Текст книги "История иудаизма"

3. Культ

К I веку н. э. истолкование библейских заповедей породило две различные взаимодополняющие формы культа; для древнего мира обе эти формы были уникальны. Обряд жертвоприношения в Иерусалимском храме был одним из чудес Римской империи: он привлекал массы и еврейских богомольцев, и нееврейских «туристов»; из последних одни воспринимали его с восхищением, другие – с брезгливостью. Учреждение синагоги как места для молитвы, обучения закону и чтения общине библейских текстов было для древнего мира одним из самых необыкновенных новшеств в области религии. Принципиально храмовая служба могла бы существовать без синагог, а синагоги – без Храма, но на практике две эти формы поклонения мирно сосуществовали не меньше трех веков – до разрушения Второго храма в 70 году н. э..

В Торе совершенно ясно сказано, что Господу следует поклоняться путем жертвоприношений животных, напитков и пищи, а также воскурения благовоний. Процедура, которой надлежит придерживаться, описана довольно подробно: «Если жертва его есть всесожжение из крупного скота, пусть принесет ее мужеского пола, без порока… и сыны Аароновы, священники… рассекут ее на части, отделив голову ее и тук ее, и разложит их священник на дровах, которые на огне, на жертвеннике, а внутренности и ноги вымоет водою, и принесет священник все и сожжет на жертвеннике…» Такие жертвы могли приносить либо отдельные члены общества – обычно в благодарность за удачу или в качестве искупления за грех, – либо священники от имени всего общества. В большинстве библейских книг эти материальные действия, наряду с сопутствующими эмоциями и молитвами, представляют собой основной «канал связи» между Израилем и Богом [1].

В Пятикнижии этот жертвенный культ описан как локализованный в переносной скинии, которую сыны Израиля перемещали вместе с собственными шатрами во время странствий по Синайской пустыне. Процесс строительства и внешний вид скинии подробно описаны в Книге Исхода – обложенный чистым золотом ковчег из дерева ситтим [13]13
  В современном иврите это слово обозначает акацию.


[Закрыть] для хранения «Завета» Господня (по всей вероятности, представлявшего собой письменный текст), золотая крышка ковчега, херувимы с золотыми крыльями, золотые блюда и кадильницы для фимиама, золотые чашки и кружки для возлияний, обложенный «золотом чистым» стол для «хлебов предложения», светильник с семью лампадами «из золота чистого» и «десять покрывал крученого виссона и… голубой, пурпуровой и червленой шерсти» с изображениями херувимов искусной работы. Причина такой роскоши в библейском тексте сообщается прямо: сам Господь повелел Моисею сказать сынам Израилевым, чтобы они сделали приношение «от всякого человека, у которого будет усердие» для сооружения скинии: «И устроят они Мне святилище, и буду обитать посреди их» [2].

Концепция, согласно которой божество может потребовать от верующих обеспечить место для его проживания, где был бы сосредоточен его культ, была общей для всех сколько-нибудь сложно организованных обществ, имевших контакты с Ханааном в 1-м тысячелетии до н. э. Принесение в жертву животных и другой собственности было стандартной формой поклонения во всем регионе. В Египте богам начали посвящать каменные храмы не позднее чем в начале 3-го тысячелетия до н. э., а храмы из кирпича-сырца в Месопотамии строились еще раньше. В Палестине и окружающих регионах раскопан целый ряд храмов бронзового века, датируемых 2-м тысячелетием до н. э. Это и храмы при крепостях в Хацоре и Мегиддо, и круглый алтарь под открытым небом в Нагарии, и «высокое место» в Гезере, образованное рядом из десяти огромных монолитов, к каждому из которых прилегает большая каменная чаша, и храмы Лахиша и Тель-Мевораха с богатыми коллекциями вотивных сосудов, ювелирных изделий и других приношений. Стили этих храмов, иногда имитирующих египетские строения, оставались столь же разнообразными и в железном веке – в период, когда, согласно Библии, жертвенный культ по воле царя Соломона переместился из походного шатра-скинии в постоянное здание в Иерусалиме [3].

