цвета, но в этот раз Женя увидела плотные кровяные сгустки на нижней поверхности. Пришлось под струей воды осторожно отмывать каждый бугорок, чтобы найти источник такого сильного кровотечения. Казалось, вся кровеносная система мозга в одно мгновение взорвалась, будто ее изрешетили мелкими пулями или прожгли кислотой – множество мелких разрывов сосудов вмиг залили кровью все свободное пространство. Одно уже можно было сказать с уверенностью – смерть Волохова была быстрой.

Она одернула лаборанта.

– Не спи, Пашка, пошла картина маслом: наблюдается обширное субарахноидальное кровоизлияние на нижней поверхности головного мозга. Смерть наступила от попадания крови из субарахноидального пространства в желудочки головного мозга.

Лаборант еле успевал громко стучать по клавиатуре всеми пальцами сразу.

После восьмидесяти лет это было не редкостью – у пожилых людей сосуды истончены, мелкие аневризмы часто не выдерживали и разрывались. «Скорая» в таких случаях доехать не всегда успевала. Но сейчас разрывов было слишком много. Ни одного сосуда в мозге не было возможности освободить, вычленить из кровяной массы, чтобы отослать на анализ. Может, отрезок артерии забрать из шейного отдела?

Женя коротким скальпелем аккуратно освободила шейные позвонки. Кусачками отделила хрящевые отростки и увидела позвоночные артерии – именно они питают мозг кровью. Правая оказалась целой – ровной белой трубкой лежала вдоль позвоночника, а левая была также изранена, изрешечена отверстиями. Странно – откуда такая несимметричная картина? Женя сделала разрез до плечевых суставов, подняла кожу и пошла вдоль артерии выше. Ткани у левой артерии оказались наполнены кровью – внутренняя гематома. При внешнем осмотре ее было совсем не видно. Женя отвернула кожу обратно, взяла лупу и только сейчас ровно над местом гематомы увидела небольшую красную точку. След от укола.

– Не нравится мне этот укол, – пробормотала она едва слышно и добавила полушутя: – Уж не убийство ли?

Глаза лаборанта округлились, руки замерли. Боря снял маску и размашисто зааплодировал.

– Вот ты и нашла геморрой на свою голову! С чем тебя и поздравляю!

– Черт.

Женя перевела дух и скомандовала:

– Отставить шуточки! Препараты на анализ.

– Яволь, майн хенерал, – Боря вытянул руки по швам.

– Кровь, моча – на стандартный газхром, проверим на алкоголь. Дальше, на гистологию: мозг, сердце, почки, печень. На химию: фрагмент печени, желудок с содержимым, почку, кровь, мочу. С газхрома ответ будет дня через три-четыре. Гистология дней через десять, а общая химия только недели через три, а то и четыре.

Женя описывала этот труп с начала рабочего дня, то есть с восьми утра. Обычных повреждений криминального характера, других признаков внешнего воздействия на трупе не было. Зато наблюдались отчетливые признаки внешнего воздействия на саму Женю Холодивкер. С утра начались звонки из управления здравоохранения, затем пришел главврач – раз в год, какая честь, покрутился, спросил что-то неважное и ушел. Днем приехали телевизионщики. Внутрь их, конечно, не пустили, они раскинули лагерь прямо за воротами – ждали сенсации. Да кто им скажет сенсацию? Наивные. Зинаида Петровна, техничка, сначала шумела на них с крыльца, а потом сжалилась: вынесла промерзшей бригаде чай, покрутилась перед камерой.

А затем явился этот майор. Представился следователем ОВД «Пресненское» Рыльчиным. Женя попросила подождать, но он повел себя чрезвычайно брезгливо и как-то по-начальственному, а это было неправильно. В морге ретивых не любили. А этому, похоже, фуражка голову сдавила, кислород не поступает, а из человеческого только отпечатки пальцев остались. Только рапорт, только звание, только хардкор.

Рыльчин стоял в коридоре, дверь за собой не закрыл, и Женя слышала, как он говорит по телефону:

– Да. Да, заключение заберу. Э-э-э, да. Есть. Что делать?

«Ох, майор, лучше бы ты дверь закрыл и сразу домой пошел!» Женя дубасила по клавишам, дописывая заключение, стараясь заглушить неприятное ожидание. Сейчас начнется: «Гражданка Холодивкер, присаживайтесь, поговорим…»

– Евгения Валерьевна, еще несколько минут вашего внимания. Давайте присядем.

– Я вообще-то сижу. Как вы смягчились-то сразу, стряслось что?

– Вы опытный работник, – с нажимом начал Рыльчин. – Мне о вас сказали: самый лучший наш судмедэксперт. Это вне всяких сомнений. – Его тон вдруг ни с того ни с сего изменился. Он почти крикнул: – И что ж это вы делаете? Я вас спрашиваю, это что такое?

