Текст книги "Белокурый красавец из далекой страны"

Мону прошиб холодный пот. Пытаясь взять себя в руки, она несколько раз глубоко вздохнула и включила фонарик на телефоне, чтобы еще раз внимательно все осмотреть.

«Что же случилось? – отчаянно размышляла Мона. – Неужели отец что-то заподозрил? И как мне теперь поступить?»

В панике она принялась освещать пол и стены. Куда же они могли положить ключи? Если отец унес их с собой в спальню… нет, она ни за что не решится зайти туда. Вдруг свет фонарика выхватил неприметный гвоздь, вбитый в стену рядом с входной дверью, и висящую на нем связку ключей.

«Господи! Они и не думали прятать их от меня, – поняла Мона. – Должно быть, ключи давно перестали класть на тумбочку, а я просто не обратила внимания».

Она нашла нужный ключ и, стараясь действовать максимально тихо, вставила его в замочную скважину. Один поворот, затем второй… Сердце Моны отчаянно стучало; она прислушивалась к тишине, пытаясь разобрать, не разбудила ли родных.

«Комната родителей в другом конце дома, – убеждала себя девушка, – так далеко, тем более за закрытой дверью, они ничего не смогут услышать. Надо взять себя в руки».

В последний момент она вспомнила о письме.

«Надо было оставить его в комнате. Ладно, пусть будет здесь». – И Мона положила исписанный лист бумаги на тумбочку.

Дверь была открыта, Мона подхватила сумку и острожно вышла за порог. Не выдержав, она обернулась и в последний раз взглянула на отчий дом, но тут же одернула себя.

«Нет времени на сожаления. Я все решила, и да поможет мне Аллах».

Тихо прикрыв за собой дверь, Мона надела никаб, быстро спустилась по лестнице и вышла на улицу. Половина третьего ночи – детское время для Египта, тем более летом, но в их деревне большинство людей ложились спать рано. На улице почти никого не было; правда, некоторые кофешопы еще работали, и сидящие там мужчины пили чай-кофе, играли в нарды или шашки, курили шишу. Мона старалась держаться от этих заведений подальше – она шагала по улице, опустив голову, и торопилась выйти к автостанции. Маршрутки до Каира еще ходили, и она надеялась, что успеет сесть в последнюю машину. Так и вышло; однако там Мона столкнулась с семьей знакомых и в очередной раз похвалила себя за предусмотрительность: если бы не никаб, скрывший ее лицо, неизвестно, к чему могла привести эта встреча.

По дороге она размышляла о том, как станет жить без помощи Ахмеда и родителей. В голову совсем некстати полезли мысли об очередных народных волнениях, которые уже начались в Каире. Мона по-прежнему мало интересовалась политикой, но находиться в это время в Египте и не знать о готовящихся выступлениях было невозможно: политика была главной темой для обсуждений всех ее египетских знакомых, а СМИ только и писали о возможных сценариях развития событий и перспективах Мурси потерять власть этим августом. Моне оставалось надеяться, что новая волна забастовок пройдет быстро и относительно бескровно, а офис их компании продолжит работу в обычном режиме; ведь во время первой революции большинство учреждений в Каире оказались в лучшем случае закрыты, а в худшем – разграблены мародерами.

К ночи Каир освободился от пробок; Мона быстро доехала до конечной и принялась ловить такси, но свободных машин долго не было. Опасаясь стоять на одном месте, девушка шла вдоль дороги, поминутно оглядываясь.

«Как назло, – сердилась она. – Когда такси не нужны, они всегда тут как тут. Ну почему же сейчас никто не останавливается?»

Наконец ей удалось поймать машину; она быстро села на заднее сиденье и назвала адрес Линды. Напряжение потихоньку отпускало ее. Машина летела по пустым улицам, Мона вдыхала запах свободы и старалась не думать о том, что скажут родители, узнав о ее побеге.

Спохватившись, она набрала номер Линды и менее чем через полчаса уже входила в ее квартиру. Подруга встретила ее в дверях.

– Как все прошло? – тихо спросила она.

– Более или менее. Ушла незаметно, но страшно перенервничала.

