Текст книги "История иудаизма"

Впечатление, что праздничные церемонии со временем видоизменялись, подкрепляется любопытным письмом, найденным в архиве старинной еврейской общины Элефантины на нильском острове Абу вблизи Асуана. Это письмо, датируемое концом V века до н. э., было, по всей вероятности, послано властями Иерусалима в Египет, чтобы наставить евреев Элефантины в том, как соблюдать Песах в соответствии с Торой. Текст письма в значительной мере приходится реконструировать на основании лучше известных нам библейских текстов, но суть остается ясной:

[Братьям моим, Й]едании и его товарищам по еврейскому в[ойску], брат ваш, Ханан[ь]я. Благоденствие братьям моим боги [да приносят во всякое время]. А ныне, в 5-й год царя Дария, послал царь Арша[ме…]… Ныне, таким образом отсчитайте четыр[надцать дней месяца Нисан и на 14-й день в сумерках Пасху сов]ершите, а с 15-го дня по 21-й день [Нисана справляйте праздник опресноков. Семь дней ешьте опресноки. Итак], будьте чисты и остерегайтесь. Работы н[е делайте] [в 15-й день и в 21-й день Нисана. Никакого сброженного напитка] не пейте. И ничего квасного не [ешьте, и да не будет закваски в домах ваших с 14-го дня Нисана на] закате до 21-го дня Ниса[на на закате. А все квасное, что есть у вас в домах, в]несите в комнаты и запечатайте [их] между [этими] днями.

Учитывая, что у элефантинских евреев был свой местный храм, как минимум в этом отношении их празднование Песаха значительно отличалось от того, что описывал Филон Александрийский в Египте около 500 лет спустя [20].

Жертвоприношения в Иерусалимском храме совершались наследственной кастой священников. Все священники (на иврите коѓаним, ед. ч. коѓен) возводили свою родословную по мужской линии к брату Моисея Аарону, которому, согласно Торе, было поручено это служение. Священник должен был быть мужчиной без физических недостатков: «ни слепой, ни хромой, ни уродливый, ни такой, у которого переломлена нога или переломлена рука, ни горбатый, ни с сухим членом, ни с бельмом на глазу, ни коростовый, ни паршивый, ни с поврежденными ятрами» не имел права подходить к алтарю и исполнять священнические обязанности. Вопрос чистоты крови считался настолько важным, что выбор невесты для священников был ограничен. Коѓен не мог жениться на разведенной или блуднице, чтобы не бросать тень сомнения на происхождение отпрыска, рожденного в таком браке, и Иосиф с гордостью отмечал, с каким тщанием хранятся в архивах семейные записи коѓенов. Ко времени Иосифа в земле Израиля и в диаспоре (особенно в Вавилонии и Александрии Египетской) жили многие тысячи священников, а священники Иудеи и Галилеи делились на двадцать четыре группы или «череды», служившие в Храме посменно [21].

Храмовая служба была чрезвычайно сложна, и для точного соблюдения предписанного ритуала по забою жертвенных животных, по всей вероятности, требовалось долгое обучение. Необходимо было убедиться, что у животного нет изъяна, который сделал бы жертвоприношение недействительным. В Библии жертвы иногда уподобляются пище для Бога, но хлебы предложения просто выставлялись напоказ, а туши волов, быков, телят, овец и коз, приносимых в жертву «из скота крупного и мелкого», наряду с горлицами и голубями, сжигались на жертвеннике: «это всесожжение, жертва, благоухание, приятное Господу», – как и мирное приношение хлебом и елеем, возлияние вина и воскурение фимиама. Библейские книги Исход, Левит и Числа, а также (и даже в большей степени) раввинистические тексты, написанные танаями – Мишна и Тосефта, – подробнейшим образом описывают порядок, которому надлежит следовать при каждом из этих жертвоприношений. Строгие правила определяли, что и когда необходимо окроплять кровью жертвенного животного, что помазывать, а на что выливать кровь; регулировалось и то, какая часть туши будет сожжена на жертвеннике (сжигались только определенные ее части), какая достанется священникам, а какая – простым верующим, которые в случае «мирной» жертвы становились, по сути, участниками священной трапезы вместе с коѓенами [22].

