Текст книги "Перекресток трех дорог"

Глава 22. Песня войны

Свежий весенний воздух раннего утра приятно ласкал кожу, позволял вздохнуть полной грудью после пыльного, душного кургана. Почти две недели беготни за лёхб по лесам и оврагам вымотали усталостью, а всё, чего бы могло нынче захотеться каждому, – добрый отдых, сон на мягкой кровати да сытная еда с парой кружек ежели не вина, то хоть пива. Но время подгоняло без сострадания, а мысли о Тиле, который вот уже вскорости пол-луны как изображает со старанием вестника пророчества, не давали покоя. Заявить о себе настоящему Тагни следовало с особой громкостью, а потому Ульд давненько придумал, как того добиться. Он прочёл заклинание, позвал:

– Дядя, можем ли мы воспользоваться алым соколом Двуликого? Пошли его к замку Олкуда, пусть покружит там да стукнет в окна тану и его советнику.

Балларг заверил, что птица уже отправилась в полёт, а друзья переглянулись, не сговариваясь отошли подальше от могильника, устроились на небольшой привал.

– Тропой мы попадём туда через миг, – напомнила Эйдре прежде, чем спутники начали беспокоиться, – а стало быть, нужно дать время Хараду и Огафу подготовиться к встрече.

По прошествии пары часов, после перекуса и лёгкого отдыха, подарившего немного сил, друзья поднялись, оглядели друг друга с сомнением. Великими героями древней легенды им смотреться нынче не удавалось: усталость долгой погони отпечаталась на лицах, легла глубокими тенями под глазами, царапинами от ветвей на коже, сухими трещинами на губах. Одежда не чудилась ни богатой, ни даже уже добротной: пыльная, местами изорванная, она больше походила на бродяжьи обноски, чем на наряды сына бога, его вестника и гордой княжны, одарённой рогом владыки ветров. Но деваться было некуда, и Ферру предстояло убедить людей, что их защитники не сумеют блистать красой как пред знатным пиром, ежели и впрямь соберутся кого оберегать. Для того следовало переупрямить саму народную молву, приписывающую героям легенды все благости от дивной внешности до золотых колесниц, на коих им суждено спускаться к битве чуть ли не с небес. Жрец тяжело вздохнул, мысленно горячо поблагодарил за труд всякого сказителя Ирда, что веками упражнялся в фантазиях о чуде явления в срединный мир Йорги, Тагни да Юдаря, после по совету Эйдре умылся в ручье и приготовился отправляться в путь. Утешала лишь мысль, что с поддержкой тана люди Олкуда куда охотнее поверят его историям, а может и вовсе не обратят внимания на их вид, коль не сделает того сам Харад.

Чародейка стянула со спины клёрс, заиграла напев Дьюша. Ласковый жар второго летнего месяца сложно казалось наречь ветром – то был лёгкий шёпот воздуха, что крался среди деревьев и трав, не задевая листвы или соцветий. Такой и стала его песня: едва слышная, тонкая, звенящая зноем, осторожная, лёгкая. Её несли на крыльях птицы, стрекозы да бабочки, будто сам Дьюш не умел скользить над землёй. Но Эйдре вспоминала дом Вальги, первую свою луну после ухода из Сэйда, думала, как кружилась в пляске среди застывших в тёплом мареве пушинок таволги, как играл ей Ёрку этот напев: мелодию лета, золотых лучей солнца, ароматов полей и лесов. Дева представила рождение Дьюша в сердце Сьюгоря, вообразила, как он вылетает из чертогов Эталла, бережно касается лишь самых крошечных из колокольчиков среди кружев дворца, прячется в брызгах фонтанов, с потехой проносится между листвой ив, стремясь не задеть вовсе. И песня самого нежного из ветров обрела движение не опасливое и скромное, а насмешливое, игривое, ловкое, хитрое. В тот миг, когда последняя нота его озорного танца сорвалась со струны, Эйдре почувствовала рядом с собой тропу и довольно зажмурилась от того, что сумела разгадать характер Дьюша, который не давался двум могучим колдунам, пережившим однажды сердце наваждения.

Проложенный путь привёл их на широкий тракт за несколько часов пути до Олкуда. Для друзей не минуло и мига – всё также стояло утро, а солнцу было далеко до зенита. Шумел бирюзой по правую руку старик Олки, стелились изумрудными покрывалами травы на длинных холмах. Хоть Ульд и утверждал, что вскорости их непременно заметят да передадут весть тану, Эйдре доверяла птичьим крыльям охотнее, чем гонцам людей, а потому шепнула пару слов жаворонку и отпустила к Мельхе, а мужчины не сильно стремились оспорить её решения.

