Текст книги "Мертвая невеста"

А я улыбалась и чудился мне запах ромашек…

Глава седьмая

«Если вам стали чудиться зеленые

чертики и прекрасные покойницы

– значит, надо сделать перерыв»

Энциклопедия начинающего алкоголика.

«…или вызвать специалиста»

Один опытный экзорцист.

Сидя у кладбищенской ограды, я терпеливо пыталась войти в сон бомжа. Сделать его – это уже становилось вопросом чести.

Я тыкалась в него своим взглядом со всех сторон, пытаясь уловить знакомое мельтешение картинок, но – пусто. Везде я натыкалась на глухую стену.

– Дяденька? – наконец решительно позвала я. – Дяденька!!!

Я выкрикнула это раз двадцать, пока он наконец поднял кудлатую голову и рявкнул:

– Ну, чего разоралась?

Я облегченно перевела дух и принялась залазить в его голову – вот сейчас я его подчиню, и выйдет он у меня как миленький за оградку, а уж я не растеряюсь!

– Чего надо-то было? – не выдержал бомж моего молчания.

Я растерянно моргала – в его голову залезть тоже не получалось.

– Дядя, ты кто? – наконец спросила я.

– Ванька, – откликнулся он.

– А по жизни кто? – допытывалась я, ибо мелькнула у меня шальная мысль – может, это сильнейший маг скрывается под его личиной? Другого объяснения такой защите я не видела.

– Ну, – почесал он голову, – раньше токарем на заводе робил, теперича у церквы побираюсь.

– Так выходи за оградку, подам тебе Христа ради! – обрадовалась я.

– Да я уж на беленькую да закусь насобирал, – заотнекивался он.

– Я тебе много дам, – закричала я.

– Приходите завтра, – утомленно велел он с видом важного чиновника, уронил голову на лавочку и захрапел.

«Вот гаденыш!», – злобно подумала я, плюнула и пошла искать Лариску.

Та сидела под развесистой березой и задумчиво поглаживала моток бельевой веревки.

– И правда, удобную ты березку выбрала, – похвалила я ее. – Ветки низко…

– А ко мне сегодня опять папа приходил, – тихо перебила она меня.

– И что? – в недоумении воззрилась я на нее. – Ко мне вон мать с Олеськой как на работу каждый день ходят да ревут, аж приятно.

– Я папочку просто любила очень, – вздохнула она. – Я на мать вообще не похожа – вся в отца. Скучаю я без него, Алёнка.

– Э, ты не вздумай в гости к нему ходить, – тревожно сказала я. – А то и его до психушки доведешь!

– Да нет конечно, – как-то по взрослому взглянула она на меня. – Просто очень обидно – я живу, папочка может со мной поговорить, и я могу ночами снова приходить и жить в своей комнате – но если он узнает об этом, его хватит удар. Обидно.

– Вот такая у нас жизнь, милая, – сев рядом с ней, я обняла ее за плечи. – Я тоже свою семью люблю, но что теперь? Границу между жизнью и смертью нам не перейти. Нет больше у тебя папочки, а у меня – Олеськи с мамой.

Она покрепче прижалась ко мне и тихо сказала:

– И остались ты да я да мы с тобой…

– Точно, – медленно кивнула я. – По сути, у меня есть только ты.

– А у меня – ты, – эхом отозвалась она.

Мы посмотрели друг на друга и стыдливо подумали об Антоне.

– Давай не будем больше из-за него ругаться, а? – вздохнула я. – Ведь согласись, все наши надежды – это самообман. Не станет он, живой, целовать труп и восторгаться этим.

– Я думала об этом, – помолчав, печально кивнула она. – Но знаешь – он так хорошо к нам относится, что надежда все же в сердце есть. Может быть, он некрофил и ему за счастье переспать с нами?

– Он тебя хоть раз поцеловал? – резко спросила я.

– Нет, – испуганно отозвалась она.

– Вот и меня – нет. Так что давай спокойно учиться у него, а после ритуала…, – я замолчала и красноречиво поглядела на березу.

– Укокошим, – согласно кивнула она.

– По четвергам, пятницам, и субботам он будет мой! – ухмыльнулась я.

– По понедельникам, вторникам и средам – мой! – подхватила она.

– А по воскресеньям мы его лупим за измену! – гаркнули мы и захохотали, совершенно довольные друг другом.

– Что-то давно его нет, – погрустнела после этого Лариска.

