Текст книги "Директория «Мусорщик». Часть 1. Карантин"

Глава 2

Ничего лишнего не брала, почти, и у меня ничего не отняли, почти. Термокружка им чем-то не угодила, видимо, автоподогревом – слишком умная, за робота сошла. Или подсветкой. Она была окружена домами, и утром на ней всходило солнце, а вечером садилось. Можно было включить погоду как есть и антипогоду. Иногда настроение, что за окном дождь – и на кружке у тебя дождь. Включаешь антипогоду – за окном дождь, а на столе у тебя солнце светит. Я очень её любила. И ведь сказали, что можно, подразнили только. Обещали маме передать.

А потом всё закончилось, нас вывели через второй вход, посадили в обычную машину и отвезли на вокзал, просто так, без всякого «этапа», только с сопровождающим, приветливым мужчиной в форме экологической службы, который был скорее вожатым, чем надзирателем, вёл себя предельно уважительно, купил билеты на поезд, выдал сухой паёк, сказал, сколько есть свободного времени. Всё это действительно напоминало скорее отправку в детский лагерь, даже лучше, потому что свободы больше. Я накупила на вокзале булочек с кофе, они там особенно вкусные, и пока ехала, тоже: мама снабдила меня финансами во всех возможных видах даже в избытке. Видимо, так она замаливала свою вину за глупое поведение в суде, которого, кстати, так и не признала. «Всё было заранее продумано, и что бы мы ни делали, ни говорили – тебя бы осудили показательно. Я сделала всё, чтобы тебя спасти!» Конечно, всё! Когда это взрослые признавали свои косяки? Я подумала назло потратиться и накупить себе ещё чемодан всяких ненужных вещей, пока ждали поезд, но сопровождающий сказал, что не стоит заниматься шопингом, потому что на въезде в резервацию будет ещё один досмотр. На сообщения от мамы и друзей принципиально не отвечала. Хотелось помолчать и хотелось, чтобы она попереживала, а то расскажу ей правду и подумает, что ничего дурного не случилось.

Везли нас троих: меня и двоих мужчин неприглядного вида. Лысоватого кудрявого, лет пятидесяти и молодого, нахального, покрытого татуировками с ног до головы, который всё время препирался с сопровождающим: то хотел курить расслабляющие стикеры, то пить успокоительные, чтобы уснуть в поезде. Сопровождающий объяснил ему, что если так дальше пойдёт, то он будет отбывать не в резервации мусорщиков, а в других, менее комфортных местах. Молодой человек ответил, что этого и добивается и «в мусорку» не поедет ни за что. Сопровождающий вызвал кого-то, татуированного забрали, и дальше мы ехали с кудрявым совершенно молча. Путь был долгим и даже на суперстреле со скоростью в 800 км/ч занял почти сутки. Поезд не ехал, скорее летел, значит, ни в окно взглянуть, ни в последнем вагоне постоять, провожая глазами рельсы, как можно в обычном поезде. Скука, и, несмотря на то, что кофе плескался у самого моего горла, я быстро уснула. Проснулась, когда поезд прибыл на какую-то конечную.

– Дальше автобусом, – сказал сопровождающий, и мы ехали дальше ещё почти полдня на обычном автобусе, а когда пересели на машину спецслужбы исполнения наказаний, впереди уже виднелись мусорные горы и много-много столбиков дыма, словно привязывающих их к небу. Было холодно, и сопровождающий хотел выдать мне страшненькую, цвета хаки, форменную куртку с надписью «ЭкоЛогика». Я отказалась, достала свою, универсальную суперлёгкую, укуталась в неё. Хоть какое-то упоминание о доме. Я уже начинала тосковать. Не хотелось никаких приключений, хотелось к маме, к Джеки, ссориться с братьями и в свою вечно неубранную комнату.

Деревьев не было. Только степь и эти горы вдали. Зрелище напоминало унылые пейзажи из фильмов-апокалипсисов, где на Земле случается катастрофа и потом остаётся вот это. Я читала, что общим решением под резервацию было отдано место, признанное для людей малопригодным, для гниения мусора – наоборот, наилучшим, из-за отсутствия настоящей зимы и довольно тёплого лета, а также наиболее экологически безопасное за счёт удалённости от водных покровов планеты. Это место раньше называлось Голодной степью и при прошлом разделении принадлежало Узбекистану и Таджикистану. Люди здесь тогда не выживали, а мне придётся выжить. Я вздохнула, уткнулась в телефон и уровень за уровнем лопала шарики, чтобы хоть как-то развеяться. Когда мы подъехали ближе к резервации, оказалось, что горы эти ещё и окружены высоченной бетонной стеной. Над воротами надпись: «Добро пожаловать в зону независимых архитектурных решений и человеческих проявлений, свободную от виртуальной реальности».