Ко временам Иосифа священническая каста Ааронидов, потомков Аарона, обладала неоспоримым первенством в Храме, однако представляется невероятным, чтобы это первенство в течение веков было достигнуто без борьбы. Согласно преданию, сохраненному в Пятикнижии, в пустыне жертвоприношения могло совершать все колено Левия (Леви), частью которого являлись аарониды: «В то время отделил Господь колено Левиино, чтобы носить ковчег Завета Господня, предстоять пред Господом, служить Ему и благословлять именем Его, как это продолжается до сего дня». Но к концу периода Второго храма левиты были отстранены от жертвоприношений и выполняли в Храме лишь мелкие обязанности привратников и музыкантов, отвечавших за пение псалмов и инструментальное сопровождение; левиты, в свою очередь, вытеснили других храмовых служителей, например нефинеев (на иврите нетиним), которые во времена Неемии занимались починкой храма и присматривали за остовом здания. Борьба за статус продолжалась до самого конца: уже в 60-х годах н. э. левиты подали прошение о том, чтобы им дозволили белые одежды, какие носили священники. Будучи сам священником, Иосиф Флавий считал эту просьбу постыдной и утверждал, что именно это новшество в литургической практике и повлекло за собой божественную кару – разрушение Храма в 70 году н. э. [23].

Опыт и знания священников, а также привилегия храмового служения Богу давали им особое положение в иудейском обществе (хотя по мере роста их численности все меньшая и меньшая часть священников могла служить в Храме в каждый отдельный год). Так, десятая часть всех продуктов сельского хозяйства, произведенных в Израиле, передавалась священникам, и даже если коѓен сам не служил в храме, ему полагался этот религиозный дар от соседа, не являвшегося священником. В последние годы существования Храма серьезной проблемой было несправедливое распределение хлебной десятины: на общественных гумнах слуги богатых коѓенов силой отбирали десятину у бедных, а левиты, которым в книге Неемии было предоставлено право брать десятину, судя по всему, уже не получали ее вовсе.

В своем апологетическом описании иудаизма – труде «Против Апиона» Иосиф Флавий утверждает, что священникам «доверено сообща заниматься», среди прочего, общим присмотром за собратьями-иудеями. Однако Иосиф, по всей вероятности, идеализирует ситуацию: ведь в том же абзаце он пишет, что священники были избраны за особое послушание и благоразумие, беззастенчиво закрывая глаза на то, что статус священника наследовался. Тем не менее представляется правдоподобным, что многие из тех священников, кто все же служил в Храме, становились специалистами по вопросам, выходившим за рамки процесса жертвоприношения. Например, согласно Библии, только священник способен определить, считать ли обесцвечивание поверхности тканей, человеческой кожи или стен цараат (этот термин по традиции неточно переводят как «проказа»); это указание продолжали соблюдать и в последние годы существования Храма, и некоторые священники, по всей вероятности, немало в этом поднаторели. Особый статус священников как «передатчиков» божественного благословения подкреплялся предписанным в Торе особым благословением, которое они произносили в Храме после дневной службы:

И сказал Господь Моисею, говоря: скажи Аарону и сынам его: так благословляйте сынов Израилевых, говоря им: да благословит тебя Господь и сохранит тебя! да призрит на тебя Господь светлым лицем Своим и помилует тебя! да обратит Господь лице Свое на тебя и даст тебе мир! Так пусть призывают имя Мое на сынов Израилевых, и Я благословлю их.

В 1979 году в скальной погребальной камере на раскопках Катеф-Хинном в Иерусалиме это благословение было обнаружено на двух крохотных серебряных амулетах, датируемых первой половиной VII века до н. э. [24].

Внутри самого священства к концу периода Второго храма сформировалась четкая иерархия. Из всех священников в любой момент времени только один носил сан первосвященника. Ему доверялась важнейшая обязанность – в Йом Кипур (Судный день, день ритуального раскаяния, наступающий ранней осенью) просить прощения у Бога за весь народ. Этот ритуал, описанный по существу в Книге Левит и значительно более подробно разработанный в Мишне, включал всестороннее очищение первосвященника и покаяние его в грехах, совершенных им лично, священниками и всем народом Израиля в предыдущем году. Одетый в белое первосвященник вступал в святая святых, окроплял помещение кровью жертвенного тельца и козла и воскурял фимиам. Затем он исповедовался в грехах всего общества над головой еще одного козла, выбранного по жребию; этого козла изгоняли из Храма и из города в пустыню, где первоначально он предоставлялся собственной судьбе, хотя со временем появился обычай гарантированно умерщвлять козла путем сбрасывания его со скалы. Неизвестно, какие детали ритуала возникли уже после разрушения Храма Соломона в 586 году до н. э., но к концу эпохи Второго храма выбор первосвященника стал вопросом чрезвычайной важности. В эпоху Второго храма этому способствовало и то, что первосвященники стали нередко играть более заметную роль в светской политике Иудеи.