– Пятый день, – мрачно кивнула я.

После того ночного купания мы каждую ночь вставали из могил разодетые в пух и прах, с прическами и макияжем, а его так и не было. Он просто писал записки и небрежно совал их нам в могилы. На листках каллиграфическим почерком было выведено, что он очень занят, но про нас помнит, посему – отдает нам такого-то человека по такому-то адресу. И мы были ему благодарны за это проявление заботы, что не оставляет он нас без пищи.

– У тебя уж какой день?

– Двадцать седьмой, – тяжко вздохнула я.

– Значит, у меня двадцать четвертый, – печально протянула она, и у нас у обоих отчего-то резко испортилось настроение.

– Тринадцать дней осталось, – зачем-то сообщила я.

– И у меня – шестнадцать.

– Везет, – я с завистью посмотрела на нее.

– Эй, ты чего? – вдруг ткнула она меня в бок. – Антон же пообещал ритуал! На твой сорок первый закатим такую пирушку, что ого-го!

– Ну а вдруг что-то сорвется?

– Я Антону верю! – твердо ответила она.

– Да я тоже, но все равно страшно, жизнь-то моя на кону!

Мы помолчали, и внезапно Лариска сказала:

– Знаешь, а у Антона в кармане джинс лежала фотография того самого мужика, которого мы разложили в коттедже.

Я в недоумении уставилась на нее:

– Ерунду ты говоришь!

– Да я тоже удивилась, – пожала она плечами. – Но мужик был тот, это несомненно.

– Погоди. А откуда это ты знаешь, что у Антона в карманах лежит? – подозрительно уставилась я на нее.

– Так а вы пока купались, я и перетряхнула его одежду, – невозмутимо призналась она. – А что? Что? Мне же интересно, кто он и откуда! Сам-то он про себя вообще ничего не говорит!

– Ну знаешь ли…, – я от возмущения даже слов не находила. – А вас, газпромовских дочек, разве не учат, что нельзя, нельзя вскрывать чужие письма, нельзя лазить по карманам!

– Вот еще, – вздернула она нос. – А как иначе узнать информацию? А папочка всегда говорил, что информация дороже денег. Вон, прямо под нами была квартира одного психоаналитика, ох и красивый же мужик, должна я тебе сказать! Ну и задурил он мне голову, я чуть замуж не вышла за него, да потом хакнула его мэйл, почитала письма, а там такое! Он дружку одному писал, что очень удачно женится на богатой телке со связями, денег куры не клюют, а сама она дура дурой. Делился планами, мол, пусть детей родит да дома сидит, а для души ему красоток хватит. Знаешь, как обидно было? Я потом неделю ревела!

– И что потом?

– Что-что? – буркнула она. – Послала к черту. Впрочем, это все лирика. Давай подумаем, как информацию собрать об Антоне?

– А зачем? – усмехнулась я. – Зачем? Осталось совсем немного – и мы его убьем. И что было у него в жизни – в смерть он с собой не заберет.

– Ну в общем-то ты права, – задумчиво сказала Лариска.

Говорить было больше особо не о чем, мы посидели еще немного и разошлись по могилам. Лежа в гробу, я настойчиво думала об одном: ну когда же он появится? А еще – о том, откуда ж у него была фотография того мужика?

Он появился только через неделю.

Однажды, когда лунный свет посеребрил землю на моей могиле и я встала – он уже сидел на своем пеньке.

– Ночи доброй, – улыбнулся он, и я растаяла.

– Антон! – закричала я, вне себя от радости и кинулась к нему…и обняла. И с изумлением почувствовала, как и его руки сомкнулись у меня за спиной.

«Ну точно некрофил!», – подумала я с радостным изумлением, а сзади раздался чопорный голос Ларидзе:

– Здравствуй, Антон.

Я отпрянула от него, виновато взглянула на Лариску.

А Антон, как ни в чем ни бывало, поздоровался с ней, сел обратно на пенек и улыбнулся нам обоим:

– Рад видеть вас, девочки.

«А уж мы-то как рады», – синхронно подумали мы с Лариской.

– Ну что, успехи ваши просто замечательны. О ваших похождениях я знаю, следил. Везде вы сработали хорошо, умницы. Теперь осталось только одно – научиться работать по одиночке.

– Зачем? – подала я голос. – Вместе нам и удобнее и веселее.

– Всякое бывает, – отрезал он, – одна из вас может погибнуть или вы можете поссориться.

