Текст книги "История иудаизма"

Уже в 104 году Аристобул I, по словам Иосифа, принял прозвище Филэллина – «друга греков» [29]29
  Греческий оригинал «Иудейских древностей» (XIII, 11, 3) здесь можно понять двояко: как «он выказывал себя другом греков» (так в цитируемом нами переводе Г. Генкеля) или как «он называл себя Другом греков».


[Закрыть]; миф об основании династии Хасмонеев как спасителей иудаизма от греческой культуры не мешал благочестивым евреям и в земле Израиля, и в диаспоре принимать те аспекты эллинизма, которые казались совместимыми с их религией. По иронии судьбы, сами книги Маккавейские, восхваляющие сопротивление греческим ценностям, сохранились только по-гречески. От конца эпохи Второго храма до нас дошло много других еврейских текстов на греческом языке, в основном в виде фрагментов. Многие евреи использовали греческие литературные формы для выражения еврейских идей; самые замечательные из таких примеров – эпическая поэма некоего Филона (других сведений о нем не сохранилось) под названием «Об Иерусалиме» и написанная Иезекиилем Трагиком в манере Еврипида греческая драма «Исход». В последней встречается ряд ярких деталей: так, зрителей должен был поражать глас Божий, раздающийся из неопалимой купины, а разведчик, отправленный на поиски места стоянки для израильтян, довольно неожиданно рассказывает о виденной им могучей птице – фениксе, которому другие птицы воздавали царские почести [15].

Фрагмент «Исхода» Иезекииля был найден среди папирусов египетского города Оксиринха, что говорит о популярности текста в античном Египте; вероятно, именно в Египте он и был написан. Но место сочинения многих других греко-еврейских текстов, например труда Эвполема «О царях иудейских» – красочного пересказа Писания, нам неизвестно; не так уж невероятно отождествление Эвполема (который в стремлении показать величие еврейских царей древности добавил к библейскому повествованию материал из греческих источников, в частности Геродота и Ктесия) с евреем того же имени, жившим в Иудее во II веке до н. э. и в 60-х годах избранным Иудой Маккавеем в число послов, направленных в Рим для заключения союза. Еврейские жители Иудеи к концу периода Второго храма вполне умели думать и писать по-гречески; это ясно видно по сочинениям Иосифа Флавия, написанным в конце I века н. э. Иосиф, без сомнения, был не единственным в этом роде, так, например, в автобиографическом труде «Жизнь» он уделил значительное место полемике с современным ему историком Юстом из Тивериады, чье прекрасное греческое образование отметил особо [16].

Реакция иудеев на греческую культуру была, судя по всему, неоднозначной. Мировоззрение, отраженное в свитках Мертвого моря (см. главу 6), во многом можно охарактеризовать как отрицание эллинизма, однако тот факт, что в Кумранских пещерах сохранились и свитки с библейскими текстами, написанными по-гречески, свидетельствует, что по крайней мере некоторые из евреев, живших у Мертвого моря, знали и употребляли греческий язык. Труднее различить элементы греческой философии в кумранских текстах на иврите и арамейском, но поиск параллелей между мотивами, например, в еврейской литературе премудрости и греческих философских трудах не лишен оснований, так как появление в этот период большого количества иудейских текстов, переведенных с иврита на греческий, ясно говорит о том, что как минимум некоторые евреи свободно владели обоими языками [17].

Взятие Иерусалима Помпеем Великим в Судный день 63 года до н. э. – «в день поста третьего месяца в сто семьдесят девятую олимпиаду, в консульство Гая Антония и Марка Туллия Цицерона» – было незначительным событием среди победоносных походов этого полководца, укрепившего римский контроль над территориями вдоль восточного берега Средиземного моря, но евреям это трудное начало трудных отношений с новой сверхдержавой сулило поворот в судьбе всего народа и в конечном итоге в судьбе его религии [18].