– Представляю. Меня саму всю трясет.

– Мизу ничего не знает?

– Нет. – Линда заметно погрустнела. – Я не стала ему говорить.

– Прости, что так получилось. Я не хочу доставлять тебе неприятности. Обещаю, что не задержусь надолго; если повезет, никто не узнает, что я была здесь.

– Мона, ты же знаешь, как я к тебе отношусь…

– Конечно, знаю. Но Мизу сильно не понравится, что я у вас, и в общем, его тоже можно понять. Я постараюсь найти квартиру как можно скорее.

– Ладно, давай спать, уже очень поздно.

Моне показалось, что будильник прозвенел, едва она закрыла глаза. Спросонья девушка не сразу поняла, где находится.

«Я у Линды. Мне наконец удалось сбежать, и сегодня – первый день моей новой жизни», – напомнила она себе.

Дорога до работы заняла довольно много времени, и Мона едва не опоздала. В офисе ничего не изменилось, но она все равно ощущала неловкость. Ей казалось, что все знают о случившемся и смотрят на нее искоса; Моне приходилось постоянно одергивать себя и сдерживать разыгравшееся воображение. За время ее отсутствия накопилось много дел, но сосредоточиться на работе не получалось: все мысли были направлены на то, чтобы решить свой жилищный вопрос. К обеду Мона осмелела настолько, что решилась попросить взаймы у Иман и еще одной знакомой, но обе с видимым сожалением отказались дать ей деньги, сославшись на собственные финансовые трудности. Эта неудача совершенно выбила Мону из колеи; вечером она осталась сидеть за своим рабочим столом, имитируя трудовую деятельность, – на самом деле ей просто не хотелось идти обратно к Линде. Она понимала, что ставит подругу в сложное положение перед мужем, и очень рассчитывала съехать как можно скорее, но теперь совершенно не представляла, что ей делать. В своих планах Мона обычно не забегала мыслями дальше побега из дома: отчего-то она была уверена, что стоит ей уйти, и дальнейшие проблемы должны разрешиться сами собой. Теперь же в голову некстати полезли воспоминания о том, что когда-то сказала ей Линда.

«Она оказалась права, – подумала Мона. – Меня воспитали так, что все проблемы должен решать мужчина. Сначала папа, потом Ахмед… Хоть я восставала против этого порядка и стремилась к самостоятельности, на самом деле у меня не получается даже снять квартиру. У кого попросить денег? Да и как их потом отдавать?»

В отчаянии она вновь и вновь перебирала варианты. Связь со старыми подругами практически потеряна с тех пор, как Мона вышла замуж; а уж после ее скандального развода те точно не станут с ней связываться. Семья наверняка не хочет ничего слышать о блудной дочери. В офисе близких друзей у нее нет – она уже попросила у всех, у кого могла, и получила отказ.

«Какая же я была дура, что не забрала деньги у Ахмеда, – корила себя Мона. – Даже шкатулку с драгоценностями оставила… Ну не идиотка? Ведь это нужно было брать в первую очередь».

В отчаянии Мона решила оценить те драгоценности, что были на ней: серьги, браслет и кольцо. «Возможно, этого хватит на первый взнос за квартиру», – решила она. Ей дали телефон риелтора, но она решила не звонить ему до тех пор, пока не добудет деньги.

«Другого выхода у меня нет, – поняла Мона. – Если не решу свои финансовые проблемы, то скоро буду ночевать под мостом. Попробую продать то, что есть».

Она мельком взглянула на обручальное кольцо и вдруг почувствовала безмерную усталость. В памяти всплыла картинка, как они с Ахмедом покупали махр накануне свадьбы. Казалось, с тех пор прошла целая жизнь. Мона вдруг ощутила себя такой безмерно жалкой, что из глаз хлынули слезы.

Истерика закончилась минут через пять; она взяла себя в руки и пошла умываться. В этот момент ее телефон завибрировал, оповещая о новом сообщении. Она несколько раз перечитала текст, пытаясь вникнуть в суть. Линда сообщала, что отец знает о ее местонахождении и приехал забрать дочь живой или мертвой.