Мы переглянулись в Лариской и поняли – да, насчет «поссориться» – это серьезный аргумент.

– Ладно, – кивнула Ларка. – Давай адрес, а то я уж как-то чувствую себя нехорошо.

– И я, – в горле уже першило от сухости, выпитая вчера кровь уже не грела мои вены.

Парень порылся в сумке, достал две бумажки, одну протянул Лариске:

– Это твое.

Она посмотрела на адрес и скривилась:

– Восточный микрорайон! Далеко-то как!

– Значит, надо поторопиться, – пожала я плечами.

– Ну, до следующей ночи всем, – вздохнула она и пошла с погоста.

– А вот твое, – в ладошку легка бумажка, я посмотрела – Советская, центр, опять элитный дом.

– Ну что ж, путь неблизкий, пойду, – улыбнулась я ему.

– Постой, – взял он меня за руку. – Я довезу.

Я посмотрела на него, и в лунном свете его лицо казалось непереносимо прекрасным, вот только глаза отливали холодным серебром…

– Серебро меня может убить? – отчего-то медленно спросила я.

– Нет конечно.

С кладбища мы так и вышли, держась за руки. Я ехала в его машине и терялась в догадках – что, что бы это все значило, черт побери! Я умерла, но идиоткой от этого не стала! Я мертвая. И очень глупо думать, что между нами может что-то быть. Я уж не говорю о любви, похожей на сказку, где любовь и верность навсегда. Даже просто секс казался крайне фантастичной идеей.

Вздохнув, я повернулась к нему:

– Антон, а ты нас не боишься?

– А надо? – улыбнулся он.

– Ну, мы же мертвые. Наркоманим по крови, а тут ты рядом ходишь, и в тебе литров пять горячей и вкусной крови.

Он лишь загадочно улыбнулся.

– Не боишься, что мы прочитаем твои мысли, войдем в твои сны? – не отставала я.

Он повернул голову и спокойно сказал:

– Нет, Алёна. У меня нет привычки опасаться друзей.

– А мы… друзья? – робко спросила я, ошеломленная этой мыслью.

– Это очевидно.

«Я тебя люблю!», – подумала я в приливе горячей благодарности. За то, что он нас, мертвых, привечает, не бросает, учит, ведет. За то, что сегодня взял меня за руку и не поморщился. И за то, что Лариска сейчас идет пешочком, а я еду с комфортом.

Я не отрывала взгляда от его профиля, и потому заметила, как он мимолетно и странно усмехнулся.

Злорадно.

Снисходительно.

Я моргнула – лицо его было как и прежде бесстрастно и спокойно.

«Показалось», – подумала я.

За квартал до нужного дома Антон остановился.

– Ну, удачи, – душевно пожелал он.

– К черту, – лихо ответила я и вышла из машины.

Быстро дошла до элитного дома из желтого кирпича под зеленой крышей, аккуратно поскреблась в стеклянную дверь. Охранник в черном официальном костюме, что сидел в ярко освещенном холле, тут же открыл дверь.

– Доброй ночи, – сурово сказал он. – Вы к кому?

– К дяде, – улыбнулась я ему, одновременно меняя его мысли.

– Проходите, – спокойно кивнул он и посторонился.

Лифтом я пользоваться не стала – пошла по лестнице, так как не знала, на каком этаже нужная мне квартира.

Я шла, и размышляла том, что по сути мы с Лариской – универсальные киллеры. Мы пройдем куда угодно, наверняка убьем клиента, и контрольного выстрела не надо, нас невозможно привлечь к ответственности. А самое главное – нам и денег-то платить не надо. Плату мы уже взяли, выпив кровь клиента.

Эх, продаться б кому из этих богатеев, такие таланты пропадают! Да вот только что бы попросить для себя от этой сделки – вот в чем вопрос. Мертвым особо ничего не надо, кроме крови – а мы ее и так найдем.

Все еще скорбя душой о том, что такая бизнес – идея завяла на корню, я наконец дошла до нужной мне квартиры. Нажала на кнопку звонка, и держала ее, пока за дверью не раздался раздраженный мужской голос.

– Кто там?

– Свои, – весело отозвалась я.

Мужчина открыл дверь, посмотрел на меня темными уставшими глазами и неожиданно мягко сказал:

– Иди домой, девочка. Нет больше моей дочери.

– Как это нет? – нахмурилась я.

– Умерла, – с некоторым усилием выдавил он.

