Текст книги "Комплект книг «Тонкое искусство пофигизма»"

Большинству из нас большинство дел удаются весьма средне. Даже если мы в чем-то асы, в остальном наверняка середнячки, а то и похуже. Так устроена жизнь. Чтобы достичь мастерства в чем-либо, нужно затратить массу времени и сил. А поскольку наши время и силы ограничены, почти никто не достигает подлинного мастерства сразу в нескольких вещах (если хоть в чем-то достигает).

Со статистической точки зрения немыслимо, чтобы один и тот же человек достиг удивительных успехов во всех (или даже во многих) областях жизни. Успешные бизнесмены зачастую не умеют выстраивать семейную жизнь. Знаменитые спортсмены сплошь и рядом пусты и тупы, как пробка после лоботомии. Многие знаменитости не лучше знают, как жить, чем простофили, которые смотрят на них раскрыв рот и подражают каждому чиху великого человека.

Все мы в большинстве отношений – середнячки. Просто резонанс получают крайности. Для нас это не новость, но мы редко думаем и/или говорим об этом. И никогда не обсуждаем, почему это может быть проблемой.

Конечно, здорово иметь интернет, Google, Facebook, YouTube и доступ к пятистам с лишним каналам телевидения. Но наше внимание ограничено. У нас нет возможности обработать лавины информации, которые постоянно накатывают на нас. Поэтому до нашего сознания всерьез доходят лишь капли информации: вещи подлинно необычные, крайне редкие.

Однако изо дня в день на нас обрушиваются тонны известий о вещах необычных. О лучшем из лучшего. О худшем из худшего. О величайших спортивных рекордах. О самых смешных шутках. О самых страшных катастрофах. О самых жутких угрозах. И так без конца.

Ларчик открывается просто. Вокруг полно информации от пиков и минимумов кривой человеческого опыта, поскольку именно они привлекают наше внимание. И они приносят доллары медийному бизнесу. Но подавляющее большинство людей живут в однообразной середине. Подавляющая часть жизни не экстраординарна, а вполне заурядна.

Поток крайностей заставляет нас верить, что исключительность – это норма. А поскольку обычно с нами ничего особенного не происходит, лавина сообщений об исключительном наводит тоску, отчаяние: что же мы-то сидим в болоте? Отсюда возникает все большая потребность в компенсации, которую сулит нам чувство собственной исключительности или какое-то пристрастие. Мы пытаемся справиться доступными способами: путем возвеличивания себя или других.

Одни выдумают схемы быстрого обогащения. Другие отправляются на противоположный конец планеты спасать голодающих младенцев. Третьи лезут из кожи вон в учебе и добывают каждую мыслимую награду. Четвертые обстреливают школу. Пятые пытаются заняться сексом со всем, что говорит и дышит.

Это связано все с той же культурой уникальности, о которой я говорил. В этом культурном сдвиге часто винят людей, родившихся в конце ХХ в. Но это поколение просто самое заметное и находится в центре внимания. А тяга чувствовать себя уникальными ощущается у людей всех поколений. На мой взгляд, виновата мечта об исключительности, вселяемая СМИ.

Беда в том, что всеохватность технологии и массового маркетинга разрушает ожидания множества людей. Из-за наплыва исключительного люди ощущают себя неполноценными и думают, что нужно быть более необычными, более радикальными и более самоуверенными, чтобы их заметили и оценили.

Когда я был молодым, моя неуверенность в интимной сфере усугублялась смехотворными критериями мужественности, бытовавшими в поп-культуре. Они и сейчас в ходу: классный парень тусит как рок-звезда; все его уважают, а женщины им восхищаются. Важнее секса для мужчины ничего нет, и ради него можно пожертвовать всем (включая собственное достоинство).

Постоянный поток медийной ахинеи подпитывает наше чувство неуверенности: вот видите, насколько вы не соответствуете стандартам? Мало того, что мы ощущаем себя в гуще нерешаемых проблем: мы оказались еще и лузерами, поскольку элементарный поиск в Google сообщает о тысячах людей, которые вообще не имеют этих проблем.

Технология решила старые экономические проблемы, принеся нам новые психологические проблемы. В интернете мы находим не только легкий доступ к информации, но и легкий доступ к неуверенности, стыду и сомнениям в себе.