«Господи, что же это такое? – Мона была в каком-то странном оцепенении. – Почему они не могут оставить меня в покое? Неужели не понятно, что я и так в отчаянии, раз решилась на этот шаг?»

Она без сил опустилась на стул и попыталась оценить ситуацию. К Линде возвращаться нельзя. Еще повезет, если удастся тайком забрать свои вещи, – разумеется, не сегодня. Но куда же ей идти прямо сейчас? В этот момент телефон вновь завибрировал – звонил Сергей. Они уже разговаривали сегодня утром, и Мона обещала перезвонить, но забыла это сделать. Сейчас на нее накатило огромное облегчение: должно быть, Сергей – последняя соломинка, за которую она может ухватиться.

– Привет.

– Привет. Как твои дела, Мона? Почему ты не перезвонила?

– Потому что новостей нет. В смысле, хороших новостей.

– Что-то случилось?

– Я пыталась найти квартиру, но безуспешно. Нет денег на аренду. А сейчас Линда сообщила, что мой отец приехал к ней и хочет забрать меня обратно.

– То есть к Линде тебе нельзя?

– Если только я не хочу оказаться запертой в комнате до конца моих дней.

– И где ты будешь ночевать?

– Видимо, под мостом, – вздохнула Мона. – Я постараюсь продать свои драгоценности… Потом сниму номер в какой-нибудь недорогой гостинице. А завтра буду думать дальше.

– Понятно, – вздохнул Сергей. – Ты еще в офисе? Жду тебя у ворот через пять минут.

– Спасибо, – с признательностью откликнулась Мона. – Буду.

Когда она спустилась, Сергей уже ждал внизу; его машина приветливо мигнула фарами. Мона уселась на переднее сиденье.

– И никакой конспирации? – насмешливо уточнил Сергей.

– Конспирация больше ни к чему.

– Что-то ты плохо выглядишь.

– Спасибо за комплимент.

– Я не хотел тебя обидеть.

– Знаю. Прости, я очень нервная.

– Ладно, сейчас мы обеспечим тебе крышу над головой, а потом подумаем обо всем остальном.

– Обеспечим крышу над головой? Что ты имеешь в виду?

– Я случайно узнал, что в моем доме сдается квартира.

– Но… это же, наверное, очень дорого.

– Что ж, раз из-за меня ты лишилась дома, я должен как-то исправить ситуацию.

– Но я не могу принять от тебя деньги… Пойми, мы же с тобой…

– Что? Договаривай.

– Формально мы друг другу никто.

– Я думал, мы друзья.

– Смешно. Может, в твоей Украине это нормально – пойти и снять квартиру своей подруге, но в Египте…

– В моей Украине я бы не заморачивался. Поселил бы тебя у себя, и дело с концом.

– А что, у вас мужчина и женщина действительно могут свободно жить в одной квартире?

– Представь себе, да. И полиция не будет ломиться проверять документы. Если оба совершеннолетние, то это их личное дело.

– Как странно… Вы как будто инопланетяне.

Сергей расхохотался.

– Когда я только приехал сюда, вы тоже казались мне инопланетянами. А теперь, ты знаешь, даже привык. Почти не вздрагиваю, когда вижу очередное женское лицо в парандже.

– А раньше вздрагивал?

– Еще как! Казалось, она вот-вот достанет из своего широкого черного платья бомбу и взорвет тут все к чертовой матери.

– Если бы каждая женщина в парандже носила бомбу, от Египта бы уже камня на камне не осталось. Вообще, при чем здесь бомба?

– Ну, это я сейчас более-менее понимаю. А раньше срабатывал рефлекс, что женщина во всем черном, да еще с закрытым лицом, – самая настоящая террористка.

– Мы и правда с разных планет.

– Это точно. Мона, скажи, чем еще я могу тебе помочь?

– Ничем. Если ты поможешь с квартирой, этого более чем достаточно. Мне и так неловко брать твои деньги.

– Брось, это сущие пустяки. Я чувствую себя обязанным помочь тебе. Кроме того, не забывай, что я человек корыстный и всегда преследую свои личные интересы.

– Неужели?