Случайные путники провожали их удивлением да недоверием, косились с опаской на чёрное копьё в руках Ферра, оглядывали осторожно тех, кто шёл рядом с ним. Но были другие: кто обгонял дорогой с юга и коротко кланялся, почти кивал при встрече, а потому друзьям вновь подумалось о Тиле с Норой, и мысленно каждый желал, чтобы у жреца с его сэйд было нынче всё благополучно.

– О чём должен петь Ирду Тагни? – с весельем спросил Ульд, когда стены города и замок уже показались на горизонте. – Не может же каждый жрец изучать его песен с детства, чтобы после никогда не исполнить?

– А Тиль так уверенно говорил о них, словно и впрямь знает давным-давно, – заметила Эйдре с улыбкой.

– Он услыхал твой рассказ, Йорги, – засмеялся Ферр. – Этого довольно, чтобы сложить балладу да спеть её людям. Добавь к тому легенды о защитниках да само пророчество – вот и наберётся на доброе выступление к вечеру.

– А ты, выходит, станешь петь иное? Как бы люди после не разъярились на Тиля за то, что посмел примерить образ вестника и читать в нём другие истории.

– А я непременно спою и о своём брате, – заверил жрец, а после едва слышно добавил: – Об обоих.

У ворот Олкуда собралась толпа: чудилось, будто все горожане побросали дела да устремились поглазеть на тана. Харад стоял впереди в окружении своих воинов и свиты, рядом с ним ожидали Мельха и Огаф. Движение замерло, не спешили по дороге телеги и караваны, не ходили с работой люди. Когда друзья приблизились достаточно, тан поклонился, склонились пред ними и советник с сэйд, а следом повторил изумлённый народ.

– Я благодарю защитников Ирда за то, что сегодня почтили визитом мой город. – Харад выпрямился, мелькнула на миг в серьёзных глазах задорная улыбка.

Ульд сделал шаг вперёд, поклонился в ответ, спокойно произнёс:

– Мой тан, ни сыном людей, ни сыном бога я не оставлю тебя и твоих земель, пока способен держать меч ради вас. Нынче я не гость в твоём городе – я с радостью вернулся домой.

Его слова пришлись по душе слушателям. Ферр приметил в толпе много тёплых взглядов и мысленно поблагодарил Огафа за то, что весенним праздником тот выступил по традиции перед горожанами да, видно, исполнил все свои баллады о Хараде с мергом, потому теперь народу было известно, что Йорги давненько оберегает его покой.

– Желает ли Тагни-вестник сейчас говорить с людьми Олкуда? – Огаф посмотрел на Ферра, спрятал улыбку в уголках губ.

– Я буду счастлив выступить перед вами, – согласился жрец с серьёзностью, за коей старательно скрывал веселье.

Их с почётом проводили к центральной площади, где набилось такое число людей, что та пригрезилась совсем тесной. Народ вытягивался, глазел с любопытством, а Ульд впервые не затерялся среди публики, встал рядом с Ферром. Жрец догадывался, что другу такой расклад не слишком по нраву, но поделать с этим они ничего не могли, а мерг смирился и с лишним вниманием, и с тем, что Тагни не позволил бы ему уйти при всём на то желании сына бога. Лишь Игви оказалось неважно, где ждать тёплой подстилки да миски еды, – пёс замер послушно у ног хозяина, дёргал ушами на звуки да изредка оглядывался по сторонам.

Эйдре поднесли кресло, она села, положила на колени клёрс, тронула струны. Запела арфа под пальцами, зазвучала легенда о Великом Разделе, а рождённые Сьюгорем ветра дарили людям, услыхавшим их, веру, храбрость и мужество перед тяжкими испытаниями. Мелодии переливались одна в другую, сплетались в едином танце, вдохновляли. А Ферр пел: впервые не о Двуликом, а о братьях-богах Балларге и Радга. О дворе Лаиши и искусительнице Мёрб. О коварстве грухи и том, как бороться с ним или иными мороками наваждения. О близнецах Коби и Клив, могучих колдунах, предавших Эталла. Слагал на ходу истории обо всём, что увидели и услышали они за эти полгода, рассказывал о Тиле и Ярге, легенду о Тагни и первой битве с Мергом. В этот миг сбылось давнее предсказание Ульда, и в песнях Ферра не осталось мира, но всё же он говорил не о войне, а о тех, кто встанет на защиту Ирда. И не нашлось там могучих героев, отмеченных особыми знаками ещё при рождении. Лишь люди, обыкновенные, но готовые поднять мечи вместе с Йорги так же, как однажды за своими богами отправились в бой их предки.