– Майор, я начинаю за вас волноваться. – Женя смерила его взглядом. – Что-то вы раскраснелись! Водички? Мы тут хорошо знаем, что бывает от повышенного давления. Может, оставим эту неловкую прелюдию? Перейдем к делу, у вас же дело ко мне, правильно?

– Душа моя, Евгения Валерьевна, дело-то у нас с вами общее. – Рыльчин опять стал благодушным. – Охранять спокойствие граждан нашей родины. Спокойствие!

Женя нахмурилась, но Рыльчин продолжал:

– Следственный комитет все бумаги проверяет, ну как полагается, когда труп известный, обычная история. Дело мы как бы не возбуждаем…

– Это как это «как бы»?

– Оснований никаких нет. Вот никаких. Труп наш – человек пожилой, уважаемый, в авторитете. Культурное сообщество взбудоражено, международная общественность волнуется, пресса набежала, то, сё. На виду, значит. К нам пристальное внимание. А мы им тут – укол неизвестного происхождения.

Рыльчин замолчал, сглотнул. Почесал подбородок. «Нет, майор, еще давай аргументы! Так просто не отделаешься!» Женя безучастно смотрела на собеседника.

– Вот отчего оно всегда так, – был вынужден продолжить Рыльчин. – Как большой человек, так возле него криворукие дурни? Например, был Иван Грозный, а при нем Малюта Скуратов. Вот еще Сталина возьмите – великий лидер, мир спас, а при нем такие бездари: Берия, Ягода. Всегда помощнички дело портят. И вляпываешься ты в историю, как сволочь, хотя и не виноват совсем. Да-а-а, вот так и гибнет репутация…

– Это вы сейчас о ком? – Холодивкер изобразила вежливый интерес.

– Да вот наваляли ваши прозекторы, труп попортили, а вы, Евгения Валерьевна, теперь вынужденно их покрываете и выводы всякие притягиваете. Как мне вам помочь, дорогая Евгения Валерьевна? Я готов, да ума не приложу. А ведь раздуют! Пресса же теперь везде нос сует. Ну с чего бы укол? В квартире чистота, следов драки или ограбления не имеется. Так пишем «по естественным причинам»? Хорошо?

– Майор… как вас?

– Анатолий Сергеевич.

– Анатолий Сергеевич, я тоже очень хочу вам помочь…

– Ну и славненько! Значит, «по естественным…».

– Ага! Вы сейчас естественно встаете и естественно покидаете наше учреждение, чтобы в следующий раз прибыть сюда в строго отведенный богом срок. Искренне желаю, чтобы не скоро. А я остаюсь исполнять мои профессиональные обязанности.

Холодивкер аккуратно выложила из кармана на стол маленький диктофон, на который обычно начитывала протоколы осмотра тел.

– Или включаем?

Рыльчин поджал губы и покачал головой.

– Э-э-э, Евгения Валерьевна, не осознаёте вы! Не понимаете всей меры ответственности. Вы же не только нам – вы себе головной боли добавляете! Неизвестно, как оно вам еще выйдет, это заключение.

Холодивкер потянулась к принтеру, достала свежеотпечатанные страницы, подписала в двух местах, смачно стукнула штампом и протянула Рыльчину.

– Рада была видеть!

Рыльчин так весь и подобрался, словно его ударили по щеке. Хотел зло ответить, но сдержался с видимым усилием. Взял заключение, скомкал, как будто намереваясь выбросить, и быстро вышел, не прощаясь.

«Эх, сразу надо было включать запись!» Женя потянула из кармана пачку сигарет, но в этот момент в комнату заглянула Зинаида Петровна.

– Ты бы пообедала, Жень? С утра сидишь, головы не поднимаешь.

– Не хочу, Зинуль, вот поверишь, совсем!

Женя была вынуждена признаться себе самой, что этот тип из «Пресненского» испортил ей настроение. Страха не было – только горькое чувство, что ты работаешь зря. Что истина никому не нужна. Равнодушие – вот главный диагноз, что бы там в учебниках ни писали и ни говорили на конференциях. Она сидела за столом и смотрела прямо в стену, выкрашенную в «убедительный зеленый» – ремонт, который они с коллегами сделали сами, избавляясь от штатного синего, который в свете галогеновых ламп становился практически черным. Все-таки случались моменты, когда она жалела, что выбрала эту профессию.

Нет, здесь не равнодушие. Злой умысел, в итоге заключила она.

Майор Рыльчин за рулем машины быстро набирал на телефоне сообщение: «Нужен другой СМЭ. У этой без шансов».