– Конечно. Я обеспечу себе приятное соседство. Мы можем ходить друг к другу на чай. – Увидев, как изменилось лицо Моны, он тут же добавил: – Разумеется, с соблюдением всех необходимых мер конспирации.

– Мы с тобой уже доконспирировались. Ладно, прости. Это мой прокол – я не смогла скрыть наши встречи от свекрови.

– Но ведь теперь ты свободна?

– Да. Только у нас даже абсолютно свободная женщина не должна оставаться наедине с мужчиной.

– Я так и думал. Мона, скажи… тебе очень плохо? Мы тут болтаем о пустяках, но я чувствую, что ты как будто сама не своя.

– Нормально. Конечно, я бы хотела, чтобы все сложилось по-другому, но ничего не поделаешь. Тяжело начинать новую жизнь, рвать старые связи, отношения с семьей.

– Ты уверена, что поступаешь правильно?

– Да. Мне тяжело, но если бы я сделала другой выбор, было бы еще хуже. Я в этом не сомневаюсь. Просто нужно время, чтобы как-то освоиться со своим новым положением.

– А отец? Он больше не сможет тебя забрать?

– Я думаю, он меня просто не найдет. Как, если никто не будет знать о моем новом месте жительства? В офис он не поедет – это чересчур даже для него. Скорее всего, сегодня, не дождавшись меня у Линды, отец вычеркнет свою старшую дочь из своей жизни и запретит остальным родственникам со мной общаться, – грустно заключила Мона.

– Мне жаль. Я знаю, для вас важна связь с семьей.

– Есть надежда, что со временем что-то изменится и отец признает за мной право жить своей жизнью. Но сейчас рано об этом говорить.

– Все наладится. Ты, главное, ничего не бойся. Кстати, мы подъезжаем. Слушай нашу легенду: ты сестра моего хорошего друга, закончила университет, переехала работать в Каир и ищешь жилье. Твои родители живут в Александрии.

– Я смотрю, ты неплохо освоил правила конспирации.

– Это точно. Держи деньги, я не могу платить за тебя, это будет слишком подозрительно, поэтому положи их в свою сумочку. Бери, бери…

– Но… тут слишком много.

– Денег много не бывает, – усмехнулся Сергей. – Тебе придется заплатить минимум за три месяца плюс залог. В общем, бери и не спорь.

Квартира Моне понравилась; она была небольшой, но очень уютной. Кроме того, отсюда было удобно добираться до работы. Единственное, что омрачило ее радость, это цена. Она сразу поняла, что аренда квартиры в таком доме не может стоить дешево, но озвученная цифра все равно оказалась выше ожидаемой. Впрочем, выданных Сергеем денег хватило на оплату залога и трех месяцев проживания, так что ей оставалось лишь подписать контракт. Мона сообщила бавабу[24]24
  Баваб – человек, отвечающий за дом, сочетает в себе функции консьержа, охранника и уборщика. – Прим. авт.


[Закрыть], что перевезет свои вещи завтра, но ночевать останется уже сейчас; он молча кивнул. Когда Сергей с бавабом ушли, Мона снова осмотрела свои новые владения и постаралась выкинуть из головы мысли об отце, который ждет ее у Линды, и о своем туманном будущем. Подруга больше не связывалась с ней, а сама Мона опасалась ей звонить.

«Отец не будет сидеть там вечно. Рано или поздно он уйдет, – убеждала себя она. – У меня есть работа, и на три месяца решена проблема с жильем. А дальше как-нибудь выкручусь».

Спустя полчаса позвонил Сергей и пригласил ее на ужин. Мона вдруг почувствовала, что страшно проголодалась, и они по старой схеме, с соблюдением всех необходимых мер предосторожности, отправились в ресторан. Сергей пытался склонить ее к домашнему ужину, пообещав, что об этом все равно никто не узнает, но Мона решительно отказалась. Как обычно, Сергей пришел в ресторан первым, а она присоединилась к нему через десять минут.

– Ну что ж, поздравляю с началом новой свободной жизни, – усмехнулся он.

– Спасибо. Я тебе очень благодарна.

– Брось. Что там слышно от твоего отца?

