Текст книги "Охота на убийц. Как ведущий британский следователь раскрывает дела, в которых полиция бессильна"

На то, чтобы все уладить, понадобилось четыре часа! Неудивительно, что Блэйку удавалось так долго скрываться.

Все это время мы с командой не сидели сложа руки, продолжая наблюдение за домом. К тому же получили ответ от владельцев. Они были шокированы, узнав, кому его сдали, и сразу же дали нам разрешение зайти на их участок и в дом, если это поможет поймать преступника.

Когда полиция наконец решила, кому следует арестовать Блэйка, нам позвонили, попросив предоставить имеющиеся доказательства в полицейском участке. Я подумал, что это неправильно – с какой стати нам покидать ферму? Я отказался ехать в участок и предложил встретиться на парковке бара неподалеку. На встречу я отправился вместе с продюсером, оставив остальных членов команды вести наблюдение.

Сержант, с которой мы встретились, попросила предоставить собранные данные, чтобы понять, что нам известно и почему мы так уверены, что на ферме именно Стивен Блэйк.

Я все ей подробно изложил, после чего спросил:

– Так когда вы собираетесь арестовать его?

– А мы уже начали задержание, – ответила она.

Я был в бешенстве.

– Это возмутительно! Вы узнали, что Блэйк находится там, лишь благодаря нам. Мы хотим снять процесс задержания, а вы пытаетесь выманить нас оттуда?

Я побежал прочь с парковки, по пути позвонив продюсеру.

– Немедленно направляйтесь туда со съемочной группой, снимайте действия полиции. Я буду с минуты на минуту.

Я бежал по ведущей к ферме дороге так быстро, что умудрился опередить полицию, и направился к дому вместе со съемочной группой.

Увидев шестерых мужчин, бегущих по дороге к дому с видеокамерами и микрофонами на штангах, из дома выскочила какая-то женщина.

– Что вы тут устроили? – закричала она. – Убирайтесь отсюда, у вас нет прав здесь находиться!

Я представился.

– Мы здесь, чтобы снять Стивена Блэйка. И у нас есть полное право здесь находиться, – объяснил я. – Так где Блэйк?

– Его здесь нет, – сказала она. – Уже несколько месяцев не видела его.

– Но он точно здесь – мы его видели, – ответил я.

– Он был здесь, но недавно ушел, – парировала она.

– И как же это у него получилось? – спросил я. – Наши люди стоят по обе стороны дороги, и никто не видел, как он уходил.

Надо отдать ей должное: она не собиралась так быстро сдаваться.

– Ну да, он их заметил, поэтому ушел другим путем.

– Это каким же? – спросил я. – То вы не видели его несколько месяцев, то он был здесь, а теперь таинственным образом растворился в воздухе?

Ожидая прибытия полиции, я услышал, как на телефон пришло уведомление с GPS-трекера – машина матери Блэйка снова пришла в движение. Наверняка она направлялась сюда, чтобы узнать, в чем дело. Тогда-то я и услышал громкий стук внутри дома. Грохот стоял нешуточный. Женщина скрылась за дверью, в то время как я позвонил старшему инспектору, с которым общался ранее в тот день. Я доложил ему о случившемся и о том, как сержант пыталась обвести нас вокруг пальца, и добавил, что полицейских пока не видно.

– А, – ответил он, – они уже должны быть на месте.

– Но их тут нет, поэтому мы будем контролировать территорию до их появления.

Вскоре приехали полицейские фургоны. Нас снова попросили покинуть территорию, но я поспешил объяснить, что у нас есть разрешение владельцев находиться на этом участке. Живущая в доме женщина снова вышла и, увидев полицию, принялась сыпать оскорблениями. Полицейские же, занявшись обыском, не обращали на нее никакого внимания. Дом был небольшим, и вскоре они вышли наружу, сообщив, что Блэйка там нет.

– А в доме есть чердак? – спросил я.

Полицейский ответил, что есть, но такой маленький, что Блэйку туда никак не залезть. Я сказал, что перед их приездом в доме что-то сильно гремело, и нужно все проверить. Полицейские вернулись в дом, и 30 секунд спустя послышался крик:

– Он здесь, мы его взяли!

