Текст книги "Безродные шпионы. Тайные стража у колыбели Израиля"

Он обливался потом в своем костюме: день выдался не по сезону жаркий, но окна машины были задраены. Они столько колесили, что он перестал понимать, в какую сторону его везут. По прошествии полутора часов машина затормозила, дверца распахнулась, его вывели и позволили выпрямиться. Его привезли в дом номер 123 по улице Яркон, туда, где ныне стоит отель «Шератон». (Это прояснилось позже, а пока он был слеп.) Его потащили вниз по лестнице, втолкнули в дверь. Когда с его глаз сняли повязку, он первым делом выругался. «Кус эмек» – настолько грубое и хлесткое арабское ругательство, что оно вошло в иврит и стало использоваться не только арабами, но и евреями.

Первым Гамлиэль увидел ухмыляющегося командира Пальмаха, своего знакомого. В комнате было еще несколько человек, все незнакомые, в отличие от самой обстановки в помещении: безнадежно прокуренный воздух, немытые стаканы из-под чая, газеты на иврите, оружие в стенных шкафах… Все указывало на то, что это конспиративная квартира, из которой лидеры еврейского подполья, прячась от британской полиции, управляют военными действиями. Он поправил одежду и призвал себя к спокойствию.

Командир повернулся к двоим громилам, доставившим подозреваемого. Из его слов и смеха выходило, что ребята дали маху. Пойманный принадлежал не к вражескому стану, а к Арабскому отделу.

2. Лагерь

Сначала он привлек внимание наблюдательного араба, заподозрившего, что он не араб; потом его узнал еврей, знавший, что он – еврей; дальше его схватили евреи, принявшие его за араба. Так сложился путь агента к своим. Их лагерь располагался в кибуце на бывших малярийных болотах посреди приморской равнины. Он представлял собой горстку палаток и навесов вокруг водокачки. Арабский отдел вел кочевое существование, все его лагеря выглядели примерно одинаково.

Спать приходилось на матрасах, набитых кукурузной трухой. В палатках хранилась маскировка, купленная на блошиных рынках Яффо: головные уборы-платки (куфии), рабочие рубахи, дешевые костюмы, какие носили и арабы, и евреи, не желавшие привлекать ничьего внимания. С приближением ухода англичан опасность их налета на еврейское подполье уменьшалась, однако оружие стоило на всякий случай хорошенько припрятать.

Здесь работал учитель Саман, по манерам – настоящий англичанин, имевший небольшую библиотеку арабских книг. Он собрал по трущобам, по фермам, по частям Пальмаха парней, отличавшихся от евреев из Восточной Европы смуглой кожей и выговором. Родители большинства оставались за тридевять земель, а некоторые из них вообще были сиротами. Семью им заменил Арабский отдел.

К ним принадлежали Ицхак, Якуба, Хавакук. После возвращения Гамлиэля их стало четверо. Трое (кроме Ицхака) носили одинаковую фамилию Коэн, распространенную среди евреев, хотя не состояли в родстве и вообще были выходцами из разных стран. Я решил написать именно об этих четверых, потому что они, эти агенты, вместе или поодиночке приняли участие в ключевых событиях войны, оставили самые богатые воспоминания и наблюдения и вообще были интересными людьми, каждый по-своему. Мягкий Хавакук, уроженец Йемена, был спокойным наблюдателем. Ицхак, сын уборщика из Алеппо, накачал мускулы, решив, что не даст себя в обиду, и воспитал в себе решительность. Якуба, воспитанник улиц, прилегающих к овощному рынку еврейского Иерусалима, был порывистым и необычайно храбрым. Гамлиэля отличали осторожность и склонность к умственной деятельности: из всей четверки он один мог похвастаться средним образованием.