– Ничего, Линда молчит. Видимо, он все еще там. – В эту минуту зазвонил ее телефон. – А вот и Линда.

Они быстро поговорили, и Мона наконец смогла вздохнуть с облегчением. Сергей не скрывал своего любопытства. За время, проведенное в Каире, он кое-как овладел арабским, но не настолько хорошо, чтобы понять весь разговор.

– Отец наконец ушел. Он догадался, что я у Линды, и приехал к ней, рассчитывая застать там меня после работы. Хорошо, что я задержалась и Линда смогла меня предупредить. Она сказала папе, что я переночевала у нее и временно оставила свою сумку, а сама уже переехала на другую квартиру. Он не поверил и дожидался меня почти три часа. Бедная Линда! Представляю, каково ей пришлось.

– Но главное, что он уже ушел. Ты уверена, что отец не попытается тебя разыскать?

– Нет. Он просил Линду передать мне, что у него больше нет дочери по имени Мона.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. Но этого следовало ожидать.

– То есть теперь ты абсолютно свободна?

– Свободна как ветер. Даже дух захватывает.

Сергей улыбнулся, и Мона ответила ему робкой улыбкой.

«Как жаль, что это ничего не изменит в наших отношениях, – подумала она. – Или изменит?»

Глава 9. Новые отношения

Всю следующую неделю Мона привыкала к своему новому статусу. В первый день она даже слегка испугалась, проснувшись утром в незнакомом месте, но вскоре привыкла и к съемной квартире, и к абсолютной свободе. Впервые в жизни никто не указывал ей, куда идти и что делать; это казалось непривычным, но очень приятным.

Мона забрала свои вещи от Линды и почувствовала, что окончательно порвала с прошлым. Мать позвонила ей лишь однажды; она плакала и причитала, убеждая дочь вернуться и попросить у отца прощения. Мона попыталась объяснить, что это невозможно, но не смогла. Она чувствовала острую смесь жалости и раздражения; с одной стороны, ей было больно видеть страдания матери, с другой – Мона злилась, видя, насколько по-разному они смотрят на мир.

«Мама могла хотя бы попытаться понять меня, вместо того чтобы твердить заученные истины. Неужели не ясно, что в свои двадцать два года я мечтаю о счастье? Зачем звать меня обратно в ту клетку, из которой я вырвалась с таким трудом и такими потерями? Почему они не чувствуют себя виноватыми в том, что брак с Ахмедом, которого я не хотела и к которому меня склонила семья, оказался неудачным и не принес счастья ни ему, ни мне? Почему они обвиняют меня? Разве я не сделала все возможное? Разве я не пыталась быть хорошей женой? Почему у меня вдруг оказалось так много обязанностей и так мало прав?»

В следующий раз мать позвонила ей спустя месяц с сообщением, что свадьба Сумайи расстроилась. Прямо об этом не говорилось, но Мона понимала, что причина заключается в ее скандальном разводе с Ахмедом. Сама Сумайя не захотела разговаривать с сестрой. До этого Мона тешила себя надеждой, что разрыв с семьей еще не окончательный и спустя какое-то время она сможет восстановить отношения хотя бы с матерью и сестрой. Теперь Мона видела, что ошиблась: пропасть между ними становилась все глубже. Ей очень хотелось поговорить с Сумайей по душам: девушка скучала по сестре, с которой они когда-то были так близки. Однако та не шла на контакт: никогда не звонила сама, а на звонки Моны не отвечала или отвечала крайне сухо. Пришлось смириться с мыслью, что смягчить разрыв с семьей уже не получится. Единственной тонкой нитью, связующей Мону с прошлым, осталась Линда, которая, как и прежде, не бросала подругу, понимала и жалела ее. Их общение происходило урывками и не афишировалось: в отличие от подруги, Линда была не свободна; ее муж принадлежал семье Моны и не одобрял поведения своей блудной кузины.

