Текст книги "Директория «Мусорщик». Часть 1. Карантин"
Автор книги: Мария Махоша
Жанр: Социальная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
Глава 9
Мама бесконечно что-то щебетала, про друзей, которые заходят, про судью, которую обвиняют в излишней жестокости, про розу, которую жрёт какая-то непонятная мошка и никакими средствами её не вывести. Я слушала и кивала головой, а когда мама требовала, чтобы я рассказала про себя, то отвечала:
– У меня всё-всё хорошо. Я учусь, скоро освою профессию и стану работать. Здесь много интересных людей и хорошо кормят.
– Рашечка, ты такая стала взрослая, неразговорчивая. Сколько прошло у нас? Неделя? Осталось немножко, деточка, и вернёшься! НЕ взрослей там слишком, дочура моя!
– Нет, мам, отсчёт отбытия начнётся нескоро. Пока не сдам экзамены и не начну работать, срок…
Картинка зависла, развалилась на квадраты. Потом появилась надпись: «Трансляция прервана за нарушение правил взаимодействия. Связь будет блокирована на 30 минут. Напоминаем, что при повторном нарушении связь будет прервана на час, а при нарушении в третий раз вы будете лишены права внешней связи до повторной сдачи теста».
Да чтоб вас! Я вспомнила эксперимент с собаками, который делали ещё в веке двадцатом, когда в клетке подключали ток, и куда бы собака ни шагнула, что бы она ни делала, её било током. И тогда собака ложилась и умирала, потому что выхода не было. Вот я сейчас как эта собака: мне только что дали возможность поговорить с мамой и тут же её отняли, с предупреждением, что заберут совсем.
***
– Вот люди! Это зачем ты себе такое придумала? – спросил Женя в ответ на мою печальную историю про блокировку видеочата с предупреждением.
– Да я не придумала! – обиделась я. – Там так и было написано!
– Конечно так, и никак по-другому!
И этот надо мной издевается! Ненавижу его! Вот когда позавидуешь женщинам из гендерных миров: у Жени явно не было намерений за мной ухаживать, а значит, прощать, заигрывать и опекать. Я уже хотела уйти реветь дальше, но он остановил.
– Да что ты дуешься-то не по делу? Цикл, что ли, подходит? Съешь гормонов, а то и себя мучаешь, и людей. Что такого страшного в этом сообщении ты увидела? Какая там безвыходность?
– Ну как же: сначала на полчаса, потом на час, потом пересдача теста, а потом…
– Что потом?
– В том-то и дело, что ничего потом! НИЧЕГО! Нет связи с ними, с мамой нет связи, с братьями, с миром нет связи! – я кричала, у меня лились слёзы, мне и правда было плохо.
– Так, уважаемая, пора вас в поликлинику для опытов сдавать! Вот представь себе: перед тобой человек, который ошибся в первый раз и через полчаса ему вернули связь.
– Ну и мне вернули… – Его любовь к театральным паузам меня тоже бесила.
– И я сразу продолжил общение и снова ошибся. И меня заблокировали на час! Представляешь – на целый час!
– И?
– И я пошёл, проболтался где-то час, вернулся и – бинго! Снова могу войти в чат!
– Ну не томи уже, рассказывай! – взмолилась я.
– Так я и рассказываю. И вошёл я снова в чат и, о боги, снова нарушил правила! Прямо в тот же день, представляешь! Написал, что тут хорошая погода – это когда не воняет и можно без маски ходить. Вот я шалун!
Он снова замолчал и уставился на меня, как будто ждал аплодисментов или крика «браво», мне же безумно хотелось его скинуть с мостика.
– Ну! – выдавила я.
– Ну и пришлось снова ответить «нельзя» на все вопросы теста, и доступ снова мне открыли только утром. – Он замолчал, как будто закончил. – Что ты так на меня смотришь, как будто хочешь мне вонзить кинжал в сердце?
– Слушай, ты точно художник? Мне кажется, что по тебе театральный плачет или палата в психбольнице, где маньяков содержат! – не сдержалась я. – Приятно над человеком издеваться, да?
– Конечно, приятно! Ещё как! Когда у меня есть возможность преподать тебе такой урок – я это потом всю жизнь помнить буду! Детям своим, внукам, правнукам, праправнукам рассказывать буду этот момент!
– Ну хорошо, и я буду рассказывать своим потомкам, как жестоко меня мучил некий Евгений на прогулочном мосту карантина резервации «Мусорщик». Продолжим?
