Текст книги "Трудно быть папой, или Веселые будни семьи Борджиа"

Звали начальника канцелярии Родриго Борджиа, в дальнейшем известный широкому кругу католиков и не только католиков как папа римский Александр VI. И его крепкая, дружная семья тоже всем известна. Хороший человек был. Набожный и честный, главное. Греха, как чумы, избегал.

А Арманьяку пришлось долго каяться и жениться на другой женщине, не родственнице. Французский парламент осудил его за инцест и неповиновение законной королевской власти и приговорил к изгнанию с конфискацией владений. После смерти короля Карла владения ему вернули, но отношения с новым королем, Людовиком XI, почти всю дорогу оставались сложными, полными захватывающих драм и военных действий. Кончилось все это убийством Арманьяка в ходе резни в Лектуре – крепости, которую граф был вынужден сдать королевским войскам. О сюжет! Но если обыватель, вроде меня, не историк, вдруг вспомнит имя Жана д’Арманьяка, то не в связи с его феодальными терками с королями, а скорее в связи с его беготней по инстанциям в надежде узаконить предосудительную любовную связь с собственной сестрой. Ну, или это мне так кажется – из-за любви к историческим сплетням.

Вся извелась в попытках придумать мораль. «Не давайте и не берите взятки»? Так это не мораль, это нормы Уголовного кодекса. «Не женитесь на близких родственницах»? Так это Семейный кодекс. В общем, соблюдайте предписания, изложенные в этих двух документах, и будет вам счастье. Может быть. Когда-нибудь. По большому блату.

Родриго выходит на большую сцену

Прежде чем продолжать повествование о других членах семьи Борджиа, более веселых и отмороженных интересных, вернемся ненадолго к папе Каликсту. Дело в том, что сразу после его инаугурации в должности папы в Риме случилась масштабная драка с участием уважаемых семей, то есть мафиозных кланов. Ну, может, там представитель Колонна на представителя Орсини как-то косо и иронично посмотрел (или, наоборот, – Орсини на Колонну, не суть важно), тот достойно ответил каким-то не слишком почтительным словом – и понеслось. Произошло столкновение, не только с маханием кулаками, но и с поножовщиной – все как положено.

И есть мнение, что не просто так драка произошла, а было это своеобразное послание новому папе от уважаемых римских граждан: мол, папа, ты, может, и папа, но Рим – это мы. А ты, папа, помни, кто здесь на самом деле власть, и будь скромнее. Если что не так, ты своей тиарой от нас не отмахаешься. О твоей индивидуальной папской полиции и говорить смешно – она ввиду своей численности и малых реальных полномочий годится только на то, чтобы под лавкой сидеть и наблюдать оттуда, как римские мафиози громят город, папский дворец и вообще все, до чего дотянутся. Так что, папа, выводы ты должен сделать вполне определенные.

Папа и сделал выводы. Да, вполне определенные. Он, хоть и был стар, болен, хил и слаб физически, не имел ни малейшего желания сокращать дни своей земной жизни, отдавая это на усмотрение всяким наглухо отбитым бандитам. Он решил защищать себя и свою власть. А защищать себя лучше всего с помощью родственников – они, конечно, тоже могут подло предать, но сделают это не с такой высокой вероятностью, как простые союзники.

Были у папы две любимые сестры – Каталина и Изабелла. У каждой из них было по двое сыновей: у Каталины – Педро де Борха и Луис де Мила, у Изабеллы – Педро Луис и Родриго, оба носившие фамилию де Борха, поскольку отец их приходился маме дальним родственником и носил ту же фамилию. Вот папа и решил – чего пропадать добру в виде родственных отношений? Надо поставить племянников на ключевые посты.

