Текст книги "История иудаизма"

4. Закон Моисея: иудаизм в Библии

Кто же тот Бог, которому евреи приносили жертвы, к которому они обращали молитвы? В политеистическом античном мире для большинства верующих было очень важным правильно называть то божество, с которым они хотели установить отношения. Напротив, Бог иудеев представлялся некоторым античным авторам таинственным и неосязаемым, так что в I веке н. э. Плутарх посвятил этой теме целое философское исследование (в котором заключил, исходя из характера иудейского культа, что Бог иудеев – скорее всего, Дионис, греческий бог виноделия). Сами евреи идентифицировали Бога в молитвах очень просто, называя его Богом Авраама, Исаака и Иакова, чья история описана в Библии [1].

«В начале сотворил Бог небо и землю». В Библии Бог изображается как верховный правитель вселенной, по чьему слову был создан весь материальный мир, судья и законодатель всего человечества, не сдерживаемый законами природы или конкурирующими космическими силами. В отличие от других народов Ближнего Востока и классического мира, евреи не рассказывали космологических историй о происхождении божества, которому поклонялись. Его власть просто принимается как данность. О Боге часто говорится, что Он непостижим и настолько свят, что людям не дано Его видеть, но, несмотря на это, Он то и дело изображается как отец, пастырь, судья или царь: «Господь восседал над потопом, и будет восседать Господь царем вовек». Антропоморфный образ Бога подкрепляют первые главы Книги Бытия, согласно которым мужчина и женщина были созданы по образу и подобию Божьему. Однако встречаются и другие образы, прежде всего образ Бога как солнца, сияющего ярким светом: Псалмопевец называет своего Бога «солнце и щит» [2].

У Бога было несколько имен, титулов и эпитетов, которые, по всей вероятности, накапливались постепенно, по мере слияния различных представлений о Боге. В приписываемой Соломону молитве по случаю освящения Первого храма царь спрашивает, будет ли Бог (на иврите Элоѓим) и в самом деле жить на земле: «Если небо и небеса небес не вмещают Тебя, тем менее храм сей, который построил я», а далее Соломон обращается непосредственно к Богу с просьбой: «Господи Боже мой!.. Да будут очи Твои отверсты на храм сей днем и ночью, на место, где Ты обещал положить имя Твое». На иврите в этом отрывке Соломон называет Господа именем, состоящим из букв йуд, ѓей, вав и ѓей. Божественному имени йуд-ѓей-вав-ѓей (обычно передаваемому на других языках как «Яхве») придается особое значение. Корни этого представления лежат в традиции (устоявшейся к концу эпохи Второго храма), согласно которой это имя настолько свято, что произносить его вслух может только первосвященник и только в святая святых. Мы уже отмечали принятые среди переписчиков конвенции, засвидетельствованные в ранних рукописях из числа свитков Мертвого моря, где это имя писалось палеоеврейским, а не квадратным письмом или же вместо него и вовсе ставились точки или черточки. Происхождение тетраграмматона («четырехбуквенного» имени – по четырем буквам йуд-ѓей-вав-ѓей, которыми имя записывается на иврите) связывается с библейским рассказом о том, как Моисей вопросил Бога, воззвавшего к нему из неопалимой купины – горящего, но не сгорающего куста: «Вот, я приду к сынам Израилевым и скажу им: Бог отцов ваших послал меня к вам. А они скажут мне: как Ему имя? Что сказать мне им? Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий» (в оригинале – «я есмь тот, кто я есмь»; «я есмь» записывается буквами алеф-ѓей-йуд-ѓей и произносится как «эѓье́»). Но процессы изменений в языке не всегда понятны, и евреи Элефантины уже именовали Бога, которому поклонялись, буквами йуд-ѓей-вав, то есть именем всего из трех согласных. Имена Эль и Элоѓим, судя по всему, носили на Ближнем Востоке более универсальный характер: называя ими то или иное божество, обычно прибавляли уточнение – отличительное качество или название места, где этому божеству поклонялись; всемогущего же Бога Израиля могли называть Эль-Эльон, «Бог Всевышний», ибо Он был создателем неба и земли [3].

