Текст книги "Разоблачение"

– Да, – подтвердил он, – все так и происходило.

– И как вы на это реагировали?

– Ну, – смущенно пожал он плечами. – Это сработало.

– Вы пришли в сексуальное возбуждение?

– Да.

– Говорили ли вы ей что-нибудь?

– В смысле?

– Я только спросила, разговаривали ли вы с ней?

– В каком смысле? Я не понимаю.

– Ну говорили вы хоть что-нибудь?

– Вроде что-то говорил – не знаю… Я чувствовал себя очень неловко.

– Помните ли вы, что говорили?

– Кажется, я повторял «Мередит», пытаясь ее остановить, но она перебивала меня или целовала.

– А что-нибудь кроме «Мередит» вы говорили?

– Не помню.

– Как вы относились к тому, что она делала?

– Мне было очень неловко.

– Почему?

– Я боялся с ней связываться, потому что она – мой начальник и потому что я женат и не хочу никаких лишних сложностей в своей жизни. Сами знаете, эти служебные романы…

– А почему бы и нет? – спросила Фернандес.

– Что?! – обалдело переспросил Сандерс.

– Вот именно. – Она смотрела на него холодным, оценивающим взглядом. – В конце концов, вы остались наедине с красивой женщиной. Почему бы и не отвлечься?

– О Боже!..

– Этот вопрос вам могут задать очень многие.

– Я же женат!

– Ну и что? Женатые люди сплошь и рядом заводят романы!

– Ну, – добавил он, – еще и потому, что моя жена – юрист и к тому же очень подозрительна.

– Я ее не могу знать?

– Ее зовут Сюзен Хандлер. Работает в «Лаймен и Кинг».

– Да, я слышала про нее, – кивнула Фернандес. – Итак, вы боялись, что ей все станет известно.

– Ну да! Стоит завести служебный роман – и на работе все будут об этом знать. И нет никакой возможности избежать огласки и пересудов.

– Стало быть, вы беспокоились, что это станет всем известно?

– Да. Но это не главная причина.

– И какова же главная причина?

– Она мой начальник, и мне не нравилось положение, в котором я очутился. Понимаете, она была… Ну, одним словом, она могла уволить меня с работы, если бы захотела. Так что получалось, что я должен был это делать. Очень неприятно.

– Вы ей это говорили?

– Пытался.

– Каким образом?

– Ну, пытался…

– То есть вы хотите сказать, что дали ей понять, что ее знаки внимания вам неприятны?

– В конце концов да…

– Как это?

– Ну, в конце концов, мы продолжали это… ну, прелюдию, что ли… и она, оставшись без трусиков…

– Прошу прощения. Как она осталась без трусиков?

– Я их снял.

– Она вас об этом попросила?

– Нет, но к этому все шло, мне пришлось это сделать, по крайней мере, я думал, что так нужно…

– Вы собирались произвести совокупление? – Ее голос снова стал ледяным. Перо продолжало скрипеть.

– Да.

– Вы являлись добровольным участником.

– В какой-то момент да.

– До какой степени вы были добровольным участником? – спросила она. – Я хочу знать, касались ли вы по своей инициативе, без ее просьбы, ее тела, груди, половых органов?

– Не знаю… По-моему, она всем своим поведением просила…

– Я хочу знать, делали ли вы это по своей воле или же на брала вашу руку, например, и помещала себе на…

– Нет. Я делал это сам.

– А как же ваши прежние опасения?

– Ну, я уже очень возбудился и несколько потерял голову.

– Понятно. Продолжайте.

Сандерс вытер лоб рукой.

– Я с вами полностью откровенен.

– Это именно то, что от вас требуется. Это самый правильный путь. Продолжайте, пожалуйста.

– Она легла на кушетку, задрав свою юбку, и хотела, чтобы я вступил с ней в… и она стонала что-то вроде, ну, знаете, там, «нет, нет», и внезапно я понял, что не хочу этого делать, и сказал: «Нет так нет», – слез с кушетки и стал одеваться.

– Вы сами прервали контакт?

– Да.

– Из-за того, что она говорила «нет»?

– Это было просто поводом. А причина в том, что мне вообще все это не нравилось.

– Угу… Итак, вы встали с кушетки и стали одеваться…

– Да.

– Говорили ли вы что-нибудь при этом? Объясняли ли как-нибудь свои действия?

– Да. Я сказал, что это была не лучшая идея и что мне это не нравится.

– И как она отреагировала?

– Она страшно разозлилась – начала бросать в меня вещи, а потом стала меня бить и царапать.

– У вас остались отметины?

– Да.

– В каких местах?

– На шее и на груди.

– Вы хотя бы их сфотографировали?

– Нет.

– Ладно. Как вы отреагировали на то, что она стала вас царапать?