В нашей культуре принято считать, что мы все призваны к чему-то подлинно необычному. Так говорят знаменитости. Так говорят олигархи. Так говорят политики. Так говорит даже Опра (а значит, так оно и есть). Абсолютно каждый может быть выдающимся. Мы все заслуживаем величия.

Однако большинство людей упускают из виду, что в этом тезисе есть внутреннее противоречие: если все будут выдающимися, то по определению никто не будет выдающимся. Вместо того чтобы задуматься, чего мы на самом деле заслуживаем или не заслуживаем, мы послушно съедаем это вранье и просим еще.

«Середнячок» – классическое определение неудачника. Нет ничего хуже, чем оказаться в середине, в средней части кривой. Когда успех измеряется «необычностью», уж лучше быть в самом низу, чем в середине: во всяком случае ты необычен и заслуживаешь внимания. Многие люди так и поступают: доказывают всем, что они самые несчастные, или самые угнетенные, или самые виктимизированные.

Многие боятся оказаться середнячками: ведь если они смирятся с таким положением, они никогда ничего не достигнут, не выбьются в люди. Их жизнь не будет ничего значить.

Такой менталитет опасен. Как только вы согласитесь, что стоящей можно назвать лишь подлинно великую и выдающуюся жизнь, вы объявите жизнь большинства людей на Земле (включая свою) бездарной и бесполезной. А это ничего хорошего не сулит ни окружающим, ни вам самому.

Те редкие люди, которые добиваются больших успехов в чем-либо, обязаны своими успехами не вере в свою исключительность. Корни их побед лежат в другом: у них был пунктик насчет совершенствования. Но вдумаемся: почему они хотели сделать лучше? Да потому, что отдавали себе отчет: пока у них не очень получается. Этот настрой диаметрально противоположен вере в собственное величие. Успех может прийти лишь тогда, когда человек поймет: до величия ему далеко, результаты – скромные и посредственные. И есть куда расти.

А треп насчет того, что «каждый человек может стать исключительным и достичь величия», лишь дразнит эго. Звучит хорошо, но в реальности это лишь пустые калории, пресловутый бигмак для души и мозгов: от него только толстеешь и заплываешь жиром.

Для эмоционального здоровья, как и для здоровья физического, нужно есть овощи и фрукты: иными словами, принять простые и незатейливые правды жизни. Например: «Твои поступки играют не такую уж большую роль в общем ходе вещей». Или: «Большая часть твоей жизни будет скучна и непримечательна. И это нормально». Поначалу такая растительная пища покажется грубоватой. А то и невкусной. Вас снова потянет к бигмаку.

Но как только вы переварите правду, ваше тело наполнится жизнью и силами. В конце концов, у вас камень упадет с плеч: исчезает постоянная необходимость быть удивительным и выдающимся. Рассеиваются стресс и тревога, вызванные закомплексованностью и нуждой что-то из себя изображать. Знание и приятие вашего скромного существования освободит вас для совершения дел, которые вы действительно хотите сделать – без лишней опаски и завышенных ожиданий.

Вам откроются простые жизненные радости: дружба, творчество, помощь нуждающемуся, чтение хорошей книги, возможность посмеяться с симпатичным человеком.

Скажете, звучит скучно? Да, эти вещи – самые обычные. Но быть может, они не случайно самые обычные, а потому, что они подлинно важные.

Глава 4
Цена страдания

В последние месяцы 1944 г., после почти десятилетней войны, дела Японии были плохи. Экономика дышала на ладан, войска были разбросаны по половине Азии, а завоевания в Тихоокеанском регионе рушились, как костяшки домино, под ударами американских войск. Поражение казалось неизбежным.

26 декабря 1944 г. младший лейтенант Хироо Онода из японской императорской армии был отправлен на островок Лубанг на Филиппинах. Ему дали приказ: как можно дольше тормозить наступление Соединенных Штатов, любой ценой продолжать борьбу, держаться и не сдаваться. И он, и его командир знали: шансы выжить практически равны нулю.