Постепенный переход к постоянным храмам для размещения и почитания божества имел место во многих районах Ближнего Востока и Восточного Средиземноморья. В Греции в микенский период поклонение богам было организовано при царских дворцах, но к 1-му тысячелетию до н. э., когда греческое общество разделилось на отдельные племена, не объединенные в централизованное государство, каждая община ограждала стеной или отмечала межевым камнем священную землю для жертвоприношений и посвящений; особого здания на этой территории не было. Лишь в VIII веке до н. э. греки начали строить храмы, что, возможно, стало следствием торговых контактов с Египтом. В Палестине этот процесс начался гораздо раньше, и, таким образом, рассказ в Третьей книге Царств о решении Соломона построить Иерусалимский храм вовсе не является невероятным, хотя великолепие этого храма, возможно, преувеличено: «И обложил Соломон храм внутри чистым золотом… Весь храм он обложил золотом, весь храм до конца, и весь жертвенник, который пред давиром [14]14
  Давир (двир) – то же, что святая святых: самое сокровенное помещение Храма, где располагался ковчег завета.


[Закрыть], обложил золотом». Также вполне убедительно и обоснование столь значительных расходов, приводимое в Третьей книге Царств: «И было слово Господа к Соломону, и сказано ему: вот, ты строишь храм; если ты будешь ходить по уставам Моим, и поступать по определениям Моим и соблюдать все заповеди Мои, поступая по ним, то Я исполню на тебе слово Мое, которое Я сказал Давиду, отцу твоему, и буду жить среди сынов Израилевых, и не оставлю народа Моего Израиля». Задачей Храма и храмового ритуала было обеспечение божественного благоволения [4].

Если библейская хронология корректна, Иерусалимский храм оставался основным центром иудейского культа в течение тысячи лет – приблизительно от 1000 года до н. э. до разрушения Храма римлянами в 70 году н. э., со сравнительно кратким перерывом от разрушения Храма Соломона в 586 году до н. э. до возведения Второго храма вернувшимися изгнанниками в конце VI – начале V века до н. э. Центральная роль Храма для многих евреев ясно видна по пророчествам Аггея и Захарии, которые призывали Зоровавеля – правителя Иудеи и первосвященника Иисуса – «великого иерея» восстановить Храм и порицали тех, кто говорил: «Не пришло еще время, не время строить дом Господень». Послание Аггея было недвусмысленным: по воле Господа Саваофа «небо заключилось и не дает вам росы, и земля не дает своих произведений» в наказание «за Мой дом, который в запустении, тогда как вы бежите, каждый к своему дому». Даже в период между Храмами пророк Иезекииль, мечтавший в вавилонском изгнании о безупречном поклонении Богу, узрел яркое видение, в котором воспоминания о разрушенном Храме перемешивались с явной игрой воображения: «из-под порога храма течет вода на восток», образуя глубокий поток, текущий к Мертвому морю, чьи воды сделаются пресными и будут кишеть рыбой [5].

Имевшая место практика жертвенного культа в Храме не во всех библейских текстах однозначно одобряется. Критические замечания чаще всего встречаются в писаниях ранних пророков: Амоса, Осии, Михея (Михи), Иеремии и Исаии. В ряде этих замечаний поднимается вопрос о моральных приоритетах. Так, Михей упрекает соплеменников: зачем всесожжения, если не исполнять то, чего требует Господь, – «действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом»? Другие пророки горько сетуют на несоблюдение правил жертвоприношения: «И когда приносите в жертву слепое, не худо ли это? или когда приносите хромое и больное, не худо ли это?» – или на жертвоприношения иным богам: «Не радуйся, Израиль… ибо ты блудодействуешь, удалившись от Бога твоего». Иеремия говорит о гневе Божием на людей, которые «делают пирожки для богини неба и совершают возлияния иным богам», и записывает божественную отповедь: жертвы всесожжения не нужны, «ибо отцам вашим Я не говорил и не давал им заповеди в тот день, в который Я вывел их из земли Египетской, о всесожжении и жертве; но такую заповедь дал им: “слушайтесь гласа Моего, и Я буду вашим Богом, а вы будете Моим народом”».