Переливалось в руках вестника золотом по чёрному древку легендарное копьё, слетел с небес да сидел, поглядывая с затаённой насмешкой, на плече Ульда алый сокол, и многим в Олкуде оказалось того достаточно, чтобы поверить и отыскать в себе силы бороться с порождениями тьмы. Когда спустя часы песни завершились, горожане нехотя разошлись, перешёптывались, что надеются ещё разок услыхать дивную музыку да баллады вестника. А друзья, гордо и с почётом удаляясь в сторону замка Харада, мечтали немедля отправиться прямиком в погреба Дунки и уболтать драугра выдать им бочку самого крепкого вина, дабы наконец отдохнуть.

– Чудесное выступление, – похвалил Ферра и Эйдре Огаф, когда они остались кругом близких друзей за столом и не находилось уже там места церемониям. – Такие песни и впрямь не совестно подхватить сказителям Ирда.

– Уверен, у Тиля выходило не хуже, – улыбнулся жрец и добавил без серьёзной надежды, но с тревогой: – Не было ли от брата вестей?

– Скрыться от недобрых глаз они с Норой сумеют, – заверила Мельха. – А напасть на них в гостях у Тави, при дворе князя, – мысль дурная. Там враг лишь выдаст себя да не добьётся успеха.

– Нам было бы спокойнее, коль на них вовсе не собрались бы нападать, – вздохнула Эйдре.

– Теперь без оглядки не жить никому, – сказал Харад, пожал плечами, невесело усмехнулся. – Такие уж времена выпали. Так лучше бороться своими силами, а не сидеть, запрятавшись в нору трусливой мышью.

Они поделились друг с другом последними вестями. Властитель Олкуда рассказал о курганах и сражениях с драуграми, а путники о своих странствиях.

– Слышал-слышал, – смеясь, пробасил Харад, когда разговор зашёл об обвинениях в Фелбе. – И ко мне приходили, требовали немедля пленить вас, едва примечу, да тотчас отправить в столицу.

– Не будет ли у тебя после ссоры с князем, коль нарушаешь его повеление? – нахмурился Ульд.

– Когда дело касается моих воинов, Йорги, – отрезал тан с насмешкой, – князь не волен распоряжаться их судьбами. Хотят обвинять – пускай покажут мне доказательства достойнее дохлой крысы, не то я сам перестреляю стаю чаек в округе и пришлю им с объяснением, что собрал для Фелбера всю вражью знать разом.

– К тому же, – с нежной издёвкой добавила Мельха, – в Олкуде не найдётся столь странного сэйда, чтобы утверждать, будто признал в проклятом, кем тот был раньше. Мой тан при гонце спросил совета и услышал, что сделать того невозможно даже Эталлу.

– Но в иных городах Фелбера тех, кто возжелает выслужиться перед князем, отыщется вдоволь, – заключил Ферр.

– Кто бы вас туда одних отпустил, – отмахнулся Харад. – Отправитесь от моего имени, героями, в карете да с сопровождением, как положено. А любые вопросы пусть направляют мне, коль желают иметь дела с моим человеком, да, Йорги?

– Будет по слову твоему, мой тан, – с нескрываемым весельем отозвался Ульд. – Лишь бы после то не вылилось бедой для тебя да города.

– До Бъёла три луны, – успокоил Огаф. – Головы им изморочим переговорами вдоволь, а после битвы уже от обвинений не останется следа. Мерг у порога Фелба – доказательство похлеще дохлого крысёныша в подворотне. Да князь того, что мнимые преступники и Олкуд вступили с врагом в сражение за земли Фелбера, отрицать не станет в жизни.

– Но ежели от остальных танов моя поддержка вас убережёт точно, – сказал Харад хмуро, – то на порог к князю лучше всё же не соваться без лишней нужды. В Фелбе разбираться не станут, упрячут в темницу разом, а я-то вытащу, но лишь Йорги и незнамо когда.

– Что в столицу нам хода теперь нет, мы уже смирились, – с печальной усмешкой кивнул Ферр. – Буду остальным петь. В любом случае, сейчас важна не толпа воинов, а народная молва да жрецы, что подхватят песни. Сначала предупредим, расскажем, а когда отгремит первая битва, станем уже собирать смельчаков.

В замке Олкуда оказалось спокойно да хорошо, но времени на безделье больше не осталось и капли. Коль в Бъёл разыграется судьба в пользу людей, герои должны исчезнуть ото всех на три долгие весны, и песни Тагни той порой следовало растащить по свету жрецам Ирд, а для того они должны услышать слова вестника. Три дня Ферр вечерами пел в городе, а дальше закружила друзей кутерьма дорог. Под защитой Харада, с его людьми да в дорогой карете они колесили по замкам, городам и поселениям Фелбера, рассказывали о грядущем, предупреждали о наваждении, которое всё чаще появлялось теперь в срединном мире, а чем ближе оказывался летний праздник, тем гуще и вездесущей становилось.