Среди других обитателей лагеря отметим Давида по кличке Дауд, женатого мужчину, у которого скоро родится дочь, только он, увы, так ее и не увидит, и Эзру, веселого шутника, просившего товарищей приучить его побоями выносить пытки. Всем запомнился случай, когда Эзра, больно зажав себе причиндалы, заорал: «Все равно ничего не скажу!» Присутствующие покатились от хохота – чего не сделали бы, знай они заранее его судьбу. Еще в лагере тренировались двое из Дамаска: диверсант Рика и его рыжеволосый дружок Бокай. Одному предстояло сыграть героическую, другому – трагическую роль.

Рика так описал свои первые впечатления от этого причудливого уголка еврейского военного подполья: «Старый граммофон оглашал лагерь громкой арабской музыкой. Он стоял на табурете, грозившем вот-вот рухнуть. Двое плохо одетых парней сидели за столиком и увлеченно резались в нарды, выкрикивая цифры по-арабски и на иврите. В „тихом“ углу читали газеты два „интеллигента“. Прочь сомнения: мы попали в лагерь Арабского отдела Пальмаха, он же Черный отдел».

«Черным» отдел прослыл потому, что евреи из Восточной Европы, хлынувшие в Пальмах и составлявшие в то время большую часть еврейского населения Палестины, иногда называли ближневосточных евреев «черными». В наше время это прозвище трудно счесть забавным, в те времена тоже не все видели в нем юмор. Поэтому ивритское «шахор» («черный») заменяли звучащим почти так же словом «шахар» («заря»). Отсюда официальное название – отдел «Заря», или просто «Заря». Это слово фигурирует во многих разведывательных донесениях; когда разведчики перемещались за границу, они выходили в эфир с этим позывным. Но чаще всего отдел все-таки называли Арабским; так же поступаю и я.

Появление в лагере Гамлиэля вызвало некоторое удивление: его письма из Бейрута еще не дошли, и было опасение, что он попался и увеличил число погибших до четырех.

Отдел уже был к этому готов, и не он один: в те трагические первые недели Войны за независимость ни в одном подразделении Пальмаха по всей стране не обходилось без потерь по мере того, как на горле маленького мира еврейской надежды – Земли Израиля, Эрец-Исраэль – сжималась смертельная удавка[2]2
  Страна, подобно героям этой истории, носит множество имен. Британцы в период своего правления (1917–1948) называли ее Палестиной. Тамошние арабы называли ее так же (по-арабски «Фыластын»), хотя многие не признавали границ, проведенных западными властителями, и считали себя частью большого арабского или исламского единства. Для евреев эта страна была Землей Израиля, Эрец-Исраэль, или просто Землей, га-Арец. Палестинцами арабов Палестины стали называть позже, тогда же возникло понятие «израильтяне». Я предпочитаю называть любого так, как он сам себя тогда определял, – арабом или евреем. – Примеч. авт.


[Закрыть].

Гамлиэль и все остальные освоили мастерство в тихие предвоенные годы. Они проникали в арабские города за пределами Палестины и перенимали диалекты их обитателей, учились вводить их в заблуждение, собирали всевозможные сведения для информационной службы Хаганы. Все это время евреи готовились к неминуемому столкновению: самые проницательные среди их лидеров предвидели недалекое будущее. Иногда агенты сообщали сведения, имевшие военную ценность, – например, о слете вооруженных людей в Наблусе, на котором командир арабского военного ополчения произнес такие слова: «Независимость не дают, ее берут силой, и мы должны доказать миру, что способны добиться независимости своими собственными руками!»

Иногда они делились своими впечатлениями об арабском мире и царящих в нем настроениях. Материалами такого рода интересовалась британская Служба общественного наблюдения в годы Второй мировой войны, когда осведомители, внедренные в народную гущу, информировали о разговорах и слухах, помогая улавливать, в какую сторону развивается общественное мнение. Агент Отдела пересылал, к примеру, выжимку из проповеди, звучавшей в деревне во время пятничной молитвы: «В проповеди ни слова не было о политике, речь шла только о благотворительности и о том, чтобы подкармливать бедных тем, что родит земля».

В донесении могло говориться даже о популярности египетского музыкального фильма «Приключения Антара и Аблы»: «Кинофильм произвел на них сильное впечатление, теперь все распевают песенки из него».