Некоторые из подобных упреков, возможно, принадлежат пророкам, жившим при самом Храме; тем не менее все эти порицания дошли до нас в библейском корпусе, где в самых разных книгах многократно подчеркивается статус Храма и его важность. Даже, казалось бы, явное отвержение жертвоприношений в Псалме 49 [15]15
  Нумерация по синодальному переводу (в еврейской Библии и Септуагинте, на которой основан синодальный перевод, нумерация псалмов незначительно различается).


[Закрыть]: «Не приму тельца из дома твоего, ни козлов из дворов твоих… Если бы Я взалкал, то не сказал бы тебе, ибо Моя вселенная и все, что наполняет ее. Ем ли Я мясо волов и пью ли кровь козлов?» – предварено призывом: «Соберите ко Мне святых Моих, вступивших в завет со Мною при жертве», так что и эти полемические стрелы, вероятнее всего, направлены в тех, кто не приносит «в жертву Богу хвалу» (как предписывает книга Левит) и не «воздает Всевышнему обеты свои», опять-таки путем принесения жертвы [6].

Согласно библейскому повествованию, Храм Соломона был воздвигнут на платформе и имел в плане прямоугольную форму; длина его составляла 100 локтей (около 50 метров), а ширина – 50 локтей (25 метров). Внутреннее пространство было разделено на три секции. Открытый проход из двора, окружающего Храм, вел в притвор с двумя большими бронзовыми колоннами по обеим сторонам от входа; столбы носили имена Яхин и Вооз (Боаз). Из этого притвора двойные двери вели в большое помещение, где совершалось большинство обрядов. Еще одни двери из оливкового дерева вели во внутреннее святилище, имевшее форму куба с ребром в 20 локтей. Полы центрального и внутреннего помещений были выстелены кипарисовыми досками, а стены из кедра украшала резьба с растительными и другими мотивами. Среди ритуальных предметов в центральном помещении были светильники и золотой стол для «хлебов предложения». Во внешнем дворе находились алтарь и огромная бронзовая чаша, которая в текстах книг Царств названа «морем», а также умывальницы и другие бронзовые предметы. Во внутреннем святилище должен был располагаться «ковчег, в котором завет Господа», принесенный в Иерусалим Давидом. Этот ковчег осеняли простертые крыла двух огромных позолоченных херувимов из оливкового дерева [7].

Как план, так и декоративные элементы описанного строения напоминают другие ближневосточные храмы той эпохи, в особенности сиро-хеттский храм Айн-Дара, раскопанный к северо-западу от Алеппо в современной Сирии, но не идентичны ни одному из них, что неудивительно, учитывая, какое разнообразие форм встречается в храмовой архитектуре региона. В Библии централизация культа в Иерусалиме изображена как постепенный процесс, в ходе которого народ нередко возвращался к поклонению в других местах, но о взаимоотношениях Иерусалимского храма и других израильских святилищ железного века ничего не известно. В Мегиддо в небольшом храме с внутренним двором, датируемом примерно X веком до н. э., есть жертвенные чаши и известняковый жертвенник. В Таанахе, близ Мегиддо, размеры храма куда значительнее; в нем найдены две терракотовые подставки, украшенные солнечными дисками, священными деревьями, херувимами, львами и другими изображениями. Возможно, веком моложе массивный, выполненный из тесаного камня пьедестал монументального жертвенника в Дане на севере Израиля. Одним из похожих в плане на Храм Соломона был храм в Араде, перестроенный в последний раз уже в VII веке до н. э. В Кунтиллет-Аджруде, в Синайской пустыне, у входа на постоялый двор VIII века до н. э. располагалось здание с оштукатуренными скамьями по каждой из сторон и оштукатуренными стенами, покрытыми надписями, где упоминались Эль, Яхве и Баал. Иудеи называли своего Бога именами Эль и Яхве, но не именем Баал – отсюда ясно, что среди живших в Кунтиллет-Аджруде еще был принят политеизм. Амфоры в крепости украшены рисунками, среди которых есть священные деревья и полуобнаженная женщина на троне, а также надписью, где упоминается благословение со стороны «Яхве Самарийского и его Ашеры». Это позволяет лучше понять обстановку, в которой библейские пророки призывали народ отречься от поклонения другим богам. Ашера – имя ханаанской богини, известной в первую очередь по угаритским текстам, открытым в Рас-Шамре на побережье Сирии; в этих текстах она часто описывается как супруга бога Эла [8].