Путешествовали нынче господами знатными, а смотрелись не в пример лучше тех оборванцев, что вылезли к свету из кургана после двух недель беготни по лесам: Мельха расстаралась устроить так, чтобы героев в них разглядел любой человек Ирда. Но столь же тёплой встречи, как у тана Харада, им более нигде не досталось. Простой люд пугали песни вестника, тяжёлые времена, легендарное оружие в руках незнакомцев, а их владыки смотрели обиженными волчатами, ибо преступники, за коих можно заслужить милости князя, стояли совсем рядом, но добраться до них не удавалось. И всё же медленно, но верно слова Ферра подхватывали другие жрецы, разносили сплетнями горожане да сельчане, опасливые взгляды сменялись при его выступлениях на задумчивые или вовсе дружелюбные, а мелодии ветров помогали забыть тревоги и обрести уверенность.

Коль позволяла возможность, друзья сразу же возвращались в Олкуд. Тут их всегда ждали, народ слушал песни Тагни с особым удовольствием, а Ульда вовсе прозвали за глаза своим Йорги: не захотели позабыть, что сын бога отказался покинуть тана да обещал служить ему и впредь. Ферр с печальной улыбкой вспоминал прошлую тоску от безделья в замке, думал, что теперь бы точно сыскал в этих стенах приятную компанию и множество занятий, да только нынче покоя ему позволено уже не было. Дни утекали сквозь пальцы, сменяли друг друга луны, в каждом вечере коих звучали истории вестника, а к первому месяцу лета туманов наваждения в Ирд выбралось столько, что уже ни Балларг с Радга, ни сами друзья не сомневались: на сей раз битва неминуема и грянет на Бъёл точно.

С окончанием весны начались у Ферра странные сны. Стоило закрыть глаза, как он видел древний лес, залитый лучами солнца. Касался листвы тёплый ветерок, нёс откуда-то пленительную песню. Жрец брёл по тропинкам, выглядывал певунью, и по утрам вдруг стало тяжко вставать, людская суета да дела принялись злить, а он жаждал лишь вернуться к чудесной мелодии вновь, отыскать, не отпускать от себя более никогда.

Так продолжалось с неделю, и этим временем выступления Тагни тяготили Ферра, друзья не замечали привычной хитрой усмешки в его взоре: на смену ей пришло немое раздражение. По вечерам жрец сбегал ото всех первым, спешил поскорее уснуть, лишь бы вновь услыхать колдовской голос в дивном летнем лесу. Эйдре и Ульд пытались вызнать, что случилось, но он не хотел беседовать, отговаривался резкими словами или вовсе уходил прочь молча.

Однажды ночью у быстрого ручья он отыскал ту, кто терзал его разум. Прекрасная дева сидела на траве у берега, напевала, пропускала меж длинными пальцами серебристые струи воды. Тёмные волосы упругими локонами рассыпались по плечам, в бездонных сапфировых глазах застыла печаль, кольнувшая сердце жреца болезненной тоской. Незнакомка увидела Ферра, поднялась, и тонкая ткань почти прозрачного платья открыла взору изящную фигуру, а солнце озарило нежную золотую кожу.

– Я боялась, что ты не придёшь. – В чарующем голосе скользнули мелодии флейты и арфы. – Бросишь меня здесь одну.

Он не нашёл слов, лишь пошёл вперёд, когда незнакомка, словно к возлюбленному после долгой разлуки, поспешила к нему. Дева замерла в шаге от жреца, мягкая улыбка обнажила слишком длинные клыки, но то померещилось очаровательным. Она что-то щебетала о долгожданной встрече, о том, как мечтает его увидеть летним праздником, коснуться не только во сне, а Ферр не замечал смысла речи, лишь тонул во взгляде, полном страсти, жара, желания.

На короткий миг слова о копье Балларга заставили прийти в себя, но его тут же вновь бросило в пучину сапфирового взора, и он не сумел задуматься над тем, о чём просила незнакомка. Она взяла за руки, потянула к себе в объятия. Прикосновение обожгло кожу ласковым огнём, Ферр невольно посмотрел на её пальцы и споткнулся взглядом о белого ястреба на запястье.