В Библии часто встречаются указания на то, что Бог действует в среде, изобилующей другими сверхъестественными существами, хотя природа этих существ, как правило, не разъясняется. Так, израильтяне восхваляют Бога после спасения из Египта, восклицая: «Кто, как Ты, Господи, между богами?» По прибытии в Ханаан народ оставляет Бога и начинает служить Ваалам, обратившись «к другим богам, богам народов, окружавших их». Этот мир, полный богов, не имеет ничего общего с радикальным монотеизмом Книги Исайи: «Я Господь, и нет иного; нет Бога кроме Меня». При божественном престоле состоят «сыны Божии», образующие нечто вроде небесного совета и служащие посланцами Бога, исполняющими Его волю. Иногда они обозначаются как «тьмы святых», или «воинство небесное», или «воинство Господне». В более поздних библейских текстах такие персонажи изображаются как ангелы, которые могут возвысить голос в защиту того или иного человека, в то время как другим существам, прежде всего Сатане, Богом поручено обвинять тех, чья преданность Ему может быть поставлена под сомнение: «И показал он мне Иисуса, великого иерея, стоящего перед Ангелом Господним, и сатану, стоящего по правую руку его, чтобы противодействовать ему. И сказал Господь сатане: Господь да запретит тебе, сатана!» В Книге Иова Сатана по-прежнему играет, несомненно, подчиненную роль по отношению к Богу, но его полномочия становятся шире, и ему поручается доскональная проверка благочестия Иова – сохранит ли он веру в божественную справедливость, даже будучи незаслуженно повергнут в бездну муки и отчаяния? Но весь этот эксперимент ставится только с разрешения Бога: «И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги. И отошел сатана от лица Господня и поразил Иова проказою лютою…» От этого представления о Господних придворных резко отличается библейская концепция «очеловеченных» атрибутов Бога, прежде всего Премудрости. В Книге притчей Соломоновых Премудрость изображена как женщина, произведенная на свет Богом еще до Творения: «Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони… когда полагал основания земли, тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими» [4].

На протяжении большей части Библии речь идет о взаимоотношениях этого всемогущего Бога с человечеством. О взаимоотношениях Бога с остальным творением говорится меньше, если не считать настойчиво повторяемой мысли, что все, в том числе природные тела, – например солнце, которому поклоняются недалекие люди, – находится всецело под властью Бога, так что Он может приказать Солнцу не восходить, или остановиться, или двинуться вспять. Бог изображается величественным и справедливым в своем отношении к человечеству; Он столь надмирен, что обитатели земли для Него «как саранча». Но в то же время Он добр, полон сострадания и быстро прощает грехи. Из этих несхожих атрибутов трудно слепить непротиворечивый образ – даже в краткой декларации божественных качеств, вложенной в Книге Исхода в уста самого Бога, прошедшего перед лицом Моисея:

Господь, Господь, Бог человеколюбивый и милосердый, долготерпеливый и многомилостивый и истинный, сохраняющий милость в тысячи родов, прощающий вину и преступление и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвертого рода [5].

В псалмах Бог часто описывается как источник милосердия, говоря словами Псалма 135, «вовек милость Его», – но он же и Господь воинствующий, который «сокрушил голову левиафана» (мифического морского чудовища), который «выйдет, как исполин, как муж браней возбудит ревность; воззовет и поднимет воинский крик, и покажет Себя сильным против врагов Своих». Согласно Книге притчей Соломоновых, истинная мудрость – в страхе Господнем [6].

