Текст книги "Настоящая фантастика – 2015 (сборник)"

– Естественный отбор и инстинкт продолжения рода в чистом виде, – прокомментировал Накамура падающие с неба трупы. – Как хорошо, что мы, роботы, свободны от этого…

Резкий крик Ивана:

– Смотрите! Она падает! – заставил Волошина оторваться от жестокого зрелища битвы. Он взглянул в указанном направлении. Там, совсем близко к плато, одна из новорождённых красавиц быстро теряла высоту. Что-то мешало ей держаться на одном уровне с сёстрами, крылья беспомощно трепыхались в воздухе. Какое-то время юной антерритке удавалось неуклюже планировать, но в конце концов её силы иссякли, и она стремительно закувыркалась вниз.

Накамура отреагировал мгновенно. Выпустив загнутые когти, он помчался вниз по отвесной скале. Люди молча наблюдали за тем, как пантеробот достиг подножия и гигантским прыжком перемахнул заросли прибрежных растений. Лапы его на лету трансформировались в водоотталкивающие пневмокамеры. С размаху приводнившись, Мурка секунду постоял неподвижно, пытаясь сориентироваться. Потом, подобно гигантской водомерке, резво заскользил туда, где под лучами солнца взблёскивали среди мёртвых тел зеркальные чешуйки.

* * *

День брачных игр миновал. Будущие основательницы новых кланов разобрали уцелевших кавалеров и разлетелись с ними кто куда. Вот этого-то времени – короткого периода, когда вчерашние активные потребители медолина уже покинули колонию, а новые ещё не народились, – и ждал экипаж. Теперь можно было начинать обмен.

Красная вязкая масса, вырабатываемая железами внутренней секреции антерриток, стоила на Земле очень дорого – спрос на волшебное лекарство, излечивающее почти все виды онкологических заболеваний и поддерживающее жизнь неизлечимых, никогда не падал. Закуп и ввоз медолина строго ограничивались – после нескольких конфликтов у землян хватило ума понять, что любые попытки выпросить или взять силой больше, чем антерритки могут дать, приведут к отказу от сотрудничества или гибели колоний. Поэтому планету берегли и охраняли от браконьеров всеми доступными способами.

«Как только вернёмся, подам на него рапорт, – угрюмо думал Волошин, поглядывая на штурмана. Они сидели в рубке, наблюдая за ходом переговоров. Кицунэ, чтобы поддержать компанию, снова создала голограмму-лисичку, и её присутствие напоминало, что внутри корабля отношений лучше не выяснять. Астронавты молча смотрели на экраны.

У антерриток, как и у некоторых земных «социальных» насекомых, не только плодовитые королевы, но и бесплодные рабочие были женского пола. Поэтому при переговорах с инопланетными визитёрами они обычно настаивали на представителях-женщинах – как сильно подозревали земляне, аборигенки просто не могли поверить, что самцы тоже бывают разумными. В этот раз беседовать с «муравьихами» отправился Накамура, ради такого случая опять изменивший внешность: пантеробот добавил себе ещё пару лап в середине туловища, выпустил длинные антенны и трансформировал пасть в жвалы, а глаза – в фасеточные камеры.

Волошин разглядывал стоявшую на экране шеренгу серо-стальных фигур – одинаковые, словно отлитые в одной форме, тела, лишённые мимики негуманоидные лица.

Накамура держался безукоризненно и соблюдал все положенные при переговорах ритуалы. Его программа, созданная педантичными японскими разработчиками, казалась ничем не хуже той комбинации инстинктов и традиций, что руководила хозяйками планеты. К соглашению пришли быстро, и курс обмена медолина на сухое молоко был определён такой, что обе стороны остались довольны. Взрослые антерритки прекрасно обходились растительной пищей, но их личинкам нужен был белок. Родная планета поставляла его скудно. Поэтому сухое молоко всегда охотно брали.

Закончив деловую часть, Накамура произнёс все положенные по случаю завершения сделки фразы и рассказал о происшествии над озером. «Муравьихи» внимательно выслушали, покивали друг другу антеннами, и одна из них спросила:

– Она совсем не может летать?