По сути, после разрыва с семьей Мона оказалась в одиночестве: редкие контакты с Линдой и приятельские отношения с несколькими девушками из офиса – вот и все, что у нее осталось. Но пока рядом был Сергей, Мона не чувствовала себя покинутой: он занимал слишком большое место в ее жизни и ее сердце. Работая в одном бизнес-парке и живя в одном подъезде, со временем они стали видеться еще чаще и проводить вместе еще больше времени. Мона сопротивлялась этому сближению, но ее сопротивление все больше напоминало самообман. Обычно они проводили вместе пять или шесть вечеров в неделю; если по какой-то причине Сергей не мог увидеться с ней после работы, Мона чувствовала себя раздраженной и потерянной. Она с ужасом гнала от себя мысль, что скоро Сергей уедет из Каира, и однажды наконец смогла честно признаться самой себе, что по уши влюблена и совершенно не представляет своей жизни без этого мужчины. Он, похоже, тоже был увлечен девушкой, но, положа руку на сердце, Мона не была уверена в силе и глубине его чувств. Она, безусловно, была ему интересна и как человек, и как женщина, однако Мона не знала, как далеко он готов зайти ради нее. Сергей всегда вел себя безукоризненно вежливо, а если и нарушал какие-то общепринятые нормы поведения, то лишь потому, что считал их странными, устаревшими и глупыми. Например, он никогда не понимал, почему они с Моной не могут остаться наедине и какое дело до этого соседям, бавабу и полиции нравов. Сергей был вынужден смириться с этим просто потому, что «это Египет и здесь так делать не положено»; он легко нарушал правила, когда появлялась такая возможность, но при том всегда держался в рамках, которые сам установил для своих отношений с Моной. Демонстрируя свой искренний и неподдельный интерес, уделяя ей много времени и помогая решить ее проблемы, Сергей никогда не делал попыток перевести их отношения на другой уровень; это заставляло Мону усомниться, что он испытывает к ней что-то, хотя бы отдаленно напоминающее ее собственные чувства.

Шел священный месяц рамадан; обстановка в Каире, накалившаяся еще в начале лета, становилась все более пугающей. Вопреки опасениям Моны их офис не закрыли – лишь сократили рабочий день, чтобы сотрудники успели прийти домой до ифтара[25]25
  Ифтар – завтрак, первый прием пищи для всех соблюдающих пост в месяц рамадан, сразу после заката солнца. – Прим. авт.


[Закрыть]. Соблюдать пост Моне было несложно; она с детства привыкла воздерживаться от пищи в светлое время суток в течение одного месяца в году. По традиции в рамадан верующие старались отрешиться от всего мирского и приблизиться к Богу, но в 2013 году это оказалось невозможным: самые правоверные мусульмане не могли отвести взгляд от экранов телевизоров и хотя бы временно отвлечься от политических вопросов. Даже Сергей временами казался обеспокоенным: происходящее в Египте ему совсем не нравилось. Майдан Тахрир по-прежнему был главным, но далеко не единственным очагом народных волнений; масштабные забастовки проходили по всей стране. К счастью, бизнес-парк, где работали Мона и Сергей, а также их дом находились в относительно спокойных районах, но все же выходить на улицу в эти дни было откровенно страшно. Пару раз по пути в офис и из офиса Мона натыкалась на небольшие спонтанные митинги; временами дороги перекрывали, и приходилось искать пути объезда. Сергей предлагал на время забыть о конспирации и самому возить Мону, но она отказалась – страх рассекретить их отношения перед окружающими был сильнее страха попасть в центр какой-нибудь забастовки.

Каир бурлил. В эти дни он напоминал гигантский котел, где смешалось все его многомиллионное население, – никто не остался в стороне. Одни выходили на улицу, чтобы поддержать Мурси, другие столь же активно ратовали за его оппонентов, а третьи просто молились, чтобы все закончилось как можно скорее и с наименьшими потерями. Для некоторых революция стала смыслом жизни, а для кого-то это было работой; появились наемники, принимавшие участие в забастовках не за идею, а за вознаграждение. Но большинство людей просто устали от постоянной нестабильности. Минуло два с половиной года после начала «арабской весны» и свержения Мубарака, пришло время подводить неутешительные итоги.

