Текст книги "Код Электры"

13

Прошло несколько дней, а мы с Орестом так ничего и не придумали насчет письма. Впрочем, не знаю, пытался ли Орест. Сказал только, что мы не узнали у Герды ничего нового. Она считала, что Аксель пропал в лесу, но это, по всей видимости, не так. На самом деле он уехал в Лондон и потом послал кому-то сюда это письмо. Наверное, дедушке Герды – ведь тот был его хорошим другом и похоронил собаку Акселя Сильвию, которая умерла, когда он не вернулся. Скорее всего, именно дедушка Герды спрятал письмо под камнем Сильвии вместе с золотыми часами. В этом нет ничего мистического. Может быть, больше от Акселя и писем-то просто не было – а значит, и никакой подсказки, ведущей к разгадке тайны, не существует.

Возможно, Орест прав. Что, если Аксель отказался от своей затеи? Так никогда и не нашел Сильвию?

Анте согласился сделать проект по шведскому языку – о Леруме в прежние времена, – так что появился шанс нам всем получить хорошие отметки. Я села на велосипед, поехала в библиотеку и взяла те же книги, в которых мы с Орестом весной искали подсказки: «Старый Лерум» и «Жизнь вокруг озера Аспен». В них полно старых фотографий Лерума. Я могу рассматривать их часами – так странно, что эти луга, маленькие улочки или небольшие хутора находились там, где сегодня проходит трасса, а то и вообще в самом центре! Но вот книгу «Лерум сто лет назад» я брать не стала – там есть фотография Акселя, снятая перед тем, как он исчез, и от нее у меня мурашки по всему телу. Дело в том, что Аксель Острём на фотографии начала 1890-х ужасно похож на человека, вручившего мне первое письмо от Акселя в прошлом году. Конечно же, совершенно невозможно, чтобы Аксель Острём, родившийся почти двести лет назад, сам явился бы на Альмекэррсвеген, чтобы отдать мне письмо. В это даже я не могла поверить. По крайней мере при свете дня.

Но по вечерам, как только стемнеет, я много думала об Акселе. Мне даже хотелось, чтобы он явился ко мне в виде призрака, – тогда бы я спросила, чего он добивался своим письмом. Шкатулку, которую мы выкопали из-под камня, я вертела и так и сяк. Раз сто, не меньше, обследовала ее снаружи, внутри, сверху и снизу – везде. Но так ничего и не нашла.

Страницы из старой книги я тоже прочла сто раз. Там было написано о монохорде – это, надо полагать, струна, натянутая над ящичком. И еще там было написано, как вычислить натяжение и нагрузку на струну и как быстро она вибрирует с нагрузкой в 28 скальпундов[6]6
  Скальпунд – скандинавская мера веса, с XVII века составлял около 425 г.


[Закрыть]. Там было еще про музыкальные интервалы и шкалы. Я поняла, что там объяснялось, каким образом можно извлекать разные ноты, играя на одной струне, – примерно так же, как я на своей виолончели, прижимая струну в разных местах на грифе. Звуки соответствуют различным частотам, то есть тону, с которым звучит струна. А когда меняется длина струны (потому что ее прижимают), она вибрирует с разной частотой, так что получаются разные тона. Но зачем Акселю понадобилось, чтобы мы размышляли насчет струн? Этого я никак не могла сообразить. Зато у меня возникло желание поиграть на виолончели – почувствовать, как под моими пальцами и смычком дрожат настоящие струны, услышать, как звуки заполняют комнату.

Когда в пятницу я вернулась из школы, дома никого не оказалось, а я очень устала. В пятницу мы заканчиваем пораньше, но я все равно кинулась на кровать и решила оставаться в таком положении, пока мама или папа не вернутся домой и не покормят меня. Вскоре я задремала, но проснулась от глухого звука – что-то стукнулось о стекло. Я рывком села в кровати. Птица?