Поводом для вторжения Помпея в Иудею послужила борьба за власть между Гирканом II и Аристобулом II, сыновьями Александра Янная. Оба пытались крупными взятками склонить римлян на свою сторону: так, Аристобул послал Помпею виноградник из золота, который стоил неслыханную сумму в 500 талантов и позднее был выставлен в римском храме Юпитера Капитолийского. Иосиф Флавий отмечает, что ни один из двух Хасмонеев не пользовался широкой поддержкой: «Народ был восстановлен против обоих, не желая подчиняться ни тому ни другому и мотивируя это тем, что у них существует обычай, в силу которого народ обязан подчиняться лишь священнослужителям почитаемого Бога. Между тем, хотя Гиркан и Аристобул и потомки священников, они старались ввести другую форму правления, чтобы поработить себе народ». Если Иосиф верно передал народные настроения, Помпей их проигнорировал, решив поддержать притязания Гиркана. Иерусалим он с помощью сторонников Гиркана занял без труда, но на Храмовую гору вступил лишь после долгой осады. Иосиф с восхищением передает, что «священнослужителей не удерживал от отправления своих обязанностей страх перед осадой, но… они ежедневно, дважды, рано утром и около девятого часа, приносили свои жертвы на алтарь» и продолжали жертвоприношения, даже когда римские солдаты ворвались в храм и начали резню [19].

С победой Помпея Иудея оказалась под властью римлян, правивших через Гиркана II, подчиненного римскому наместнику провинции Сирия. Гиркан находился на посту двадцать три года – с 63 по 40 год до н. э., но его положение все время оставалось шатким. Опасность крылась не только в постоянной оппозиции со стороны его брата Аристобула и сына последнего, Антигона, но и в нестабильности в этот период в римском мире в целом, особенно после начала гражданской войны между Помпеем и Юлием Цезарем в 49 году до н. э..

Зависимый правитель, каким был Гиркан, не имел личных интересов в борьбе патрициев, ввергнувшей римский мир в хаос. Путем взяток и переговоров, которые Гиркан вел через своего главного сановника Антипатра, отца будущего царя Ирода, он смог удержаться у власти: сначала он поддержал Юлия Цезаря, затем (после мартовских ид 44 года до н. э.) его убийц и, наконец, когда последние были разгромлены при Филиппах осенью 42 года до н. э., – его политических преемников Марка Антония и Октавиана. Но все эти переговоры с влиятельными римлянами оказались ни к чему: в 40 году до н. э. Антигон, сын Аристобула, брата Гиркана, убедил парфян, воспользовавшихся римскими неурядицами и занявших Северную Сирию, вторгнуться в Иудею и поставить его новым правителем. Гиркана увезли в Парфию пленником и изуродовали ему уши, так как человеку с любым физическим недостатком путь в первосвященники был закрыт [20].

На монетах Антигона, чеканившихся с 40 по 37 год до н. э., были две надписи: на одной стороне по-гречески «Царь Антигон», на другой стороне на иврите «Первосвященник Маттафия». Очевидно, новый первосвященник питал радужные надежды на восстановление независимости хасмонейского государства, как во времена его деда и бабки Александра Янная и Александры. Но Антигон недооценил упорство римлян. Сенат воспринял потерю территории как оскорбление римского могущества; вопрос о возвращении Иудеи в сферу влияния Рима обсуждению не подлежал. За отсутствием связей с кем-либо из династии Хасмонеев, кого можно было бы посадить на место Антигона, сенат обратился к Ироду, сыну Антипатра, чьи совместные с сыновьями интриги в пользу Гиркана в 40-х годах до н. э. не остались не замеченными влиятельными римлянами, в том числе Марком Антонием, который к концу десятилетия был фактическим правителем большей части Восточного Средиземноморья.

Принятое осенью 40 года до н. э. решение сената назначить человека, подобного Ироду, правителем Иудеи было чужеродным и для обычной римской политики, и для еврейской традиции; оно было бы и вовсе невозможным, если бы не кризис, в котором находился римский мир. Ирод происходил из Идумеи, региона к югу от Иудеи, чьи жители были обращены в иудаизм лишь семью десятками лет ранее. Его мать была из набатейских арабов. Он не состоял в родстве с царской семьей Хасмонеев и, не будучи коѓеном, не мог возглавлять службу в Иерусалимском храме. Три года ушло у Ирода на то, чтобы подчинить себе царство, в чем ему помогли сначала победы римлян над парфянами в Сирии в 39 и 38 годах до н. э., а затем, в 37 году до н. э., поддержка римской армии во время осады Антигона в Иерусалиме. После взятия города Антипатра в цепях привели к римскому военачальнику Сосию. Сосий увез его к Марку Антонию, а тот по просьбе Ирода приказал обезглавить бывшего царя. В свое время Антигон оспаривал перед римлянами права Ирода на трон, указывая, что тот был идумеянином, «то есть полуевреем» – что могло лишь усилить желание Ирода избавиться от него [21].