Но надо сказать, что Каликст не располагал большими возможностями в этом смысле. Он считался слабым папой, без мощной поддержки, компромиссным вариантом, и поэтому должен всем подряд в ножки кланяться и выполнять многочисленные условия. Одним из условий было не раздавать высокие посты своим родственникам. Поэтому папе поначалу пришлось действовать тихой сапой. Ну одного только Родриго на пост апостолического нотария (нотариуса) церкви можно? Ну одного, ну пожалуйста! Ну ладно, одного можно. А вот еще Луиса де Мила – губернатором Болоньи, а? И Родриго давайте пошлем в Болонский университет для повышения образованности, он уже и учебник по каноническому праву купил с рук по скидке, а то как ему нотариусом работать без высшего образования? А потом дядя потихоньку провел назначение обоих племянников кардиналами.

И вот так потихоньку-полегоньку… Тут одна уступка, там одна уступка – и когда уважаемые люди Рима опомнились и посмотрели вокруг трезвыми глазами, они обнаружили, что на значимых постах в частности и в городе вообще что-то слишком много стало арагонцев, валенсийцев и каталонцев, которые для них один черт – иностранцы. Педро Луис де Борха так и вовсе капитан-генерал церкви и префект Рима. И пусть весь мир подождет. А Орсини со своими возражениями пусть заткнутся, потому что папа тут соломки подстелил загодя – задружился с семьей Колонна.

Папа в таких условиях почувствовал себя уверенно до такой степени, что не побоялся вдрызг разругаться с арагонским королем, хотя казалось бы… И лишил его незаконного сына Ферранте прав на неаполитанский престол. Причем на конкурентов арагонцев – анжуйцев – папа тоже не обратил свой благосклонный взгляд. Окружающие начали подозревать нехорошее – что, например, папа заготовил теплое местечко на троне Неаполя для собственного племянника Педро Луиса, а это уже совсем беспредел – мало ли в Испании вообще и в семействе де Борха в частности донов Педров, каждому корону, что ли, подай? Возможно, эти подозрения не имели под собой оснований, но если какие-то – хотя бы слабые – основания для них были, тогда понятно, откуда у родственников Каликста III возникло нездоровое стремление владеть миром и фактически стать государями – от дядюшки же! В описываемый момент, однако, до этого было еще далеко, но подозрения подкреплялись тем, что Педро Луис имел большое влияние на дядюшку и рекомендовал порубать шашкой всех, кто не согласен с его политикой, в то время как Родриго показал себя куда более дипломатичным, уговаривая высокопоставленного родственника не пороть горячку. Но родственник не всегда его слушал.

Когда через три года пребывания на Святом престоле Каликст III отошел в лучший из миров, в Риме начался хаос. Молодой-горячий Педро Луис тут же полетел с поста префекта, как та фанера над французской столицей. Вооруженные Орсини и примкнувшие к ним товарищи пошли бить, как они говорили, каталонцев, а заодно арагонцев и валенсийцев, чтоб три раза не вставать.

Педро Луис спешно уехал, Родриго – видимо, по принципу «все побежали – и я побежал» – отправился за ним. Уехали они тайно, переодетые в чужую одежду, – все в лучших традициях приключенческих романов. Но по дороге Педро Луис – молодой и сильный, на здоровье никогда не жаловавшийся – внезапно умер. Может, несвежей рыбы поел. А может, вполне свежего яда. А Родриго на полдороге притормозил и сказал себе: стоп. Куда я, собственно, бегу? Варианты у него действительно были не ахти. Уехать из Рима означало стать трупом в политическом смысле, остаться – с высокой вероятностью стать трупом в смысле самом что ни на есть натуральном. Но печальный пример безвременно оставившего земную юдоль Педро Луиса свидетельствовал, что трупом в натуральном смысле можно стать даже вдали от Рима. Никто о тебе не вспомнит в том Риме и приличную заупокойную службу по тебе не закажет. По всему выходило, что следовало остаться и побороться, а там как получится.