Чердак действительно был очень тесным, но Блэйк пробил заколоченную перегородку и спрятался в узком пространстве за ней. Теперь мы не сомневались, что справились с работой, и можно было с облечением вздохнуть.

Через какое-то время вышел полицейский, чтобы поговорить со мной. Он объяснил, что Блэйк отказывается выходить, пока мы стоим у дома, и угрожает покончить с собой. Мы немного отошли, минут через сорок Блэйк спустился с чердака, и полиция вывела его из дома.

Я сказал одному из полицейских, что собираюсь переговорить с Блэйком на камеру, пока полиция заканчивает дела внутри дома, и он не стал возражать. Блэйк сказал то же самое, что обычно говорят скрывающиеся от полиции люди, когда их ловят: что сделал бы это снова, выпади ему такая возможность, просто ускользнул бы от суда и жил на свободе, пока не поймают. Ему это успешно удавалось на протяжении целого года.

Когда Блэйк наконец предстал перед судом, отвечая на обвинения в домогательстве и незаконном владении огнестрельным оружием, дополнительно к сроку он получил лишь полгода. На мой взгляд, недостаточно жесткое наказание.

На ферме у нас оставалось одно незаконченное дело. Когда приехала мать Блэйка, мы, улучив момент, сняли с багажника машины GPS-трекер. Не напиши я о нем здесь, никто бы в жизни не догадался.

Сейчас я работаю над одним делом, в рамках которого надеюсь помочь с затянувшимся полицейским расследованием, поговорив с людьми, к которым полиция не может сама обратиться за помощью. Торговцы наркотиками, в особенности главари, – не те люди, с которыми полиция может просто так побеседовать. Только представьте: полицейская машина подъезжает к дому, двое полицейских заходят внутрь, десять минут общаются с хозяином, выходят и садятся обратно в машину. Что все подумают? Что владелец дома сотрудничает с правоохранительными органами? Что полиция на коротком поводке у главаря организованной преступной группировки? Потому что соседи непременно будут в курсе, кто именно там живет. Не важно, кто на какой стороне закона: подобное никому не пошло бы на пользу.

Для человека же в моем положении все совсем иначе. Я могу пойти туда и постучаться, и люди за дверью будут знать, что я не представляю для них угрозы. Я могу спокойно и осторожно объяснить ситуацию, и, как правило меня выслушают, поскольку разговор со мной не чреват для них никакими проблемами. Я могу попросить информацию, не предлагая ничего взамен, продвинув тем самым, если повезет, расследование дела.

Конкретно это дело (по закону я не имею права сообщать подробности) было о пропавшей молодой женщине, с момента исчезновения которой прошло так много времени, что ее родные рассчитывали найти лишь ее останки и добиться правосудия для ответственного за ее исчезновение и, вероятно, убийство. Семья назначила награду, но люди, которые могли что-либо об этом знать – те самые, кому предназначалась награда, – вряд ли бы о ней услышали. Вот почему я попросил полицейских назвать местных криминальных авторитетов, чтобы я мог передать им информацию о вознаграждении.

Я твердо убежден, что со временем отношение людей к подобного рода преступлениям неизбежно меняется. От былой преданности не остается и следа, а подслушанные разговоры приобретают новый смысл в свете вскрывшейся свежей информации. Люди не всегда справляются с тяжестью секретов, которые им приходиться хранить. Кроме того, всегда остается вероятность, что кто-то уже давно обладал важными сведениями, и нужно было лишь слегка его мотивировать, чтобы он ими поделился, а деньги, как известно, прекрасно помогают развязывать языки.

Полиция предоставила мне сведения по четырем людям. Эти ребята были на самой верхушке и контролировали поставки наркотиков в город. Вокруг них крутились очень большие деньги, неизбежно сопровождавшиеся насилием. Я слышал истории о пошедших не по плану сделках по продаже наркотиков, простреленных коленных чашечках, пострадавших в перестрелках невинных прохожих и все в таком духе.