– Не бойся, это не от людей, – успокоил сопровождающий, увидев мои огромные глаза.

– А от кого? – спросила я, и глаза мои ещё больше округлились от страха.

– Узнаешь, – усмехнулся он.

***

Въезжали мы странно – через три шлюза. Сначала заехали, потом ворота за нами закрывались, горел красный светофор и по земле бегали красные лучи, потом загорался зелёный и нас пропускали в следующий бокс, где процедура повторялась, словно мы какие-то суперпреступники и могли провезти с собой контрабанду. У меня осталось несколько запрещённых булок с корицей, и я забеспокоилась даже, как бы их не нашли при такой серьёзной проверке. Но нет, не нашли. После третьего шлюза ничего не изменилось, только стена осталась позади нас, а впереди горы со столбами дыма. Я хотела открыть окно и высунуться, но не смогла: окна были заблокированы наглухо. В унылом пейзаже не было ничего интересного, и я машинально проверила смартфон, и, к моему удивлению, в нём была полная сеть. Но ни одного мессенджера, ни одной соцсети, ни одного форума – ничего мне не было доступно. Я могла только читать, могла написать, но сообщения не уходили.

– У меня что-то с сетью, может быть, нужен специальный доступ? – спросила я у сопровождающего.

– Нет, здесь такие правила. Отсюда нельзя свободно выходить в глобальную сеть.

– Совсем?

– Да, нельзя от слова «совсем». Это резервация. В резервациях правило: общение идёт на уровне резервации, остальное под контролем. Нельзя выходить за пределы, иначе всё может перемешаться. Здесь соблюдают чистоту интернет-зоны. Приедете, оформитесь, и вас идентифицируют.

– Здесь? Чистоту?

– Да, кстати, здесь в принципе соблюдают чистоту, в том числе чистоту интернет-зоны. У вас будет возможность в этом убедиться.

– А как же я напишу маме, что добралась хорошо?

– Ей сообщат.

Вот в этот момент я почувствовала себя настоящей заключённой. Я уткнулась в телефон и стала читать слёзные посты про то, как меня провожали, как они будут меня ждать и по мне скучать. А потом пост про то, как они вечером отвисали на вечеринке с салютом. О том, что салют били в честь меня, ни слова. Да в общем, всё понятно: инфоповод с моими проводами был исчерпан. Был человек, и нет человека. Сетевая дружба, она без привязанности – срочно подписываемся на другого.

***

Когда вдоль дороги стали появляться дома, надпись про независимые архитектурные решения обрела смысл: непонятной формы низкоэтажные сооружения из прозрачных кубиков зелёных, коричневых, бесцветных, с застывшими в них консервными банками, пакетиками, блесками или цветами – дома словно детские поделки. Рядом с ними вполне себе обычные бетонные сооружения, тоже невысокие, но с оконными рамами от старого поезда, и тут же домики из бутылок с окнами – круглыми иллюминаторами от корабля. Никакой единой архитектурной лини сохранения городского ансамбля – кто во что горазд, и немного деревьев, опять же разных, между всем этим.

Это место больше не было похоже на последствия апокалипсиса, это был рисунок ребёнка или сумасшедшего взрослого. Мультики такие любят делать – за гранью реальности, из ярких пятен. Хотя, может быть, после апокалипсиса всё оно будет именно таким, кто знает? Скоро выехали на улицу из землянок – земляные холмы, покрытые зелёной травой, без крыш, только с входами и обычными окнами.

– Улица ЭкоЛогики, почти приехали, – зачем-то сказал сопровождающий.

В конце улицы ЭкоЛогики нас с кудрявым ждало серое, барачного типа здание из прошлых веков. Он был этому рад, а меня аж передёрнуло от запаха. Сопровождающий сразу выдал мне повязку, похожую на намордник. Ни он, ни кудрявый словно не чувствовали характерного запаха мусорной свалки, смеси вони и гари, витающих в тёплом воздухе. Или зачем-то делали вид, что не чувствовали.