Вера в то, что евреи избраны для особого Завета, и ободряла, и ужасала народ Израиля. На горе Синай, согласно Торе, Господь открыл Моисею законы, по которым должен жить весь Израиль, и народ принял свой особый статус вместе с ответственностью, которую он предполагал: «Моисей… предложил им все сии слова, которые заповедал ему Господь. И весь народ отвечал единогласно, говоря: все, что сказал Господь, исполним». В библейском рассказе за принятием Завета почти сразу последовало его нарушение, когда Моисей задержался на горе и народ убедил Аарона изготовить для поклонения золотого тельца: «Сделай нам бога, который бы шел перед нами, ибо с этим человеком, с Моисеем, который вывел нас из земли Египетской, не знаем, что сделалось». За неповиновением быстро последовало наказание – мор. В заключительной книге Пятикнижия Моисей недвусмысленно разъясняет народу последствия принятия Завета: «Если будешь слушать заповеди Господа Бога твоего… то будешь жить и размножишься, и благословит тебя Господь Бог твой… если же отвратится сердце твое, и не будешь слушать, и заблудишь… то я возвещаю вам сегодня, что вы погибнете». И Моисей велит народу: «Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое». Проклятия, которые обрушатся на Израиль за нарушение заповедей и велений Божьих, перечисляются в ужасающих подробностях: «Пошлет Господь на тебя проклятие, смятение и несчастье во всяком деле рук твоих, какое ни станешь ты делать, доколе не будешь истреблен, – и ты скоро погибнешь за злые дела твои, за то, что ты оставил Меня». Ничто не могло служить оправданием для неповиновения: «Ибо заповедь сия, которую я заповедую тебе сегодня, не недоступна для тебя и не далека. Она не на небе, чтобы можно было говорить: “кто взошел бы для нас на небо, и принес бы ее нам, и дал бы нам услышать ее, и мы исполнили бы ее?”… но весьма близко к тебе слово сие: оно в устах твоих и в сердце твоем, чтобы исполнять его» [7].

Сила этой особой связи между Богом и Израилем является доминантой библейского мировоззрения. Концепция особого Завета в Пятикнижии, судя по всему, по форме перекликается как с международными договорами позднего бронзового века (около 1200–1000 года до н. э.), так и с принятыми в Ассирийском царстве во времена царей Израиля и Иудеи клятвами верности, в которых немалое место отводится наказаниям за неповиновение. Иногда в Библии изображается божественное вмешательство в ход истории, но судьбы великих царств Египта, Ассирии, Вавилона и Персии представляют интерес для пророков и авторов исторических книг Библии лишь в той мере, в какой они затрагивают Израиль. При этом принимается как данность, что Бог и далее, как прежде, будет обращаться к своему народу, чтобы предостеречь его от последствий грехов, пусть и не столь явным образом, как при откровении на горе Синай, когда Бог говорил с Моисеем лицом к лицу. Из признания авторитета пророков следовало, что на любого человека может снизойти божественное вдохновение, будь то дух Божий, понуждающий к экстатическому неистовству, или слово Божье, которое услышавший должен передать всему народу, или видения, содержащие послание от Бога. Идея о том, что каждый может обладать пророческим даром, является характерной чертой Эсхатона – конца времен, так предстающего в воображении одного из библейских авторов: «Будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения».

Считалось, что наряду с отдельными людьми, осененными божественным вдохновением, в ранние времена непосредственную связь c Богом имели священники благодаря урим и туммим – своеобразному оракулу в виде небольших камешков, при помощи которых бросали жребий, чтобы получить ответ Бога на четко сформулированный вопрос, предполагающий ответ «да» или «нет», – подобно тому как Давид вопрошал Господа о Сауле: «И сказал Давид: Господи Боже Израилев! раб Твой услышал, что Саул хочет придти в Кеиль, разорить город ради меня… И придет ли сюда Саул, как слышал раб Твой? Господи Боже Израилев! открой рабу Твоему. И сказал Господь: придет». Но такие методы постижения божественной воли вышли из употребления задолго до конца эпохи Второго храма. Иосиф Флавий писал, что вещие камни перестали светиться «еще за двести лет до составления… настоящего сочинения [ «Иудейских древностей»], так как Господь Бог отвратил милость Свою от народа вследствие постоянного нарушения последним законов», хотя Мишна сохранила предание, согласно которому урим и туммим прекратили действовать еще раньше, «по смерти первых пророков» [8].

В награду за соблюдение Завета Бог обещал мир и процветание Израилю, сыну Исаака, и его многочисленным потомкам в земле Ханаанской вплоть до самого отдаленного будущего. Но в Библии народ то и дело погружается во грех, что неизбежно влечет за собой общенациональную катастрофу, вызванную внешними силами: так библейская теология акцентирует значение Завета, заключенного между Всевышним и Его народом. Эта связь, выкованная, в представлении евреев, в горниле египетского рабства и избавления от него, неоднократно закалялась в изгнании и страданиях. Считалось, что изгнание в Ассирию и Вавилон было одновременно приговором божественного суда и призывом к Израилю вернуться к вере.