Я решил навестить каждого из этих людей. Вернее, трех из них – один отбывал срок за решеткой. Жена одного из парней оказалась особенно щедрой на оскорбления, поэтому не удалось даже подойти к их порогу, не говоря уже о том, чтобы поговорить с мужчиной лично. Остальные двое, однако, выслушали меня.

Первый парень жил в громадном доме, и мне повезло, что его жена как раз собиралась уходить, когда я подошел к их двери. В городе прекрасно знали о деле, над которым я работал, и все были не прочь, чтобы его наконец закрыли. Когда, представившись, я объяснил цель своего визита, жена этого человека впустила меня поговорить с мужем. Второго мужчину я нашел, обойдя его дом сзади – он стоял во дворе с собакой, и оба были огромного размера.

Я объяснил, что делаю в городе и зачем пришел к ним. Не успел я открыть рот, как большой парень сказал: «Я знаю, кто ты такой». Учитывая обстоятельства, это заставило меня понервничать. Поспешив уточнить, что их деятельность меня совершенно не интересует, я сказал, что пришел по конкретной причине – чтобы они помогли мне найти тело пропавшей женщины.

Я сообщил о награде и попросил рассказать о ней всем, кто может владеть информацией, которая могла бы помочь с поисками. Я уточнил, что не прошу их заниматься ничем противозаконным, а просто подумал, что им стоит об этом знать. К тому же у них достаточно знакомых, чтобы распространить эту новость – тем самым они могли бы помочь нам докопаться до истины.

Оба парня выслушали меня – на большее я и не рассчитывал. Я разговаривал с ними максимально уважительно и надеялся, что меня правильно поймут. Чем черт не шутит – из этого могло выйти что-нибудь дельное. Был реальный шанс раскопать полезную информацию.

К каждому из них я пришел один, без какой-либо подмоги в машине. Телефон, впрочем, оставил включенным и набрал номер коллеги – человек на другом конце линии был готов прийти мне на помощь, если вдруг что-то пойдет не так. Я шел на подобные риски и в прошлом, но всегда делал это обдуманно: какова вероятность неприятностей? Могут ли на меня напасть? Начнется ли какая-то заварушка? Смогу ли я достать телефон и позвонить кому-нибудь?

Собираясь заняться чем-то опасным, будучи в Великобритании, я заранее звоню кому-то – обычно Дэвиду Уэллсу – и остаюсь на связи, чтобы этот человек слышал, что происходит, и при необходимости отреагировал. Иногда я оставляю кого-то в машине за углом, поддерживая связь по телефону.

Иногда я так или иначе выхожу за рамки, но всегда думаю о своей безопасности, а если работаю со съемочной группой – о безопасности всех, кто меня сопровождает. Тем более, когда ведем скрытую съемку в каком-то потенциально опасном месте. В подобных ситуациях я прячу на себе записывающее устройство и маленькую камеру, чтобы все было должным образом записано. Как правило, качество записи не позволяет использовать этот материал в программе, поэтому меня сопровождает оператор. Прежде чем зайти куда-то – будь то какой-нибудь клуб или чей-то дом, – я четко даю понять, что если в какой-то момент ему станет некомфортно, и он захочет уйти, я последую за ним, и наоборот.

Моя помощь по делу о пропавшей женщине не ограничилась разговорами с торговцами наркотиками. Вместе с поисковой группой мы установили несколько мест поблизости, куда могли выбросить тело. Если бы удалось найти ее останки, это не только помогло бы ее родным – на теле могли остаться важные улики, способные вывести на виновника преступления, такие как материал, в который было завернуто тело. Я поговорил с рядом людей, с которыми полиция так и не удосужилась за все эти годы связаться, либо с теми, чьи показания не были должным образом проработаны. Например, имелись показания о том, что эту женщину видели незадолго до ее исчезновения, а также о подозрительной деятельности двух живших поблизости мужчин, которых знали как жертва, так и ее родные.