Тем удивительнее, что за много веков сформировалась традиция, согласно которой первосвященниками могли стать только те из коѓенов, которые происходили от Садока (Цадока), потомка Аарона, служившего, как считалось, первосвященником во времена Давида и Соломона. Только после восстания Маккавеев в 60-х годах II века до н. э. этот сан стали получать и священники из других семей – вначале из семьи Маккавеев, а позже, с начала правления Ирода в 37 году до н. э., из семей коѓенов, когда-то переехавших в Вавилонию или Александрию и поэтому не представлявших политической угрозы для власти Ирода. Не случайно, когда пророк Иезекииль в VI веке до н. э. в Вавилонии представлял себе идеальный Храм, он принимал как должное, что все священники будут потомками Садока; не случайно и то, что в некоторых вариантах Устава общины, найденных среди свитков Мертвого моря (см. главу 6), «сынам Садока» отводится особая роль. Хотя в течение двух веков до 70 года н. э. первосвященники в Храме происходили из разных коѓенских семей, ясно, что многие евреи продолжали считать сан первосвященника более подобающим потомкам Садока [25].

Какое значение имела эта публичная служба в Храме от имени народа для евреев, не входивших в число священников? Жители Иерусалима, возможно, заходили в Храм в обычные будние дни – помолиться, принести жертву благодарности или жертву за грех. Двор Храма в любом случае должен был быть достаточно оживленным, ведь это было единственное в городе публичное место встреч. Так, например, согласно Деяниям апостолов, евреи, уверовавшие в Христа, в дни после его распятия «каждый день единодушно пребывали в храме… Господь же ежедневно прилагал спасаемых к Церкви». Но евреи, жившие дальше от города, естественно, бывали в Храме куда реже. Многие посещали Храм только во время паломнических праздников, а те, кто жил за границей, даже на эти праздники могли приехать всего несколько раз за всю жизнь. Так, Филон Александрийский, судя по всему, был в Иерусалиме лишь раз.

Таким образом, Храм имел скорее символическое, чем практическое значение – что не умаляло его влияния. Отдельному человеку, который надеялся, что придут дожди и помогут расти урожаю, было спокойнее знать, что от имени Израиля ежедневно приносятся жертвы, подкрепляющие Завет с Богом. Когда тот же индивидуум каялся в своих грехах, проводя Судный день в посте и молитве, ему было легче оттого, что он знал: в это время первосвященник тоже молится от имени всего Израиля, возлагая грехи народа на козла отпущения. Многие подкрепляли чувство личной связи с Храмом еще и двумя пожертвованиями. Обитателей земли Израиля десятина от плодов, отдаваемая ими священникам, утверждала в мысли, что храмовая служба и в самом деле ведется от их имени. И для всех евреев, в том числе жителей диаспоры, ежегодная плата в полсикля, взимаемая со всех взрослых евреев мужского пола на регулярные жертвоприношения в Храме, символически означала, что каждый из них является участником этих совместных жертвоприношений. Правило, приведенное в Мишне, гласит, что никто не мог заплатить за себя больше или меньше чем полсикля, чтобы ни у кого не возникало чувство, что общенародные жертвоприношения каким-то образом приносят ему больше пользы, чем остальным. Принцип совместной собственности был выведен из указания Моисея сынам Израиля в пустыне, как записано в Книге Исхода: «богатый не больше и бедный не меньше полсикля должны давать в приношение Господу, для выкупа душ ваших». Этот однократный платеж, зафиксированный в библейском тексте, судя по всему, превратился в ежегодный только в эпоху Второго храма. В одном из кумранских текстов есть указание на то, что этому нововведению предшествовало некоторое противодействие, но к середине I века до н. э., еще до перестройки Храма Иродом, такая практика уже была широко распространена: римский оратор Цицерон в 60-х годах до н. э. упоминал о немалом количестве золота, собранном иудеями римской провинции Азия (ныне западная часть Турции) для передачи в Иерусалимский храм (и о конфискации этого золота римским губернатором) [26].