– А с чего вы решили, что я к ней? Я к вам, – сказала я и решительно поднырнула ему под руку.

– Не лучшее время для визитов, – бесстрастно сказал он, обдав меня запахом алкоголя, и я поняла – да он пьян, вусмерть пьян.

– Для меня – самое оно. Дядя, ты как, развлечься не хочешь? – порочно улыбнулась я.

– Ну, если ты готова сплясать, станцевать или стишок рассказать – вперед, – пожал он плечами.

«Он что, идиот?», – растерялась я.

– Пойдем, помянем мою дочку, коль навязалась, – вздохнул он и, взяв меня за руку, повел в комнату.

– Минутку, – остановилась я. – Понимаешь, дядя, я ужасно голодна.

– Какие проблемы, холодильник полон, – равнодушно ответил он.

Я прижала его к стене, заглянула ему в глаза и зовущее улыбнулась:

– Иди ко мне… Иди…

Он недоуменно посмотрел на меня:

– Да я и так вроде рядом.

Контакт отчего-то не получался, но не это меня смутило. Я смотрела в его глаза, и понимала, что где-то я его уже видела.

«Возможно, он был одним из спонсоров конкурса красоты», – беспокойно подумала я и выдвинула клыки. Не хочет по-хорошему подчиниться мне – так я его все равно выпью, но будет больно.

Однако вместо этого мой язык неожиданно спросил:

– А как звали вашу дочь?

– Ларисой, – горестно ответил он. – Эх, деточка моя, всего-то восемнадцать весен ей было…

Я грустно посмотрела на его шею, где так близко к коже пролегала артерия. Один укус – и хлынет кровь в мой измученный жаждой рот. Только вот Ларискиного отца я убивать не буду.

– Чай есть? – кисло спросила я. – Горячий, сладкий и с лимоном?

– Слушай, ты посмотри сама на кухне, ладно? – устало ответил он. – Я совсем один живу, как Лариска замуж выш…в смысле, умерла.

«Бывают ж в смерти такие совпадения», – дивилась я, сноровисто кипятя чайник и готовя себе чай.

Еще хорошо, что Антон Лариску сюда не послал!

И хорошо, что я узнала в его чертах Ларискино лицо…

Осторожно неся чашечку с обжигающим чаем, я зашла в комнату к дядьке, уселась около заваленного снедью стола и сказала:

– Дяденька, давайте хоть познакомимся, что ли? Я Алёна.

– Знаю я, видел тебя. «Мисска» прошлогодняя.

– Да вы б сначала выиграли такой конкурс, потом бы и обзывались, – возмутилась я.

Он потер виски, устало посмотрел на меня и сказал:

– Извини. Павел Сергеевич я.

Я оглядела батарею пустых бутылок под столом, полных – на столе – и присвистнула:

– Дядь Паш, а вы с чего в запой-то ушли?

– Дочь любимая умерла, – вяло ответил он.

– И все? – поразилась я. По мне, так не стоила Лариска такого горя.

– Вот, она этот коньячок любила, деточка моя, – вздохнул он и погладил бутылку.

– Ну, умерла, так ведь жизнь-то продолжается! – неуверенно бормотнула я, понимая, что надо утешить отца, но слова не шли. В чем тут горе – я не видела.

– Да какая такая жизнь, – махнул он. – Ради Лариски и жил, ради нее и рвал. А сейчас сижу и думаю – а оно мне надо? Ай, да что говорить… Одно радует – уйду я скоро к Лариске, кровиночке моей.

– С чего бы это? – нахмурилась я.

– Звягинцев меня заказал, – пьяно ухмыльнулся он. – Сегодня его видел, улыбается, паскуда, словно я ему друг лучший. А сам уж деньги за меня заплатил.

– Вы меня удивляете, – строго сказала я. – Если б заказал, то вы бы никогда не узнали об этом! А раз болтают – значит сплетни! Так что встряхнитесь, умойтесь и живите!

– Сведения верные! – нервно стукнул он кулаком по столу. – Жена его у меня в любовницах, она подслушала и мне рассказала. Неохота ей меня терять – я-то всяко ей денег да цацек больше чем муж даю!

– Ну и нравы у вас, у богатых, – покачала я головой. – Дядь Паш, если знаешь, что тебя прихлопнут – так к чему двери всем кому ни попадя открываешь?

Он помолчал, после чего тяжко вздохнул:

– Душа у меня болит дюже, Алёна. Прям так болит, что перенести невозможно, свет мне без дочки немил. Ну, да ты меня не поймешь.