Я подумал, что эти двое могут помочь пролить свет на случившееся, и отправился с ними поговорить, но никто не захотел со мной разговаривать – один даже не стал открывать дверь, и просто велел мне убираться подальше. Я считаю, что это может означать только одно: человеку, который ничего плохого не сделал, не о чем беспокоиться. Почему бы ему со мной не поболтать и не рассказать свою версию событий? Если же со мной отказываются идти на контакт, это говорит о том, что человек либо что-то скрывает, либо не хочет, чтобы ему задавали вопросы о прошлом.

Что же, как мне кажется, случилось на самом деле? На страницах этой книги я расскажу об особенностях спонтанных преступлений, когда человек случайно натыкается на потенциальную жертву. Не думаю, что в этом случае произошло нечто подобное. Полагаю, женщина была выбрана целенаправленно – правда, мы вряд ли узнаем истинную причину. Пока кто-то не соблазнится обещанным вознаграждением и не поделится со мной – либо с семьей или полицией – важными сведениями о случившемся, родным и дальше придется страдать от неведения.

3. Интервью с убийцей

Стивен Блэйк, может, и сидит в тюрьме, но даже обвинительный приговор и то, что преступник проведет остаток своих дней за решеткой, не могут облегчить семье боль от потери близкого человека. История Тии Шарп – тому подтверждение.

Я занимался подготовкой документального фильма по делу Тии для ITV. Ее мать Натали показала мне фотографию, сделанную к новому учебному году для проспекта школы, где училась Тия – ее дочка в защитных очках с осторожностью пользовалась каким-то химическим оборудованием. Она выглядела в точности такой, какой ее описывали учителя и друзья, – счастливая, уверенная, настоящая гордость школы. Трагедия была в том, что, снявшись для брошюры, Тия так и не смогла начать учебный год, став жертвой человека, которому доверяла.

Летом 2012 года Лондон, как и вся Великобритания, был на пике оптимизма из-за проведения Олимпийских игр – своими достижениями британские спортсмены поставили высокую планку. Прогнозируемые проблемы – теракты, ужасные пробки на дорогах столицы, недовольные туристы, отсутствие у людей интереса к спортивным событиям, не связанным с популярными в Великобритании футболом, регби, крикетом и теннисом, – так и не дали о себе знать. Казалось, в это время вся страна сплотилась.

Однако в пятницу, 3 августа, в одном из бедных микрорайонов на юго-востоке Лондона пропал ребенок, и туда быстро слетелись СМИ.

Тия Шарп, говорили они всей стране, в начале дня вышла из дома своей бабушки Кристин Бикнелл в Нью-Аддингтон, и больше ее никто не видел. Ее мама и бабушка не находили себе места.

Тия часто гостила у бабушки, у нее даже была своя комната. У Кристин был сожитель – Стюарт Хэйзел. Тия очень любила его и считала своим дедушкой. Работая сиделкой, Кристин частенько не ночевала дома, и они оставались наедине.

Стюарт Хэйзел не понравился мне с первой секунды знакомства. Вместе с другими СМИ я пришел к их дому в Нью-Аддингтон вечером в воскресенье, 5 августа, чтобы сделать репортаж об исчезновении Тии и узнать, что было известно полиции. Я поговорил с дядей Тии Дэвидом, получив общее представление о девочке и о том, что, по мнению ее семьи, могло случиться. Пока я разговаривал с ним на пороге, в коридоре показался Хэйзел – настороженный, он вышел посмотреть, кто пришел.

Хэйзел выглядел крайне неуверенным в себе человеком, нуждающимся в постоянном одобрении окружающих. Покинув их дом, я начал наводить о нем справки. Прежде чем начать жить с Кристин, у него были отношения с матерью Тии. Он был довольно известной в районе личностью: имел несколько мелких судимостей за различные несерьезные преступления, и люди его недолюбливали. Я узнал, что в школе над ним издевались, считали неудачником, и подумал, что стоит заострить на этом внимание.