Своим великолепием Иерусалимский храм был во многом обязан, конечно, этому притоку богатств со всего еврейского мира. В отличие от адептов других религий, к I веку н. э. большинство евреев считали неправильным приносить жертвы в местных храмах или на местных алтарях. Они верили, что культ следует отправлять только там, где предписано свыше: говоря словами Иосифа Флавия, «Един храм единого Бога (ведь подобное всегда стремится к подобному)». Такое объединение под эгидой Храма далось нелегко и оставалось под угрозой до самого 70 года н. э. Евреи египетской Элефантины, которые в V веке до н. э. приносили жертвы в собственном храме, писали властям Иерусалима, испрашивая дозволения восстановить свой храм после его уничтожения в результате интриг египтян. Важно, что они признавали необходимость получить разрешение, но при этом явно не ощущали необходимости оправдываться в наличии собственного местного святилища. В библейских книгах Царств записано, какую стратегию в эпоху Храма Соломона избрал первый царь Северного Израильского царства Иеровоам (Йоровам) для усиления своего царства: чтобы избавиться от необходимости приходить для служения Богу в Иерусалим, он убедил подданных поклоняться двум золотым тельцам, один из которых был установлен в Вефиле, а другой – в Дане. Раскопки подтверждают, что в Дане в эпоху железного века действительно имелся храм. Найденные во многих поселениях первой половины 1-го тысячелетия до н. э. высеченные из камня жертвенники с прямоугольной плоской верхней частью и заостренными «рогами» в четырех углах показывают, что централизация жертвоприношений далась не так уж легко – что и неудивительно, если учесть, какое количество местных жертвенных культов было в других религиях, с которыми так или иначе соприкасались верующие в Бога Израиля [27].

Противодействие, встреченное на раннем этапе, только усилило пропаганду Иерусалимского храма как единственного места в мире, где можно приносить жертвы Богу. Апогея настойчивости эта пропаганда достигает в религиозных книгах, описывающих очищение Храма в 160-х годах до н. э. Иудой Маккавеем после осквернения святилища Антиохом Эпифаном. Победу отпраздновали 25 хаслева (кислева) – «И провели они в весельи восемь дней по подобию праздника кущей» (то есть Суккота), а именно: «с жезлами, обвитыми плющом, и с цветущими ветвями и пальмами возносили хвалебные песни Тому, Который благопоспешил очистить место Свое». Так описывает происхождение праздника Хануки Вторая книга Маккавейская, составленная не позже чем через век после описанных в ней событий. Книге предпослано письмо от иудеев Иерусалима и всей Иудеи братьям иудеям в Египте, где последних призывают «и ныне совершать праздник кущей в месяце Хаслеве».

Тем удивительнее, что сразу после восстания Маккавеев в Египте был построен еще один храм, где поклонялись еврейскому Богу. Построила его в Леонтополе группа священников, изгнанных из Иерусалимского храма. Иосиф Флавий сообщает, что около 140 года до н. э. некий Ония, сын бывшего иерусалимского первосвященника, получил у египетского царя Птолемея и его супруги Клеопатры в награду за «ряд важных услуг», оказанных им в качестве вождя наемников, разрешение «воздвигнуть в Египте храм, подобный Иерусалимскому, и назначить к нему левитов и священнослужителей из своего собственного рода». Построенный (на месте бывшего языческого святилища) храм, по словам Иосифа, действительно был подобен Иерусалимскому, «хотя и поменьше и победнее», но в другой своей книге Иосиф недвусмысленно сообщает, что храм «из огромных камней» был построен не по образцу Иерусалимского, а походил «более на цитадель, вышиной в 60 локтей». Мотивы Онии сегодня трудно определить точно, но Иосиф в одном месте пишет, что Ония желал главным образом исполнить древнее пророчество Исаии: «В тот день жертвенник Господу будет посреди земли Египетской», в другом утверждает, что тот хотел собрать под сень единой святыни живших в Египте иудеев, многие из которых «против всякого закона» имели свои разрозненные святилища, а в третьем намекает, что им двигало недоброе чувство соперничества по отношению к иерусалимским евреям и он «думал, что постройкой храма ему удастся отвлечь значительную массу иудеев».