Или такая зарисовка о забастовке, объявленной арабскими лидерами Хайфы в ответ на политические устремления евреев летом 1947 года, за несколько месяцев до начала Войны за независимость: «Я видел толпу детей, 20–30 человек, и шестерых вожаков 25–30 лет; они ходили по району, скандируя: „Кто откроет лавку – тот предатель“. За полтора часа моей прогулки я видел, как они колотили палками по каждому проезжавшему мимо еврейскому автобусу, потом бросали камни, в нескольких автобусах были разбиты окна. Вожаки пытались это прекратить. На углу улиц Лукас и Маунтен-уэй толпа наткнулась на бронеавтомобиль полиции и разбежалась».

Иногда агенты предоставляли материал, который никак нельзя было назвать разведывательным. Так, учитель Саман заинтересовался арабскими пословицами, приказал своим подчиненным собирать их и посулил награду – бутылку содовой или увольнительную на полдня. У Ицхака сбор пословиц вошел в привычку, много лет спустя он даже издал брошюру с сотней находок. Например, таких:

Сытый не знает, что на душе у голодного.

Когда падет верблюд, появится много ножей.

Все это казалось, наверное, легкомысленным и несерьезным в феврале 1948 года, когда Гамлиэль вернулся, пусть ненадолго: после десяти недель войны жизнь в лагере изменилась до неузнаваемости. Еврейские силы, оказавшиеся в отчаянном положении, требовали разведданных с такой настойчивостью, что выжившие агенты сбивались с ног. Пытаясь уловить, в каком направлении развиваются события, они присылали донесения вроде этого из Яффо:

Частный автомобиль с номерным знаком 6544 используется [Арабским] Национальным советом.

Взрослым раздают листовки с запретом детям до 15 лет находиться на улице во время забастовки.

Жители покидают квартал Маншия со своим имуществом.

Собеседник-араб высказал мнение о скорой вспышке насилия.

На улице Саламе в 19 часов 25 молодых людей в хаки разбились на пять групп по пять человек.

Представляю себе автора этого донесения, сидящего в дешевом кафе или курящего на ступеньках почты: он наблюдает за происходящим вокруг и как бы невзначай спрашивает прохожего, не считает ли тот, что грядет кровопролитие.

Гамлиэль в лагере не задержался: вскоре он исчез, чтобы уже туда не вернуться. Оставшиеся не обратили внимания на его исчезновение. Бейрут стал центром событий только через несколько месяцев, и неясно, знали ли они, что он там находился; отряд был слишком неорганизованным для проведения серьезного территориального дробления ответственности сотрудников, к тому же каждому полагалось помалкивать о своем задании. События в Палестине развивались в опасном направлении, и у остальных сотрудников Арабского отдела были более срочные дела. Война 1948 года не была похожа на шахматную партию. Но если уподобить ее ситуации на шахматной доске, то Гамлиэль был слоном, дожидающимся в ее углу, пока сможет пригодиться.

3. Автомастерская

К тому моменту, когда Гамлиэля откомандировали обратно в ливанскую столицу, Ицхака забросили в Хайфу: покинув еврейский квартал, он на своих двоих преодолел укрепленную разделительную линию и оказался в арабском секторе. Его отправили в лавку, где ремонтировали оружие арабские боевики.

Вооруженный удостоверением личности на имя Абдул Карима, он заторопился по улице Назарет, пролегающей параллельно морю по промышленной зоне, мимо мусульманского кладбища. Город служил магнитом для работников из других мест, привлекаемых бумом в британском порту и вокруг него, недосыпающих и зарабатывающих гроши. Никто не обращал внимания на невысокого атлетически сложенного человека с усиками, в круглых очках, в перепачканной одежде работяги.