В следующие сто лет все еврейские правители Иудеи сохраняли власть только благодаря благосклонности римлян. Сам Ирод искусно лавировал в мутной воде последнего десятилетия римской гражданской войны. После поражения Марка Антония от Октавиана (будущего императора Августа) в 32 году до н. э. Ирод, увидев, что поставил не на ту лошадь, поклялся победителю, что будет столь же верен ему, как и прежнему владыке Восточного Средиземноморья. К моменту своей смерти в 4 году до н. э. Ирод стал заметной в римском мире фигурой – другом императора, покровителем многих греческих городов, инициатором выдающихся строительных проектов и, безусловно, самым известным среди простых римлян иудеем.

Для римских граждан Ирод был самым что ни на есть архетипом иудея: даже субботу называли «Иродовым днем». Мнение об Ироде евреев было не столь однозначным. В Иудее он женился на Мариамме, внучке первосвященника Гиркана II из рода Хасмонеев, но многие считали, что Ирод подстроил гибель якобы утонувшего младшего брата Мариаммы, чтобы вокруг того не собрались недовольные. Не жалея средств на перестройку Иерусалимского храма (см. главу 3), Ирод в то же время воздвиг и храм в честь Рима и Августа в Кесарии, основанной им на берегу Средиземного моря, а также выступил покровителем Олимпийских игр в Греции, чем немало гордился. Он даже попытался приобщить еврейскую публику в Иерусалиме к греческим спортивным состязаниям и к римским представлениям с дикими животными, но скоро оставил эту затею из-за народных протестов [22].

Таким образом, правление Ирода двояко отразилось на религиозной жизни его еврейских подданных. Великолепие перестроенного Храма в Иерусалиме с его значительно увеличенным двором, воздвигнутым на подпорных арках по последнему слову римских строительных технологий, спровоцировало бум в индустрии обслуживания паломников, которых стало больше еще и благодаря сравнительному повышению безопасности путешествий в Средиземноморье, объединенном под римской властью. В то же время храмовые жертвоприношения при Ироде возглавляли первосвященники, происходившие из неименитых семей вавилонских и египетских евреев, ведь он тщательно отбирал кандидатов, которые не могли бы представлять угрозы его собственной власти. Любой священник, занявший однажды высшую должность, неизбежно сохранял некоторый ореол славы, но новая священническая элита не могла сформироваться за один день, да и никакие новые священнические семьи не могли равняться по весу и авторитетности ни с Хасмонеями, ни с потомками Садока, которые были первосвященниками до них.

Годы, непосредственно предшествующие смерти Ирода в 4 году до н. э., были отмечены напряженной борьбой за власть внутри его большой семьи. В последние годы жизни Ирод часто менял завещание. В конце концов Иудею унаследовал его сын Архелай, который, впрочем, носил уже менее престижный титул этнарха («правителя народа»), а не царя, а другие части Иродова царства были отданы в управление его братьям Ироду Антипе и Филиппу. Архелай пробыл у власти лишь десять лет: в 6 году н. э. Август отправил его в ссылку в Галлию и передал непосредственное управление Иудеей римскому наместнику.

Установление прямого римского правления потребовало от наместника Сирии Квириния ввода войск для переписи населения новой провинции, но после того, как она была проведена, император решил, что можно доверить управление Иудеей префекту с самыми незначительными военными силами. Римские власти ожидали, что поддержанию порядка будут способствовать прежде всего местные вожди, а Рим, в свою очередь, будет укреплять их авторитет среди подвластного населения. В следующие шестьдесят лет члены семьи Ирода продолжали периодически выступать в этом качестве во внутренней политике Иудеи, но после удаления Архелая в 6 году н. э. главным представителем иудеев перед римским наместником стал первосвященник в Храме, и священнические семьи, из среды которых он назначался, стали в Иерусалиме новой правящей элитой [23].

Римляне присвоили себе право выбирать первосвященника, вернувшись, таким образом, к системе, которая была нормой до возвышения Хасмонеев: первосвященников теперь вновь назначал сюзерен. Иногда выбор падал на священников из семей, бывших в фаворе у Ирода, но семья Анана, сына Сефа, назначенного на этот пост в 6 году н. э. Квиринием взамен действовавшего первосвященника Иоазара, сына Боэта, который не смог успокоить народные волнения, возникшие из-за переписи, была обязана своим высоким положением исключительно покровительству римлян. Из семнадцати первосвященников, служивших в Храме между 6 и 66 годами н. э., пятеро были сыновьями Анана, а один (Каиафа, согласно Евангелиям, осудивший на смерть Иисуса) – его зятем.