На стекле не было никаких следов, и я поднялась, чтобы посмотреть на балкон. Случается, что птица ударится о стекло и сломает себе шею – ужасное дело. Но иногда птица остается жива, хотя теряет ориентацию, и, чтобы лететь дальше, ей надо немножко посидеть на балконе.

Тогда я обычно приглядываю за ней, а не то могут прилететь сороки и схватить ее, пока она приходит в себя.

Спросонок я чувствовала себя вялой и неуклюжей. Открывая балконную дверь, я каким-то образом задела шкатулку, стоявшую на подоконнике. Шкатулка рухнула на пол, из нее выпали страницы старой книги.

Никакой птицы снаружи не оказалось. Должно быть, она не сильно пострадала и улетела. Я вернулась в комнату и подняла с пола шкатулку. К счастью, она не раскололась.

А страницы… Наверное, так падал свет из окна – я вдруг увидела на них маленькие-маленькие точечки, проколотые в бумаге иголкой. Не то чтобы узор, но и тут и там… возле разных букв! Подумать только, как я их сразу не заметила!

Взяв бумагу и ручку, я уселась за стол. Включив настольную лампу, поднесла к свету первую страницу. Да, это дырочка, крошечная дырочка под буквой «п» в слове «последняя». И под буквой «о» тоже! Потом еще дырочка под буквой «г» в слове «благоусмотрение», а потом еще и еще – под другими буквами по всей странице.

«П-о-г-р-е…» Скоро я обнаружила все дырочки!

Когда я записала все буквы, рядом с которыми были проколоты дырочки, у меня получилось: «Погреб усадьбы Альмекэрр».

Вот это подсказка!

Я так обрадовалась, что запрыгала по комнате между кроватью, письменным столом и балконной дверью.

Улица, на которой живем мы с Орестом, называется Альмекэррсвеген. Весь район называется Альмекэрр, а школа, где я училась до седьмого класса, называется Альмекэррская школа. Но я не знаю почему. И никогда в жизни не видела усадьбу. Где может находиться усадьба Альмекэрр?

К счастью, под рукой у меня оказались библиотечные книги про Лерум в былые времена. И там я нашла усадьбу Альмекэрр! Я вычислила, что она была в том месте, где сейчас продуктовый магазин, дальше по улице Альмекэррсвеген – там мы всегда проходим, когда идем на станцию. И продуктовый магазин, и обувной, и магазин одежды, а передними всеми еще такая большая парковка. Но ничего похожего на усадьбу! Наверное, ее больше не существует… Прыгать мне внезапно расхотелось. Но, может быть, есть хотя бы погреб? Может быть, позади заправки? Только бы он не оказался под парковкой!

Хотя найти «погреб усадьбы Альмекэрр», похоже, не так просто, все равно здорово будет рассказать Оресту, что у нас есть следующая подсказка. Вероятно, мы сможем как-нибудь еще продвинуться вперед!

Стоило мне подумать, как удивится Орест, хлопнула входная дверь – вернулась мама.

Как здорово, что именно в пятницу мама пришла домой пораньше – ведь она такая мастерица именно по пятницам устраивать посиделки со всякими вкусностями. Я болталась в кухне, рассказывая ей обо всем, что произошло за неделю. Например, что делаю работу вместе с Анте и как много задали по английскому, а мама слушала, произнося «хм», «ага» и «понимаю» в нужных местах, одновременно смешивая тесто и приглядывая за духовкой.

Примерно через час у мамы все было готово: на столе стояло блюдо с кусочками шоколадно-кофейного бисквита.

Я хотела было тут же наброситься на него, но мама остановила меня.

– Подождем Фредрика, – сказала она. – Думаю, он вот-вот вернется.

Я стащила со стола мамин планшет. Мама просматривала массу скучных фотографий разных домов, я все их закрыла одним кликом. Зато взамен нашла забавные клипы про животных, которые так похожи на людей, и мы с мамой смотрели и смеялись, пока в прихожей не послышались шаги папы.