В феврале 1945 г. американцы пришли на Лубанг и завоевали остров, имея колоссальный перевес в силах. За считаные дни большинство японских солдат сдались или были убиты. Однако Оноде и трем его товарищам удалось скрыться в джунглях. Там они начали партизанскую войну с американскими войсками и местным населением: подрывали жизненно важные коммуникации, убивали солдат и вообще всячески мешали американцам.

В августе того же года Соединенные Штаты подвергли атомной бомбардировке города Хиросима и Нагасаки. Япония капитулировала, и самая смертельная война в человеческой истории подошла к своему мрачному концу.

Однако тысячи японских солдат все еще были разбросаны по островам Тихого океана. Большинство из них прятались в джунглях, не зная, что война окончена. Как и раньше, они продолжали бороться и грабить. Это существенно осложняло восстановление нормальной жизни в восточной Азии. Правительства поняли: нужно принимать меры.

Американские военные в сотрудничестве с японским правительством забрасывали тихоокеанские острова тысячами листовок, объявляя о конце войны и возможности всем вернуться домой. Онода и его товарищи, как и многие другие, находили и читали эти листовки, но, в отличие от большинства остальных, приняли их за ловушку: американцы пытаются выманить партизан из укрытия! Онода сжигал листовки. Вместе со своими соратниками он прятался и продолжал бороться.

Прошло пять лет. Листовки перестали сбрасывать, а большая часть американских солдат отправилась домой. Местное население Лубанга пыталось наладить нормальную жизнь: заниматься фермерством, ловить рыбу. Но им мешал Хироо Онода со своей шайкой. Они стреляли в фермеров, сжигали посевы, угоняли скот и убивали жителей, зашедших слишком далеко в лес. Тогда филиппинские власти стали составлять новые листовки и сбрасывать их в джунгли: «Выходите! Война закончена! Вы проиграли!»

Но и это не возымело эффекта.

В 1952 г. японские власти сделали последнюю попытку выкурить оставшихся солдат из тихоокеанских джунглей. На сей раз с воздуха сбрасывали письма от их родных, фотографии из дома, а также личную просьбу самого императора. Однако Онода опять отказался верить, что информация правдива. Он полагал, что все это пропаганда, американский трюк. Его люди не сложили оружие и продолжали бороться.

Прошло еще несколько лет. Устав от террора, местные филиппинские власти собрали вооруженные отряды и дали отпор. К 1959 г. один из соратников Оноды сдался, другой погиб. Еще через десятилетие последний подчиненный Оноды, человек по имени Кодзука, был убит в перестрелке с местной полицией после поджога рисового поля (он все еще вел войну с местным населением – спустя четверть века по окончании Второй мировой войны!).

Проведя больше половины своей жизни в джунглях Лубанга, Онода остался один.

В 1972 г. известие о гибели Кодзуки достигло Японии и вызвало переполох. Японцы-то думали, что последний из солдат великой войны вернулся еще годы назад. Японские СМИ стали задаваться вопросом: если Кодзука дожил на Лубанге до 1972 г., то, быть может, все еще цел и Онода, последний боец старой Японии? В тот год и японские, и филиппинские власти отправили поисковые партии. Им нужен был загадочный младший лейтенант: ныне – отчасти миф, отчасти герой, отчасти призрак.

Они никого не нашли.

Шли месяцы. Рассказ о лейтенанте Оноде стал в Японии легендой. Этот герой войны казался слишком безумным, чтобы существовать в реальности. Одни романтизировали его. Другие ругали. Третьи вообще считали сказкой и выдумкой тех, кто хотел верить в Японию, исчезнувшую давным-давно.

Примерно в это время об Оноде услышал молодой человек по имени Норио Судзуки. Это был бродяга, искатель приключений, хиппи, выросший через много лет после окончания войны. Он ушел из университета и четыре года путешествовал по Азии, Ближнему Востоку и Африке. Спал на скамейках в парках, в чужих машинах, камерах тюрем и под открытым небом. Нанимался работником на фермы за еду и сдавал кровь, чтобы расплатиться за постой. Это был вольный человек и, возможно, немножко сумасброд.

В 1972 г. Судзуки снова потянуло на поиск приключений. Он уже вернулся в Японию и задыхался в строгих культурных нормах и социальной иерархии. Ненавидел учебу. Не мог удержаться на работе. Ему снова хотелось в дорогу – и ни от кого не зависеть.