По пути в лавку его внимание привлекло еще кое-что. У одной из автомастерских на улице Назарет блестел свежей краской небрежно накрытый брезентом грузовик с красными крестами, как у скорой помощи британской армии. Странно: кому понадобилось малевать на грузовике в арабском гараже красные кресты? Решив, что задание подождет, Ицхак заспешил назад, в еврейский сектор, со срочным донесением. Разведчики, поработав со своими источниками, поняли, что дело не терпит отлагательства: грузовик, попавшийся на глаза Ицхаку, должен был послужить бомбой на колесах и взорваться вечером в ближайшую субботу рядом с полным зрителей кинотеатром «Орра» в еврейском секторе Хайфы.

Ицхак бросился обратно в арабский сектор. В этот раз с ним был Якуба, взявший кличку Джамил: его теперь часто отправляли на задания, в которых ожидалось применение насилия. Якуба вырос в Иерусалиме в семье с дюжиной братьев и сестер; в школе он был, говоря его собственными словами, «атаманом черных» – детей из семей ближневосточных евреев. Они враждовали с группировкой некоего Тобинхауса, сына водителя автобуса из национального транспортного кооператива, то есть члена европейской сионистской «аристократии». Им было по одиннадцать лет или около того. Тобинхаус – здоровенный детина, Якуба – совсем мелкий. Зато у «атамана черных» были свои приемы: «Я умел метать камни, а он нет. Он был левша. А еще я умел кусаться». В семнадцать лет Якуба, желая воевать по-настоящему, записался в Пальмах. Что это был за человек, можно попробовать понять по его фотографии.

Двигаясь по улице Назарет, два переодетые в арабов агента разглядели, что гараж-мастерская «Абу-Шам» представляет собой обнесенный стеной двор с одними воротами. Рядом с подозрительным грузовиком находился навес. В нос агентам ударил запах свежей краски. Они узнали человека, стоявшего рядом с грузовиком: это был главарь одной из хайфских группировок арабских боевиков. Они не останавливаясь проследовали дальше.

Приближалась суббота, у командиров в городском еврейском штабе было мало времени. Стоял февраль 1948 года, у них еще не было ни самолетов, ни артиллерии, никакой воинской организации. Но даже если бы все они существовали, пустить в ход их было бы нельзя: ситуацию все еще контролировали британцы, старавшиеся не снимать крышку с котла, поэтому действовать можно было только исподтишка. Вот начальники и решили взорвать арабскую бомбу на колесах при помощи своей собственной.

Собрать ее было нетрудно; проблема состояла в том, как перегнать машину в арабский сектор, прямо в мастерскую, а потом скрыться. Это задание поручили двум агентам, которые там уже побывали. Якубе предстояло сидеть за рулем машины со взрывчаткой, Ицхаку – управлять той машиной, на которой они потом сбегут. В те дни у Арабского отдела не было даже радиостанции. Когда для одной недавней операции по наблюдению понадобился фотоаппарат, пришлось одолжить «минокс» у знакомого штатского человека.

Версии появления двух машин разнятся. По той, что зафиксирована в официальной истории, в ход пошла машина, угнанная в пригороде Хайфы, которую пришлось вернуть, когда выяснилось, что владелец – влиятельный деятель из нефтяной сферы со связями. По версии Якубы, партизаны угнали «додж» британского офицера, выкинули водителя, перекрасили машину в черный цвет и сменили номера; однако эту машину так и не использовали, так как Якуба сказал, что ее будут искать все полицейские города. В конце концов нашли две другие машины. Одну, «олдсмобил», реквизировали у зажиточного горожанина-еврея, недостаточно активно поддерживавшего военные усилия своего народа. На этой машине собирались бежать, поэтому она еще могла вернуться к хозяину. Вторая машина (ее марка и происхождение остались неизвестными) снаряжалась взрывчаткой. При успешном развитии событий к середине субботы от нее не должно было остаться ровным счетом ничего.

В плане имелся один существенный недостаток: Ицхак, водитель, обеспечивавший бегство, никогда еще не сидел за рулем. На задворках Алеппо даже велосипед был невообразимой роскошью; он и на велосипеде-то впервые в жизни прокатился пару месяцев назад. Но это обстоятельство не могло привести к отмене операции. Якуба учил Ицхака водить «олдсмобил» на улицах вокруг научного университета Хайфы, «Техниона»: один день ушел на освоение передач, второй – на руление. Рулем Ицхак овладел, передачами – еще нет.