Облик Второго храма, построенного Зоровавелем в конце VI века до н. э., в Библии описан удивительно скупо. Считается, что Храм Соломона претерпел за годы ряд перипетий, среди прочих и разграбление его сокровищ позднейшими царями, но он все же оставался величественным зданием, и пророк Иеремия с горечью вспоминал точный день его разрушения – «в пятый месяц, в десятый день месяца, – это был девятнадцатый год царя Навуходоносора, царя Вавилонского». Бронзовые столбы были выломаны, а ковчег Завета исчез (если его не унесли из Храма ранее, как повествуют некоторые предания). Поэтому в Храме Зоровавеля не было ряда атрибутов, которые считались столь важными в предыдущей постройке; однако, возможно, там оставались 5400 золотых и серебряных сосудов, которые, согласно книге Ездры, персидский царь Кир позволил возвращающимся изгнанникам забрать из Вавилона в Иудею (хотя это предание несколько противоречит утверждению Четвертой книги Царств о том, что в 597 году до н. э. Навуходоносор вывез из Храма и изломал все золотые сосуды). Другие описания здания в библейском тексте слишком полны аллюзий и символов, чтобы дать сколько-нибудь ясное понятие о том, в какой степени Храм Соломона удалось воспроизвести. В видении пророка Захарии, где упоминается «гора святыни», Иерусалим идеализирован, равно как и в напыщенном и совершенно недостоверном описании II века до н. э. в «Письме Аристея», где говорится о необычайном плодородии местности, окружающей блистательную святыню; но оба этих источника свидетельствуют о важности Храма как здания, которое надлежит почитать [9].

За пять веков своего существования здание претерпело немало перемен. Подробнее всего засвидетельствовано его осквернение в 168 году до н. э. Антиохом Эпифаном, который едва не положил внезапный конец иудаизму вообще, введя в Храме вместо культа еврейского Бога культ нового божества (вероятно, Зевса), воплощенного в статуе, которая в книгах Маккавейских названа «мерзостью запустения». (Более подробный разбор этих событий, ставших для народа шоком, см. главу 5.) Евреев заставляли приносить в жертву свиней и других нечистых животных на новых алтарях и священных участках, посвященных языческим богам. Книги Маккавейские, несомненно, преувеличивают роль Маттафии и его сыновей в спасении иудаизма – не в последнюю очередь потому, что были написаны, когда потомки Маттафии правили Иудеей, и мифы о героических деяниях их предков в войне против Антиоха помогали им держать в своих руках первосвященство. Но угроза иудаизму была отнюдь не мнимой: весь регион завален ритуальными предметами, оставшимися от местных религий, не переживших эпохи античности, и если бы поклонение еврейскому Богу в Иерусалимском храме прервалось в 60-х годах II века до н. э., а не почти двумя с половиной веками позже, в 70 году н. э., то на этом история иудаизма, скорее всего, и завершилась бы; не возникло бы и христианство.