Когда кардинал Родриго Борджиа (предварительно убедившись, что его собственное жилье разграблено подчистую, даже сломанные лыжи и трехлитровые банки с балкона вынесены) вошел в зал, где заседал конклав с целью избрания нового папы, там получилось воспроизведение картины Репина «Не ждали». Или немой сцены из «Ревизора». А Родриго, пробираясь между рядами обалдевших коллег, своим выражением лица как бы говорил собравшимся: «Чего вылупились? Здесь конклав, или я ошибся и тут проходит очередное собрание общества анонимных алкоголиков? Судя во вашим одухотворенным лицам – как раз второе. Ах, все-таки конклав! Тогда я не понимаю, почему мое появление вызвало такую сенсацию. Я кардинал римско-католической церкви? Кардинал. Ну и все. Где ж мне еще быть-то в такое нелегкое для Святого престола время, как не на конклаве? Ваше преосвященство, вы бы челюсть-то подобрали, а то она от изумления отвалилась, лежит на полу, проходу мешает». После чего спокойно уселся на свое место с покерфейсом во всю физиономию.

А борьба на том конклаве намечалась нешуточная. В красном углу ринга – французский кандидат д’Эстотвиль. В синем углу ринга – итальянский кандидат Энеа Сильвио Пикколомини. Ни один из этих титанов не уступал, и каждый голос был на вес золота. Голосуй, как говорится, или проиграешь. И каждый участник голосования всеми силами старался не проиграть. Про этот исторический конклав даже фильм хороший сняли, так и называется – «Конклав», а в русском переводе – «Восхождение Борджиа». Почему восхождение? А потому что Родриго на том конклаве очень грамотно себя повел, отдав решающий голос за того, за кого надо – за кардинала Пикколомини, и с тех пор его карьера шла только в гору.

Новый папа – Пий II, как он назвался при вступлении в должность – кардиналу Борджиа по понятным причинам благоволил и давал ему всякие интересные и ответственные поручения. Один только раз Родриго своим поведением вызвал нарекания со стороны своего благодетеля – устроив знаменитый праздник в садах Сиены. В Сиену Родриго был направлен в командировку – наблюдать за строительством нового кафедрального собора и перестройкой дворца Пикколомини. В один прекрасный день, умаявшись орать на рабочих, которые то камни криво положат, то ценный витраж разобьют, то на следующий после получки день на работу всей бригадой не выйдут, он решил разнообразить свой досуг и организовал культурно-массовое мероприятие. Что правда, и культуры, и массовости мероприятию недоставало. Там на входе был очень строгий фейсконтроль: если фейс у тебя мужской, вход тебе категорически запрещен. Если ты молодая, симпатичная женщина – наоборот, добро пожаловать. Из мужчин присутствовали только хозяева торжества – служители церкви. Злые языки клеветали, что после ужина и танцев церковнослужители и их гостьи занялись установлением наиболее тесных и даже интимных взаимоотношений между собой. Проще говоря, началась настоящая оргия. Сиенцам только и оставалось, что шутить: мол, если бы все дети, рожденные через девять месяцев после мероприятия, родились в одеждах своих отцов, они бы поголовно выглядели, как священники и кардиналы.

Тогда Родриго удалось оправдаться перед высоким начальством (может, потому, что Пий II сам в молодости изрядно куролесил и даже стихи эротические писал), и дальше особых разногласий не возникало. Он и при последующих папах себя хорошо чувствовал, даже при ставленнике Орсини Сиксте IV, что убедительно доказывает его способность везде влезать без мыла, очень полезную в те неспокойные времена (да в любые времена!). При папе Сиксте Родриго – мало того, что кардинал, епископ Валенсии и вице-канцлер Святого престола – стал еще и легатом при дворах Кастилии и Арагона. Он вообще на протяжении своей церковной деятельности о родине не забывал. Было дело, мирил короля Кастилии Энрике IV с его сестрой Изабеллой. А когда та Изабелла сочеталась браком со своим родственником Фердинандом Арагонским по фальшивому папскому разрешению, помогал утрясти это недоразумение и оформить настоящий документ задним числом. Помимо сохранения отношений с Кастилией и Арагоном, старался дружить с флорентийскими Медичи, а в тот момент отношения с Флоренцией были ой какие плохие (достаточно того, что папа Сикст был замешан в покушении на братьев Медичи, в результате которого прямо в соборе зарезали брата Лоренцо Великолепного, Джулиано). Но Родриго старался как-то балансировать.