– Отчего же, – медленно ответила я. – Как раз я вас и пойму. У меня однажды была такая боль в душе, что я бы безумно обрадовалась киллеру на пороге, только кому я нужна, заказывать меня.

– И как ты выпуталась? – помолчав, спросил он.

– Я наглоталась таблеток, два пузырька, – бесстрастно ответила я.

– Хорошо, что тебя спасли. Ты ж такая красивая.

Я молча пила свой чай и улыбалась.

Не спасли меня, дядя Паша…

Не спасли.

– Знаете что я вам скажу? – посмотрела я на него. – Вот вам не понравилась мысль, что я могла умереть. А представьте, как рыдала бы Лариска, если бы узнала, что вас убили. Представьте, какое бы горе для нее было.

– Ей уже все равно, – бесстрастно сказал он.

– Нет! Поверьте, она узнает, и будет горевать!

Я бессознательно положила ладошку на его руку, он вздрогнул:

– Какая ты холодная…

Я хотела было отдернуть руку, но он сжал ее, рассматривая. И я словно увидела его глазами, какая серая, с синеватым отливом у меня кожа…

«Черт, – бессильно думала я, – надо будет тональным и руки замазывать!»

– Смерти нет, – задумчиво сказал он, погладив мою мертвую кожу. И странная у него была интонация – и утвердительная, и вопросительная одновременно.

– Нет, – эхом отозвалась я.

Мы посмотрели в глаза друг другу, и мне вдруг показалось, что он все понял.

– Значит, говоришь, Лариска будет горевать? – буравя меня глазами, спросил он.

– Знаю точно! – твердо ответила я, не отводя взгляда. – Живите, дядя Паша. Ради нее.

И он вдруг улыбнулся:

– Спасибо. Спасибо, Алёнка!

– Знаете, – я выдернула ладошку из его руки и встала, – я пойду.

Он пытливо посмотрел на меня, внезапно, словно решившись, подал мне непочатую бутылку любимого Ларискиного коньяка:

– Возьми, Алёнушка. Ты еще заходи. – Он запнулся, словно не решаясь сказать то, что думал, но потом все же закончил: – И подругу приводи. Буду рад.

– Прощайте, – печально улыбнулась я.

– До свиданья, – твердо ответил он.

За пару часов до рассвета я вышла от него, спустилась на этаж ниже и позвонила в квартиру Самого Чудесного На Свете Психоаналитика. Я быстро, без долгих церемоний закусила им, и пошла домой.

Лариска еще не вернулась, и я села на могилке, поджидая ее. Она пришла через полчаса.

– Как прошло? – вежливо поинтересовалась я.

– Нормально, – улыбнулась она.

– Привет тебе от отца, алкашка, – безразлично сказала я и протянула ей бутылку Хеннеси.

Она замершим взглядом смотрела на коньяк, потом на меня – и лицо ее начало наливаться чужой кровью.

– Ты, – задохнулась она от шока и горя, – ты выпила его, ты, тварь, вампирюга????

Она кинулась на меня, и я поняла: убьет. Голыми руками убьет бессмертную меня. У нее получится.

– Нет, – прохрипела я, отчаянно пытаясь освободиться. – Нет!!!

Она замерла, глядя на меня бешеными глазами.

– Чай мы с ним пили, – проворчала я. – Ты, корова, слезь с меня, а то не расскажу!

Она безропотно слезла, схватила бутылку коньяка и прижала к себе.

– Как он? – жадно спросила она.

– Пьет как лошадь, – махнула я рукой. – Хорошо, что вы с ним и правда сильно похожи, а то бы потом перед тобой неудобно было.

– Я бы тебя за него убила, – жестко сказала она, и я поверила. – Расскажи хоть, как дело было, а?

Я уселась поудобнее и подробно рассказала ей про встречу с отцом. Лариска, нежно и счастливо улыбаясь, переспрашивала детали, уточняла, ей была интересна любая мелочь из ее прежней жизни.

А потом я сказала, что его хотят убить…

– Дядя Петя Звягинцев, говоришь? – хищно нахмурилась она и посмотрела на розовеющее небо. – Ну, сегодня уж поздно, а завтра-то я к нему наведаюсь.

– Правильно, – кивнула я. – Своих в обиду нельзя давать! Спать пойдем?

Лариска с минуту рассматривала меня, и взгляд ее все больше и больше тяжелел.