Подобный акцент на Завете между Всевышним и народом Израиля почти не оставлял места для размышлений о взаимоотношениях Бога и остального человечества. Бог Израиля повелевал всей вселенной, но что это, по мнению евреев, означало для неевреев, не уточнялось. Казни египетские во время Исхода представляют собой лишь фон, на котором заметнее забота Бога о своем народе. Говорится, что Бог вновь и вновь ожесточал сердце фараона, чтобы показать свою заботу как можно эффектнее; при этом до духовного благополучия самого фараона рассказчику дела нет. Однако отсутствие последовательной универсалистической теологии не помешало включить в библейский корпус целый ряд рассказов и представлений с универсалистическим подтекстом – от радуги в знак божественного обещания больше не затоплять землю, как во времена Ноя, до представления об Израиле как о «свете народов», который будет учить другие народы божественной этике. В Библии выражается надежда на то, что в конце времен все народы соберутся в Иерусалиме и поклонятся Богу Израиля, и с удовлетворением рассказывается об успешной проповеди пророка Ионы язычникам Ниневии, которые в результате раскаялись. Формирование четкого свода моральных и религиозных правил для неевреев осложнялось тем, что большинство добродетельных язычников могли проявить свою праведность, начав почитать Бога Израиля, как сделала Руфь Моавитянка, которая в награду за верность своей свекрови Ноемини (Наоми) удостоилась стать прабабкой царя Давида, – столь велика оказалась сила ее клятвы: «Народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом». Признание того, что неевреи могут достичь религиозного совершенства, соседствует в Библии с подозрительным отношением к язычникам; эти подозрения заставили Ездру настоять, чтобы вернувшиеся из Вавилона изгнанники, взявшие нееврейских жен из «народов земли», отослали их от себя вместе с детьми. Отсюда видно, что во главу угла (по крайней мере, в этом повествовании) ставится Израиль и его Завет: «мы сделали преступление пред Богом нашим» [9].

Шесть из Десяти заповедей, данных Моисею Богом на горе Синай, регулируют поведение человека по отношению не к Богу, а к другим людям: «Почитай отца твоего и мать твою… Не убивай. Не прелюбодействуй. Не кради. Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего. Не желай дома ближнего твоего… ничего, что у ближнего твоего». Библейские законы, весьма подробно изложенные в Пятикнижии, охватывают гражданское и уголовное право, устанавливая наказания за кражу или убийство, определяя правила разрешения споров о собственности, – но они же регулируют и многие другие области, которые в других обществах относились бы скорее к сфере частной жизни и личной нравственности. Первое место среди этих моральных установлений занимает подробное учение о благотворительности и отношении к бедным: «Отверзай руку твою брату твоему, бедному твоему и нищему твоему на земле твоей».

К заботе о других призывают и яркие, но достаточно общие речи пророков, призывающие: «Раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся». Однако предусматриваются и формальные установления, способствующие более равномерному распределению благ, например обязанность владельца поля при уборке урожая оставлять для бедных края поля, оброненные жнецами зерна и забытые снопы, а также все виноградины, растущие на лозе отдельно, а не в гроздьях. В сюжете Книги Руфи немалую роль сыграло как раз то, что чужая в Израиле моавитянка Руфь могла день за днем беспрепятственно собирать колосья на полях Вооза (Боаза), который в конечном итоге стал ее мужем. Суть подобных моральных предписаний в том, что они выходят за рамки семейных и социальных связей и заставляют заботиться обо всех беззащитных. Обязанность израильского общества поддерживать вдов, сирот и пришельцев проходит красной нитью через библейские тексты: «Не суди превратно пришельца, сироту [и вдову], и у вдовы не бери одежды в залог… Когда будешь обивать маслину твою, то не пересматривай за собою ветвей: пусть остается пришельцу, сироте и вдове». Причиной заботы о беззащитных Библия называет исторический опыт народа Израиля: «И помни, что ты был рабом в земле Египетской: посему я и повелеваю тебе делать сие» [10].