В то же мгновение наваждение исчезло, рассудок прояснился, а более всего жрецу захотелось отдёрнуть руки, отступить прочь от алчного взора и улыбки, в которой виделась отныне лишь жажда обладать его волей, подчинить, заставить верным псом исполнять любое повеление. Ферр сдержался, не выдал того, что колдовство Мёрб более не властно над ним, наблюдал с прежним восторгом за лицом, которое теперь не чудилось столь уж прелестным. Дева продолжала щебетать с волнением, что нужна помощь, что без чудесного копья ей грозит гибель, умоляла не оставлять её, обещала вечное наслаждение за сущий пустяк. Жрец бережно освободил ладонь, ласково коснулся её щеки, приблизился, изобразил желанную искусительнице преданность, шепнул на ухо:

– Найди меня на Бъёл.

Видно, того Мёрб оказалось достаточно, ибо тотчас он проснулся в покоях замка, заслышал тихую мелодию клёрса, сразу поднялся.

Эйдре сидела на окне, тонкие пальцы едва касались струн. Дева положила голову на плечо мрачного Ульда, а на её щеках блестели в лунном свете слёзы. Когда Ферр поспешил к сэйд, мерг напрягся, встал, словно готовился защищать чародейку от него, бросил с прохладой:

– Добилась она, чего хотела?

– Она добилась того, что каждая эта слеза стала нынче её приговором, – прошипел жрец в ответ, не скрывая гнева, аккуратно остановил мелодию, с нежностью заставил Эйдре взглянуть на него: – Вы решили, что я оставлю вас, стоит позабывшей одеться девице поманить меня во сне?

– Её искушению тяжело противиться, Ферр, – спокойно напомнил Ульд, не сводя с друга внимательного взора.

– Заметил, – ухмыльнулся тот, утёр слёзы с лица девы, с осторожностью убрал арфу, а после притянул чародейку к себе и рассказал о встрече с Мёрб.

– Я надеялась остановить тебя чарами клёрса, – тихо произнесла Эйдре, когда Ферр замолк, заглянула ему в глаза и мягко улыбнулась, приметив прежнюю ласку, коей не видела всю неделю его затаённого раздражения.

– Мелодий я не разобрал, – признался он, хитро добавил: – Но оказалось довольно и меньшего. А вы откуда о ней прознали?

– Отец объяснил и предположил, что теперь Мёрб явится к тебе лично, – вздохнул Ульд. – Попытается обманом получить копьё твоей доброй волей.

– Моей доброй волей она получит лишь удар им, когда разыщет в битве, – засмеялся Ферр. – Балларг и Радга могут не опасаться за его сохранность.

– Думаешь, тебе и впрямь удалось её обдурить? – задумчиво спросил мерг.

– Должно быть. – Жрец пожал плечами. – Она же отпустила сразу, как услышала обещание о Бъёле. Коль больше не явится: поверила, что колдовство сработало, а я передам копьё в сражении. Может, ей на Ярга потребовалось немного сил, того и для меня сочла достаточным. Главное, чтобы теперь не принялась морочить тебя самого, с неё станется.

– Я ей не сдался, – отмахнулся Йорги. – К чему? Ударить по своим? Много ли я сумею в одиночку против всех? К тому же, при дворе Лаиши уверены, что искушение не властно над мужчинами их рода из-за отца и дяди. Она же так и не разузнала, отчего внуки оставили её и выступили на стороне Ллива, хотя чары были наложены крепко.

– Ты говоришь так, словно на вас они всё же действуют, – заметил Ферр.

– Как и на остальных. – Ульд весело улыбнулся. – Но Балларг обладает даром ясновидения матери, а потому узнал, что они были рождены обманом, гибелью родного отца, и с того мига Лаиша потеряла над ними господство, а они не пожелали оказаться причиной смерти Ллива, даже ежели никогда того не видели.

– Стало быть, всякий способен побороть искушение. – Жрец нахмурился, глядя в окно, а в памяти всплыл вдруг отпечаток детской ладони, знак, примеченный ночью в Фелбе.

– Коль есть, за что держаться, видно, – отозвался мерг с короткой усмешкой, попрощался с друзьями и отправился к себе отдыхать.

Эйдре выбралась из объятий Ферра, посмотрела внимательно, с любопытством.

– Прости, – попросил он, осторожно взял за руку, коснулся её губами.

– За то, что не променял меня на Мёрб? – Дева опустила ресницы, скрыла в глазах лучики озорной радости.

– За то, что тебе пришлось об этом волноваться.

Чародейка молча шагнула к нему, поцеловала, а Ферр подхватил свою сэйд на руки, утянул к кровати. Колдовская песня не пригрезилась ему больше ни в эту ночь, ни в любую следующую вплоть до самого Бъёла.