Текст книги "Директория «Мусорщик». Часть 1. Карантин"

Глава 15

Дни стали тревожными. Я просыпалась с дрожью внутри от ожидания изменений, как в самом начале этого затянувшегося квеста, который вот-вот только должен начаться, а уже умудрился выжать меня, как лимон в суперцентрифуге, когда не остаётся даже шкурки – жёлтая кисленькая жижица.

Я пообвыкла здесь – понятны стены, правила, люди. В карантине мы как в детском садике: кормят, поят, учат, лечат, всё самое страшное уже позади, и даже с отвратительным вкусом заменителя кофе можно смириться, а что будет там? Полигон этот кошмарный на самой горе. Работа, далёкая не то что от профессии мечты – от элементарного здравого смысла. Поезда, автомобили, самолёты прекрасно без людей обходятся, а конвейеру на помойке никак без наблюдателя не обойтись! Бред! «Бокс в общежитии» – звучит совсем не заманчиво, даже не комната. Какой будет жизнь там, где химия практически любая разрешена, судя по правилам? Наверное, будут шататься вокруг какие-нибудь неадекваты сплошные.

Вирты из нашей группы начали срываться один за другим. Вскакивали в столовой, швыряли подносы, требовали человеческой еды и пустить их в игру. Кричали, что они умирают. Я видела, как они плакали, когда смотрели видео про игры. Они смотрели на себя со стороны в своём любимом мире, и им, наверно, было в сто раз тяжелее, чем мне. Сорвавшиеся всегда возвращались потом, с тихой улыбкой и умиротворением на лице. Я спросила Горца, что с ними. Мы болтали в видеочатах каждый день, когда он был в доступе.

– Их накормили радостью, и теперь им хорошо. Они все тут «слетят с катушек», рано или поздно, и их всех посадят на радость.

– Я тоже хочу «на радость»!

– Не вздумай даже шутить так! Тьфу, глупая дурёха! Радость делает человека овощем. За стеной её только к маньякам и тяжелобольным в спецклиниках применяют, а тут к каждому. Конституция у них такая: съел пилюлю и живу я. Аккуратно с этим. Потом будешь шататься с протянутой рукой, радости себе такой искать.

– А что можно-то? Я чем больше видео про будущую работу смотрю, тем меньше у меня уверенности, что это моя история.

– Это и не твоя история. Это штрих лёгкий, который ты сделаешь, и пойдёшь дальше, где начнётся твоя история.

***

Его такие правильные убеждения пролетали мимо моих ушей – я тревожилась больше и больше. Хотела даже завалить тест по профессии, чтобы остаться тут подольше, но тут ещё мама позвонила:

– Доча, такая удача сама мне в руки плывёт! Я вчера случайно на дне рождения у Али… Помнишь Алю? Такая полненькая, весёлая, кондитерский трак держит на сквере? Не помнишь? Жёлтая ретробуханочка, как в старых фильмах, и пирожные с натуральным сахаром у неё есть. «Вкусная вредина». Не помнишь? Ну, не суть… У неё я познакомилась с одной девчонкой. Какой-то её десятой на киселе родственницей. Она журналист острых тем, и у неё были серьёзные отношения с ТЕМ САМЫМ журналистом, который был у тебя на суде. Который писал потом всякую чушь про то, как судья законы мировые сохранила и прочие дифирамбы этой вопиющей несправедливости.

– Помню, лучше бы не вспоминать.

– Так ты представь себе, он гендерщик! Она с ним собиралась уже ребёнка родить и даже брак готова была оформить, а он в компании где-то сказал, что если у женщины попа толстая, то она слишком любит секс.

– У неё толстая попа?

– Да нет, у неё не была тогда толстая жопа, но философия, понимаешь! Он в реальности гендерщик, и об этом многие знают, и поэтому из одной из центральных газет погнали, и он обитает при юридическом вестнике теперь.

– Мама, ты сказала, что тебе в руки приплыла какая-то удача. С каких пор чья-то толстая жопа и скрытый гендерщик стали удачей?