– К сожалению, не может, – почтительно подтвердил Накамура. – Врождённый дефект крыльев – раскрываясь, они не расходятся горизонтально в стороны, а топорщатся, встают дыбом.

На этот раз антенны даже не дрогнули – не о чем было совещаться.

– Убейте её.

Наблюдавший за ходом беседы командир почти физически ощутил, в какое противоречие вступили установки программы робота – этикет предписывал поблагодарить за мудрый совет и удалиться, а законы робототехники не позволяли уйти, не попытавшись спасти разумное живое существо.

– Как будет угодно почтенным госпожам, – с поклоном сказал наконец Накамура. – Не чужеземцу оспаривать решения мудрых. Прошу лишь снисходительно объяснить бедному невеже, чем вызвано такое решение. Ведь смерть необратима…

На этот раз ответила другая «муравьиха»:

– В её случае смерть неизбежна. Сама она прокормиться не сможет – простой еды для королевы недостаточно. Обычно дети кормят свою мать медолином. У неё детей не будет никогда. Кто будет её кормить? И зачем?

Возразить было нечего. Плодовитость или бесплодность антерритки зависели от питания на первом этапе жизни. В рацион личинок, предназначенных для роли будущих королев, добавляли медолин, – именно это и отличало их от остальных «детишек». Став взрослыми, они уже не могли без него обходиться. Если не кормить спасённую дорогим препаратом, она умрёт.

После паузы Накамура ещё раз поклонился, заверил антерриток в том, что обмен можно начинать немедленно, и покинул колонию.

* * *

«Взрослого» языка антенн спасённая ещё не знала, общалась по-прежнему так, как это делают личинки – системой условных щелчков и стуков. Кицунэ назвала увечную аборигенку Сан-Нокку – «Три удара», – потому что та передавала своё имя, трижды клацая жвалами. Накамура, оставшийся ради гостьи в том виде, в котором вёл переговоры, взялся её обучать. Заодно рассказывал о том, как устроен мир. И он, и Кицунэ общались с антерриткой охотно и дружелюбно. А вот у Волошина никак не получалось преодолеть инстинктивное чувство отвращения, возникавшее каждый раз при виде гигантского, почти полтора метра в длину, насекомого. «Спасли на свою голову, – думал он, искоса поглядывая на сидящих на полу кают-комании Сан-Нокку и Накамуру. – Хоть сто раз себе повтори, что она разумная, лучше от этого не становится. Пожалуй, даже хуже».

– Иван, – спросил он неожиданно, – а как ты относишься к Саньке?

Штурман покосился на капитана, хмыкнул:

– Я уж думал, вы со мной до самой Земли разговаривать не будете.

– С чего бы? Я умею делать свою работу без эмоций. Тем более такая ситуация. Надо же решить, что с ней делать. Так как ты к ней относишься?

– Так же, как вы ко мне, – без эмоций. Ну, было у нас два зооморфных робота, стало три.

– Проблема в том, что она не робот, а разумное существо, живое и думающее.

– Мне тут недавно объяснили, – насмешливо возразил Иван, – что быть живым и думающим ещё не значит быть разумным. И что право считаться человеком надо доказывать поступками. А эта красавица мне пока своё право ничем не доказала. Антерриты, конечно, раса в целом разумная, но только за счёт рабочих особей. Самцы у них однодневки, дебилы полные, а у мамашек все мозги в продолжение рода уходят. Одна цель в жизни – плодиться, чтобы медолином кормили. Или наоборот, жрать медолин, чтобы плодиться. Неважно. По-любому она просто живое хранилище яйцеклеток. Кстати, Мурка сказал не давать ей белковой пищи, чтобы не спровоцировать кладку. Оказывается, местные производительницы даже без спаривания способны породить целую стаю мальчишек. Самцы выводятся из неоплодотворённых яиц, представляете?

– Представляю, – кивнул Волошин. – Он и меня предупреждал. Но, по-моему, ты не прав насчёт мозгов. Роботы утверждают, что Сан-Нокку очень способная ученица. Да и чувства у неё тоже вроде есть – посмотри, как она с Муркой общается.