Мое мнение относительно Хэйзела разделяли не все. В тот вечер у дома не поставили дежурить полицейского. Никто не следил за передвижениями Хэйзела, как и всех, кто приходил в дом и выходил из него. Я не мог этого понять. В случае исчезновения или убийства ребенка начинать всегда нужно с дома, где он жил – велика вероятность, что преступник как-то связан с его родственниками.

Многие люди ошибочно полагают, будто такие преступления, как похищения и убийства, совершают незнакомцы. Шум у окна, стук двери в доме, скрип ступеньки на лестнице… Запросто можно представить, что нас могут убить, пока мы спим или занимаемся своими делами. Такое действительно случается, но очень редко – от рук незнакомца. А что насчет наших детей? Каждому родителю знакомы пугающие мысли о том, что ребенок может потеряться на улице или в магазине. Известны ужасные истории о печальных последствиях подобных случаев – например, убийство Джеймса Балджера[8]8
  Английский ребенок, жертва убийства. Мать ненадолго оставила его без присмотра в мясной лавке супермаркета «Нью Стренд» в Бутле. Малыша заметили два мальчика, прогуливавшие в этот день школу. Они насильно увели его с собой и зверски избили – пинали, топтали, бросали кирпичи и камни, залили ему лицо краской. Увидев, что ребенок не шевелится, злоумышленники отволокли его на железнодорожные пути в Уолтоне в надежде замаскировать убийство под несчастный случай, и оставили умирать. Быстро раскрыть преступление помогла видеозапись в торговом центре, зафиксировавшая, как уводят ребенка.


[Закрыть]. Но чтобы ребенок был похищен из дома, из своей кровати незнакомым человеком? Такое маловероятно, как бы мы этого не боялись. В Великобритании не было ни одного случая, чтобы проникший в дом и похитивший ребенка педофил не был знаком с теми, кто там проживает.

Будучи в прошлом сотрудником полиции по связям с семьей, я прекрасно знал, как проходит начальный этап расследования, и понимал, насколько важно делиться информацией по делу Тии и заручиться поддержкой СМИ. Полицейские в этой должности не только становятся связующим звеном между следователями и семьей, но и приглядывают за ней, наблюдая за поведением родственников и выискивая любые признаки того, что они что-то скрывают. К семье Тии был официально приставлен такой сотрудник, но он явно не уделял ей достаточно внимания.

Мало того, что в дом бабушки Тии то и дело приходили разные люди, которых никто не проверял, так еще и повсюду были представители прессы. Несмотря на то, что служба в полиции осталась в далеком прошлом, и я теперь сам был одним из них, меня беспокоило, что полицейские никак не контролировали происходящее: казалось, они решили пустить все на самотек. Я надеялся, что это не так и на самом деле кто-то внимательно наблюдает за всем происходящим, но никакой уверенности не было.

В то воскресенье мы сняли обращение Дэвида к Тие с призывом вернуться домой, которое показали на ITV в понедельник утром. На следующий день, вернувшись со съемочной группой в Нью-Аддингтон, чтобы снять новый репортаж, мы снова обратились к семье. Я знал, что им придется поговорить с кем-то из СМИ, и хотел быть этим человеком. Это часть моей работы – стараться первым раздобыть важную информацию. Чем больше я узнавал об этом деле, тем сильнее хотел попасть в дом, чтобы попытаться разузнать хоть что-то еще.

К среде стало ясно, что последним перед исчезновением Тию видел Стюарт Хэйзел. Один из соседей тоже сказал, что видел ее примерно в то же время, после обеда в пятницу, но именно показания Хэйзела были определяющими. Чем больше я узнавал об этом деле, тем сильнее возрастала уверенность: Тия была мертва, и убил ее Хэйзел. Что он сделал с ее телом и зачем убил, я не знал, но не сомневался, что скоро это выяснится.

Как это часто бывает, вскоре обстановка начала накаляться. Жителям не нравится, что представители СМИ приходят к ним в такие непростые времена, пишут об их «неблагополучном районе», о господстве преступности и наркомании. Они злятся на несправедливое, по их мнению, описание дома, предназначенное для читателей по всей стране, живущих в лучших условиях.