Божественный закон, переданный через Моисея в Пятикнижии, содержал весьма точные указания, направленные на установление справедливого общественного строя. Преступление должно было быть наказано, или же потерпевшая сторона должна была получить компенсацию. Эти требования иногда находят выражение в емких формулах: «душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб». Библейское право предписывало точно определенные судебные наказания за вполне конкретные деяния, считавшиеся антиобщественными, например, за вмешательство жены в драку между мужем и посторонним мужчиной, в ходе которого жена схватит противника мужа за гениталии; незаконное половое сношение с незамужней девушкой; прелюбодейство с чужой женой; многократное неповиновение родителям; похищение человека; кражу (при этом различаются кража как таковая и ночная кража со взломом). Как в плане выражения, так и в плане содержания эти законы имеют много общего с законодательными кодексами Древнего Востока, известными по клинописным текстам. Однако в подробностях они не только отличаются от более ранних сводов, но и излагаются по-разному внутри самой Библии – так, не совпадают своды законов в Исходе и Второзаконии, причем в обеих версиях отсутствуют правила, относящиеся к священному служению и разбросанные по книгам Левит и Чисел. Не имеет аналогов в других древних сводах законов библейский запрет на взимание процентов по займу в случае, «если брат твой обеднеет и придет в упадок у тебя» (необходимость различать такой социальный заем и дачу взаймы иноземцам с целью извлечения выгоды явным образом указана во Второзаконии), а также закон о возвращении собственности предков каждому семейству в юбилейный год, когда Пятикнижие предписывает: «Вострубите трубою по всей земле вашей; и освятите пятидесятый год и объявите свободу на земле всем жителям ее» [11].

В законах, изложенных в Пятикнижии, нетрудно увидеть следы более ранних обычаев, характерных для обществ, живущих племенными группами и патриархальными семьями. Так, брат мужчины, умершего бездетным, обязан жениться на его вдове, чтобы «первенец, которого она родит, остался с именем брата его умершего, чтоб имя его не изгладилось в Израиле», хотя библейский закон предусматривает и возможность для брата отказаться от выполнения этого долга, пусть и ценой общественного презрения: «и если он станет и скажет: “не хочу взять ее”, тогда невестка его пусть пойдет к нему в глазах старейшин, и снимет сапог его с ноги его, и плюнет в лице его, и скажет: “так поступают с человеком, который не созидает дома брату своему”». Библейское семейное право уделяет немало внимания и нуклеарной семье, регулируя такие вопросы, как помолвка, брак и развод (дозволенный мужчине, если он нашел в жене «что-нибудь противное», – в этом случае, чтобы отослать жену от себя, ему достаточно написать и выдать ей разводное письмо). Если же на мужчину находит «дух ревности» и он подозревает жену в неверности, то должен привести ее к священнику с «хлебным приношением ревнования», и священник даст жене выпить «горькую воду». Если она действительно была неверна, то «горькая вода, наводящая проклятие, войдет в нее, ко вреду ее, и опухнет чрево ее и опадет лоно ее, и будет эта жена проклятою в народе своем; если же жена не осквернилась и была чиста, то останется невредимою… И будет муж чист от греха, а жена понесет на себе грех свой». Способность к деторождению рассматривалась и как благословение, и как божественная заповедь – ведь первым людям было сказано: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею». Но семейная ячейка могла пользоваться и трудом посторонних, причем не только наемных работников, но и рабов. Как и повсюду в древнем мире, с рабами могли обращаться попросту как с движимым имуществом, находящимся в полном распоряжении хозяев, хотя библейский закон вводит ограничения, отражающие понимание того, что раб – тоже человек. Если хозяин ударял раба с такой силой, что тот сразу же умирал, это считалось преступлением. Если хозяин выбивал рабу зуб или глаз, раба следовало отпустить на свободу, а беглого раба, искавшего убежища от хозяина, нельзя было выдавать. Запрет на работу рабов в субботу и разрешение рабам-мужчинам, если они обрезаны, есть пасхальную жертву наравне со свободными израильтянами говорят о том, что рабов иногда могли считать членами семьи, а не просто имуществом [12].