– Э-э… – проговорил он, увидев, что в кухне накрыт стол. – Я не буду кофе. Сегодня уже много чашек выпил. Сделаю себе чай.

Он налил воду в кастрюлю, а мы с мамой сели за стол. Мама налила себе кофе из полного кофейника. Я взяла три куска бисквита – ну, типа для начала.

Папа сел за стол. От его большой глиняной кружки пахло чем-то знакомым – кажется, мятой. Мама протянула ему блюдо с кусочками бисквита.

– Нет-нет, я не буду, – сказал папа.

– Не будешь бисквит? – удивилась мама. – Ты что, уже поел?

Чтобы папа отказался от шоколадно-кофейного бисквита – такого раньше не случалось. Обычно приходится охранять противень, едва его достают из духовки, – иначе бисквит может закончиться, прежде чем его попробует кто-нибудь другой.

– Но… в общем… короче… – папа выпрямился и заговорил быстрее и решительнее: – Хватит, с этим покончено. Я не могу без конца есть все это… сладкое. Это неполезно. Я решил… решил отказаться от сахара.

– Что? – изумилась мама. – Но ведь не совсем?

– Совсем, – решительно подтвердил папа и посмотрел в глаза маме. – Совсем. Ни грамма сахара. Мона говорит, что это из-за сахара я не могу вернуться в прежнюю форму…

Мама что-то пробормотала в чашку.

– А что? – сказал папа. – Ты же знаешь, что в сахаре пользы нет.

– Да нет, я согласна, – ответила мама. – Но зачем с таким фанатизмом? Можно ведь иногда съедать немного сахара. А в остальное время питаться полезной едой.

– Именно в этом и заключается самое сложное! – возразил папа. – Очень трудно есть немного – гораздо проще отказаться совсем.

– Только потому, что так сказала Мона! – выпалила мама и внезапно покраснела.

– Да… то есть нет… то есть я хотел сказать… эх… – проговорил папа. Отодвинув чашку, он поднялся. – Поговорим потом, мне надо отправить несколько писем, – крикнул он уже из гостиной: тоже своего рода объяснение.

Мама так и сидела, уставившись на блюдо с бисквитом.

Я взяла еще кусочек, чтобы показать: хоть кто-то все-таки оценил ее бисквит. Боюсь, это не помогло.

Быть единственным ребенком иногда очень тяжело. Если мама и папа не могут договориться, а я согласна с кем-то одним, сразу возникает чувство, будто вся семья объединилась против одного. Я всегда вынуждена стараться, чтобы им обоим было хорошо, к тому же в данном случае я сама не знала, на чьей я стороне. Ясное дело, взрослый человек имеет полное право перестать есть сахар, если ему так захотелось. Но с другой стороны… Жаль маму, которая специально сделала шоколадно-кофейный бисквит, чтобы порадовать папу!

Вообще-то я собиралась вечером пойти к Оресту, но вместо этого осталась дома и пыталась представить это все как уютные посиделки всей семьей, хотя мама просто заснула на диване перед телевизором, а папа сидел сам по себе, читал книги и попивал чай.

14

Но в субботу я, едва проглотив завтрак, помчалась к Оресту. Не могла дождаться момента, когда покажу ему подсказку «ПОГРЕБ УСАДЬБЫ АЛЬМЕКЭРР», скрывавшуюся в старых бумагах о монохорде.

Подходя к дому, я поняла: что-то не так. Что-то изменилось. А уже у крыльца поняла, что именно. Табличка Моны – красивая, нарисованная от руки, раскрашенная в разные цвета и перечислявшая все, чем Мона могла помочь, – была испорчена. От нее осталась только куча ломаных досок, лежавших рядом со старой подставкой для роз. Некоторые из них почернели, словно от сажи… Кто-то пытался сжечь табличку?

– Может быть, установим сигнализацию? – спросил маму Орест, когда я рассказала, что произошло, и мы вместе стояли на крыльце, глядя на остатки таблички. – Или камеру видеонаблюдения?