В истории храма в Леонтополе, и в частности в том, как она закончилась, заметно неоднозначное отношение иудеев к подобному предприятию. С одной стороны, храм непрерывно действовал значительно дольше двух столетий, пока его не закрыли и в конечном итоге не разграбили римляне около 73 года н. э., после разрушения Иерусалима. Раввины, как описано в Мишне, предусмотрели возможность благочестивых индивидуальных обетов о принесении личной жертвы в «доме Хонио (Онии)» и обязанности блюсти эти обеты: «[Если сказал]: “я принесу приношение волос [как назорей] в Доме Хонио”, он обязан осуществить это приношение в [Иерусалимском] Храме. Но если принес в Доме Хонио, считается, что он выполнил обещание». Судя по всему, тот, кто, дав обет «посвятить себя в назореи Господу», не ел винограда, не пил вина и не стриг волос, в конце процедуры посвящения мог совершить обряд острижения волос «у входа скинии собрания» (как предписано в Числах 6:18) как в Леонтополе, так и в Иерусалиме. Правда, ни в трудах Филона, ни в других текстах египетских евреев храм в Леонтополе ни разу явно не упоминается, а попытки найти косвенные упоминания пока неубедительны [28].

Хотел ли Ония, чтобы Леонтополь соперничал с Иерусалимом или нет, он явно не считал противоречащим Закону сам культ в Иерусалиме. Иного мнения придерживались самаритяне, и именно из-за этого жизненно важного различия они и в собственных глазах, и в глазах иудеев приближались к грани, за которой их религия переставала быть иудаизмом, а то и пересекали эту грань. По преданию, которого самаритяне придерживаются и ныне, они являются прямыми потомками колен Израилевых, переживших ассирийское разрушение Северного Израильского царства в VIII веке до н. э., избежавших переселения и сохранивших закон Моисея не в последнюю очередь благодаря поклонению в назначенном Богом святилище в Сихеме, у горы Гаризим (Гризим). Напротив, в библейском повествовании, авторы которого не были дружелюбно настроены по отношению к самаритянам, утверждается, что население Самарии происходит от перемещенных в Самарию ассирийцами нееврейских колонистов, среди которых были и жители вавилонского города Куты (отсюда «кутийцы» [17]17
  Вариант «кутийцы» принят в синодальном переводе Библии (4 Цар. 17:30). В цитированном переводе «Иудейских древностей» Г. Генкеля – «хуфейцы».


[Закрыть]), и что, когда царь Ассирии отправил священника-израильтянина с приказом: «Пусть… он научит их закону Бога той земли», – они стали поклоняться Богу только из страха, ибо «Господь посылал на них львов» [29].

Так или иначе, в библейской книге Ездры сообщается, что к моменту работ по восстановлению Иерусалимского храма в конце VI века до н. э. население страны было настроено против этого проекта. В двух надписях середины II века до н. э., найденных на острове Делос, местное самаритянское население упоминается как «израильтяне, посылающие храмовый налог на гору Гаризим». Именно эта приверженность альтернативному храму непреодолимой стеной отделяла их от иудеев ко времени правления в Иерусалиме хасмонейского первосвященника Иоанна (Йоханана) Гиркана. Судя по всему, Гиркан в конце II века до н. э. разрушил храм самаритян, когда, как пишет Иосиф Флавий, «покорил хутеян‚ живших вокруг храма‚ выстроенного по образцу иерусалимского». Иосиф утверждал, что самаритяне в его время (то есть в I веке н. э.) изменяли свое отношение к иудеям в зависимости от обстоятельств: «Когда они видят, что дела иудеев идут хорошо, они называют себя их ближайшими соплеменниками… если же видят, что дела иудеев пошатнулись, то уверяют, будто у них нет решительно никаких отношений к иудеям, ничего с ними [общего] ни по характеру, ни по происхождению». Поэтому, например, во время восстания Маккавеев, когда иудеи подвергались преследованиям, самаритяне утверждали, что происходят из Сидона в Финикии и одновременно – что являются потомками мидян и персов: «перестали выдавать себя за их [иудеев] сородичей и стали уверять, что их храм на горе Гаризейн [Гаризим] вовсе не воздвигнут в честь Всевышнего Бога»; при этом они не отрицали, что следуют древнему обычаю «почитать тот день, который у иудеев носит название субботнего» и «воздвигли на горе Гаризейн святилище без определенного назначения». В свою очередь, в восприятии самаритян ранними раввинами видна такая же амбивалентность. Например, если трое едят вместе, Мишна предписывает произносить совместное благословение после трапезы, даже «[если один из евших] кутиец». В то же время толерантность раввинов не простирается настолько далеко, чтобы «легализовать» культ на горе Гаризим; последний, в отличие от культа в Леонтополе, другие евреи считали ложным или вовсе игнорировали. На практике евреи относились к самаритянам как к отдельной и нередко враждебной этнической группе. Евреи не становились самаритянами, а самаритяне не переходили в иудаизм [30].