Легенда о Хироо Оноде подсказала Судзуки, где искать решение проблемы. Вот оно, новое и достойное приключение! Судзуки верил, что он найдет Оноду. Да, поисковые отряды, посланные японскими, филиппинскими и американскими властями, потерпели неудачу. Да, местная полиция безуспешно обшаривала джунгли в течение почти тридцати лет. Да, тысячи листовок остались без отклика. Ну и пусть! Оноду отыщет нищеброд, хиппи и недоучка.

Безоружный и не знакомый с военной разведкой и тактикой, Судзуки отправился на Лубанг и начал в одиночку бродить по джунглям. Его стратегия была такова: он очень громко выкрикивал имя Оноды и говорил, что о нем беспокоится император.

И нашел Оноду за четыре дня.

Некоторое время Судзуки прожил с Онодой в джунглях. К этому моменту Онода провел в одиночестве уже больше года. Ему не хватало человеческого общения и информации о внешнем мире, полученной из источника, которому он мог бы доверять. Мужчины почти подружились.

Судзуки спросил Оноду, почему он остался и продолжал борьбу. Последовал простой ответ: приказ гласил «никогда не сдаваться», вот он и не сдался. Почти тридцать лет он просто исполнял приказ. В свою очередь Онода поинтересовался у Судзуки, почему какой-то «мальчик-хиппи» заинтересовался им. Судзуки ответил, что покинул Японию в поисках трех вещей: «Лейтенанта Оноды, медведя панды и снежного человека – именно в такой последовательности».

При странных обстоятельствах свела судьба этих мужчин, великих искателей, которых манили обманчивые мечты о славе. Это были словно японские Дон Кихот и Санчо Панса, завязшие в сырой глуши филиппинских джунглей и воображавшие себя героями, хотя они оставались в одиночестве и ничего не делали. Онода к тому времени посвятил бóльшую часть жизни иллюзорной войне. Да и Судзуки на многое махнул рукой. Потом, уже отыскав Хироо Оноду и медведя панду, он погибнет через несколько лет в Гималаях, в поисках снежного человека.

Люди часто отдают львиную долю своей жизни с виду бесполезному или даже вредному делу. На первый взгляд, их дело не имеет смысла. Трудно понять, как Онода мог быть счастлив на острове, питаясь насекомыми и грызунами, спя в грязи и убивая мирных жителей десятилетие за десятилетием. Или почему Судзуки отправился навстречу собственной смерти, не имея ни друзей, ни спутников, ни иной цели, кроме как найти легендарного йети.

Позже Онода скажет, что ни о чем не жалеет. Он скажет, что гордится своим выбором и временем, проведенным на Лубанге. Он скажет, что было честью посвятить огромную часть жизни служению несуществующей империи. Если бы Судзуки выжил, он наверняка ответил бы что-нибудь подобное: он делал то, что хотел, и ни о чем не жалеет.

Эти люди выбрали страдание себе по вкусу. Хироо Онода решил страдать ради погибшей империи. Судзуки страдал ради приключений, сколь угодно рискованных. Для обоих страдания были не бессмысленны, но претерпевались во имя чего-то большего. Поскольку эти муки имели смысл, их можно было терпеть, а быть может, и черпать в них радость.

Если страдание неизбежно, если жизненные проблемы неотвратимы, то более подходящим вопросом будет не «Как прекратить страдания?», а «Зачем я страдаю? Ради какой цели?»

Хироо Онода вернулся в Японию в 1974 г. и стал на родине знаменитостью. Его приглашали то на ток-шоу, то на радиопередачи. Политики стремились пожать ему руку. Он опубликовал книгу, и правительство предлагало ему в дар огромную сумму денег.

Но его ужаснуло то, что он нашел по возвращении в Японию: потребительскую, капиталистическую и поверхностную культуру. Эта культура потеряла все традиции чести и жертвы, на которых было воспитано его поколение.

Онода попытался использовать свою внезапную славу для поддержания ценностей старой Японии, но новое общество осталось глухо к его словам. В нем видели экспонат, а не серьезного интеллектуала: послание в капсуле времени, диво для потехи, музейную реликвию.