Мона мрачно покачала головой и ушла в дом. «Звонить в полицию», – подумала я. Но она вскоре появилась снова, неся в руке тот мешочек с солью, из которого несколько дней назад посыпала грядки позади дома. Теперь она медленно посыпала кучу досок тонким слоем соли.

– Прочь, сгинь, уходи, – пробормотала она.

Орест тихо застонал.

Почти всю субботу мы с Орестом просидели у него в комнате, размышляя о «погребе усадьбы Альмекэрр». В одной из книг мы обнаружили нарисованную от руки карту, где было обозначено местоположение усадьбы, и Орест согласился со мной, что место примерно там, где сейчас находится магазин, но это нам не очень-то помогло.

Единственное, что произошло за день, – пришел папа и привел Электру. На ней был мой детский свитер, и она, как всегда, тащила за собой своего медведя. Судя по всему, сбежала к нам еще в первой половине дня. Мама угостила ее бутербродами и бисквитом, а потом папа долго качал ее на моих детских качелях, так что Электра была ужасно довольная.

В воскресенье я встала рано – по крайней мере для воскресного дня. Дело в том, что это не обычное воскресенье, а День отца. В этот день мы с мамой обычно будим папу, принося ему в постель кофе с пирожным и небольшой подарок. Но накануне вечером мама сказала, что ей придется работать все воскресенье, потому что в понедельник у нее важное совещание и ей надо основательно подготовиться. Так что она рано уехала на работу, оставив меня одну с празднованием Дня отца. Правда, уезжая, положила на кухонный стол небольшой подарочек.

От меня он получит в подарок шарф, который я всю осень вязала на уроках домоводства. По-моему, получилось не так чтобы очень красиво, но он хотя бы теплый. Варить кофе я поленилась, а пирожные папа, видимо, больше не ест. Так что я сделала ему бутерброд, намазав хрустящий хлебец маслом, а еще вскипятила воду и налила в чашку, положив рядом пакетик, на котором было написано «Сон и покой». Папа обычно пьет такой чай по вечерам. От папиного цветка здоровья, стоящего на кухне, я отломала одну веточку. Цветок так разросся, что прекрасно без одной веточки обойдется. Зато я поставила ее в стакан с водой и старательно потерла листья, чтобы запахло лимоном.

Потом я поместила все это на поднос и поднялась в спальню папы и мамы, выкрикивая: «Поздравляю! Поздравляю!» Глупо было бы спеть папе песню, которой поздравляют с днем рождения.

Папа пришел в восторг от шарфа, как я и ожидала, и надел его на шею поверх пижамы, когда мы спустились в кухню сделать себе еще чего-нибудь на завтрак. В мамином пакете лежала термокружка – открыв подарок, папа радостно заулыбался. Тут внутри у меня потеплело.

В самый разгар завтрака пришел Орест.

– У кого-то день рождения? – спросил он, бросив взгляд на скомканную подарочную обертку на столе.

– Нет, но ведь сегодня же День отца, разве ты не знаешь? – вырвалось у меня. В следующую секунду мне стало стыдно – ведь у Ореста нет папы. Скорее всего, он никогда не праздновал День отца. Но Орест молча проскользнул в подвал, как обычно. Чем он там занимается таким секретным? Почему ничего мне не рассказывает? По крайней мере, идти за ним я не собиралась.

Вместо этого я пошла к себе и еще раз проиграла все упражнения на виолончели перед уроком. Занятия у меня теперь по воскресеньям, потому что на неделе у моей учительницы всякие концерты и репетиции. Так что каждое воскресенье я еду в «Артист» в Гётеборге, где у меня занятия по музыке. Артист – это не человек, а здание. Но мою учительницу по музыке смело можно назвать артисткой, потому что она постоянно выступает на концертах. Мама спланировала так, что я сама доеду на поезде до Центрального вокзала в Гетеборге, а она встретит меня там, когда закончит работать. И оттуда пойдет со мной на занятия, а потом мы вместе поедем домой.