В 40 году н. э. безумные планы императора Калигулы пошатнули выстроенную систему римского управления через тщательно подбираемых первосвященников и вновь ввергли провинцию в хаос. Подстрекаемый враждебными к иудеям греками, донесшими императору, что евреи, в отличие от них самих, не поклоняются ему как богу, Калигула не проникся доводами евреев, что молиться еврейскому Богу за императора ничуть не хуже, и приказал наместнику провинции Сирия Петронию установить его статую для поклонения в Иерусалимском храме. В Птолемаиде, по пути в Иерусалим, Петроний встретил толпы недовольных и не стал спешить с исполнением повеления. Что случилось бы, если бы статую успели воздвигнуть, можно только гадать, но в 41 году Калигулу убили, и его план так и не был приведен в действие.

Среди тех, кто умолял Калигулу не осквернять Иерусалимский храм, громче всех звучал голос его друга Агриппы I, внука Ирода. Агриппа сыграл весьма важную роль и в возведении на престол Клавдия после убийства Калигулы. В награду Клавдий в том же 41 году передал Агриппе все территории, которыми правил его дед, и право назначать первосвященника. Когда в 44 году Агриппа внезапно скончался – согласно Деяниям апостолов, «быв изъеден червями», его царство вновь было разделено. Иудея вернулась под управление римских наместников, но верховное наблюдение над Храмом было поручено брату Агриппы Ироду Халкидскому. Через непродолжительное время после его смерти (48 год н. э.) надзирать за храмом стал сын Агриппы, Агриппа II, занимавший свой пост приблизительно с 50 года и до восстания против римлян, вспыхнувшего в 66 году [24].

Началом восстания весной 66 года стал символический отказ иерусалимских священников приносить традиционные жертвы за благополучие римского императора. Храм оставался центральным очагом восстания все четыре года независимости, вновь потерянной в августе 70 года с разрушением Иерусалима римскими войсками. Еврейское государство, освобожденное от римских оков и владычества потомков Ирода, чеканило ряд примечательных монет, в надписях на которых в ознаменование начала новой эпохи применялось палеоеврейское письмо, как некогда при Хасмонеях. На монетах новое государство называется Израилем – очевидно, это название сознательно противопоставляется римскому названию провинции Иудея. Наряду с многочисленными бронзовыми монетами, возвещавшими «свободу Сиона» и «искупление Сиона», восставшие чеканили из серебра исключительной чистоты монеты в сикль, полсикля и четверть сикля с надписями, где упоминается «Иерусалим святой» [25].

Принципиальное использование чистого серебра даже в условиях военного дефицита показывает, что для лиц, ответственных за чеканку монет, первичным было их использование в религиозных целях – как приношение в Храм. В конце 67 или начале 68 года н. э. повстанческое правительство выбрало жребием нового первосвященника, при этом исключив из жеребьевки священнические семьи, пользовавшиеся благосклонностью Рима, к изрядному негодованию Иосифа:

Случайно жребий выпал на человека, личность которого ярко осветила все безумие их затеи, на некоего Фаннию, сына Самуила из деревни Афта. Он не только не был достоин носить звание первосвященника, но был настолько неразвит, что не имел даже представления о значении первосвященства. Против его воли они вытащили его из деревни, нарядили, точно на сцене, в чужую маску, одели его в священное облачение и наскоро посвятили в то, что ему надлежит делать. Для них это гнусное дело было только шуткой и насмешкой, другие же священники обливались слезами при виде того, как осмеивается закон, и стонали над профанацией священных должностей [26].

В вопросе о причине восстания, которое разразилось в 66 году н. э., после шести десятков лет прямого римского правления, единства до сих пор нет, несмотря на подробное повествование о войне, оставленное Иосифом Флавием (или благодаря ему). Иосиф, не жалея сил, отмечает все более ранние случаи, когда бесцеремонные действия римских наместников уже приводили к народным волнениям. Но он указывает и на иные причины восстания, среди которых и классовая борьба между богатыми и бедными (усугубленная неравным распределением благ в богатеющем обществе), и непростые отношения между еврейским и языческим населением городов по соседству с Иудеей, таких как Кесария, и проблема «отцов и детей» внутри иудейской элиты, юное поколение которой играло ведущую роль в бунте против Рима [27].