И вот ирония судьбы: Онода почувствовал себя дома хуже, чем за все эти годы в джунглях. Ведь в джунглях его жизнь имела смысл: она что-то значила. Это делало его страдания выносимыми и даже чуть-чуть желанными. В Японии же он нашел народ, чья жизнь казалась ему пустой: кругом хиппи и женщины «несложного поведения», да еще и одеты по-европейски. И наступило прозрение: смысла в борьбе не было. Япония, которую он знал и за которую сражался, ушла в прошлое. Эта горькая правда пронзила его сильнее любой пули. Поскольку страдание было бессмысленным, оставалось признать: тридцать лет растрачены впустую.

Поэтому в 1980 г. Онода собрал вещи и уехал в Бразилию, где и прожил до самой смерти.

Самопознание подобно луковице. В нем много слоев, и чем больше счищаешь их, тем больше вероятность, что заплачешь.

Первый слой луковицы – обычное понимание своих эмоций. «Вот когда я чувствую себя счастливым». «Вот когда мне грустно». «Это дает надежду».

К сожалению, многие люди сталкиваются с трудностями уже на этом незамысловатом уровне самопознания. Я знаю это, поскольку я один из них. У нас женой часто бывает примерно такой забавный диалог:

ОНА: Ничего не случилось?

Я: Да что могло случиться? Ничего.

ОНА: Нет, что-то не так. Скажи мне.

Я: Да все в порядке. Честное слово.

ОНА: Точно? Ты выглядишь расстроенным.

Я (с нервным смехом): Неужели? Нет, точно все в порядке.

[Через полчаса…]

Я:…Так вот почему мне хреново! Этот тип то и дело ведет себя так, словно я пустое место.

У всех нас есть эмоциональные «слепые пятна». Зачастую они связаны с эмоциями, которые нам в детстве велели считать неуместными. Требуются годы практики и усилий, чтобы научиться выявлять слепые пятна в себе, а затем адекватно выражать проблемные эмоции. Но эта задача чрезвычайно важна и стоит усилий.

Второй слой луковицы – это способность спрашивать, почему мы испытываем определенные эмоции.

«Почему?» – вопрос не из легких. Чтобы ответить на него последовательно и точно, зачастую уходят месяцы и даже годы. Большинство людей впервые слышат подобные вопросы от терапевта. Однако они важны, ибо помогают понять, что мы считаем успехом и неудачей. Почему вы ощущаете гнев? Потому ли, что вам не удалось достичь какой-то цели? Почему вы ощущаете подавленность и апатию? Потому ли, что считаете себя в чем-то ущербным? Этот уровень вопросов проливает свет на источник эмоций, которые захлестывают нас. А как только мы поймем глубинную причину, в идеале можно попробовать что-то изменить.

Однако есть еще один, даже более глубокий, уровень самопознания. Вот уж где обрыдаться. Он касается наших личных ценностей: почему я считаю это успехом/неудачей? По какому принципу я себя оцениваю? По какому критерию сужу о себе и окружающих?

Этого уровня, который требует постоянной рефлексии и усилия, крайне сложно достичь. Однако он важнее всего, поскольку наши ценности определяют характер наших проблем, а характер проблем определяет качество нашей жизни.

Ценности лежат в основе всего, что мы есть и что мы делаем. Если ценимое нами бесполезно, если мы неправильно выбрали критерии успеха и неудачи, то все основанное на этих ценностях – мысли, эмоции, повседневные чувства, – пойдет наперекосяк. Все наши мысли и чувства относительно любой ситуации в конечном счете определяются ценностями.

Большинство людей не умеют отвечать на вопрос «почему», и это мешает им осознать свои ценности. «Я ценю честность и дружбу», – скажет иной. А вглядеться, так он скажет о вас гадость за вашей спиной, когда ему выгодно. Или: «Чувствую себя одиноким». А спроси, почему он чувствует себя одиноким, и он начнет винить окружающих: мол, его никто не понимает, кругом одни сволочи, зануды и тупицы. Естественно, так он не решает проблему, а только прячет голову в песок.

У многих такая неадекватная самооценка именуется самопознанием. Хотя, если бы они взглянули на свою жизнь внимательнее и вгляделись в свои глубинные ценности, они бы увидели: их первоначальный анализ основывался на уходе от ответственности за свои проблемы, нежелании взглянуть правде в лицо. Они бы увидели: их решения диктуются погоней за сиюминутным удовольствием, а не поиском подлинного счастья.