Чуда не случилось: вопреки надеждам «восторженных революционеров» 2011 года после падения старого режима не произошло никаких заметных изменений к лучшему. На головы простых египтян не посыпалось ни мяса, ни манны небесной; богатые остались богатыми, бедные по-прежнему жили бедно, а многие – даже хуже, чем раньше. Стало очевидным, что, кроме силовых структур, в стране нет политической силы, достаточно мощной для того, чтобы взять власть в свои руки. «Братья-мусульмане», активно поддерживавшие вышедшего из их рядов президента Мурси, имели большой опыт подпольной работы в качестве запрещенной организации, но не имели никакого опыта управления страной, а самое главное – не имели достаточной поддержки ни внутри страны, ни за ее пределами. Год назад формально все признали новую власть, однако далеко не всем она пришлась по душе. Ни Соединенные Штаты Америки, ни богатые страны Залива, такие как ОАЭ, Саудовская Аравия, Катар, не собирались помогать действующему президенту удержать власть. Скорее наоборот – руководство этих государств активно поддерживало оппозиционеров и финансировало антиправительственную пропаганду.

Единственной реальной альтернативой «Братьям-мусульманам» в Египте оставалась традиционно сильная армия и полиция. Революция смела лишь самую верхушку этой привилегированной касты – большинство чинов остались на своих постах и по-прежнему имели определенную власть. Президент, обладающий сильно урезанными полномочиями и лишенный поддержки парламента[26]26
  Результаты выборов в парламент, куда прошли в основном сторонники Мурси, не были признаны законными, и парламент вскоре распустили. – Прим. авт.


[Закрыть], не мог изменить ситуацию. Против него сыграли и сильно завышенные ожидания египтян, отдавших Мурси свои голоса весной 2012 года, – все надеялись, что после избрания нового раиса жизнь в стране наконец-то наладится, причем сразу и значительно, однако в первый год его правления этого так и не произошло. Где-то новому президенту не хватило твердости, где-то – полномочий, но в основном – опыта и поддержки власть имущих. Официальные поездки за рубеж, попытки достать денег, чтобы залатать дыры в бюджете, неутихающие волнения – все это отнимало время, но заметных улучшений в жизни простых египтян так и не происходило.

Так или иначе, армейская верхушка не собиралась позволять Мурси пробыть на посту президента положенные четыре года. Вынужденные передать ему власть летом 2012 года, армейские чины вовсе не сдали своих позиций – это было лишь тактическое отступление. Прошел год; ощутимых изменений к лучшему в стране не случилось – в той ситуации это было вполне естественно, но большинство египтян, слабо разбирающихся в раскладе политических сил и отчаянно верящих в чудо, были не в состоянии осознать тщетность своих надежд. Недовольный народ вновь искал виноватого, и в этот раз виноватым оказался недавно избранный президент. Мурси лишился поддержки части электората, а армия и полиция перешли в наступление. Разумеется, у «Братьев-мусульман» и действующего президента оставались сторонники, и немало, однако их усилий не хватило для того, чтобы помочь Мурси удержать власть. Президента заключили под стражу, и, хотя он не согласился добровольно уйти с поста, фактически уже не мог ничего сделать.

После этих известий Каир снова залихорадило. Многотысячные толпы выходили на улицы, чтобы отпраздновать вынужденную отставку Мурси и начало очередной новой эры в истории Египта; в рядах сторонников бывшего президента царило уныние. Власть вернулась в руки силовых структур. Тем не менее беспорядки не прекратились; в Каире и других крупных городах по-прежнему действовал комендантский час.