Спасённая и правда вела себя так, словно очень привязалась к Накамуре, – ведь он, единственный на корабле, знал её язык и возился с ней.

– Она не общается, – досадливо возразил Иван. – A слушает и слушается. Это ничего не доказывает. Собаку тоже можно и приручить и выдрессировать.

Волошин покачал головой:

– Не знаю. Я каждый день получаю от «японцев» отчёты о занятиях с Санькой. Она прогрессирует, причём сознательно и довольно быстро. У неё есть главное качество, присущее разумному существу, – желание учиться.

– А вам не кажется, что «японцы» выдают желаемое за действительное? Они же сами не люди!

Волошин хотел было привести примеры из отчётов, но взглянул на недовольное, по-детски обиженное лицо штурмана, вспомнил, сколько времени и денег пришлось потратить биоморфу на то, чтобы получить статус, и передумал. Что ни скажи, всё будет бестактно. Капитан решил сменить тему разговора.

– Не кормить её белком – это легко. А вот где брать медолин?..

Иван только хмыкнул – вопрос был риторическим. Если бы он знал ответ, то в первую очередь позаботился бы о себе, а не о Саньке. Пока ей давали препарат из закупленных в обмен на молоко запасов. Но что делать, если «Хирингу» откажется списать непредвиденный расход и потребует компенсации за истраченный продукт?

* * *

– Жалко, что она вообще никогда не сможет летать, – вполголоса сказал на другой день штурман, глядя, как Сан-Нокку вслед за Муркой отбивает по полу кают-компании ритм японской песенки. – Я как узнал, что она по-любому способна производить на свет самцов, всё время думаю – может, забрать её с собой на Землю? В одиночку ей, конечно, первую кладку не выходить, но с нашей помощью – запросто. А потом, дождавшись пары, нарожала бы уже и дочек-работяг. Основала бы новую колонию. Сбывала нам излишки медолина в обмен на молоко и грибы. – Иван оглянулся на инфоблок и понизил голос до шёпота. – Вы представляете, какие это деньги, командир? Подумайте только – свой ручной антерритник! Конечно, с поляной я накосячил, вы правы на сто процентов – действительно чуть всё не запорол. Но тут-то всё наоборот бы было. Земля смогла бы обходиться без торговли с Антеррой. Цены бы сбили немножко, людям лечиться дешевле стало бы. А, капитан?

Волошин молчал, обдумывая слова Ивана. И чем дольше он думал, тем сильнее проникался идеей штурмана. Конечно, такой эксперимент потребовал бы вложения средств – ведь целый цикл, а то и два, препарат для Саньки пришлось бы покупать. Зато, если всё получится, это действительно золотое дно. Он сможет купить небольшой грузовой корабль и не бояться больше ранней отставки, Иван расплатится с долгами, а аборигенке не будет грозить голодная смерть…

Взгляд Волошина упал на беспомощно свисающие вдоль спины Сан-Нокку зеркальные крылья.

Мечты, мечты.

Она не способна на брачный полёт, а значит – ничего не получится.

Иван проследил взгляд капитана, нахмурился. Предложил неуверенно:

– Может, надеть на неё запасной антиграв?

Антерритка, словно почувствовав, что речь идёт о ней, внезапно перестала отстукивать предложенные роботом ритмы. Вскинула голову. Уставила на астронавтов многогранные глаза.

– Что, надоело барабанить? – спросил её Накамура. – Хочешь поучиться рисовать? Это тоже весело. Заодно узнаем, различаешь ли ты цвета.

* * *

За три дня до окончания погрузки у Ивана случился конфликт с роботами. Произошло это из-за Сан-Нокку.

Штурман упорно не хотел отказываться от своего плана. И попросил Мурку перевести аборигенке его предложение нацепить на себя антиграв.