Среди причин восстания, выделяемых Иосифом особо, было и учение, которое в 6 году н. э., во время первой римской переписи, проповедовали галилеянин Иуда и фарисей Саддук. Они призывали евреев считать Бога «единственным руководителем и владыкою своим» и готовы были идти на смерть, «лишь бы не признавать над собою главенства человека». В своих «Иудейских древностях» Иосиф назвал это учение «четвертой философской школой», противопоставив ее тем самым трем старинным «школам» – фарисеям, саддукеям и ессеям (см. главу 6), однако стоит отметить, что подробнейший рассказ Иосифа о событиях пяти предвоенных десятилетий, как ни странно, не позволяет идентифицировать ни одного участника и ни одну группу участников восстания, которые были бы явными сторонниками этой «четвертой философской школы». Аналогично в «Иудейской войне» Иосиф упоминает о широко распространенной вере в «двусмысленное пророческое изречение… гласящее, что к тому времени один человек из их родного края достигнет всемирного господства», но вопреки этому сообщению ни один из вождей восстания не описан как мессианская фигура, за исключением, возможно, Симона, сын Гиоры, который в 70 году н. э. стал руководителем повстанческих сил и как таковой удостоился сомнительной чести быть торжественно казненным в ходе триумфа Веспасиана и Тита в Риме. После падения Иерусалима Симон вышел сдаваться римским солдатам в белой тунике и пурпурной мантии. Иосиф полагал, что таким образом тот хотел напугать римлян, но, возможно, Симон считал, что подобная императорская одежда отражает его статус правителя-мессии [28].

Когда в 66 году н. э. разразилось восстание, римляне поняли всю серьезность положения не сразу, а лишь после неожиданного поражения сирийского наместника Цестия Галла, который отправился на юг усмирить волнения в Иудее, достиг Иерусалима, продемонстрировал свою военную мощь, но, возвращаясь к Средиземному морю, не смог обеспечить достаточную защиту обоза. Вполне возможно, что вожди временного правительства, многие из которых принадлежали к первосвященническим семьям, пользовавшимся благосклонностью Рима больше полувека, вообразили, что смогут получить независимость от римского наместника, при этом оставшись в составе Римской империи. Назначил же император Клавдий Агриппу царем Иудеи всего четвертью века ранее! [29]

Но Рим ответил на разгром Цестия (в ранней истории Римской империи это было самое тяжелое поражение римской армии в замиренной провинции) мобилизацией огромной армии, задачей которой было принуждение восставших к полной капитуляции. Кампания продвигалась медленно, среди прочего из-за осторожности старого полководца Веспасиана, которому было поручено взятие Иерусалима, а также и потому, что с конца 68 года внимание Рима отвлекли смерть императора Нерона и борьба за императорский трон четырех сенаторов, последним и самым успешным из которых стал как раз Веспасиан. Весной 70 года Тит, сын Веспасиана, которому отец годом ранее поручил завершить Иудейскую войну, уже в ранге императорского наследника осадил Иерусалим. Яростный штурм городских стен в последующие месяцы и стремление как можно быстрее завершить кампанию, не считаясь с потерями, были обусловлены стремлением новой императорской династии предстать перед римлянами героями, победившими врагов-варваров.

Иосиф утверждал, что Тит не хотел разрушать Храм. Возможно, и так, но когда жарким августовским днем здание запылало, его было уже не спасти. Общественные жертвоприношения за императора, ради восстановления которых Рим начал военные действия в 66 году, стали теперь невозможны, но Веспасиан и Тит приняли политическое решение: для укрепления имиджа новой династии лучше гордиться уничтожением храма, чем скорбеть и раскаиваться. В 71 году храмовые сокровища были пронесены по римским улицам в триумфальном шествии; их изображение и сегодня можно увидеть на арке Тита возле римского форума [30].