Мона забыла, когда они с Сергеем выходили поужинать в город; ей было откровенно страшно, и даже ему, казалось, не по себе от этой обстановки. Однако неделя сменяла другую, и постепенно город стал возвращаться к нормальной жизни. Почти никто не сомневался, что военные крепко удерживают власть, чтобы передать ее следующему президенту, вышедшему из их рядов. Моне, как и многим египтянам, было жаль бездарно потраченного времени и разбитых надежд; получалось, что все жертвы, положенные на алтарь революции за последние два с половиной года, оказались бессмысленными. Власть вновь перешла в руки военной элиты, правившей бал в Египте последние десятилетия; ходили упорные слухи, что Мубарака собираются выпустить из тюрьмы, зато Мурси, судя по всему, имел реальные перспективы провести в заточении всю оставшуюся жизнь. После громкого теракта (по слухам, устроенного самими же военными) «Братья-мусульмане» были объявлены вне закона. В общем, все вернулось в прежнее русло, и у многих возникал резонный вопрос: «А нужна ли была революция, если, по сути, она ничего не изменила ни в глобальном раскладе политических сил, ни в жизни простых египтян?» Кто-то еще пытался бастовать, но большинство населения Египта смирилось. Люди устали от революции и смены режимов, а главное – перестали грезить о красивом будущем, которое ждет их где-то за ближайшим поворотом. Два-три года назад египтяне наивно верили в то, что стоит убрать «неправильного» президента и поставить другого, как Египет тут же превратится в райские кущи; теперь эти иллюзии оказались разбиты в пух и прах. Они наигрались в демократию и поняли, как сильно ошибались тогда, в январе 2011 года. Сейчас люди просто хотели вернуться к спокойной жизни.

Прошло два месяца после побега Моны из дома. В один из вечеров, когда они с Сергеем вышли поужинать в кафе, случилось то, чего Мона так сильно опасалась.

– Я должен сообщить тебе одну новость, – осторожно начал Сергей. – Мой контракт подходит к концу.

– Ты давно об этом говорил, но… ведь ты еще здесь?

– Я не мог уехать, пока не нашли другую кандидатуру на мое место, – пояснил Сергей. – Поэтому пришлось слегка задержаться. Сегодня окончательно утвердили нового человека, так что…

– Ты уезжаешь! – Мона сама не заметила, как перешла на крик. Люди, сидящие за соседними столиками, посмотрели на нее с удивлением. Сергей нахмурился.

– Ну, это случится не завтра. Мне нужно еще передать дела.

– Когда? – спросила Мона упавшим голосом.

– Через месяц. Может, через полтора. – Увидев, как вытянулось лицо Моны, он быстро добавил: – Но точные сроки пока не установлены. А зная ваше «еджипшен тайм», не удивлюсь, если придется еще задержаться.

– И куда ты едешь? В какую страну?

– Пока что домой, в Украину. Потом, вероятно, меня снова переведут куда-нибудь за границу.

Не в силах произнести ни слова, она лишь кивнула, и вдруг из ее глаз ручьем хлынули слезы. Выросшая на Востоке, Мона всегда умела контролировать свои эмоции на людях, однако сейчас ей было наплевать на правила и общественное мнение.

«Какая разница, что подумают обо мне окружающие? – думала она, даже не пытаясь остановить слезы. – Все кончено. Он уезжает».

– Мона, успокойся. – Сергей казался смущенным. Подобно большинству мужчин, он терялся и не знал, что делать, когда женщина заливается слезами. – Ну пожалуйста, я прошу тебя.

– Сейчас. – Она попыталась взять себя в руки. – Пойду умоюсь.

– Может, нам лучше вообще уйти отсюда?

– Нет, нет. Сейчас все будет в порядке. Не знаю, что на меня нашло.

Ей потребовалось немало времени, чтобы успокоиться и кое-как привести себя в порядок. Когда Мона вернулась в зал, Сергей взглянул на нее с беспокойством. Впервые он изменил своей привычной шутливой манере поведения. В присутствии Сергея она почти всегда ощущала неловкость, но сейчас впервые почувствовала, что и он смущен.

– Прости.

– Нет, это ты меня извини. Не нужно было заводить разговор в общественном месте.

– Давай поедим? – спросила Мона, хотя совершенно не чувствовала голода.

Домой они возвращались в молчании. Сергей пытался о чем-то говорить, но его спутница отвечала невпопад и в основном отмалчивалась. Не дойдя до дома совсем немного, Мона попросила Сергея оставить ее здесь и зайти в здание первым – они часто использовали эту уловку, чтобы не вызывать лишних подозрений у баваба. Когда фигура Сергея исчезла за поворотом, Мона вдруг почувствовала огромную усталость. Ей совсем не хотелось обратно в пустую квартиру, и она бездумно пошла вперед.