Во второй половине дня я уложила виолончель в черный футляр и пошла по улице Альмекэррсгатан к станции. Станция Аспедален находится рядом с трассой – и с железной дорогой, ясное дело. Сперва надо пройти мимо продуктового магазина и обувного магазина, спуститься в тоннель под трассой, пройти там под оглушительный грохот машин и поездов – и ты на месте.

Я стояла под дождем на платформе и, как обычно, смотрела на рельсы. Пришла я очень заранее, потому что:

1. Я не хочу опоздать на урок.

2. Мама с ума сойдет от тревоги, если я не слезу с поезда в точном соответствии с планом.

Стоял такой туман, когда воздух сырой и плотный, а поезда не видно, пока он не подойдет к самому перрону.

Впереди было еще несколько человек, ожидающих поезда. В белесой пелене они казались смутными силуэтами, и я невольно поежилась.

После того сеанса мне не много надо, чтобы испугаться. Я поежилась еще раз, услышав за спиной странный звук. Какое-то стрекотание… Обернувшись, я увидела взлетающую сороку. Как раз в тот момент, когда я обернулась, туман немного рассеялся и проглянул луч солнца. А позади сороки…

Словно мираж, из тумана по другую сторону дороги выступил большой желтый дом. На миг мне подумалось, что я совершила скачок во времени или что передо мной призрак усадьбы Альмекэрр… но потом поняла, что же произошло.

Вдоль склона по другую сторону дороги всегда росло множество густых кустов. Я была уверена, что за ними ничего нет, что там просто поросший травой и кустарником пустырь, где никто никогда не ходит.

Но теперь кто-то подстриг кусты: вокруг на земле валялись ветки и прутья. И тогда дом стало видно с платформы! Старинный, деревянный, немного помпезный, выходящий окнами на трассу… вернее, на озеро – когда строился дом, трассы еще не было. Должно быть, он так и стоял там все время, скрытый за кустами. А что, если это и есть усадьба Альмекэрр? Сердце радостно подпрыгнуло в груди. Неужели правда?

Ниже дома по склону, почти у самой дороги, виднелись каменная стена и дверь, ведущая прямо под землю. Похоже на погреб…

Всю дорогу до Гётеборга я размышляла об усадьбе Альмекэрр.

– Ты чему-то очень рада! – сказала мама. Она обняла меня, едва я сошла с поезда, словно мы не виделись сто лет. – Случилось что-то хорошее?

– Ничего особенного, – ответила я. Но по-прежнему широко улыбалась, так что мама рассмеялась и снова обняла меня. Вид у нее был бодрый и довольный, хотя ветер на Центральном вокзале вывернул наизнанку ее лучший зонтик. Потом мы вместе дошли до площади Дроттнигторгет и поехали на трамвае в «Артист».

15

– Так ты хочешь сказать, что усадьба Альмекэрр все же существует?

Я только что рассказала Оресту о своем открытии. И о том, как все это странно: всю жизнь я прожила неподалеку, не подозревая о существовании дома. И вот теперь, когда мы стали его искать, он вдруг проявился!

Опять синхроничность!

– Наверняка они подстригают кусты вдоль дороги с равными интервалами, типа раз в десять лет, – заявил Орест со своей обычной практичностью. – И тогда нет ничего странного в том, что ты не видела его раньше!

Долой какие бы то ни было тайны! В мире Ореста Нильссона совпадения невозможны.

В понедельник после школы я хотела немедленно отправиться обследовать усадьбу. Но Орест должен был забрать Электру из детского садика, расположенного рядом с нашей школой, и я пошла с ним.

Просто невероятно, с каким количеством варежек, шапочек, рейтуз и штанов нужно разобраться каждый раз, когда забираешь из садика одного маленького ребенка! Электра не помогала, она хотела только играть и пряталась за дождевиками, висевшими в ряд в раздевалке. К тому моменту, как она оказалась наконец в коляске, Орест весь покраснел.