– Так вот представь себе, утром мне дали доступ в сеть, я стал болтать с женщиной. Она, конечно же, спросила, что я ел на завтрак. Я ответил, кстати, очень сдержанно, что кормят здесь кормом, вкусовые качества которого не подлежат оценке, и меня тут же заблокировали.
Он замолчал. Я молчала в ответ и смотрела ему в глаза, стараясь дотянуться поглубже.
– Заблокировали на…
Я не выдержала и шлёпнула его по руке. Он засмеялся, отбежал от меня в сторону и закричал:
– А вот угадай, на сколько? Ни за что не угадаешь!
– Я бы тебя на всё время заблокировала, за вредность твою, – пробурчала я обиженно.
– А вот и нет! На полчаса! Снова на полчаса! Это замкнутый круг наказаний, простейший замкнутый круг! И нечего себе придумывать всякие страсти. Тут никто не хочет тебя сводить с ума и держать тебя никто тут не будет – никому ты не нужна! Отработаешь своё и адьё, валите, пожалуйста, в свой чистоплюйский мир и общайтесь там с кем угодно, о чём угодно!
– А правда, если я там расскажу про всё, что здесь увижу? – сменила я гнев на милость.
– ДА пожалуйста! Подпишешь бумагу о неразглашении, ответственность там покруче резервации будет. Хочешь – болтай потом.
Мы помолчали, посмотрели на летающих свиней, кружащих с криками над домами, на столбики дыма вдали на горе. Я ещё раз прокрутила его ответ в своей горячей голове и честно сказала:
– Спасибо.
– На здоровье, – улыбнулся он и добавил: – Ты ведь понимаешь, что, возможно, в жизни мне больше не представится случай кому-то вот так показать, как тебе сейчас. Это очень редкий случай, когда ты что-то по-настоящему можешь для кого-то сделать.
– Ну да, согласна. Будут дети – будешь хвалиться.
– Позвоню и буду хвалиться, и детям, и внукам. Я старенький, просто генно-модифицированный, – снова улыбнулся он. – Я тебе в деды гожусь, если не в прадеды. Я потому и здесь, Рашечка, что мне так уже всё осточертело там, что хоть чего-то настоящего найти бы, хоть в мусорной куче.
***
Через неделю я закончила почти весь курс общего обучения и готова была уже приступать к профессии. Блочили меня в чатах всё реже и реже: я научилась говорить очень общими и завуалированными фразами: приличная погода, многообещающее будущее, время моего возвращения можно уточнить в экослужбе, про то, как тут всё устроено, рекомендую посмотреть фильмы в открытых источниках, и называть резервацию я стала «мой курорт», что цензорам явно нравилось. Друзья просили фотки – я им отправляла себя в маске на фоне хромокея. Они написали, что я зазналась и за людей их не считаю, даже простейшую просьбу выполнить не могу. Я читала и улыбалась. Какие же они там ещё маленькие!
***
– Больше к нам никого не привезут, – сказал Женя на очередной нашей встрече на мосту. – Я думал ещё с кем-нибудь познакомиться, но у них так – они раз в десять дней завозят, а потом на карантин ставят.
– Ты прямо агент, – усмехнулась я. – Кто может поплатиться головой за разглашение этой информации?
– Андрюша, профессор наш любимый. Ему вряд ли что-то сделают, он местная звезда. Ты бы с ним, кстати, поближе познакомилась – не помешает.
– Не, спасибо. Он бабник, я с такими не могу.
– Хорошо, что ты не в каком-нибудь двадцатом веке родилась! А то не видать бы тебе ни работы, ни карьеры, ни жизненных благ с такой нелюбовью к играм.
– Ну и ты не в двадцатом веке же родился? Хотя я уже сомневаюсь, слушая тебя. Может, ты вообще робот? Или Горец? Помнишь фильм древний, где «кто хочет жить вечно»?
– Робот, когда больше 70% тела заменено на инородные материалы, а подсадка клеток живых не считается. Ладно, вредная девчонка, посмотрим, как ты лет через сто запоёшь! Хотя я вряд ли уже осилю такой срок. Тут надоест, сяду на какой-нибудь дальний корабль и свалю в никуда. А на Горца согласен, только мне больше нравится старый-старый фильм, плоский ещё, без multi-D.
– Что с настроением? Или у тебя тоже «циклы»?