Конечно, не всем нравились его гибкие убеждения и его примирительная политика. И сам он далеко не всем нравился. Но кардиналу Борджиа это было до лампочки. Ждать от всех похвалы – до пенсии не дождешься. И не доживешь до той пенсии, если будешь стараться всем нравиться. Просто надо уметь договариваться. Даже с чертом.

Не забывал Родриго Борджиа и о личной жизни. Жизнь была бурная, но что-то вроде серьезных отношений в ней периодически просматривалось. Надо сказать, что, будучи кардиналом-дьяконом, сан священника Родриго принял не сразу – то есть обязанностью хранить целибат поначалу обременен не был. Но это означало, что теоретически он мог бы жениться, бег по куртизанкам все равно официально не приветствовался. А Родриго по ним как раз бегал. И не только по ним. Неизвестно, кем была мать (или разные матери) его старших детей – Педро Луиса, Изабеллы и Джироламы. А вот младшие и самые известные его дети – Хуан (Джованни), Чезаре, Лукреция и Гоффредо – были рождены прекрасной римлянкой по имени Ванноцца (Джованна) деи Каттанеи, которая, предположительно, как раз ударно трудилась на ниве продажной любви, то есть была куртизанкой по профессии (это потом она стала успешным предпринимателем, имея в собственности таверны и виноградники). И их совместные дети были рождены уже тогда, когда Родриго принял сан священника – с обязанностью соблюдать целибат и прочими столь же нерадостными обязанностями. Но природная живость и неутомимость брала свое, да и примеры перед глазами все время присутствовали соответствующие. Анекдот про монаха, который обнаружил, что в сборнике церковных законов, искаженных при переписывании, предписывается celebrate, а вовсе не celibate, не на пустом месте родился. Такое ощущение, что в тот веселый, но кровавый период, о котором идет речь, большинство священнослужителей были твердо убеждены, что правильно celebrate, а вовсе не celibate. Кто там тот целибат соблюдал, кроме Алонсо де Борха, да Пия II, растратившего здоровье в политической борьбе к моменту избрания папой вследствие излишеств всяких нехороших?

Но все же приличия следовало пока соблюдать, и Родриго неоднократно выдавал Ванноццу замуж, чтобы придать существованию ее детей некоторую благопристойность. Детей своих он признал не сразу, поначалу именуя их племянниками. Кстати, Ванноцца особо крепкими моральными установками не отличалась, и поговаривали про нее всякое. Например, что она увлеклась коллегой Родриго по кардинальской консистории Джулиано делла Ровере и ее сын Чезаре на самом деле как раз от него. Забегая вперед, скажем, что впоследствии делла Ровере как-то мало отцовских чувств проявлял к Чезаре, в отличие от Борджиа, так что верится в эту версию с трудом. Хотя кто знает. Чезаре был такой же беспринципный, как Родриго, но такой же буйный, как Джулиано. Вот если бы он получился мягким, добросердечным и спокойным по характеру, тут на роль отца следовало бы искать кого-то третьего.

После смерти Сикста номер четыре Борджиа, уже к тому времени подкопив силенок, начал подбираться к папскому трону. Но пока не сдюжил. Одна радость – удалось заблокировать избрание того самого соперника на профессиональном и постельном фронте, Джулиано делла Ровере. Семья делла Ровере, правда, сумела пропихнуть другого своего ставленника, Джанбаттиста Чибо, вступившего на престол под именем Иннокентий VIII. «Ну, Иннокентий – так Иннокентий!» – философски подумал Родриго Борджиа. И с этим договоримся. Надо только выучиться ждать, думал Родриго про себя, надо быть спокойным и упрямым. И действительно таким был.