В какой-то момент группа недовольных жителей начала проявлять агрессию по отношению ко мне и моим коллегам. Не обращая внимания на охранника, они кричали нам «Убирайтесь!» и «Валите отсюда!» Я попытался объяснить, что им нужна поддержка СМИ, чтобы о случившемся не забыли. Казалось, мои слова подействовали, и они уже не так сильно возмущались нашим присутствием, но недовольство явно осталось. В их глазах мы были чужаками, пришедшими лишь за громкими новостями.

Я снова поговорил с дядей Тии, дав понять, что мне нужно побеседовать со Стюартом. Я знал, что Хэйзел пока не общался со СМИ, и надеялся, что он согласится дать интервью, чтобы люди могли услышать его слова напрямую.

Так начался процесс организации интервью. Я понимал, насколько важно найти правильный подход и сказать нужные слова людям, которые передадут ему мою просьбу. От этого зависело не только его согласие на интервью, но и то, насколько расслабленным он будет себя чувствовать, если оно все-таки состоится. Он должен был увидеть во мне человека, которому можно довериться, открыться, поговорить, ни о чем не переживая.

За время службы в полиции я научился работать с подозреваемыми так, чтобы они чувствовали себя расслабленно – зачастую это самый эффективный способ получить всю необходимую информацию. Порой, впрочем, приходится прижать к стенке, надавить, спровоцировать, но чаще всего лучше делать вид, будто ведешь с ними дружескую беседу.

Дядя Тии позвонил мне тем же вечером.

– Марк, не могли бы вы приехать прямо сейчас? – спросил он.

Я объяснил, что живу достаточно далеко и не смогу быстро собрать съемочную группу.

Он сказал, что понимает.

– Стюарт хочет дать интервью. Он уже дал сегодня показания полиции, но готов поговорить с вами. В какое время вы сможете приехать завтра утром?

Я ответил, что могу быть на месте в шесть утра.

Ранним утром я был у дома, но ко мне никто не вышел. Следующие несколько часов я пытался дозвониться до Дэвида, ждал и пил кофе. В итоге он перезвонил и сказал, что Стюарт скоро будет готов начать. К тому времени был уже полдень. Я планировал успеть сделать интервью для дневного показа по GMTV, но было уже слишком поздно, поэтому обратился к редактору дневных и вечерних новостей.

Мои доводы были простыми:

– Нужно показать эту историю в главной новостной программе сегодня – дело очень серьезное. Я уверен, что Стюарт Хэйзел убил Тию Шарп.

Редактор на другом конце линии подвинул трубку ближе к лицу:

– Откуда ты знаешь?

– Пока что просто предчувствие, – сказал я. – Понимаю, звучит неубедительно, но больше никого в поле зрения нет. Он был последним, кто видел ее живой. И информации, опровергающей это, нет.

Я добавил, что отсутствие наблюдающей за его действиями полиции кажется мне странным.

– Такое впечатление, что они вообще не рассматривают его в качестве подозреваемого. Может быть, они хотят, чтобы он расслабился, а тем временем установить у него дома прослушивающие устройства? Не знаю, так ли это на самом деле, но они точно не следят за домом и это весьма необычно.

Конечно, это была лишь догадка – скрытое наблюдение было единственным логичным объяснением отсутствия полиции.

– И что ты хочешь сделать? – поинтересовался редактор.

– Сделаем интервью с двумя видеокамерами, чтобы одна все время была направлена на него, вместо того чтобы потом делать перебивки[9]9
  Разновидность монтажного кадра в кинематографе и на телевидении, содержащая объекты или детали, которые отсутствуют в предшествующем и последующем кадрах при монтаже непрерывно развивающейся сцены.


[Закрыть]. Если я прав, он не захочет делать это снова.

С одной камерой мои вопросы пришлось бы снимать повторно, надеясь, что Хэйзел согласится остаться в кадре. Это стандартная практика для телеинтервью. Две камеры позволяли обойтись без этого и не снимать крупным планом мою реакцию на его ответы уже после интервью. Редактор дал согласие, и вскоре появились два оператора со своим оборудованием. Мы со съемочной группой уселись в фургоне телекомпании, припаркованном за углом неподалеку от дома, и обсудили план интервью. Я объяснил, что они должны записать каждую секунду и не прекращать съемку, что бы ни случилось.