– Ага. Луна будет вечером огромной. Посмотришь. У стариков такие циклы – она нас зовёт, и от этого не избавиться. Не, не надо заносить руку над вызовом врача. Я в порядке. У меня там, – он засмеялся и махнул рукой в сторону стены, – собака умерла. Глупо, да?
Он не смотрел на меня, смотрел на гору. Люди, когда гуляли по мостику, всегда останавливались лицом к горе, словно боялись к ней спиной поворачиваться.
– Совсем даже не глупо.
– У тебя за жизнь сколько собак было?
– У меня Джеки, он старенький уже, скоро 15 лет ему, но мы до двадцати его точно протянем!
– Вот. А у меня – со счёту можно сбиться, а я каждого пса помню по имени. Кстати, и Горец был, прожил, правда, недолго совсем. Должен был бы уже привыкнуть их хоронить, а всё никак. Этот был Бобёр. Четверть века прожил, собака!
– Бобёр. Смешная кличка. Ты сам придумал?
– Нет, мне его Бобром отдали. Сказали, подгрызает всё, что найдёт – хоть палку, хоть пластмассу, хоть железо – грызун. У него зубы передние как у бобра и хвост плоский, скрестили с кем-то неудачно породу, вот и получилось чудовище. Я его щенком в питомнике взял, его усыпить хотели за уродство как генную ошибку, а я схитрил. В общем, сделали доки и этого, вроде как, усыпили, а нового записали как собаку и кличку дали – Бобёр. Маленькая путаница в документах, и 25 лет жизни зверюге.
Я совсем не знала, что ему сказать. «Сочувствую» или «соболезную» – будет не правдой. Не сочувствую – недоумеваю. Когда кто-то кого-то теряет, я всегда ощущаю его боль, а делать с этим ничего не могу, помочь ничем не могу и хочу убежать от этой ситуации.
– А с кем же ты его там оставил?
Он повернулся ко мне, повеселел и неожиданно сменил тему:
– Давай договоримся, пока мы здесь, каждый день утром играть в угадайку. Просыпаешься и пишешь, сколько дымных столбов ты увидишь на горе. А после завтрака считаешь и пишешь, сколько на самом деле оказалось. Тот, у кого утренний прогноз ближе к реальности, выиграл. Только цифры, больше ничего не пишем, мы ведь и так всё поймём.
– Давай. Я наверняка проиграю, и тогда что?
– А тот, кто проигрывает, шлёт другому своё селфи, на котором изо всех сил старается показать сожаление по поводу проигрыша. Без намордника!
– Завалю я тебя своими селфи!
Я хотела спросить, сколько ему лет, очень, но делать это категорически запрещено, особенно с генно-модифицированными. Возраст – очень интимная тема, но любопытство жгло. Дети, внуки… Больше ста точно.
– Жень. Можно тебе задать вопрос, который задавать нельзя?
– Сколько мне лет?
Я покраснела до корней волос, замотала головой.
– Не совсем. Ты знаешь, сколько ты проживёшь?
– Нет, конечно. И про возраст совру, прости, мне нельзя иначе. Я знаю, что это очень интересно, всем, кроме меня. Это решили за меня, а я хочу жить свою жизнь, а не кем-то придуманную.
– Это как?
– Ты маленькая ещё, не поймёшь, – отрезал он.
– Я хотя бы постараюсь. Раз уж нас нанесло друг на друга здесь, то можно и постараться. Я вот про себя всё могу рассказать, но нет у меня ничего интересного пока.
– Самое интересное как раз то, что у тебя впереди. Так мы дымки считать договорились? Вот сколько их сейчас там, примерно?
– Расскажи. Пожалуйста!
– А ты хоть знаешь, откуда эти дымки берутся на горе?
– Раааскажиии!!! – не унималась я. – Ты упрямый, но я ещё упрямее – по упрямству у меня твёрдые двенадцать!
– Ну хорошо, раз ты так просишь, хотя я и сам не знаю толком. Там ведь расположена зона, свободная от контроля. Там живут люди, которые решили стать БОМЖ по доброй воле. Жить в грязи, питаться отходами. Наверное, это их костры. Ну и трубы перерабатывающих заводов ещё, – сказал он так серьёзно, как будто не понимал моего вопроса.
– Ну тогда я не буду с тобой играть в дымки. И вообще не буду с тобой разговаривать. Подружусь вон с Эммой в туфлях, стану местной звездой, и все мужики будут мои! – притворно обиделась я.