Та согласилась так же охотно, как соглашалась со всеми предложениями пантеробота. Но, оказавшись неожиданно высоко над полом, впала в безмолвную истерику – часто-часто клацала жвалами, бешено махала антеннами и лапками… Крылья её при этом продолжали безжизненно болтаться за спиной. Накамура поспешно помог антерритке спуститься, снял прибор. Дословно перевести взрыв эмоций своей подопечной он то ли не смог, то ли не захотел, но общий смысл передал – катастрофическое падение в первые же минуты взрослой жизни настолько перепугало Саньку, что никаких попыток научиться летать она больше делать не собирается.

Иван разозлился.

– Я же говорил, что она дура! Вообще в голове мозгов нет, одни фобии! Чего можно бояться с антигравом на пузе? Даже если не сможет летать, а тупо зависнет на одном месте, всё равно же не упадёт! Объясни ей, переводчик хренов!

– Зачем? – неожиданно спросил Накамура.

– Затем, что я не умею перестукиваться на тараканьих языках!

– Это я понимаю. Мне непонятно, зачем Сан-Нокку должна учиться летать. – Робот словно случайно сделал шаг в сторону и встал радом с Санькой, заслоняя её от Ивана. Тот озадаченно переводил взгляд с крылатого «муравья» на бескрылого и обратно, не зная, что ответить.

– Мы думали, что если научить Саньку летать, то колония примет её обратно, – пришёл на помощь капитан. – Не может же она вечно быть изгоем. А так вернулась бы к своим, нарожала бы детей, они бы её кормили… больше не пришлось бы волноваться о хлебе насущном.

– Ей и так не придётся волноваться, – мелодично пропела сзади голограмма – по виду точная копия антерриток, но с пышным рыжим хвостом. – Я только что получила на её счёт специальные инструкции от «Хирингу».

– Какие? – немедленно спросил Иван.

– Специальные, – безмятежно повторила Кицунэ. – Доставить на Землю и передать представителям фирмы.

Вот тогда Иван и сорвался. Он орал, что «Хирингу» не имеет никакого права давать какие бы то ни было инструкции насчёт Саньки, потому что это независимое разумное существо. Что он ненавидит биологов и генетиков, из-за которых ему пришлось полжизни вкалывать за спасибо, и что химики и фармацевты ничем не лучше, раз и Саньку хотят обманом превратить то ли в подопытного кролика, то ли в дойную корову… Наконец обвинил роботов в том, что они подслушали и украли его план. Волошин буквально выволок штурмана наружу и минут пятнадцать уговаривал успокоиться.

– Командир, да как вы не понимаете?! Эти чёртовы аптекари нас опередили! Говорю вам, японцы настучали хозяевам о наших разговорах, те оценили возможную прибыль и теперь хотят сами заключить этот контракт!

– Возможно, – кивнул Волошин. – Мы зря обсуждали всё это в корабле. Но если они решили сами воплотить наш план, то почему Мурка против того, чтобы Санька летала? Непонятно…

– Да какая разница, что там в башке у Мурки! Мы упустили шанс, понимаете вы это или нет?

– Я понимаю одно, – Волошин очень старался говорить спокойно, – не было у нас никакого шанса. Девчонка не хочет летать. Вот не хочет – и всё. И даже если бы мы нашли способ её переубедить, то не смогли бы поговорить с ней напрямую, без переводчика. А это значит, что японцы всё равно бы всё узнали. Так что уймись и просто прими ситуацию как есть – большая корпорация переиграла очередную пару неудачников. Бывает.

Иван смотрел в упор.

– И это всё, что вы можете предложить? Сидеть и спокойно смотреть, как уплывают из рук такие деньги?! Я полжизни работал даром и устал от этого так, как вам и не представить! Думал, получу статус, заживу наконец по-человечески. А вместо этого – долги, и проценты всё растут! Вам всегда платили за работу, разве вы можете понять?! Мне плевать, человек я для вас или нет, я не могу больше жить без денег!

Волошин наконец потерял самообладание.

– Ты серьёзно ждёшь, что я тебя пожалею? Не дождёшься! У тебя срок жизни в три раза больше, чем у меня, а когда он подойдёт к концу, ты уйдёшь таким, какой ты сейчас, – молодым! Никогда не узнаешь, что это такое – быть стариком, немощным, больным, бесполезным! Я последние два года только об этом и думаю – что в любой момент могут выкинуть на пенсию досрочно, заменить роботом или таким, как ты, неважно, кем ты там себя считаешь или как тебя называют! Человек ты или нет – меня это, честно тебе скажу, вообще не волнует! Так же, как никого не волнует, без чего ты или я не можем жить!