Тем временем в одной из аудиторий «Техниона» шла сборка бомбы, потом в университетском дворе ее установили на машину, сначала, правда, врезавшись на ней в стену и разбив один фонарь. Так был получен уважительный повод для обращения в ремонтную мастерскую, то есть в вожделенный гараж, чтобы потом оттуда удрать. За отсутствием детонатора один из умельцев смастерил нечто на него похожее из колбы с серной кислотой и трубки, подсоединявшей колбу к презервативу. После разбивания колбы кислота должна была за семь минут прожечь презерватив и воспламенить смесь поташа и сахара, после чего искре оставалось пробежать по фитилю, проложенному между передними сиденьями к мешкам со взрывчаткой в багажнике.

К вечеру пятницы были испорчено столько презервативов, что понадобилось купить еще, но уже наступил шабат, и все аптеки закрылись. Один из партизан вызвал знакомого аптекаря и попросил у него презервативы, в ответ на что прослушал – так гласит легенда – лекцию о пользе воздержания. Потом аптекарь сменил гнев на милость, но новые презервативы оказались другой марки – что, возможно, и служит объяснением развязки всей этой истории.

Группа, готовившая машину, сломала ручку багажника, поэтому его уже нельзя было открыть. Если кто-нибудь – арабский ополченец на заставе, подозрительный автомеханик, британский патрульный солдат – вздумал бы порыться в багажнике, то для этого пришлось бы опустить спинку заднего сиденья. В таком случае бомба взорвалась бы вместе со всеми, кто оказался бы на тот момент внутри машины. Но командование решило, что задание должно быть выполнено любой ценой. Все понимали, что из этого следует, – все, кроме Якубы, до которого правда дошла только перед «Технионом», когда группа провожала его и Ицхака: он заметил, что некоторые смахивают слезы.

Пока шла сборка бомбы, Якуба проводил разведку арабских контрольно-пропускных пунктов, через один из которых им предстояло проехать на пути к автомастерской. Таких КПП было три. Он подъезжал к охране, дружелюбно ее приветствовал, заводил беседу по-арабски, уезжал, потом возвращался. Задача была в том, чтобы приучить часовых к себе. Чем больше разгорались в последние недели бои, тем сложнее становился переход через разделительную линию. «Контакты с арабами сильно пострадали, – доносил один из офицеров еврейской разведки, сообщая о взаимодействии с арабами-осведомителями, сотрудничавшими раньше с информационной службой. – Контакт прерван арабами, опасающимися его сохранять; дороги перекрыты; Яффо и Тель-Авив почти полностью отрезаны. Несколько арабов, связанных с нами, арестованы». Разведке были необходимы ничейные пространства между сторонами. Но теперь таковые исчезали.

Одним из последствий этого стало частое использование маскировки и грима, усугубившее паранойю. В одном из документов еврейской разведки указывалось на использование арабскими боевиками британской военной формы для проникновения в еврейские районы. Там же говорилось: «Приходится предполагать, что они могут прикидываться и евреями». Так уже бывало: когда в 1944 году нацисты забросили в Палестину немецко-арабскую диверсионную группу, один из агентов-арабов выдавал себя за владеющего арабским языком еврея.

«Любой чужак, даже араб, появлявшийся в Яффо, старых кварталах Иерусалима, Рамле и других арабских районах, вызывал подозрение и становился объектом слежки», – писал учитель Саман во внутреннем документе о первых месяцах войны 1948 года. Он знал о неготовности своих людей и стремился выкроить больше времени на их подготовку. Учитель любил повторять арабскую поговорку: «Спешка – от дьявола, терпение – от Милосердного». Но грянула война, времени не осталось. Дьявол правил бал.