В результате удара Антиоха по еврейскому культу само здание, судя по всему, не слишком пострадало. Согласно Первой книге Маккавейской (составленной, вероятно, лет через 40 после описываемых событий), когда Иуда Маккавей вошел в святилище и обнаружил, что «святилище опустошено, жертвенник осквернен, ворота сожжены», он смог достаточно быстро организовать повторное освящение:

И избрал священников беспорочных, ревнителей закона. Они очистили святилище и оскверненные камни вынесли в нечистое место. Потом они рассуждали об оскверненном жертвеннике всесожжения, как поступить с ним. И пришла им добрая мысль разрушить его, чтобы он когда-нибудь не послужил им в поношение, так как язычники осквернили его; и разрушили они жертвенник, и камни сложили на горе храма в приличном месте, пока придет пророк и даст ответ о них. Взяли камни целые, по закону, и построили новый жертвенник по-прежнему; потом устроили святыни и внутренние части храма и освятили притворы; устроили новую священную утварь и внесли в храм свещник, и алтарь всесожжений, и фимиамов, и трапезу; и воскурили на алтаре фимиам и зажгли светильники на свещнике, и осветили храм; и положили на трапезу хлебы, и развесили завесы, и окончили все дела, которые предприняли. В двадцать пятый день девятого месяца – это месяц Хаслев – сто сорок восьмого года встали весьма рано и принесли жертву по закону на новоустроенном жертвеннике всесожжений [10].

Полтора века спустя тот же Храм уже не показался таким великолепным Ироду, который, вопреки сравнительно скромному происхождению, был назначен римлянами царем Иудеи и поспешил воздвигнуть памятник своей впечатляющей политической карьере. Перестройка должна была вестись с величайшей осторожностью, чтобы случайно не прервать жертвоприношения и не осквернить священное место. Для работ в самом Храме тысячу священников обучили ремеслу каменщиков. Гораздо больше рабочей силы потребовалось для расширения платформы Храма: был возведен арочный фундамент и огромные подпорные стены, частично сохранившиеся до наших дней. Сам Храм и его обстановку оставили в прежнем виде, но наружные стены покрыли таким количеством золота, что его блеск слепил глаза. Строительство началось в 20 году до н. э.; работа над внутренним святилищем, портиками и внешними дворами была завершена к 12 году до н. э. Однако, если верить Иосифу Флавию, свидетелю-современнику, Храм продолжали достраивать и ремонтировать еще в 66 году н. э., за четыре года до разрушения здания римскими войсками [11].

Как проходила служба в Храме? На этот вопрос легче ответить, если говорить о последнем веке его долгого существования; о более ранних периодах известно меньше. Но даже с учетом того, что дошедшие до нас свидетельства почти наверняка дают идеализированную картину, мы можем реконструировать ежедневный ход храмовой жизни с точностью, невозможной ни для какого другого храма античного мира. Причина этого проста: Иосиф Флавий, сам иерусалимский священник, подробно написал о Храме в рассказе о жизни Ирода и в повествовании о войне против Рима, приведшей к разрушению Храма; а через сто лет после Иосифа авторы самого раннего из раввинистических текстов – Мишны – в попытке уточнить правильный порядок служения в Храме обсудили целый ряд спорных вопросов, связанных с проведением храмовыми властями жертвоприношений. Как бы ни обстояли дела в более ранние эпохи, к концу периода Второго храма последний был необычен для античного мира уже тем, что был открыт для поклонения ежедневно: огромные ворота торжественно открывались на рассвете и закрывались на закате. Большое количество служителей обеспечивало организованный прием жертв от частных лиц, приобретавших у торговцев в портиках на краю храмовой территории животных и птиц для жертвоприношения. Несколько раз в день проходили общественные жертвоприношения, в ходе которых священники возносили молитвы и закалывали животных от имени всего народа. В будние дни эти общественные жертвоприношения совершались утром, днем и вечером, а в субботу и первый день нового месяца проводились специальные обряды жертвоприношения: «И в новомесячия ваши приносите всесожжение Господу: из крупного скота двух тельцов, одного овна и семь однолетних агнцев без порока…» [12]

План Второго храма непосредственно перед его разрушением в 70 году н. э., составленный из описаний Иосифа Флавия и Мишны. Из Двора Израиля, куда не допускались женщины, мужчины-евреи могли видеть вблизи жертвоприношения, совершаемые священниками. После масштабного расширения на юг и восток Двора язычников, которое было завершено Иродом в 12 году до н. э., Храм мог вместить толпы паломников