– Он её обидел, Рашечка, обидел. Она с ним порвала. Она пять лет думала, что он настоящий партнёр, а он оказался подделкой. Скрывался и врал ей, что он не гендерщик совсем, что с ним можно надолго и детей можно вырастить совместных. Она на него обижена жутко.

– Ну да, в негендерном мире ведь так и должно быть: он гендерный, а она обиделась, потому что она негендерная, – засмеялась я. – Мам. Она такая же, как он, так что оба хороши.

– Пусть хоть гендеры, хоть трансгендеры, мне не это важно, доченька. Она, обиженная, под него копает, давно. А он часто пишет про эту судью, и таких вот хвалебных статей в её пользу у него полно.

– Мам, у него работа такая.

– Ну не знаю. Мы с ней так хорошо поболтали, что неожиданно выяснили, что именно молоденьких девчонок эта судья всегда судит по самой высокой планке! Из того, что назвала мне Нади…. Кстати, журналистку зовут Нади, вот её профиль, посмотри на досуге… Так вот, из того, что мне сказала Нади, с ходу, загибая пальцы, только за последний год девочек по высшей планке осуждено больше десяти.

– Нади за ним следит?

– Ага. И получается что?

Мама сделала паузу, склонила голову, развела руки, приглашая меня догадаться, но я в точности повторила её жест, и ей пришлось продолжить самой:

– У судьи-то ПРЕДВЗЯТОСТЬ!

– Скажи ещё, гендерная предвзятость!

– В точку! У старушенции гендерная предвзятость. Мы нашли кончик ниточки в этом клубке, осталось за него потянуть и…

– Ты посчитай, сколько она судит вообще и скольким даёт приговоры, и, скорее всего, станет понятно, что она просто строгая. Я помню её хорошо – похожа на строгую учительницу.

– Вот этим мы как раз сейчас с Нади и занимаемся.

– Мам, оставила бы ты это. Опасно и не нужно никому, как бы хуже не было. Вдруг там и правда что-то раскопаешь не то, и кому-то это не понравится.

– Ну уж нет. Мою единственную дочь предвзято осудила какая-то старушенция и, довольная, руки потирает, а ты даже говорить со мной не можешь по-человечески?! Я всё узнала, поверь, и про цензуру, и про особые режимы. Я этого так не оставлю. Ты, несомненно, поступила плохо. За «плохо» человеку делают ата-та и отпускают! Не больше! А осудить ребёнка на ТАКОЕ – зверство!

Меня пожалели, и мне сразу захотелось плакать, стать маленькой, свернуться калачиком, положив маме голову на колени. От этого только хуже, я должна сама.

Мама развоевалась. Очень хотелось озвучить ей интернет-мудрость про то, что само в руки плывёт, но так маме говорить нельзя. Пусть развлекается, во всяком случае ей там не скучно. Но мне надо поторопиться и сделать так, чтобы всё это поскорее закончилось.

Я тут же сдала тест по профессии. Программа разразилась салютами и поздравлениями с успешным окончанием обучения. Вечером получила письмо от тьютера. Примерная дата отправки – через три дня, а пока видеобеседы с врачами, инструкторами и сборы.

***

Собирать мне было почти нечего, разве что пару обновок.

Да, я умудрилась тут прибарахлиться. Никак не ожидала ни от себя, ни от места, ни, тем более, от Эммы. Когда я шла из столовой, она высунулась из своей комнаты и призывно помахала мне рукой и исчезла в глубине комнаты. На лице её была интрига, сама она была нетрезва, но отказать ей мне было неудобно.

– Ирочка, детка, посмотрите, что у меня есть. Такой изысканной вещи вы вряд ли найдёте теперь! Передавалась у нас из рода в род со старых времён, девочкам.

Она достала из чемодана вакуумный плоский пакет, разгерметизировала. В нём оказалось платье тяжёлого шелка, красивого кроя, с талией и поясом на большой перламутровой броши. Уникальная ткань была двусторонней: с одной стороны иссиня-чёрной с золотыми цветами, с другой – золотой с синими цветами.

– Очень красиво, – честно сказала я. – Я такое только в музеях видела.