– Если Хэйзел что-то скажет за кадром, обязательно нужно это снять – возможно, он как-то выдаст себя.

Я четко изложил им свои подозрения:

– Можете не сомневаться, это будет интервью с убийцей.

Примерно в половину третьего или даже ближе к трем к фургону подошел журналист одной из газет.

– Марк, тебя тут кто-то ищет, – сказал он.

Дэвид вышел из дома и звал меня, вызвав суматоху среди собравшихся журналистов и фотографов, жаждущих заполучить эксклюзивный материал. Я поспешил туда и предложил ему войти в дом.

Мне не хотелось, чтобы над душой стояли журналисты, и Хэйзел вышел поговорить сюда, где всем было бы нас слышно, а я не мог бы спросить все, что собирался. Я хотел взять полноценное интервью.

Я попросил съемочную группу подождать снаружи, а сам зашел в дом, чтобы встретиться с Хэйзелом. Он спросил, дам ли я ему вопросы для интервью заранее. Я сказал, что так не получится, и объяснил, почему:

– У любого другого журналиста был бы наготове список вопросов, которые он хотел бы задать. Журналистам нужны ответы только на конкретные вопросы, поскольку думают они только о себе. У меня такого списка нет – я хочу, чтобы ты сам рассказал то, что посчитаешь нужным. Важно, чтобы интервью протекало плавно, поэтому для начала я задам самые простые вопросы. Ничего сложного. Если ты не сможешь на что-то ответить – не страшно. Переживать не о чем, я не буду пытаться тебя подловить.

Я разговаривал с ним максимально дружелюбно, стараясь не вызвать никаких подозрений. Чтобы у него даже мысли не возникло, будто я думаю, что он как-то замешан, хоть в действительности и не сомневался в его вине.

В дом зашла съемочная группа и принялась расставлять камеры и звукозаписывающую аппаратуру. Мы с Хэйзелом в это время вышли на кухню. Через задернутые шторы было видно и слышно столпившихся газетчиков. Я решил прощупать почву и начал с очевидных вопросов.

– Как думаешь, где Тия?

– Какой-то извращенец похитил, где ей еще быть? – ответил он.

Я был несколько удивлен таким ответом и пожалел, что мы это не сняли.

– Почему ты так думаешь?

– Я знаю, что это так.

Он разволновался, но больше ничего не сказал. Я предложил воды – во время интервью у людей часто пересыхает горло, – скорее всего, дело в волнении из-за камеры.

Съемочная группа сообщила о готовности, и мы вернулись в комнату, чтобы начать интервью.

Хэйзел уселся рядом с Дэвидом на невысоком диване. На обоих были надеты специально изготовленные футболки с фотографией Тии и надписью «Пропала без вести». Хэйзел смотрел на меня настороженно, словно ожидая, что на камеру я начну вести себя агрессивно. Я же для начала попросил его рассказать о Тии и ее жизни, что не составило для него труда.

– Были ли у нее какие-нибудь проблемы, из-за которых она могла исчезнуть?

– Не было у нее никаких проблем. Она беззаботный ангелочек, понимаете? Она идеальна, никогда не спорит, ничего такого. Ничего на ум не приходит, совершенно ничего.

Разговаривая со мной, а не с полицией, он чувствовал, что к нему относятся как к ни в чем не повинному человеку – это позволяло ему не сдерживаться и по-настоящему открыться. Что он и сделал. Поняв, что он расслабился, я попросил его рассказать об исчезновении Тии. Он заявил, что видел, как Тия выходила из дома, но не знал, куда она отправилась. Еще он сказал, что «ее видели» идущей по проходу между их домом и соседским. Позже выяснилось, что сосед соврал, в результате чего угодил в тюрьму.