В обычный день посетителя храма прежде всего должно было поражать его огромное пространство. Ежедневный общественный ритуал совершался на ограниченной территории вокруг внутреннего священнического двора; здесь забивались, сжигались и (время от времени) поедались животные, а также совершались возлияния. Остальная, бо́льшая часть громадного здания чаще всего была почти пустой. Еще до великой перестройки, затеянной Иродом, неевреи отмечали размер площадки, на которой могли собираться верующие. В этом большом дворе, предназначенном для обычной публики, не было ни деревьев, ни вотивных предметов и статуй, обычных для языческих храмов. В I веке н. э. философ Филон Александрийский отмечал не только отсутствие деревьев, но и чистоту всей храмовой территории. То, что во дворе не было деревьев, он объяснял необходимостью поддерживать в Храме атмосферу религиозного аскетизма (для которого было бы пагубно «легкое наслаждение» видом рощицы), а также тем, что необходимый в качестве удобрения навоз не подобало вносить внутрь храмовых стен. Во времена Филона внимание привлекали прежде всего драгоценные предметы обстановки, пожертвованные храму частными лицами и вывешенные на стенах и дверях вокруг двора; это, например, золотая цепь, отданная внуком Ирода Агриппой I в память об освобождении из римского плена, или позолоченные ворота, пожертвованные (согласно Мишне) неким Никанором из Александрии. На огромных завесах пурпурными, голубыми и алыми нитками изображался небесный свод. Золотая лоза поразительно искусной работы, описанная довольно подробно Иосифом, была столь знаменита, что о ней упомянул и языческий историк Тацит. Драгоценные металлы и камни сверкали на солнце, и в различных описаниях здания то и дело повторяются образы, связанные с ярким светом [13].

В «Письме Аристея» отмечается исключительная тишина в Храме: ни одному служащему не требовалось давать указания, так хорошо каждый знал свою задачу. Однако эту тишину то и дело нарушали стада скота, приводимого для жертв, а иногда и хоровое пение псалмов. Включение тех или иных псалмов в храмовую литургию, проводимую по определенному поводу, вероятно, восходит к древним временам, так как уже в ранних греческих переводах псалмов с иврита встречаются соответствующие заголовки (например, «Песнь на день субботний»); семь текстов в большом Свитке псалмов, найденном в Кумране, не сохранились в позднейших еврейской и греческой традициях, что говорит о сохранении некоторой вариативности литургического служения. Труднее представить себе, как воздействовали на посетителя различные ароматы Храма – от воскуряемых на алтаре благовоний до запаха жареного жертвенного мяса. Эти жертвы приносились под открытым небом, и, вероятно, поднимающийся дым растворялся в воздухе: огонь алтаря, как и огонь светильников, располагался на территории, доступной лишь священникам и запретной для простых верующих. Вероятно, некоторые из последних посещали Храм, когда могли, просто чтобы оказаться в божественном присутствии и обратиться с молитвой к Богу, как во времена судей молилась в святилище в Силоме (Шило) бесплодная Анна, согласно библейской истории о рождении судьи и пророка Самуила. Общественных жертвоприношений, совершаемых священниками от имени народа на алтаре перед святая святых – «агнец однолетний, без порока… хлебное приношение… и возлияние к нему» или «два хлеба возношения… пшеничной муки… кислые», – большинство верующих, остававшихся в храмовом дворе, не видели, но частные лица и помимо приносимых за себя жертв исполняли достаточно религиозных обязанностей, чтобы чувствовать приподнятую атмосферу истового благочестия [14].