Библия описывает законы, управляющие человеческими отношениями, как божественные предписания, переданные через Моисея; эти законы имеют точно такую же силу, что и законы, посвященные взаимоотношениям между каждым иудеем и Богом. Как мы уже видели, Иосиф Флавий отмечал, что для иудеев справедливость, стойкость, умеренность и жизнь в согласии с обществом были «составляющими богопочтения». По словам Иосифа, главой идеальной иудейской политии был первосвященник, и именно через него передавались людям божественные законы: «Но какое же из них [государственных устройств] окажется лучше и справедливее того, в котором высшим правителем над всеми избран Бог, священникам доверено сообща заниматься важнейшими делами в государстве, а возглавлять их, в свою очередь, поручено первосвященнику, одному из них?» Однако мы уже видели, что Библия наделяет авторитетом и других людей – от боговдохновенных пророков до мудрых писцов-книжников и царственных потомков Давида, избранного на царство Богом. Иногда в Библии эти носители божественной власти изображаются как антагонисты – прежде всего, когда речь идет о критике нечестивых царей со стороны пророков. Так, Илия (Элияѓу) предостерегает царя Ахава, убеждая того оставить поклонение идолу Ваала.

В Пятикнижии зафиксировано в подробностях, как именно должен вести себя человек, чтобы его жизнь была праведной: «Святы будьте, ибо свят Я Господь, Бог ваш». В основе этих законов лежит аксиома: вся жизнь, в том числе и жизнь человека, принадлежит Богу, и благочестивая жизнь должна быть выстроена так, чтобы демонстрировать признание этого. Так, первенцы мелкого и крупного скота должны были приноситься в Храм как мирные жертвы, а первенец-мальчик из народа Израиля подлежал выкупу у священника за пять сиклей. Быть святым для еврея означало крайнюю разборчивость в сфере всего телесного, особенно в еде. Было разрешено есть животных, но лишь определенных видов – если не входить в подробности, в пищу годились все птицы, кроме хищных, большинство обычных рыб (те, что определены как имеющие плавники [23]23
  В синодальном переводе – «перья».


[Закрыть] и чешую) и большинство одомашненных на Ближнем Востоке млекопитающих, хотя свиней и верблюдов Библия из числа съедобных исключает. В библейском тексте перечень запрещенной пищи никак не обосновывается; попытки объяснить его медицинскими или другими научными соображениями неубедительны. Вероятно, эти табу первоначально относились только к священникам и распространились на всех евреев лишь в достаточно поздний период, в процессе составления Библии. Религиозное значение разделения между разрешенными и запрещенными животными, как кажется, заключается в самом разделении и в том, что евреи, как следствие, должны были избегать пищи (например, продуктов из свинины), широко распространенной в обществах, в которых они жили. Забивать животных необходимо было так, чтобы удалить бо́льшую часть крови, ибо «душа тела в крови». Понятие кошерной пищи (прилагательное кашер означает «пригодный» для употребления) имеет под собой прочную библейскую основу, хотя перечень того, что именно запрещено, был впоследствии значительно доработан [13].

Забота о поддержании тела в состоянии ритуальной чистоты касалась не только питания, но и включала ряд запретов, связанных с выделениями, имеющими место при половом сношении и в случае кожных болезней. В законе такие выделения не рассматриваются как греховные, но являются основанием для запрета определенных действий, прежде всего входа в святилище Храма, пока человек не избавится от состояния нечистоты – последнее происходит либо с течением времени, либо, в некоторых случаях, путем ритуального омовения. Менструация и схожие истечения крови, как считалось, делают женщину ритуально нечистой на некоторый срок, и в Библии установлена процедура очищения путем принесения в жертву птиц:

Если у женщины течет кровь многие дни не во время очищения ее, или если она имеет истечение долее обыкновенного очищения ее, то во все время истечения нечистоты ее, подобно как в продолжение очищения своего, она нечиста; всякая постель, на которой она ляжет во все время истечения своего, будет нечиста, подобно как постель в продолжение очищения ее; и всякая вещь, на которую она сядет, будет нечиста, как нечисто это во время очищения ее; и всякий, кто прикоснется к ним, будет нечист, и должен вымыть одежды свои и омыться водою, и нечист будет до вечера. А когда она освободится от истечения своего, тогда должна отсчитать себе семь дней, и потом будет чиста; в восьмой день возьмет она себе двух горлиц или двух молодых голубей и принесет их к священнику ко входу скинии собрания; и принесет священник одну из птиц в жертву за грех, а другую во всесожжение, и очистит ее священник пред Господом от истечения нечистоты ее.

Основной акцент библейский автор ставит скорее не на влияние нечистоты на саму женщину, а на опасность женской нечистоты для взрослых мужчин, которым прежде всего и адресованы законы: «И к жене во время очищения нечистот ее не приближайся [имеется в виду взрослый мужчина из народа Израиля], чтоб открыть наготу ее» [14].