В понтификат Иннокентия произошло довольно много интересного. И конфликт с Неаполем. И невиданный расцвет непотизма, когда папа первым совершил неслыханное: признал двоих своих детей именно детьми, не называя их стыдливо племянниками или еще какими дальними родственниками. И рост преступности в Риме, на который папа взирал с удивительным пофигизмом. И очередные натужные попытки (точнее, много слов на эту тему) собрать крестовый поход, чтобы навалять туркам в Константинополе. А из реальных достижений на мировой арене – завоевание Гранады Изабеллой Кастильской и Фердинандом Арагонским. Это означало окончание Реконкисты и невиданное усиление авторитета соотечественников Родриго Борджиа. И ему приятно было, что монархи, которым он оказал значительные услуги, так поднялись в глазах всего христианского мира. И теперь, наверное, будут ему благодарны. И папству нос утерли – пока папы один за другим только языками трындели о борьбе с мусульманами и возвращении христианской святыни, Изабелла и Фердинанд взяли и сделали: погнали арабов с Иберийского полуострова. Потом еще и евреев на выход попросили. Борьба за христианскую веру в полный рост! Учитесь, товарищи римские папы!

Перед смертью Иннокентия главные претенденты на Святой престол находились в полной боевой готовности. Среди них особой боевой готовностью отличался Родриго Борджиа. Видя, что переливание крови от троих юных добровольцев облегчения умирающему папе не принесло (впрочем, доноров постигла участь реципиента – они быстро умерли: то ли кровь была не той группы, то ли резус-фактор не тот, то ли технология переливания подкачала), он развил бурную деятельность. И таки был избран!

Говорили, что Родриго щедро подкупил своих коллег по конклаву. Безусловно, к тому моменту он был очень богатым человеком. Тут и официальные доходы от епархий и должностей, и взятки, без которых в церковных верхах уже мало что делалось, и продажа фальшивых папских документов. Подкуп, конечно, имел место, как без этого, неприлично даже как-то. Но за избрание соперника Борджиа – все того же кардинала делла Ровере – деньги конклаву засылал аж сам французский король в соавторстве с генуэзскими банкирами. Вряд ли у Родриго при всем его немалом богатстве денег было больше, чем у этих ребят. Тут в придачу к денежным средствам опять пошла в ход дипломатия. Родриго за долгие годы успел узнать все особенности своих коллег и оппонентов, все их слабости, все тайные и явные желания и устремления. Знал, на что надавить, знал, где польстить, а где пригрозить, кому что пообещать – должности, деньги, владения, епархии, родственников пристроить, словечко перед кем надо замолвить и так далее. Работу он, конечно, проделал титаническую и – прямо скажем – виртуозную. Ну и удача в тот раз оказалась на его стороне, ее со счетов тоже сбрасывать нельзя. Так и появился новый папа – Александр VI. Самый, наверное, знаменитый из всех, занимавших престол святого Петра. Кроме самого святого Петра, конечно.

Борис Тененбаум в книге «Великие Борджиа. Гении зла» пишет: «Выборы прошли сравнительно мирно, в городе, правда, было убито около 200 человек, но массовых беспорядков не было, и дворцы потерявших фавор кардиналов толпа не громила». Вспоминается цитата из рассказа М. Зощенко «Правда, дрались, слов нет. До крови иной раз бились, но так, чтобы слишком крупных ссор или убийств – не было». Сразу как-то складывается представление о царившей тогда в городе криминогенной обстановочке, если убитые двести человек – это так, не о чем говорить, «все так чинно-благородно, по-старому!», как сказано у того же Зощенко в другом произведении.

Впрочем, вполне возможно, что убийство двухсот человек не было напрямую приурочено к выборам. Это могло быть просто среднее суточное количество убийств, совершаемых в тот период в Риме, поскольку предыдущий понтифик совсем не заморачивался наведением и поддержанием правопорядка. Как высокопоставленным бандитам, так и мелкой уголовной шушере в Риме жилось чрезвычайно весело и вольготно. Даже вооруженная стража старалась не попадаться на дороге всяким криминальным элементам, ибо чревато.