– Я просто старался поскорее одеться и убраться оттуда.

– Отвечали ли вы как-нибудь непосредственно на ее нападение?

– Ну, один раз я ее оттолкнул, она по инерции подалась назад и, зацепившись за столик, упала.

– Вы говорите это так, будто толчок был произведен в состоянии самообороны.

– А так оно и было! Она стала рвать на мне рубашку, и мне вовсе не хотелось, чтобы жена дома обратила внимание на оторванные пуговицы. Вот я и оттолкнул Джонсон.

– Предпринимали ли вы что-нибудь, чего нельзя отнести к самозащите?

– Нет.

– Ударили ли вы ее хоть раз?

– Нет.

– Вы уверены в этом?

– Да.

– Хорошо. И что было после?

– Она бросила в меня стакан. Правда, к тому времени я был уже почти полностью одет. Я тогда как раз подошел к окну, чтобы взять свой радиотелефон, а потом вышел…

– Прошу прощения: вы взяли ваш телефон? Какой телефон?

– Портативный радиотелефон. – Сандерс вынул из кармана телефон и показал адвокату. – Все сотрудники нашей фирмы носят с собой такие, потому что мы их и производим. Я как раз звонил из ее кабинета, когда она начала меня целовать…

– То есть в ту минуту, когда она начала вас целовать, вы с кем-то разговаривали?

– Да.

– С кем вы разговаривали?

– С автоответчиком.

– А-а-а… – Фернандес была явно разочарована. – Продолжайте, пожалуйста.

– Так вот, я подобрал телефон и вылетел оттуда. А она кричала мне вдогонку, что я не смею так с ней поступать, и что она меня убьет.

– Что вы ей отвечали?

– Ничего. Я просто ушел.

– И в котором часу это было?

– Приблизительно без пятнадцати семь.

– Кто-нибудь видел, как вы уходили?

– Да, уборщица.

– Вы, случайно, не знаете ее имени?

– Нет.

– Видели ее раньше?

– Нет.

– Как вы думаете, она числится работником вашей компании?

– На ней был надет фирменный халат. Это, знаете ли, контора, которая по найму занимается уборкой наших кабинетов.

– Угу. И что дальше?

– Я поехал домой, – пожал плечами Сандерс.

– Вы рассказали жене о случившемся инциденте?

– Нет.

– А вообще рассказывали кому-нибудь?

– Нет, никому.

– А почему?

– Ну… Я думаю, что происшедшее меня слишком шокировало.

Фернандес замолчала и просмотрела свои записи.

– Так. Вы сказали, что подверглись сексуальному преследованию. И вы описали весьма недвусмысленную увертюру, предпринятую этой женщиной. А поскольку она ваш начальник, то я полагаю, что вы понимали, как рискованно отвергать ее притязания?

– Ну… Конечно, я был этим озабочен, но разве я не имею права отвергнуть ее? Что, не так?

– Конечно, вы имеете такое право. Я спрашиваю вас, о чем вы при этом думали?

– Я был очень расстроен.

– Настолько, что не захотели поделиться с кем-нибудь вашими впечатлениями? Вам не хотелось посоветоваться с коллегами? С другом? С кем-нибудь из членов семьи, например, с братом? Хоть с кем-нибудь?

– Нет, это мне даже не пришло в голову. Я понятия не имел, как нужно поступать в таких случаях, – думаю, я был в шоке. Я просто хотел, чтобы все на этом закончилось. Мне хотелось думать, будто этого никогда не было.

– Вы делали какие-либо записи в связи с этим событием?

– Нет.

– Ладно. Дальше, вы упомянули, что ничего не сказали жене; следует ли это понимать так, что вы скрыли от шее происшедшее?

Сандерс подумал.

– Да.

– Много ли у вас от нее секретов?

– Нет. Но в этом случае, учитывая, что в инциденте была замешана моя прежняя любовница, вряд ли жена отнеслась бы ко всему с пониманием, мне не хотелось все ней объяснять.

– Есть ли у вас другие связи на стороне?

– Вчера тоже не было связи!

– Я задала общий вопрос относительно вашей семейной жизни.

– Нет. У меня никогда не было связей на стороне.

– Хорошо. Я бы посоветовала вам все рассказать жене. Откройтесь ей целиком и полностью. Я могу вам гарантировать, что ей рано или поздно станет все известно – если не известно уже сейчас. Как бы трудно это ни было, лучшая возможность сохранить ваши добрые отношения – это абсолютная честность по отношению к жене.

– Ладно.

– Так, теперь вернемся к прошлому вечеру. Что было дальше?

– Мередит Джонсон позвонила ко мне домой и поговорила с моей женой.

Брови Фернандес поползли вверх.