– Может быть, вам все же стоило взять практикантку, – проговорила я. – Вроде няни. Она могла бы присматривать за Электрой.

– Никогда в жизни, – отрубил Орест, поднимая верх от коляски, чтобы дождевые капли не попадали Электре в глаза. – Никогда в жизни не позволю чужому человеку забирать Электру!

– Ну не то чтобы чужому… – проговорила я. – Может, кого-нибудь из девятого класса…

Орест крепче вцепился в ручку коляски.

– Эйгир, – коротко ответил он.

– Что? – переспросила я. Стоило Оресту произнести это имя, как мне сразу стало страшно. – Ведь он по-прежнему в больнице? В смысле, он ведь пока не очнулся?

– Думаю, что нет, – ответил Орест. – Но кто знает… и потом, сама посуди: у Эйгира много друзей. Все те, кто смотрит ему в рот и делает всё, что он скажет.

Они, как и он, наверняка думают, что Электра и есть то мистическое дитя с лозой…

– Ты вправду думаешь, что они могут ее похитить? – спросила я.

Орест лишь серьезно посмотрел на меня. Да я и сама знала ответ. В глубине души я и сама думала: все, кто похож на Эйгира, – те, кто заманил к себе пропавшую Месину и кому почти удалось заманить меня, – не остановятся перед тем, чтобы украсть маленькую девочку, если будут считать, что так надо. А я разве не помогла бы Эйгиру раздобыть Электру, если бы сбежала к нему? К Оракулу Сивилле?

Всю дорогу до дома Электра напевала песенку, сидя в коляске.

Мне ужасно хотелось вернуться к усадьбе Альмекэрр, но сначала Электру надо было накормить полдником, потом переодеть и еще подождать, пока вернется домой Мона, прежде чем Орест сможет куда-то пойти.

Все это заняло часа два.

Когда мы наконец пустились в путь, по-прежнему моросил дождь. Было уже пять часов, почти совсем стемнело. Я подумала, что мы можем спуститься к дороге, а затем подняться от нее вверх по склону к усадьбе. Но потом мы сообразили, что если пройти напрямик через квартал таунхаусов, то мы окажемся над усадьбой и тогда просто спустимся к ней.

Спускаться по склону оказалось очень трудно. Там и сям валялись кучи срезанных веток, земля под ногами была неровной. Мои резиновые сапоги скользили по глине и мокрым веткам. Я обернулась, чтобы посмотреть, где Орест. Трасса проходила так близко, что я не могла слышать, идет он за мной или нет. Треск веток под ногами – слишком тихий звук, его не слышно сквозь гул машин. Но вот и он – темная тень позади меня, выше по склону. Когда я снова повернулась, чтобы идти вперед, то увидела прямо перед собой еще одну тень. Я резко остановилась.

Орест чуть не налетел на меня.

– Почему ты остановилась? – спросил он.

Но потом его увидел и он. Кто-то впереди стоял спиной к нам, натянув на голову капюшон куртки. Вероятно, он обладал суперслухом, потому что заметил нас. Обернувшись, он сделал несколько быстрых шагов в мою сторону, и одновременно что-то маленькое и темное покатилось комом, причем не по земле! Я отскочила и опять столкнулась с Орестом. Тень приблизилась к нам совсем близко – из-под капюшона выглянуло бледное лицо, – и только тут я поняла: это же Анте!

Как ни странно, он ничуть не удивился. Словно мы встречались на этом склоне как минимум каждый вечер.

Теперь я увидела, что он выгуливает Сильвию – мопса своей прабабушки. Это она была второй тенью над самой землей.

– Что вы тут делаете? – спросил он.

Это был хороший вопрос. Если уж у вас нет собаки, которую нужно выгуливать, – какое тут можно придумать объяснение, почему вы бродите по кустам?