– Что такое? – нахмурилась я.

– Алёна, в тебе есть кровь, – тихо сказала она. – Ты кого-то выпила. Скажи, ты мне наврала?

– Тьфу, дура, – в сердцах крикнула я. – На, подарочек тебе от Алчного Психоаналитика, специально для тебя старалась!

И я кинула ей печатку с темным камнем, обрамленного бриллиантиками.

– Ты его сделала? – подняла она на меня сияющие глаза. – Ради меня?

– Ну так а как? Тут ведь только ты да я да мы с тобой, – серьезно сказала я, и она кинулась мне на шею.

– Алёнка, ты моя подруга навсегда! Спасибо, спасибо тебе! И за Сергея, и за папочку! А Антон – да забирай ты его! После того, что ты для меня сделала – никакой Антон не заставит меня восстать против тебя!

Я смущенно от нее отбрыкивалась, а на душе у меня был мир.

Оказывается, делать добрые дела – это так приятно. А если делать их ради кого-то – приятно вдвойне.

– Еще есть немного времени, – посмотрела Ларенца в небо. – Что-то не хочется мне спать. Погуляем?

И мы пошли к кладбищенской оградке, растолкали бомжа и поили его французским коньяком. Хорошо нам было.

Засыпала я этим утром со светлой улыбкой на устах.

Глава восьмая

«Дочь моя, никогда не верь мужчинам»

Стандартное напутствие всех матерей.

—Цып-цып-цып, – умильно кудахтала я около кладбищенской оградки с выставленной вперед рукой со стаканчиком. Водка в нем пахла так мерзко и сильно, что мне дурно становилось, но бомж опять меня игнорировал.

Лариска убежала к Звягинцеву, так что времени у меня было много, и сегодня я твердо намеревалась…

– Алёна, – мужской голос прервал мой еженощный ритуал, я вздрогнула и обернулась.

Антон стоял, скрестив руки на груди. Высокая и мощная фигура нависала надо мной, и я на миг почувствовала исходящую от него угрозу?

– Здравствуй, – пискнула я.

– Отойдем, надо поговорить, – отрывисто бросил он и, не оглядываясь, пошел вглубь кладбища. Около одной из могил он сел на лавочку и жестом пригласил меня устроиться рядом.

– Послушай, – ледяным голосом сказал он. – Вчера я тебе дал совершенно четкий адрес. Как так получилось, что ты выпила не того человека?

– А это что, так важно? – робко спросила я.

Такого Антона – злого и жесткого – я еще не видела.

– Да, черт побери! – рявкнул он, и я очнулась.

– Антон, не кричи на меня, – холодно сказала я.

– Извини, – сразу одумался он. – Просто ты не понимаешь, что ты натворила.

– А ты объясни, пойму…

– Это мои дела, и нечего тебя в них путать.

– Тогда мир? – пытливо посмотрела я на него.

– Мир. Но сначала ты сходишь по вчерашнему адресу и выпьешь того, кого надо.

– Я не могу этого сделать, – спокойно сказала я.

Он, похоже, не поверил ушам:

– Не можешь?

– Нет.

– Хорошо, Лариска сделает это. Но имей в виду – это последний твой каприз, ясно?

– И она не будет этого делать. Антон, это ее отец.

Он замер, уставился на меня и быстро спросил:

– Лариска знает?

– Нет, – отчего-то соврала я под его испытующим взглядом.

– А сама она где?

– Ушла мужа навестить, до утра не жди, – опять соврала я.

Он лишь усмехнулся – мы как-то в красках рассказали ему, как мучили бедного Андрюшу.

– У тебя какой сегодня день?

– Тридцать седьмой, – тихо сказала я. – Антон, я умру?

– Думал я это сделать ровно на тридцать девятый, ну да делать нечего, – задумчиво сказал он. – Делать нечего… Проведем обряд над тобой сегодня. Ты готова доверять мне?

– Конечно, – нежно улыбнулась я.

– Тогда жди меня тут, я скоро вернусь. Никуда не уходи. Лариска скоро придет?

– Под утро.

– Точно? Она бы нам здорово помешала.

Я уверенно покачала головой. Лариска на тропе войны, и сейчас она явно наслаждается местью за отца. Да и сама она, уходя, сказала, чтобы сегодня ее рано не ждали.

– Тогда я поехал, Алёнушка.

И… он легко коснулся губами моего лба.