Он повернулся ко мне, посмотрел с прищуром.
– Ты живёшь в неправильной стране, Рашечка. Тебе в гендерную надо! Ты настоящая женщина по сути своей, просто пока этого не знаешь. Тебе стало интересно, и ради своего интереса ты сейчас готова вскрытие мне сделать и не особо заботишься о моём «личном пространстве», хоть тебя в школе этому и учили-переучили, и по личному пространству у тебя точно было 12, как и по большинству других предметов.
Он замолчал и смотрел на меня в упор, с прищуром. Ждал. А у меня внутри всё рухнуло: он ещё и телепат, и это тоже скрывает, как и свой возраст, потому что телепатов, говорят, держат в отдельных резервациях, чтобы они мир не поработили.
– Да не пугайся ты, не телепат я никакой. Проверяли вдоль и поперёк, уж будь спокойна, их не отпускают. Когда живёшь почти два века, ты просто знаешь уже, о чём думают другие люди. Когда ты выглядишь на двадцать, тебя все хотят поучить и делают это регулярно. А когда поучают, то как раз рассказывают, как они думают, что в их понимании равносильно – «как жить надо». И с годами обрастаешь «телепатией опыта».
– Почти двести?
– Ага. Я футболку делал себе «Мне скоро 200» на груди и сзади «Идите в…» Ну и каждый понимает, как хочет.
– Но ведь это так прикольно! Ты всё время провоцируешь всех вокруг. Они думают, что ты пацан, а ты им раз – сюрприиз! И они такие – вау!
– Вот ты гениально описала сейчас ВСЮ мою жизнь. На десятый раз надоедает, на двадцатый бесит, на сотый – разрывает на части. Бууум! Взрыв человека, полетели клочки салютом! На мне три операции для старения, я всё равно выгляжу как ребёнок до 30 лет.
– Я не ребёнок.
– Ребёнок!
– Скажи это судье!
– И скажу. И пойму ещё, какого хрена эта сука тебя сюда затащила! Потом. У меня на это ещё знаешь сколько времени?!
Он злился, ему было больно обо всём этом говорить. Я пожалела о своём любопытстве, но было слишком поздно.
– Знаешь, что самое прекрасное в этой ситуации? Не я себе это выбрал! Мои родители когда-то подписались на этот эксперимент. За это им обещали денег, а ещё меня учить, лечить, растить и дать мне самое лучшее, что будет в мире на тот момент. И мне дали. Я рос в суперинтернате с такими же, как я, жертвами родительского желания дать детям «всё», и некоторые из моих одноклассников растекались в лужу прямо на уроке. Представляешь? Сидел рядом ребёнок и вдруг начинал плавиться на глазах у одноклассников, и, пока врачи добегали, уже лужа под партой, в которой штанишки плавали, и ты в ней ноги промочил! Я ноги промочил в своём лучшем друге! Мне было лет двадцать, я как раз до первого класса добрался, а ему, я и не знаю, нам запрещено было называть свой возраст, да мы его и не знали.
– А ты маму-то видел вообще?
– Да. Как она плакала потом, ты не представляешь, как каялась. Как старалась выкупить меня из этой программы. Мамы, они такие – они как лучше хотят. Я тебе лишнего наговорил тут столько, что столбики со мной ты теперь будешь считать целую жизнь!
– Хорошо, Горец, – выдохнула я, потому что всё это становилось уже слишком. – Пойду я в… здание, пожалуй, поучусь мусорному уму-разуму.
– Доброго тебе учения, Скалолазка.
Горец и Скалолазка – хорошо у нас получилось.
Глава 10
С тех пор как у меня появились связь и Горец, жизнь наладилась и резервация уже не казалась мне местом, невозможным для жизни. Как мало нужно для счастья! Ну ещё, пожалуй, то, что я привыкла к запаху и каждый день понемногу занималась лазанием, без скал, правда, но по стенам своей комнаты и тренажёрки точно. В качестве зацепов использовала плинтуса, розетки, выключатели, ручки и фурнитуру шкафчиков. Однажды напугала оператора робота-уборщика до полусмерти. Они вошли, а я в углу сижу под потолком, выносливость в ограниченных условиях тренирую. Ругали меня, что пачкаю стены, – согласилась и намыла свои скалолазкины ботинки так, что они стали чище рук. Тогда стали ругать, что порчу отделку. Я изучила нормативную базу по пользованию зданиями и сооружениями и написала письмо в службу эксплуатации, что никаких злых намерений не имею, а для поддержки спортивной формы мне нужна база для занятий. Или дайте такую базу и скажите где можно, или буду везде лазать. Замолчали, больше меня никто не трогал.