Новоявленный папа, как любой начинающий мафиози, понимал, что такой разгул преступности – вещь опасная. Надо сразу показать, кто в доме хозяин, кто может безнаказанно убивать и в чьи руки должны стекаться основные денежные потоки. Поэтому быстро разогнал самые известные притоны, перевешал самых авторитетных грабителей и наемных убийц и усилил охрану на улицах. Римляне ему были, безусловно, благодарны за такие полезные начинания, потому что раньше ведь как бывало? Вышел за хлебушком – через пять минут в Тибре плаваешь с перерезанным горлом, а твои деньги, припасенные на хлебушек, местная уголовная братва уже пропивает в ближайшем сомнительном кабаке. Безобразие. Но при папе Александре социальный состав спускаемых в Тибр неживых товарищей несколько видоизменился, о чем речь еще впереди.

В личной жизни у папы тоже было все в порядке. Как положено солидному, высокопоставленному господину, он завел постоянные отношения с женщиной намного моложе его, к тому же выдающейся красоты. Это сейчас выдающаяся красота достаточно просто делается при помощи скальпеля, инъекций и инстаграмных фильтров. А в те дикие времена требовалось быть красивой от природы, чтобы обращать на себя внимание могущественных мужчин и чтобы художники конкурировали между собой за право сделать тебя своей моделью. Такой и была любовница папы Джулия Фарнезе, честно заслужившая прозвище La Bella – «Прекрасная». Ее изображения радовали глаз публики не в каком-то там Инстаграме, где могут себя показывать все, кому не лень, а на фресках художника Пинтуриккьо в апартаментах Ватикана, где она была изображена в виде Богоматери, что некоторые верующие сочли оскорблением своих чувств. А еще Джулия, предположительно, изображена на картине самого Рафаэля. Не каждая, между прочим, удостаивалась.

Джулия была замужем за представителем славной семьи Орсини – Орсино Орсини. Этот Орсино приходился пасынком некой Адриане де Мила, которая в свою очередь приходилась родственницей Родриго Борджиа (вспомним, что при перечислении родственников Алонсо де Борха фамилия де Мила уже всплывала). Адриана мало того, что была приставлена к Лукреции Борджиа, дочери папы, для завершения ее воспитания и образования, так еще и всячески поощряла связь своей невестки с папой, своим кузеном. Разумеется, для блага семьи и мира во всем мире.

Со стороны ситуация выглядела так, будто всех все устраивает. Правда, хейтеры глумились над Джулией, называя ее «невестой Христовой», но за глаза. Джулия пользовалась всеми благами, которые могла извлечь из своего положения папской любовницы, и о своей семье не забывала. Она настаивала, что отец ее дочери Лауры – не Орсино Орсини, а Александр VI: видимо, чтобы обеспечить дочери безбедное будущее. Самый знаменитый брат Джулии, Алессандро Фарнезе, стал кардиналом благодаря постельным заслугам сестры, и в народе его вместо «кардинал Фарнезе» ласково называли «кардинал Френьезе» – не очень приличное прозвище, намекающее на то, что кардиналом он стал благодаря «женскому лону». Ну, называли и называли, ему-то что? Пока над ним насмехались, он сумел подняться по карьерной лестнице и в итоге стать папой Павлом III, знаменитым борцом с Реформацией. Как вам такое, враги и завистники?

Папа Джулию искренне любил и ее пожелания и капризы обычно удовлетворял. А что в папских апартаментах иногда видели других женщин – так это, небось, клеветники всякие выдумывали. Не было такого, не говоря уже о связи папы с его дочерью Лукрецией, о чем тоже время от времени слухи ходили. Римский папа – облико морале, ферштейн?

Личная жизнь и наведение порядка в Риме – это ладно. Новому папе предстояло как-то рулить внешней политикой. Тут со всех сторон и Милан, и Неаполь, и Венеция, и города Папской области, и вообще кого только нет. И у каждого свои претензии и ожидания. Вот и пожонглируй ими, вот и разберись, чего требует текущая политическая ситуация.

Способности, проявленные Родриго Борджиа на дипломатической и управленческой ниве, позволяли надеяться, что он справится.