Он давно уже растворился в ночи, давно стихли его шаги, а я сидела на лавочке и недоверчиво вспоминала ощущение прикосновения его губ к моей коже.

«Такого не может быть, не может», – отрешенно думала я.

Только кожа горела там, где он ее поцеловал.

И он хотел, чтобы Лариски сегодня не было…

Интересно, что это за ритуал?

На могиле, около которой я сидела, стояла стопка с водкой, были разбросаны яички и пара помидор.

Я взяла стопку и пошла снова к кладбищенской ограде.

– Дед, – тихо позвала я, но он услышал.

– Чего опять?

– Слушай, у меня сегодня счастливый день. Вот, я ставлю у ограды стопку рюмки – захочешь, подойдешь и возьмешь. Сама я отойду, не бойся.

– С чего это такая милость? – подозрительно спросил он.

– Говорю же – счастливый день. Хочется, чтобы и другим было хорошо.

Он подождал, пока я отойду, ловко схватил стопку и тут же отпрыгнул. Понюхал, крякнул и выпил одним глотком.

– Ох, хоть и бесовка ты, а водка настоящая, да и вчера бормотуха хороша была, – блаженно зажмурился он. – Другие – то воды нальют да подманивают.

– Другие – это которые? – нахмурилась я.

– Бесовки, такие же как ты, – охотно пояснил он.

– Да с чего это я бесовка? – обиделась я.

– Ну а кто ж еще? – пробормотал он, улегся на лавочку и велел: – А теперь ступай, спать хочу.

– Ну и наглый же ты, дядя! – обиделась я. – Хоть бы поговорил со мной, что ли!

– Ты, бесовка, с дьяволом, хозяином своим разговаривай, а я честный христианин, – отрезал он.

– Эх вы, я к вам со всей душой…

– Да мне-то что? – зевнул он. – Все одно на сороковой день больше не встанешь.

– А вот и встану! – закричала я.

– Не встанешь, мертвячка! Думаешь, не знаю я, кто вы? Да только на сороковой день отлетит твоя душонка, и все, упокоишься ты наконец!

– Спорим, что встану?

– Да тут и спорить нечего. Знаешь, сколько вас тут таких было? И где они?

– Они ничего не знали, – убежденно сказала я. – А надо мной сейчас ритуал проведут, и буду я жить вечно!

– Дура баба, – осуждающе молвил он. – Сожжет тебя дьявол, душу отберет – и все дела.

– Сам дурак!

– Слушай, дай поспать?

– Ну и спи, – раздосадовано сказала я. – Спи! На сорок первый день встретимся!

– Не, я так быстро не умру, – донесся мне в спину скептичный голос.

Антон пришел примерно через полчаса.

– Заждалась? – ласково спросил он.

– Я тебя всегда жду, – просто ответила я.

Он внимательно посмотрел на меня, раскрыл молнию на сумке и достал двухлитровую бутылку из-под колы, полную тягучей красной жидкости:

– Это тебе.

– Спасибо, – бросила я на него признательный взгляд.

Он помнил, что я голодна. Он позаботился обо мне…

Я слишком много встречала в своей жизни мужчин, которые жаждали мной восхищаться, любить, носить на руках…

Но никто, никто из них не хотел обо мне заботиться.

Он сел рядом, и голова моя сама собой склонилась на его плечо.

– Алёнушка, девочка моя золотая, – шептал он и гладил меня по волосам. А я таяла под его лаской и жмурилась от счастья. – Знаешь, красивее тебя я еще никого не видел. Хотел бы я познакомиться с тобой, когда ты была живая, когда по твоим венам текла твоя собственная кровь и билось твое сердце. Я бы, наверно, женился на тебе, ей-богу. Просто для того, чтобы иметь эксклюзивное право на твое тело. Но, раз уж тело отдано смерти – ты отдашь мне свою душу? Мне одному?

– Да, – шепнула я с некоторым трудом. Губы отчего-то не хотели повиноваться.

– Спасибо тебе за этот бесценный дар, – серьезно сказал он и поцеловал мня в лоб. – Взамен я тебе подарю жизнь вечную.

А потом он взял меня на руки – и понес через кладбище. Я хотела спросить: «куда мы идем?», но губы не смогли шевельнуться. Я хотела поднять руку, чтобы обнять его а шею – но она так и осталась бессильно свисать вниз.

Я была в его руках как тряпичная кукла.