Любители давать советы обычно упускают из виду этот глубокий уровень самопознания. Они берут людей, которые несчастны из-за отсутствия богатства, и предлагают способы хорошо заработать. Но игнорируют важные вопросы о ценностях: откуда взялась такая потребность в богатстве? Почему человек выбирает для себя именно такой критерий успеха и неудачи? Быть может, у истоков несчастья стоит какая-то определенная ценность, а вовсе не отсутствие Bentley?

Есть масса поверхностных советов, призванных дать временный комфорт, а не решить проблему. Что ж, допустим, восприятие и эмоции станут иными. Но глубинные ценности и внутренние критерии, по которым эти ценности определяются, останутся прежними. Разве это прогресс? Это чистой воды наркотик.

Задавать себе честные вопросы трудно. На самые простые вопросы бывает неудобно отвечать. Хотя, по моему опыту, чем неудобнее ответ, тем больше шансов он имеет оказаться правильным.

Сделайте паузу и задумайтесь о том, что сильно «достает» вас. Теперь спросите себя: почему это «достает»? Очевидно, вы видите здесь какую-то свою неудачу. Но вникните поглубже: так ли это? А что если неудача – вовсе не неудача? Что если вы смотрите на вещи под неверным углом?

Вот свежий пример из моей собственной жизни.

Меня достает, что брат не отвечает на мои эсэмэски и имейлы.

Почему?

Похоже, ему на меня наплевать.

Откуда такой вывод?

Если бы он хотел общаться, он нашел бы десять секунд в день, чтобы ответить.

А почему ты воспринимаешь его нежелание выходить на связь как свою неудачу?

Мы же братья! Мы должны быть в хороших отношениях!

Здесь действуют две вещи: важная для меня ценность и критерий, с помощью которого я оцениваю продвижение к этой ценности. Моя ценность: братья должны иметь хорошие отношения друг с другом. Мой критерий: отношения поддерживаются по телефону или электронной почте. Если они не поддерживаются, значит, как мне в роли брата не удается что-то очень важное. И я получаюсь неудачником. Иногда это отравляет мне субботнее утро.

А можно копнуть глубже, повторив процесс.

Почему братья должны быть в хороших отношениях?

Потому что они – одна семья. А близкие люди должны держаться близко друг к другу.

Откуда такой вывод?

Потому что семья важнее, чем все остальное.

Откуда такой вывод?

Потому что близость с семьей – вещь «нормальная» и «здоровая». А у нас не получается.

В этом диалоге я признаю глубинную ценность: для меня важно иметь хорошие отношения с братом. Однако проблема с критерием остается. Я нашел критерию другое имя («близость»), но по сути ничего не изменилось: свои успехи как брата я оцениваю по регулярности общения. При этом я сопоставляю себя с другими моими знакомыми: кого ни возьми, у всех нормальные отношения с близкими (или так кажется), а у меня нет. Значит, со мной что-то неладно.

Но что если я дал маху с критерием, оценивая себя и свою жизнь? Что если я не все учел? Быть может, такая близость с братом вовсе не требуется для добрых отношений, которые я ценю? Может, достаточно взаимоуважения (которое и впрямь налицо)? Или следует искать взаимного доверия (вполне реалистично)? Быть может, эти критерии будут более надежными свидетельствами братского общения, чем число полученных эсэмэсок?

Это и впрямь имеет смысл. И интуитивно похоже на правду. Хотя подспудно грызет сомнение: как ни крути, мы с братом недостаточно близки. Хорошего в этом мало, и ни на какие мои скрытые достоинства сей факт не указывает. Что ж, иногда братья – даже любящие друг друга – не имеют тесных отношений между собой. Ничего страшного. Поначалу это трудно принять, но и впрямь никакой трагедии. Объективная правда о ситуации не так важна, как отношение к ней, ее анализ и оценка. Проблемы могут быть неизбежны, но смысл каждой проблемы поддается корректировке. Мы в состоянии контролировать смысл проблем, выбирая взгляд на них и критерий, по которому мы будем их оценивать.