– Уважаемые вновь прибывшие, – обратилась к нам женщина лет пятидесяти, которую полнила ужасная форма экослужбы с юбкой-карандашом и заправленной в неё рубашкой ужасного зелёно-жёлтого цвета, – хотя к вам, Антуан, это вряд ли можно отнести, но если вы решили вернуться к нам таким путём, то придётся пройти всю процедуру вновь.

– Я совсем не против, – заговорил наконец кудрявый с усмешкой, – пройти это приключение таким образом очень даже занимательно.

– Остальное покажется вам менее занимательным. Мы очень консервативны и почти не изменились за год вашего отсутствия.

– На земляных валах экоулицы трава стала зеленее или мне показалось?

– Стала, но это всего лишь от обилия дождей.

– Ну вот, а вы говорите, что не меняется ничего. Трава-то позеленела!

Они болтали так, словно знали друг друга давным-давно, мне даже показалось, что про меня совсем забыли.

– Ирина, для вас это всё вновь, послушайте меня внимательно, – словно услышала меня немодная дама. – Сдавайте вещи на досмотр и проходите в карантин. Там вы проведёте 21 день, мы проверим ваше состояние здоровья, назначим вам место жительства и работы, вы пройдёте обучение правилам поведения в резервации и теоретическим основам будущей специальности.

– Так я всего на три месяца, и поработать почти не успею с такими карантинами, – съязвила я.

– Не переживайте, всё вы успеете. Три месяца – имеются в виду только полностью отработанные дни. Дороги, карантины, выходные, болезни и прочие неприятности не входят в этот срок. Три месяца – это 90 рабочих дней.

– Но я же не смогу работать каждый день?

– Конечно, не сможете! Это запрещено законом. А здесь так вообще зона повышенной нагрузки и работать можно не больше 4 рабочих дней из 7, и по 7 рабочих часов вместо 8.

– Так сколько же мне здесь быть на самом деле?

– Вам сказать календарные дни? – Она ввела данные в компьютер. – 102 рабочих дня получается.

Я смотрела на неё и не понимала, в чём подвох. 102 дня – ведь это и есть примерно 1/3 года. Она по-доброму улыбнулась моему недоумению и продолжила:

– Если брать 4-дневную рабочую неделю, то это получается 6 месяцев.

– Сколько? – вырвалось у меня. Я никак не могла поверить в сказанное. Мне дали 3 месяца, как они превратились в 6? Как банковские проценты, из-за текста, указанного мелким шрифтом? Аферисты и обманщики!

– Ну и прибавьте к этому 21 день карантина. Надеюсь, экзамен по правилам жизни в резервации вы сдадите с первого раза и не продлите этот срок.

– То есть?

– По итогам обучения вам нужно будет сдать экзамены. Во-первых, по рабочей специальности и, во-вторых, по правилам жизни в резервации. Только после их сдачи вы сможете приступить к работе.

– Ещё есть плохие новости?

– Ну, не расстраивайтесь так. Тут многие люди живут совершенно добровольно, без всякого принуждения сюда приезжают. Молодые создают здесь семьи. У стариков тут прекрасный соцпакет. Это очень комфортная резервация! Я вот здесь пять лет уже и обратно в большой мир меня и не тянет.

– Я не вы.

– Конечно. Я не бросала мусор из окна никогда. Я приехала сюда именно потому, что понимаю, как это опасно для планеты, на которой мы живём. ФА-ТАЛЬ-НО! Вы же здесь, чтобы это понять.

– Я понимаю, – мне было уже совсем невмоготу и хотелось прервать этот разговор. – Как я могу общаться с близкими? Маме как мне сообщить, что всё хорошо?

– Вам уже сегодня помогут установить специальный браузер для работы с сетью. После изучения правил передачи информации во внешний мир вы сможете писать цензурируемые сообщения.

– Цензурируемые? Это как?

– Это значит, что вы пишете, сообщение отправляют к цензору, он читает, и если его можно отправить во внешний мир, то даёт разрешение на отправку, а если нет – возвращает вам на коррекцию.

– Разве у вас не действуют конституционные права и свободы? – возмутилась я нахальному беспределу.

– Ещё как действуют. Здесь своя конституция – правила резервации «Мусорщик». Вот их вам и предстоит выучить, прежде чем приступить к отработке срока. Так что добро пожаловать в карантин!

Это всё не может быть явью. Какой-то дурной сон. Как же хочется домой!