Иван неожиданно прервал капитана:

– Да тише вы! Санькин дружок явился…

Волошин обернулся. На верхней ступеньке трапа стоял Накамура.

– Ужин готов, – спокойно сообщил он.

* * *

На экранах медленно наливалось сумеречной синевой неизменно безоблачное небо. Хотя до заката было ещё далеко, по саванне уже поползли от кустов и деревьев длинные тени. Погрузка закончилась, отлёт назначили на послезавтра.

Иван последнее время ходил мрачный, насвистывал что-то заунывное, часто уходил бродить по плато. Вот и сейчас его не было в корабле. Кицунэ паковала и размещала в грузовых отсеках привезённый препарат, настраивала температуру и влажность, проверяла исправность ячеек. Пантеробот улетел на предписанную этикетом прощальную встречу с хозяйками планеты. Сан-Нокку, удобно устроившись на полу, увлечённо водила фломастером по бумаге. Затея Накамуры с рисованием неожиданно очень понравилась аборигенке. В кают-компании скопилась уже целая стопа листков с разноцветными пятнами и линиями, в которых всё чаще можно было разглядеть сходство со знакомыми предметами.

Волошин взглянул на монитор, увидел стоящего снаружи Ивана и медленно движущийся над озером широкий треугольник гравиплана.

Капитан встал, направился к выходу.

Сан-Нокку даже не подняла головы.

* * *

Астронавты молча следили за приближением Накамуры. Услышав за спиной лёгкое топотание, обернулись. Сан-Нокку, забавно переваливаясь с боку на бок, спускалась по трапу. Бесполезные крылья с жестяным шелестом волочились по ступенькам. Средними лапками аборигенка прижимала к туловищу охапку изрисованных листков.

– Вышла всё-таки, – хмыкнул капитан. – Интересно. Сама сообразила, что надо Мурку встречать, или Кицунэ подсказала?

Аборигенка склонила круглую голову, уставилась фасеточными гляделками на землян. Пошевелила задумчиво антеннами, перевела взгляд на подлетающий гравиплан, зашагала дальше.

Капитан и штурман увидели, как там, над озером, маленькая фигурка в подвесной люльке замахала лапами, посылая непонятные людям сигналы. Сан-Нокку неожиданно ускорила шаги, встопорщила крылья. Только сейчас Волошин заметил на её хитиновом туловище пояс с прицепленным антигравом.

– Эй, ты куда?! – Он бросился наперехват, но было поздно – «муравьишка» с разбегу спрыгнула с обрыва, обронив несколько рисунков. Крылья её вздыбились почти перпендикулярно к спине, и она развернула их в потоках воздуха и начала выгибать – то планируя, то ловя попутный ветер, подобно тому, как судно ловит его парусами.

Какое-то время казалось, что Сан-Нокку пытается вылавировать навстречу гравиплану, но вскоре её манёвры стали увереннее и направление полёта определилось – за озеро, вдаль, туда, где воткнулись в сизое небо острые верхушки антерритника.

Накамура, развернув свою машину, какое-то время летел неподалёку, подстраховывая и провожая. Потом завис высоко над озёрной гладью, покачал прощально крыльями и поплыл к кораблю.

Приземлившись, Мурка соскочил на землю. Он снова был чёрной пантерой, ловкой и гибкой, и скалил пасть в довольной улыбке.

– Что всё это значит? – сухо спросил Волошин. – Как она научилась летать? Куда отправилась? Когда вернётся?

– Технику полёта она придумала сама, обсуждала со мной. Отправилась домой. И вряд ли нам стоит ждать её возвращения.

Командир помолчал, обдумывая сказанное.

– Значит, ты, – медленно подытожил он, – знал, что она собирается удрать, и ничего не сделал для того, чтобы её остановить? Не предупредил нас, даже не посоветовался? Нарушил инструкции «Хирингу» привезти Саньку на Землю?