Далее будет ясно показано, что история Храма и его вождей была тесно связана с политикой Рима в течение шести десятилетий перед тем, как Храм был обращен в груду камней. Римские наместники считали первосвященника представителем всех евреев Иудеи и доверяли ему поддержание порядка. В случае принятия важных решений, например суда по обвинению в преступлении, наказуемом смертной казнью, первосвященник должен был обратиться к синедриону – «совету». Иосиф Флавий называл тем же греческим термином консилиум – группу советников, собираемую по особым вопросам римскими должностными лицами. В Мишне этот термин, транслитерированный на иврит как «Санѓедрин», обозначает верховный суд в составе 71 судьи, в компетенцию которого входило рассмотрение самых сложных дел. Если Санѓедрин был организован по тем же принципам, что и консилиум, созываемый римским должностным лицом, его состав должен был варьироваться в зависимости от тематики обсуждаемого дела. Поэтому в Санѓедрине могли одновременно заседать евреи, принадлежавшие к различным религиозным направлениям: так, согласно Деяниям, во время суда над св. Павлом фарисеи и саддукеи в Синедрионе перессорились между собой [31].

До восстания 66 года такая система управления работала неплохо. Разумеется, за шестьдесят лет волнения случались, и ретроспективный рассказ обо всех этих эпизодах сразу, как у Иосифа, может создать впечатление, что общество уже давно находилось на грани взрыва. Но такая точка зрения, основанная на апостериорном знании о последовавшем разрушении Иерусалима, крайне ошибочна. В течение многих лет евреи мирно жили во многих частях римского мира; диаспорам в Малой Азии, Сирии, Египте, да и в самом Риме в знак почтения к их древности государство издавна позволяло соблюдать собственные обычаи, например субботу. Евреям диаспоры дозволялось отправлять приношения в Иерусалимский храм, а цари Иродовой династии вступались за иудеев Малой Азии и Александрии, когда их отношения с соседями-язычниками накалялись. Для римлян весь еврейский мир был единым сообществом; по словам Иосифа Флавия, это отметил император Клавдий в эдикте, утверждавшем права, дарованные александрийским евреям, «за всеми римскоподданными иудеями». Когда Иерусалимскому храму угрожало безумство Калигулы, александрийский еврей Филон прервал свою миссию посланника александрийской общины, чтобы всеми силами попытаться воспрепятствовать осквернению общенациональной святыни [32].

Управлению Иудеей как таковой римляне не уделяли чрезмерно много внимания. Здесь находилась лишь небольшая группа вспомогательных войск; во главе провинции стояли вначале префекты, а затем прокураторы, не принадлежавшие к сенаторскому сословию. По всей вероятности, Иудея вовсе не представлялась римлянам потенциально опасной. Среди уникальных еврейских привилегий особенно удивительно проведение трижды в год паломнических празднеств в Иерусалиме (см. главу 3), в ходе которых в одном месте собиралось огромное количество народа – в римском мире подобное не допускалось больше нигде. На время празднований прокураторы всего лишь размещали в Иерусалиме дополнительную когорту для обуздания толпы. Очевидно, римляне понимали, что массовые сборища могут привести к волнениям, но, как обнаружилось в 66 году, несколько тысяч солдат ничего не могли сделать с массой людей, стиснутых на узких улочках города. Если 50-е и 60-е годы н. э. в самом деле были временем нараставшей напряженности в Иудее, Рим воспринимал это с удивительным благодушием, никак не пытаясь усилить свое военное присутствие. Было бы весьма ошибочным представлять Иудею I века оккупированной страной с римским солдатом на каждом углу. Бо́льшую часть времени большинство евреев римского владычества почти не замечали [33].

Иосиф особо отмечает, что за четыре года до войны в городе царили «глубокий мир и полное благоденствие». Любого, кто в это время предрек бы горе Иерусалиму и Храму, сочли бы безумцем. И город, и Храм были богаче и великолепнее, чем когда-либо. Конечно, иудеи могли с ностальгией оглядываться на легендарное прошлое, когда Храм Соломона был, как считалось, еще прекраснее, а Бог с большей охотой снисходил до бесед с пророками из Его народа. Но ничто в этом мире не совершенно, и всегда можно было вообразить еще более блистательное будущее в конце времен. Обсуждаемое иногда исследователями раннего христианства представление о том, что евреи в I веке н. э. чувствовали себя оставленными Богом и мечтали о мессии-спасителе, необоснованно. Различные направления внутри иудаизма, которые мы рассмотрим в следующих трех главах, были порождены не отчаянием, а уверенностью. Все евреи были единодушны в том, что Тора есть наилучшее руководство благочестивой жизни. Разногласия были по вопросу о том, как жить такой жизнью на практике [34].