– Да, шедевр. Мне давно уже не по фигуре. Я его лет тридцать тому вычистила и убрала. Ира, сделайте одолжение, примерьте его, пожалуйста!

Просьба была ошеломляюще неожиданной, я отказалась, она принялась меня так упрашивать, что мне стало перед ней очень неудобно, и через пару минут я согласилась. Переоделась в ванной, вышла к большому зеркалу и ахнула. Никогда я не надевала такой гендерной вещи! Все ношенные ранее карнавальные костюмы принцесс упали в рейтинге на сотню. В таких платьях ходили где-то в тогдашней Франции или Италии женщины ещё в век начала кино. Откуда-то у меня появились в этом платье грудь, талия, бёдра, как у настоящей женщины. Вроде бы всё было прикрыто – и юбка ниже колена, и вырез не глубокий совсем, а внешний вид ужасно неприличный. Призывный какой-то, словно каждый цветок, каждый изгиб приглашал его погладить.

– Ирочка, деточка, вы волосики распустите, посмотрите. Вот красота! Мне оно так никогда не шло, кость у меня широкая, я в нём как манекен мужика. – Она помолчала, полюбовалась мной, отчего мне снова стало крайне неудобно. – Вы его заберите, пожалуйста, себе.

– Нет, что вы! – опешила я. – Нет!

– Вы поймите, мы его из рода в род передаём девочкам, а у меня нет девочек и отдать некому.

– Мальчикам отдайте.

– Мальчиков тоже нет. У меня никого нет!

– Тогда в музей отдайте. Они у вас с удовольствием возьмут! – отнекивалась я как могла.

– Нет здесь таких музеев.

– Андрею отдайте, профессору!

– Он продаст, а я хочу, чтобы кто-то его носил. Вот у вас будет когда-нибудь муж, и для него будете надевать, и платье будет очень к месту. Потом дочки, и им отдадите.

– Эмма, я не могу! Во-первых, это очень дорогая вещь, – убеждала я.

– Я напишу расписку, что передала вам её в дар, и это будет правдой. Всё официально.

– Во-вторых, я живу в негендерной стране, там не принято носить такие платья.

– Сейчас вы в самой гендерной стране из всех в мире. Здесь каждая женщина на вес золота! А когда уедете, поверьте мне, наденете для самого дорогого человека вечером, с шампанским в руке – и он будет вам очень-очень благодарен!

Я ушла переодеваться, а когда вышла, решительно повесила платье на спинку кресла.

– Эмма, я…

Она не дала мне продолжить.

– Деточка, услышьте меня и смилуйтесь. До сего дня мне удалось сберечь это чудо, дальше, я знаю, что вряд ли смогу. Я пропью его за бесценок, его могут и на тряпки распустить потом. Я не смогла сделать так, чтобы было кому его передать. Вы – точно сможете.

– Почему вы так думаете? – удивилась я её прямоте.

– Посмотрите в зеркало. Даже без этого платья вы прелестны, юная леди, а в нём вы покорите целый мир. Вам ничего оно не будет стоить, я отдам вам его вакуумку с уникальной средой, а дальше его хорошо бы в шкафу на плечиках держать и выгуливать на людях изредка. Возьмите, пожалуйста, мне очень важно знать, что оно в хороших руках!

***

Я быстро собрала чемоданчик, ваккумный пакет с платьем положила сверху, аккуратно. Удивительно, но все наши, кто ещё остался, вышли меня провожать. Стояли в коридоре вдоль стен, пока я шла до двери, чемоданчик послушно ехал домой с приятным шуршанием, дающим ощущение его присутствия. С каждым я попрощалась, хотя даже не знала, как их зовут, к стыду своему.

– Надевайте его непременно! – вслед мне шипящим шёпотом сказала Эмма. – Вы умница и красавица, вас должны окружать красивые вещи, красивые люди и красивые места. Так и будет!

***

Место назначения: Восточный сектор, полигон 7. Еду туда одна. Больше на этот полигон не распределили никого.

В оформлении обложки использованы иллюстрации автора Мария Волощук Махоша.