Робот важно склонил голову, соглашаясь с Волошиным:

– Именно так, командир-сан. Законы робототехники важнее корпоративных инструкций. Мы не имеем права выполнять распоряжения, которые подвергают опасности жизнь разумного существа. А фирма хотела заполучить Сан-Нокку, потому что Кицунэ подслушала и передала предложение Ивана-сан основать колонию антерритов на Земле.

– Я так и знал! – крикнул Иван.

– Да, – кивнул Накамура. – Вы придумали прекрасный план, но не учли одной важной детали. Сан-Нокку вовсе не безмозглая биологическая машина. Она – представитель сложной культуры с очень своеобразными этикой, моралью, традициями, кучей условностей и жёстко регламентированными правилами поведения. И очень суровыми наказаниями для нарушителей. Будущим основательницам новых родов ещё на личиночной стадии вбивают в голову основные законы и традиции – ведь мать должна быть примером для всей колонии. Сан-Нокку не смогла бы сделать то, чего ожидали от неё вы и «Хирингу». По законам чести, принятым среди антерритов, королева, виновная в инцесте, должна совершить ритуальное самоубийство.

– Что?! – Иван потрясённо оглянулся на Волошина. – Что за бред?

Тот пожал плечами:

– Почему же бред, Ваня. Всё очень даже логично. Наоборот, странно, что ни ты, ни я ни разу не подумали о том, что наш план предполагает кровосмешение и что Саньку это может возмутить.

– Она же была для вас муравьём, – ровно, без тени осуждения или ехидства заметил Накамура. – Насекомым. И потенциальным источником прибыли. Её чувства вас не интересовали. Впрочем, в человеческой культуре это табу во все времена соблюдалось не так строго, как у антерритов. Достаточно вспомнить дочерей Лота…

– Не надо, – устало попросил капитан. – Продолжай.

– Я объяснил Кицунэ, что на Земле Сан-Нокку ничего хорошего не ждёт. Мы стали искать способы убедить аборигенок взять её обратно. Случайно одна из них увидела в кабинке гравиплана мой портрет, подарок нашей гостьи, – очень смешной рисунок, кривобокий шестилап с приплюснутой башкой… Антерритки были в восторге. Представляете, у них совсем, совершенно, абсолютно неизвестно такое понятие, как изобразительное искусство! Ни картин, ни скульптур, ни орнаментов – ни-че-го! Их отношение к Сан-Нокку сразу изменилось. Сегодня, во время прощального визита, я окончательно договорился. Они приняли бы её, даже если бы с полётами ничего не вышло. Единственного в колонии художника прокормили бы и без детей. Но вы же сами видите – она всё-таки полетела, – скромно завершил Накамура и добавил, вытягивая из люльки здоровеннный, пухлый, полупрозрачный, туго набитый искристой красноватой массой пузырь:

– А это – в дар нашему экипажу. За то, что Саньку учили. Держи, Иван-сан!

Штурман поймал подарок, взглянул на просвет на его содержимое, спросил ошарашенно:

– Медолин?!

– Ага! – весело подтвердил Накамура. – Как я понял, не только Санька не может без него жить, правильно?

И он побрёл вдоль обрыва, подбирая рассыпанные бумажки.

Иван, крепко прижимая к груди сокровище, затопотал вверх по трапу. Волошин покачал головой, отвернулся к озеру.

Над дальним берегом медленно плыли в сторону антерритника раздутые ветром зеркальные полотнища.

– Красиво, – мурлыкнул за спиной подошедший Накамура.

– Красиво, – согласился капитан. – Может, скажешь всё-таки, как она додумалась до такой техники? Мне, как пилоту, интересно.

Мурка оскалил в улыбке хищную пасть, протянул один из поднятых с земли листков.

Волошин взглянул на рисунок.

Зелёные линии на белом фоне: вытянутый контур внизу, от него прямо вверх – три вертикальные черты, перечёркнутые выгнутыми полукружьями.

Изображение было по-детски корявым, но тем не менее легко узнаваемым.

Каравелла.