Трижды в год, на великие праздники Песах (Пасха), Шавуот (Пятидесятница) и Суккот (Кущи), храм преображался от прибывающих толп паломников. Обязанность каждого взрослого еврея «являться пред лице Господа» трижды в год предписывается Торой, и, весьма вероятно, те, кто прибывал в Иерусалим издалека, предпочитали заодно совершить и индивидуальные приношения: добровольные дары, жертвы за грех, жертвы благодарности и так далее. Весенний праздник Песах начинался вечером с того, что присутствующие жарили мясо барашков. Каждый барашек съедался небольшой компанией из мужчин, женщин и детей; пиршество сопровождалось повествованием об исходе из Египта. Следующие семь дней почитались особо – воздержанием от квасной пищи, а первый и последний дни – еще и отдохновением от работы. Через семь недель заканчивался сбор урожая и наступал праздник Шавуот: паломники со всей страны отмечали его принесением священникам первых плодов – обряд, яркие детали которого описаны в Мишне:

Как приносят бикурим [первые плоды]…? Живущие близко приносят инжир и виноград, живущие далеко приносят сушеный инжир и изюм. А впереди них идет бык, рога его позолочены и оливковый венок на его голове, халиль [флейта] звучит впереди них – пока не достигают Иерусалима. Подошли близко к Иерусалиму – посылают вперед вестников и приукрашивают свои бикурим. Старшие коѓены и левиты с казначеями Храма выходят им навстречу – в зависимости от достоинства приходящих выходили они. И все ремесленники Иерусалима встают перед ними и приветствуют их: «Братья наши, жители такого-то места, благословен ваш приход!»… Богатые приносят свои бикурим в серебряных и золотых корзинах, а бедняки приносят их в корзинах из ивовых прутьев, очищенных от коры. И корзины, и бикурим отдаются коѓенам [15].

Праздник Суккот в начале осени знаменовал завершение сельскохозяйственного года: «когда уберешь с гумна твоего и из точила твоего». Тора объявляет этот семидневный период праздником веселья: «И веселись в праздник твой ты и сын твой, и дочь твоя, и раб твой, и раба твоя, и левит, и пришелец, и сирота, и вдова, которые в жилищах твоих», – то есть праздновать должна была вся община. Так как основные праздничные действа включали вознесение в Храме четырех видов растений (связанных вместе пальмовой ветви – лулава и ветвей мирта и ивы, а также цитрусового плода этрога) и проживание во временном шалаше, а не в доме, простым евреям было легко почувствовать себя полноправными участниками церемонии. В Мишне Суккот упоминается просто как «Праздник», и, судя по всему, это был самый посещаемый из трех паломнических праздников – возможно, потому, что после сбора урожая крестьянам легче было покинуть свои поля. Можно предположить, что в Иерусалим приходили паломники даже из Междуречья, так как в Мишне зафиксирована традиция, согласно которой просьба о дожде включается в молитвы только через пятнадцать дней после Суккота, чтобы вавилонские паломники могли «достичь реки Евфрат» [16].

Храм Ирода с огромным двором был достаточно вместителен, чтобы принять паломников не только из земли Израиля, но и из диаспоры; судя по всему, многие прибывали по суше из Вавилонии и (благодаря тому, что под римским владычеством путешествия были сравнительно безопасны) из средиземноморских общин. Отсюда и картина многоязычия в Иерусалиме на праздник Пятидесятницы, запечатленная в Деяниях апостолов: «В Иерусалиме же находились Иудеи, люди набожные, из всякого народа под небом… Парфяне, и Мидяне, и Еламиты, и жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, прилежащих к Киринее, и пришедшие из Рима, Иудеи и прозелиты, критяне и аравитяне». Как в том же I веке н. э. писал Филон Александрийский, Моисей «рассудил, что поскольку Бог один, то и храм должен быть только один», не соглашаясь на уступки «тем, кто желает совершать обряды в своих домах», но повелевая им «подниматься от концов земли и приходить в этот храм»:

На каждый праздник прибывают бесчисленные множества из бесчисленных городов: кто сушей, кто морем, с востока и запада, севера и юга. Храм служит для них всеобщей гаванью и безопасным пристанищем от суеты и великой суматохи жизни, и там они находят хорошую погоду и освобождаются от забот, чье ярмо тяжко давило на них с малых лет, и вкушают краткую передышку среди дружелюбного веселья. Так, наполненные приятными надеждами, они посвящают свой досуг, как велит им долг, святости и прославлению Бога. Становятся друзьями люди прежде незнакомые, а жертвоприношения и возлияния порождают общность чувств и составляют вернейший залог общности в мыслях [17].