«Что это?», – с неким недоумением думала я. Впрочем, я доверяла Антону. И потому я нежилась в его руках и совсем не расстроилась, когда он зашел в березовую рощу за кладбищем, прошел два метра и оказался на поляне. Вернее, то была не поляна. Ровный, словно циркулем отмеченный круг был выжжен, усеян пеплом, а посредине него красовался огромный железный крест.

Увидев его, я лишь сонно удивилась – надо же, а мы с Лариской насквозь прочесали всю рощу, а пепелища так и не нашли.

Антон уложил меня прямо на пепел, склонился и, легко касаясь пальцами моего лица, прошептал:

– Само совершенство… Ну почему мы не встретились, когда ты была жива?

Я смотрела на его прекрасное лицо в лунном свете, и молча говорила ему то же самое.

Он лишь печально улыбнулся, словно услышал мои мысли.

И начал готовиться к обряду. Достал из сумки пачку соли, тщательно обсыпал ей края круга.

Ножом с деревянной ручкой начертал на пепелище шестиконечную звезду, и центром ее был крест. Он долго и старательно чертил в звезде какие-то символы, имена, буквы…

Наконец он подошел ко мне и осторожно, почти благоговейно начертал углем что-то на моем лбу, расстегнул платье спереди и добавил письмена и на груди.

«Нам никогда этого не повторить с Лариской», – беспокойно думала я. Никогда не подарить ему жизнь вечную. Ну да надеюсь, что когда он встанет, он сам научит нас, как провести ритуал. Ибо быть вечно живым – всяко лучше, чем через сорок дней навечно уснуть.

Подняв, он привязал меня к кресту.

Отошел, полюбовался делом своих рук и с печалью сказал:

– Ну почему, почему ты мертва? Я бы смог тебя полюбить…

«А я тебя давно люблю», – тихо улыбнулась я в душе.

– Нет, – покачал он головой. – Как же ты можешь меня любить, если твое сердце вырезано патологоанатомом?

«Душа-то при мне», – снова улыбнулась я.

– Ты подарила мне свою душу, Алёнушка. Так чем же ты можешь меня любить? У тебя ни души, ни сердца…

«Ты – сердце мое…», – медленно шепнула я про себя, и одновременно на меня начал накатывать ужас – он разложил около креста сухие ветки.

«Я что-то сделала не так??? – закричала я. – Антон, прости!!!»

– Прощай, – кивнул он, – Если бы ты выпила Ларискиного отца – ты бы прожила еще два дня. Прощай, Аленушка…

И он, закрыв глаза, зашептал на латыни – тягуче и плавно. Казалось – он молится неведомому богу. Но вот его голос поднялся выше и выше – и я обмерла. «Satanas», – вот кому он молился. И это было явно посерьезней игр тех мальчишек.

Я видела, как начал клубиться по земле черный туман, как нарастало напряжение, предчувствие чего-то ужасного. Или кого-то?

Внезапно, с ужасающей четкостью, я поняла, что сейчас будет. Меня сожгут. Принесут в жертву мое мертвое тело, и тогда Сатана получит мою еще неотлетевшую душу. Антон с радостью и благоговением передарит ее своему господину.

Вот такую вечную жизнь уготовил мне любимый.

Вернее – вечную смерть. Единственный способ убить мертвую – сжечь.

Я плакала – не слезами, кровью, глядя на его прекрасное и строгое лицо, когда он молился своему богу, призывая его. И сам он в этот момент был похож на Князя Тьмы – такой же нечеловечески красивый и бездушный.

А потом он поднял веки и наши глаза встретились.

– Я тебя люблю, – прошептал он и бросил на ветки соль, смешанную с заклятьем.

– Я тебя люблю, – повторил он громче, когда языки пламени занялись.

– Черт, как же я люблю тебя, – кричал он мне, разгоняя руками дым и вглядываясь в мое лицо…

– Гад, – буркнула Лариска и треснула ему по голове пустой коньячной бутылкой. Посмотрела на осевшее тело и осуждающе добавила: – А мне-то как пел под луной – «люблю, трамвай куплю», а сам!

«Осторожнее!», – отчаянно крикнула я ей, но она то ли не услышала мысленный зов, то ли не успела среагировать, но Антон сильным ударом ноги пнул ее и бедная Лариска полетела прямо в огонь, прокатилась по нему, и я поняла – есть Бог на свете: она затушила его своим телом. Девчонка заорала благим матом, вскочила, и, с бутылкой наперевес ринулась на Антона.