– Хотели посмотреть на этот старый погреб, – ответила я и отодвинулась от Ореста, чтобы не казалось, будто мы ходим за ручку. Не успев выдумать ничего правдоподобнее, я решила сказать правду. Но не упомянула, что мы ищем подсказку, чтобы разгадать великую тайну.

– Что за погреб? – спросил Анте. И, конечно, увязался за нами.

Сначала нам нужно было обогнуть усадьбу. Мы старались держаться как можно дальше от трех желтых домов, прилегавших к ней. Похоже, в них теперь квартиры. Потом спустились еще ниже, к самой дороге.

Погреб был врыт в склон. Грубо обработанные камни образовывали внешнюю стенку, выходившую на шоссе, так что он, по всей видимости, представлял собой своего рода землянку. Посреди каменной стены виднелась массивная деревянная дверь с огромными железными петлями, доходившими до половины двери. Дверь была закрыта, на ней висел грубый замок.

Удивительное дело. Я-то ожидала, что погреб совсем заброшенный. Но дверь оказалась в хорошем состоянии, хотя и старая, а раз кто-то потрудился ее запереть, значит, за ней что-то есть. Я подергала дверь. Орест внимательно оглядел неровные камни. Анте стоял, взяв на руки мопса, и смотрел на меня.

– Погреб, наверное, очень старый, – сказала я Анте, просто чтобы что-то сказать.

– Да, точно! – радостно согласился он. – Наверняка ужасно старый. Как думаете, там внутри что-нибудь есть? Что-нибудь такое, что мы можем использовать для своей работы?

– Может быть… – пробормотала я. – Да нет, ерунда, мы просто хотели взглянуть на него поближе. Его теперь видно с платформы. Мне просто стало любопытно.

– Угу, – кивнул Анте.

Я стояла, положив руку на дверь и глядя вниз на дорогу. Давным-давно из усадьбы открывался красивый вид. Зеленый холм, спускающийся к железной дороге, и вид на озеро за ней.

Сейчас же по трассе одна за другой проносились машины. Их фары стремительно сверкали, как красные точки. По другую сторону трассы простиралось озеро Аспен, тихое и задумчивое. Эх, видели бы это те, кто когда-то строил земляной погреб. А что, если они знали, как все будет? Все началось с железной дороги – рельсов от Гётеборга до Стокгольма… но теперь? Грохот от трассы стоял такой оглушительный, что было невозможно о чем-либо думать. Монотонный гул словно давил на уши. От него нельзя было скрыться.

– Мне кажется, камни можно раскачать, – сказал Орест, когда мы шли обратно к дому, а Анте с собачкой пошел в другую сторону. – Если бы не Анте, мы бы всё сделали. Придется прийти туда еще раз, позднее вечером. Кстати, даже хорошо, что будет совсем темно, – нас никто не увидит.

Да, темнота – наш друг, когда мы пытаемся прокрасться тайком в такие места, где нам и находиться-то не следует. Но когда настал вечер, произошло два обстоятельства, из-за которых мы так и не отправились к усадьбе:

1. Пошел проливной дождь.

2. Пропала Электра.

Ее искали все.

Мона обшарила весь дом, гараж, все шкафы и кладовки. Электры нигде не было.

Орест сбегал к детской площадке у школы и таунхаусам напротив. Электры и там не было.

Мама побежала к дороге и трассе, потому что она всегда боится, что кого-нибудь собьет машина. Электры и там не было.

Папа пошел по дорожке в лес и громко звал ее. Электры не было.

А я обыскала наш сад, и сад Ореста, и все соседние сады. Электры не было.

Все промокли до нитки, и моя мама как раз собиралась позвонить в полицию, когда в моем телефоне звякнуло.

Фото от Санны.

Это был снимок самой Санны с длинной косой, в облегающем джемпере и с колчаном стрел на спине. Рядом стояла маленькая светлая фигурка с крыльями на спине – они явно были от костюма Санны.

«Привет! Сестренка Ореста у меня, – писала Санна. – Она хочет фоткаться вместе со мной. Очень мило. А Орест-то где?»