Несомненно, паломники приходили в возбуждение, среди прочего, оттого, что ощущали себя частью единой массы. «Гвоздем» праздника Суккот был обряд возлияния вод: воду из Силоамского источника в торжественной процессии приносили в Храм и выливали на алтарь из золотого кувшина одновременно с обычным возлиянием вина. Процессия сопровождалась плясками, музыкой и общим воодушевлением. Судя по всему, этот ритуал появился как моление о ниспослании дождя наступавшей зимой: «Благочестивые и знаменитые люди плясали перед народом с горящими факелами в руках, распевая перед ним песни и ликуя. А левиты [были] с лирами и арфами, и с кимвалами, и с трубами, и с [другими] музыкальными инструментами без числа…» Согласно Мишне, «говорили: каждый, кто не видел симхат бейт-ѓа-шоэва [веселья при возлиянии вод], ни разу в жизни не видел веселья» [18].

Но и помимо столпотворения и впечатлений от Храма у гостей Иерусалима было немало причин почувствовать, что паломничество – событие особенное. Дело в том, что первые плоды и так называемая вторая десятина [16]16
  «Первую десятину» земледелец отделял от своих плодов каждый год и отдавал выбранному им левиту. Вторая десятина отделялась от плодов в 1, 2, 4 и 5 год семилетнего цикла; хозяин должен был съесть ее в Иерусалиме.


[Закрыть] из продуктов сельского хозяйства, произведенных на земле Израиля, должны были съедаться в стенах Иерусалима (допускалась замена продуктов денежным эквивалентом). Неудивительно, что экономика города держалась на массовом религиозном туризме: для частных жертвоприношений торговцы при Храме продавали многочисленных животных и птиц, а менялы были готовы отвесить клиенту тирские сикли (шекели), в которых принимали пожертвования храмовые власти. Не вызывает удивления ни то, что людей, оказывавших за деньги эти столь необходимые услуги, обвиняли в том, что они сделали дом молитвы «вертепом разбойников», как говорит в Евангелиях Иисус, ни то, что, хотя одним лишь мужчинам религия предписывала обязательное посещение праздника, он явно привлекал и огромное количество женщин и детей [19].

Такое массовое паломничество было уникальным для античного мира, да и для самого иудейского Храма оно было характерно на протяжении лишь части его истории; более того, паломничество из других стран, возможно, началось только после перестройки Храма Иродом. Согласно Иосифу Флавию, римский губернатор Сирии в 65 году н. э. оценил общее количество взрослых иудеев мужского пола в 2,7 миллиона; к этой цифре следует добавить женщин и детей. Эта оценка недостоверна, но впечатление огромной толпы, подобной той, что ныне можно видеть в Мекке, подтверждается многочисленными рассказами о политических волнениях, то и дело происходивших в дни праздников. Основная структура празднеств определялась явными указаниями в тексте Торы, но по крайней мере часть церемониала, несомненно, введена в позднейшие периоды: так, бык с позолоченными рогами и флейтисты в процессии принесения первых плодов, судя по всему, заимствованы у греков. Нигде в библейском тексте не говорится и об обряде возлияния вод, и, вероятно, смутные намеки Мишны на оппозицию этому обряду отражают озабоченность им как неуместным новшеством: «А совершающему возлияние – говорят: держи выше руку! Потому что однажды некто вылил воду для возлияния себе на ноги, и закидал его весь народ своими этрогами». Один из поразительных элементов церемонии – ритуальный танец – особенно трудно проследить в храмовой литургии более ранних периодов, невзирая на предание, согласно которому царь Давид в экстазе плясал перед ковчегом Завета во время его прибытия в Иерусалим.