Мама слала мне видео с боями Мура и Джекки. Мои интернет-перебранки с братьями цензура пропускала на ура. Мои близкие были близко.
Общение с одноклассниками свернулось само собой, стало односторонним: они были заняты поступлением, фильмами, путешествиями, но мысли их казались мне наиглупейшими. Да, они были правы: я зазналась и считала себя взрослее и умнее. А как может быть, если уже почти месяц я мариновалась в одной консервной банке с взрослыми, а моему лучшему другу вообще было под двести лет? О чём я раньше думала, писала, какие глупости обсуждала с ними – историю читать страшно! «Поскорее бы вырваться из-под опеки, подальше от родительских глаз. Уеду учиться – выброшу телефон и забуду их номер, так надоели»! Неужели ТАКОЕ могла писать я?
Каждый день я взрослела на год, так мне казалось: училась, узнавала резервацию, новых людей в карантине. Конечно же, я постаралась побыстрее сойтись с Эммой в туфлях: равенство полов – это хорошо, но женщина женщине всё равно ближе. Улучить момент, когда она была без ухажёров, никак у меня не получалось. Утром её уже ждали под дверью, а когда один не выдерживал, его сменял другой, потом третий. А иногда всей компанией человек из пяти они что-то обсуждали. Мне было неудобно влезать в их разговоры, но по упрямству у меня, как известно, 12. Я просто подошла после завтрака и решительно завила:
– Эмма, я могу с вами поговорить? Наедине?
– Конечно, деточка. – Она глазами показала ухажёрам на дверь, и они покорно удалились. – Что случилось?
– Ничего себе! Когда мне говорили, что гендерные женщины могут управлять мужчинами одними глазами, я не верила.
– Ну что вы, – усмехнулась она, – иногда достаточно подумать, и всё исполнится. Женщины властны над мужчинами. Гендерные женщины. Так что вы хотели?
Она явно забыла, как меня зовут, и была так старомодно мила, что боялась меня переспросить.
– Я Ирина, я тут совсем из новеньких и не понимаю, как вести себя, как общаться. А вы очень уверенно держитесь. Хотела у вас совета спросить.
– Ну что ж, Ирина, вы угадали. Какая вы проницательная! А так ведь молоды, по вам и не скажешь! – не поскупилась на похвалу Эмма и продолжила с большим достоинством в голосе. – Я не в первый раз здесь, и я здесь осознанно, как и те, кого ты видишь рядом со мной.
– Они все не в первый раз?
– Ну нет же, не так прямолинейно! Антуан и Йорк только повторники, остальные ещё и поэтому так интересуются, что впервые сюда попали. Но попали по уму, и это ценно. Мужчины, которые умеют думать, – очень большая ценность, если не самая большая из обнаруженных мной в этом мире.
– Так вот почему ко мне они не подходят, – выдохнула я.
– А ты хочешь, чтобы тобой интересовались мужчины? Так надень платье и туфли, и к тебе сразу подойдут.
– У меня их просто нет, – улыбнулась я в ответ, намеренно вводя её в заблуждение. Уж очень хотелось сойти за «свою» и разведать, как тут всё с её точки зрения.
– Хочешь, я дам тебе поносить? Увидишь эффект! Очень, очень хорошо работает! Им ты как бы этим говоришь: «Я женщина, меня можно завоёвывать, начинайте», и они начинают, а ты уж выбираешь потом. Очень интересная игра – и от скуки хорошо спасает, и финансово довольно выгодно.
– Не знаю. Мне сложно и противно в такую играть. Я же понимаю, что всё это ложь. Они ведь каждой говорят, что ты самая красивая, что жить без тебя не могут, что ты им нужна как воздух.
– Ну и что с того? Такие правила игры: они набирают очки, мы ведь ищем лучшего.
– Сюда разве попадают лучшие?
– А почему нет? Мы же с тобой здесь! Лучшие только на порталы знакомств не попадают, а сюда очень даже! Вот Антуан, например. Вы же из одного города даже. Ты его знала там?
– Нет.