Демонстрировать благочестие следовало и заботой о поддержании определенного внешнего вида. По велению Господа одежда заключала в себе напоминание о повиновении Ему – голубые кисти на углах, «чтобы вы, смотря на них, вспоминали все заповеди Господни, и исполняли их». В одном одеянии нельзя было объединять некоторые типы разнородных тканей, хотя запрет на сочетание шерсти и льна в библейском тексте остается без объяснения, как и пищевые табу. Израильтяне должны были заботиться о том, чтобы «не стричь головы… кругом, и не портить края бороды… ради умершего не делать нарезов на теле… и не накалывать на себе письмен». Объяснение дается только одно: «Я Господь» [15].

Но самое первое (для мужчин) физическое напоминание о Завете оставалось скрытым. Поскольку скромность в одежде считалась добродетелью, знак обрезания, которое производилось над всеми евреями мужского пола и заключалось в удалении крайней плоти полового члена, был обычно невидим для других. Обрезание в еврейской традиции основывается на Книге Бытия, где оно служит свидетельством данного Аврааму Богом обещания, что тот будет отцом «множества народов», что Бог заключит вечный Завет с Авраамом и его потомками: «Я буду Богом твоим».

И сказал Бог Аврааму: ты же соблюди завет Мой, ты и потомки твои после тебя в роды их. Сей есть завет Мой, который вы должны соблюдать между Мною и между вами и между потомками твоими после тебя: да будет у вас обрезан весь мужеский пол; обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением завета между Мною и вами. Восьми дней от рождения да будет обрезан у вас в роды ваши всякий младенец мужеского пола, рожденный в доме и купленный за серебро у какого-нибудь иноплеменника, который не от твоего семени… И будет завет Мой на теле вашем заветом вечным. Необрезанный же мужеского пола, который не обрежет крайней плоти своей, истребится душа та из народа своего, ибо он нарушил завет Мой.

Трудно переоценить важность, придаваемую в библейских текстах обрезанию мужчин как знаку еврейской идентичности. Обрезание было распространено не только у евреев, но и у других народов Ближнего Востока; причины этого неизвестны, и в некоторых библейских повествованиях есть указания и на ряд других объяснений важности обрезания – от способствования браку и супружеской плодовитости до защиты от злых сил. Но ощущение, что обрезание – необходимое условие святости, пронизывает библейский текст; отсюда частое метафорическое использование этого понятия. Так, «обрезанными», то есть желанными Богу, могли быть сердце, уста и уши [24]24
  «Итак обрежьте крайнюю плоть сердца вашего» – Втор. 10:16. «Необрезанное сердце» непокорных израильтян упоминается в Лев. 26:41 и других местах. На необрезанные уста в еврейском тексте Торы жалуется Всевышнему Моисей, имея в виду свое косноязычие (Исх. 6:12; в синодальном переводе это не передано). «Ухо у них необрезанное», – сетует Исаия (6:10).


[Закрыть]. Даже плоды недавно посаженного дерева было запрещено есть, потому что они «необрезанные» [16].

Целью половой жизни и для мужчин, и для женщин было деторождение – отсюда недвусмысленный запрет на ряд других вариантов полового поведения: «Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость. И ни с каким скотом не ложись, чтоб излить [семя] и оскверниться от него; и женщина не должна становиться пред скотом для совокупления с ним: это гнусно». В то же время позитивная заповедь, обращенная в первой главе Книги Бытия как к мужчинам, так и к женщинам: «Плодитесь и размножайтесь», – подразумевает, что деторождение является не только благословением, но и обязанностью. Во многих библейских историях о бесплодных женщинах, мечтающих родить ребенка, многочисленное потомство становится желанной целью. В отношении дозволенности контрацепции в Библии четкого указания нет. Поздние еврейские толкователи считали смерть Онана (который, «когда входил к жене брата своего, изливал [семя] на землю») божественным наказанием за сознательную растрату мужского семени, но в контексте исходного библейского отрывка представляется, что грех Онана состоял не в мастурбации и не в применении контрацепции, а в нежелании сделать беременной именно Фамарь (Тамар), так как отпрыск, родившийся в этом браке, считался бы не его сыном, а сыном его покойного брата [17].