Утром в субботу два автомобиля поехали из еврейского сектора вниз, в Нижний, арабский город. Впереди, на заминированной машине, ехал Якуба, за ним, бампер к бамперу, катился Ицхак: он крепко вцепился в руль и не менял передачу, потому что не умел, – так и ехал на первой.

На первом ККП, на улице Алленби, охрана узнала Якубу.

– Салям алейкум.

– Вторая машина со мной, – ответил Якуба.

Второй КПП они тоже преодолели без приключений, но на третьем их остановили. Якуба придерживался тактики всегда говорить громче собеседника, причем первым. Это сбивало другую сторону с толку. Он высунулся из окна.

– Откуда ты взялся? – закричал он на часового. – Где тот, прежний?

– Отошел поесть, я его заменяю, – прозвучало в ответ.

– Гляди в оба! – посоветовал Якуба, притворившись арабским боевиком. – Машина за мной – наша.

Так они преодолели третий заслон. Доехали до автомастерской. Ицхак припарковался перед воротами, Якуба заехал внутрь. Во дворе было еще несколько машин; скорая помощь с ярким красным крестом сбоку стояла на прежнем месте, у навеса. Якуба остановил машину слева от нее. Откуда-то сразу выскочила троица механиков и стала орать, чтобы он убирался.

– Минутку… В чем дело? – Якуба вылез из машины, чтобы потянуть время. Такого быстрого развития событий он не ожидал.

Механики явно волновались. Его доводы их не интересовали.

– Убери машину! – крикнул один.

– Погоди, у меня вопрос. Тут такое дело…

– Наплевать! Сначала убери машину, потом поговорим.

Якуба снова сел за руль, включил заднюю передачу, объехал скорую и остановился справа от нее. Заглушил мотор, опять вылез. На него снова заорали, но он прикинулся глухим и потребовал старшего.

– Кто у вас тут главный? Поесть, что ли, отошел? Тут рядом есть где перекусить?…

Это могло продолжаться бесконечно, но времени у него было в обрез.

Ицхак, сидевший в машине за воротами, мог только гадать, что творится внутри, во дворе. Он понимал, что что-то там пошло не так. У него был приказ уезжать, если напарник не выйдет через десять минут. Десять минут уже прошло.

Механики спросили Якубу, откуда он, он ответил, что из Яффо, – агенты всегда так отвечали, когда действовали в Хайфе. В Яффо они говорили, что приехали из Хайфы. Он перешел на крик, и это было не притворство, а страх: страх, что его схватят, страх провала. На кону стояли десятки жизней.

– Ну и бестолочи вы! – орал он на механиков. – Идите к черту! Невежи! – И прочее, что только приходило в голову.

Механики все равно его перекричали; пришлось снова сесть в машину и сделать вид, что он сейчас уедет. Он не знал, как поступить. Но они отвернулись, решив, что избавились от него, и этого хватило: он достал из бардачка плоскогубцы и раздавил ими колбу. Кислота потекла в презерватив. В его распоряжении было семь минут.

Он в последний раз распахнул дверцу.

– Попить хоть дадите?

Один из механиков небрежно указал на водопроводный кран. Якуба шагнул к крану, но вместо того чтобы остановиться, выскочил из ворот на улицу. «Олдсмобил» еще не уехал, только урчал мотором. Кодекс Пальмаха ставил дружбу выше приказа, поэтому Ицхаку даже в голову не пришло уехать. Он пересел на пассажирское место, потому что теперь требовался настоящий водитель.

Якуба прыгнул за руль, хлопнул Ицхака по колену и вдавил в пол педаль газа. Время в запасе как будто еще оставалось, но стоило им тронуться, как земля содрогнулась, машину тряхнуло взрывной волной, стало темно от наполнившей воздух трухи. Люди, смотревшие вниз с горы Кармель, решили, что в Нижнем городе взорвалась атомная бомба. Сразу за чудовищным взрывом наступила оглушительная тишина. Два агента увидели в зеркале заднего вида, как вздымается, потом медленно оседает черное облако.