– А он очень интересный человек. Занимался разведением рыб для домашних прудов. «Квариум», не слышала? Разведён уже лет десять. Опрятный, продуманный – очень и очень мужчина.
– Так он ведь здесь, а не там.
– Конечно. Потому что он молодец: у него хорошая часть бизнеса и имущество на племяннице, а он здесь, потому что кредит брал в банке. Теперь отдавать нечем, так вот пока ему не присудили, он уже здесь. Суд пройдёт, пока он здесь, а по правилам – пока тут работаешь, вычет по долгам копеечный. И тебя забрать в банк на отработку не могут.
О чём-то непонятном и нестерпимо скучном говорила эта женщина в платье. Какие банки, какие кредиты?
– И они все такие, что-то отрабатывают здесь?
– Конечно. Те, кто понимает схему, быстро сбегают от банков и здесь прячутся, сначала вроде как принудительно, как отбывающие, как будто они не специально, а потом добровольцем остаются. Сюда ни один пристав носа не суёт!
– А вы?
– А что я? Я сюда лет двадцать назад попала по глупости – тяжко было, запила, захламилась. В себя пришла здесь, в карантине, потом отработала честно и зареклась возвращаться. Вернее, зареклись – тут я встретила своего Пепечку. Как он за мной ухаживал! Как он в этом мусоре находил мне и цветы, и фрукты, и развлечения! Рабочие условия сложные: в общежитии, все под камерами, денег в распоряжение не дают вообще. Мы с ним за эти пару месяцев толком только в карантине и пообщались, потом встречались изредка, но каждый раз – как праздник! А уж когда отбыли, мы с ним срослись просто…
Вот ненавижу эти моменты. Сижу и киваю головой, улыбаюсь, как будто это всё мне интересно, а мне не интересно. Только Эмме в туфлях уже всё равно – она говорит и говорит. Про то, как они не хотели детей, хотели путешествовать, не хотели собаку, хотели кошку, а им на свадьбу подарили собаку, и они полюбили собаку. Про то, как они меняли страны, профессии, как любили друг друга, каким сексом занимались, как им всё это надоело, но они любили друг друга так, что влились в групповую семью. И им и там надоело, и они уехали за полярный круг и жили там в ледяной юрте. И ничего про резервацию! И все мои попытки её перетащить сюда она прерывает и возвращается к своему Пепечке. И поделом мне, я же вторглась в её идиллию, а не она в мою, значит, мне терпеть и слушать. А что, если наушники надеть и музыку пока врубить, очень неудобно будет?
Из познавательного:
Рога у северного оленя лохматые.
Секс с четырьмя мужчинами сразу – это довольно сложно, нужна хорошая физподготовка.
Хорошее вино не продают, хорошее вино оставляют себе, и попробовать его можно только в гостях у виноделов.
Сейчас чулки, в которых и ходить можно, и дразнить мужиков, не найти.
Жить на экваторе проще и дешевле, чем за полярным кругом.
Я уже почти заснула, когда обнаружила Эмму рыдающей. Оказалось, её Пепечка погиб, причём довольно странно – упал со стены, повис на дереве, зацепившись галстуком за сук.
– Страховая стала доказывать, что это не был несчастный случай, и доказала. Мол, повесился он сам, а суицидникам не положена страховка. Ну и не выплатили, долги мужа на меня повесили. А мне что делать? Только банковское рабство остаётся. Только это лучше уже, как Пепечка, повеситься, чем у них остаток жизни за копейки долги отрабатывать. От них ведь не вырваться.
История больше походила на плохой сериал, чем на правду, но всхлипывала Эмма в туфлях очень натурально.
– И тогда я закрылась дома, стала пить, захламилась.
– Специально, чтобы опять попасть сюда?
– Да. Сюда лучше, чем в банк. И я всё отработаю. Пойду в медучреждение уборщицей, там платят двойную ставку, непонятно за что. Всё роботы делают давно, и моют, и судно выносят, и убирают, мне только ходить за ними и кнопки переключать вкл.-выкл. Останусь здесь потом, жильё дадут, мужика найду хорошего.
Нда, ей бы надо книгу написать: «Бег по замкнутому кругу». Я успокоила её как могла, поблагодарила за рассказ, обещала вечную дружбу и удалилась побыстрей, опасаясь второй волны рассказа уже с детализацией.
***
– Жень, разве так бывает? – я пересказала ему синопсис романа Эммы.