Некоторые люди, посмотрев интервью уже после того, как все разрешилось, принялись утверждать, будто по записи было видно, что Хэйзел врет – якобы его мимика указывает на попытки скрыть содеянное. Я не особо верю, что по языку тела – движениям губ, положению рук, взгляду – можно понять, говорит ли человек правду. Задним числом, как известно, легко судить. Если и существует какой-то надежный способ определения правдивости слов человека, мне его пока обнаружить не удалось.

Нет никаких сомнений: Хэйзел превосходно умеет врать. Некоторые люди – прирожденные лжецы, и я понимаю, что они врут, не по их невербальным сигналам, а внимательно слушая. Приходится выслушивать, повторять им их же слова, снова и снова проходиться по деталям, каждый раз вытаскивая новую информацию и давая возможность приврать или что-то придумать.

Быть внимательным особенно важно – все услышанное я соотношу с имеющимися данными. Иногда люди могут совершенно убедительно говорить, что не имеют никакого отношения к тому, о чем я их спрашиваю, но я всегда тщательно взвешиваю их слова. Если они звучат неправдоподобно, я говорю: «Хорошо, но это противоречит имеющимся доказательствам».

Многое можно понять по подробностям, которые они сообщают. Откуда им это известно? Мог ли это знать кто-то еще? Что особенного в их словах? Почему они рассказывают мне об этом столь подробно? Почему они вспомнили об этом факте? Умолчали ли они о чем-то? Все эти вопросы имеют особую важность.

В ходе нашего интервью Хэйзел начал подробно рассказывать про Тию, особенно о том, как она вышла из дома, как выглядела перед уходом, о чем они говорили. Интервью, однако, пришлось прервать, когда Кристин – партнер Хэйзела и бабушка Тии – забежала в слезах в дом. Ее атаковали журналисты, когда она выходила из машины. Ей и без того было непросто, а от выкрикиваемых вопросов и направленных на нее камер стало и вовсе невыносимо. Стюарт вышел из комнаты, чтобы ее утешить.

Когда он вернулся, я решил слегка на него надавить и спросил, что, как ему кажется, думают люди о том, что случилось с Тией. Что бы он сказал всем тем, кто подозревает его в причастности к ее исчезновению – сделал ли он что-то плохое?

– Нет, ни хрена я не сделал. Уж простите меня за грубость, но нет, я ничего не сделал. Даже мысли такой не было. Я ее любил. Черт побери, да она мне была как дочь. Такие вот у нас с ней были отношения. Она хотела этого – она получила.

Я старался лишний раз не лезть с уточняющими вопросами. Не особо интересно смотреть интервью, когда человек, у которого его берут, по большей части молчит, поэтому приходилось поддерживать разговор, но в то же время дать ему возможность говорить как можно свободнее. Нет ничего сложного в том, чтобы проводить интервью с заранее подготовленным списком вопросов, но это может привести к тому, что большую часть времени зрители будут слушать самого интервьюера, а не того, кто должен был о себе рассказать.

Я знал, что Хэйзелу есть что мне рассказать, и если буду поддерживать беседу, он наверняка как-то выдаст себя. Либо тем, что рассказал мне, либо тем, что скажет полиции в будущем.

В конце интервью Хэйзел напрямую обратился к Тие с просьбой вернуться домой или хотя бы дать знать, где она находится. В итоге эту запись показали по всему миру, и впоследствии она использовалась во многих документальных программах, посвященных миру преступности. Не так-то часто удается взять интервью у убийцы, коим, как я был убежден с самого начала, и был Хэйзел.

Когда я вышел из дома, меня окружила толпа журналистов, требующих рассказать о том, как все прошло, что было сказано, что удалось узнать. Хоть эти журналисты и были моими конкурентами, среди них было и немало моих друзей, и я не мог просто всех игнорировать. Интервью, однако, было эксклюзивным материалом. Чтобы его взять, мне пришлось изрядно потрудиться, и я не собирался о нем особо распинаться, поэтому старался избегать ответов на прямые вопросы. Кроме того, я хотел как можно быстрее разобраться с собственными мыслями – мне предстояло немало сделать для подготовки интервью к шести– и десятичасовому эфирам.