Он хохотал неприлично долго, требовал деталей. Я недоумевала и обижалась, он пожалел меня и изрёк:
– Скалолазка, ты ещё дитё совсем, прости мой стариковский цинизм. Прибухивает твоя Эмма изрядно. Её сюда ссылают уже раз пятый, наверное, и заканчивается всё тем, что она начинает пить беспробудно, её отправляют за стену и лишают контракта.
– А ты откуда знаешь?
– Так болтаю со всеми, налаживаю связи, так сказать. Сплетни в наше время – лучший источник информации, истины в них больше, чем в новостях. Буфетчица, та, что постарше, – большой знаток местных нравов и кладезь местного фольклора.
– Ну а мужики тогда как? Тоже врёт про них?
– Не, про прятки всё верно. Здесь полно тех, кто скрывается от долгов. Зона с особым экономическим режимом – за долги не могут вычитать более 10%. В правилах же сказано. Учила, сдавала? Двоечница!
– Ну, знаешь. Банк же всё даст – жильё, работу. Живи и отрабатывай на чистом воздухе. Некоторые же, наоборот, специально кредиты не отдают, чтобы стать «банковским человеком» и не заботиться больше ни о чём. Живи себе, горя не знай. Всё лучше, чем здесь, на помойке.
– Ох, Рашечка, не та тема. Не думай об этом. Чтоб об этом думать, надо пожить лет хоть пятьдесят среди свобод, которые одни люди решили дать другим людям. Это философия, а для молодых философия – крайне вредная наука.
– Это почему ещё?
– А потому, что мозг философа выдаёт сухие суждения и должен быть сух, чтобы суждения не намочить, а чтобы мозг был сух, не должно быть эмоций, чтобы не текло ничего нигде и не увлажняло. Потому-то к старости, когда мозг сохнет, и начинают философствовать. Тебе рано, купай мозги в эмоциях, получай удовольствия!
– Тааак. Ты опять от темы сбегаешь, значит, ты тоже здесь поэтому?
– Какая ты «догадостная» девочка у нас! Сама проницательность! Ну угадала, и что? Возьми с полки пирожок, отравись и будь довольна собой.
– Ты меня сейчас застрелил. Завалил в висок, без права на выживание. Жень, так получается, что «суть этого чистого места» в том, чтобы от банков скрываться? Вся эта высокопарная чушь про особую ауру, вся эта завеса тайны – дырявая занавеска на двери общественного туалета? Бэээ.
– Ты прямолинейная, как доска. Что ты рубишь-то сплеча? И меня разгадала, и резервацию разгадала, и занавеской прикрыла, и всё за каких-то две недели! Ты ещё карантин не прошла, а знаешь уже больше, чем историк Андрюша! Оставь себе немножко на потом, тебе тут ещё несколько месяцев ошиваться.
– Так я права, да! Скажи – я права! – не унималась я, и он понял, что не отстану.
– Нет. Ты не права. И сколько бы ты ни читала, ни слушала, ни представляла себе, ты не будешь права, пока не побудешь там, в банковском рабстве, там, где по-твоему, чистый воздух, а по-моему, вакуум, и «на помоечке». Подышишь, сравнишь, выберешь и тогда будешь права на тот момент времени, когда выберешь. Что глаза такие большие стали? Взрыв мозга? На здоровьичко! Пирожком с полки не забудь заесть.
– Всё. Волшебной страны нет, тайны нет, любви даже у Эммы нет, пойду учиться и жить эту пресную неинтересную жизнь.
– Ты уж не перегибай. У мужиков с Эммой в туфлях как раз самая настоящая любовь, больше ж она ни для чего и не нужна.
– Да ну тебя, виртуальные же есть! – не поверила я своим ушам.
– Здесь, радость моя, зона, свободная от VR. Забыла?
– А Пепечка-то хоть у неё был?
– Вот уж чем я не интересовался никогда, так чужими Пепечками. Это важно?
– Она мне битый час про него рассказывала так, что я чуть не запах его почувствовала. Неужели всё придумала?
– Не знаю, честно. Могу ради твоего любопытства спросить у буфетчицы. Эмма такими темпами, пожалуй, скоро не за стеной, а на горе окажется, там Пепечек полным-полно. Говорят, она в прошлый раз уже порывалась, еле успели отловить и выслать.
– Да что ж там такое на этой горе?
– Прогуляйся на компе, погляди, кто там живёт. Камеры установлены.
Я почувствовала, что надоела ему, мешаю. Ушла.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