– Даже так? Вы ожидали, что подобное может произойти?

– Господи, конечно нет! Я испугался до чертиков. Но она разговаривала вполне дружелюбно и звонила только для того, чтобы сказать, что утреннее совещание переносится на восемь тридцать. Сегодняшнее совещание.

– Я поняла.

– Но, придя сегодня на работу, я узнал, что на самом деле совещание было перенесено ровно на восемь.

– То есть вы опоздали, вам влетело – и так далее?

– Да.

– И вы полагаете, что это была ловушка?

– Да.

Фернандес посмотрела на часы.

– Боюсь, что у меня выходит время. Быстро введите меня в курс того, что произошло сегодня утром, если можно.

Не упоминая о «Конли-Уайт», Сандерс вкратце описал утренние события и унижение, через которое ему пришлось пройти; рассказал о неприятном разговоре с Мередит, о беседе с Филом Блэкберном, о предложении перевести его на другое место работы, о том, что такой перевод значит для него потерю льгот при возможном акционировании, и о своем решении искать помощи.

Фернандес исправно все записала, почти не задавая вопросов. Наконец она отодвинула желтый блокнот в сторону.

– Так. Думаю, что рассказанного вами достаточно, чтобы составить четкую картину происшедшего. Вы чувствуете себя обманутым и отвергнутым. И вы хотите знать, можно ли рассматривать происшедшее с вами как преследование по сексуальным мотивам?

– Да, – кивнул Сандерс.

– Так вот. Формально – да. Но ваш случай подлежит суду присяжных, и мы не можем знать, что случится, если мы пойдем в суд. Но, основываясь на том, что вы мне сейчас рассказали, я должна предупредить вас, что ваша позиция не из сильных.

– О Боже! – ошеломленно воскликнул Сандерс.

– Я законов не пишу. Я просто разговариваю с вами совершенно откровенно, чтобы вы могли принять обдуманное решение. Ваша позиция не из сильных, мистер Сандерс.

Фернандес отодвинула стул от стола и начала собирать свои бумаги в чемоданчик.

– У меня есть всего пять минут, но я постараюсь объяснить вам, что, в соответствии с законом, считается случаем притеснения по сексуальным мотивам, поскольку многие клиенты не вполне отчетливо себе это представляет. Статья седьмая Акта о гражданских правах шестьдесят четвертого года провозглашает дискриминацию по половым признакам незаконной, но на практике юристы много лет не знали толком, что же называть сексуальным преследованием. Только с середины восьмидесятых годов Комиссия по равным правам для поступающих на работу, руководствуясь статьей седьмой, наметила рамки, определяющие понятие «преследование по сексуальным мотивам». В последующие годы эти рамки были еще более четко обозначены, по рассмотрении судебных прецедентов, так что сейчас они достаточно определенны. Согласно закону, для того, чтобы жалобы рассматривались как случай сексуального преследования, в поведении ответчика должны быть в наличии три основных момента. Во-первых, нарушение должно быть связано с сексом. Это значит, что неприличная шутка не является сексуальным преследованием, даже если истец нашел ее оскорбительной. Поведение ответчика должно быть сексуальным по своей природе. В вашем случае из того, что вы мне рассказали, однозначно следует, что первый момент наличествует.

– Так…

– Второй момент: поведение ответчика должно носить нежелательный для истца характер. Суд проводит разделительную черту между согласием на связь и обоюдным желанием. Это значит, к примеру, что человек может иметь интимные отношения со своим начальником добровольно – ведь никто не приставляет пистолет к его виску, – но суд поймет, что у истца не было иного выхода, кроме как принять предложение начальника, и не признает поведение начальника правомочным.

Чтобы определить, носило ли поведение ответчика нежелательный для истца характер, суд будет рассматривать его в достаточно широких границах. Например, позволял ли себе истец на работе фривольные шутки, поощряя тем самым окружающих к тому же? Принимал ли он участие в разговорах на сексуальные темы или в сексуальных розыгрышах над другими сотрудниками? И если истец был-таки вовлечен в интимную связь с начальником, то не приглашал ли он начальника к себе домой, не посещал ли его, скажем, в больнице? Не видели их вместе, когда в этом не было необходимости или принуждения? Не был ли истец вовлечен в иные виды деятельности, которые позволяют предположить, что его участие в интимной связи было не только добровольным, но и желаемым? Мало того, суд постарается выяснить, указывал ли истец своему начальнику на нежелательность его поведения, жаловался ли кому-либо или предпринимал иные действия, дабы избежать нежелательной ситуации. Все это имеет тем большее значение, чем более высокое положение занимает истец, поскольку высокое положение допускает и большую свободу действий.

– Нет, я никому не жаловался.

– Да. И не указывали ей на недопустимость ее поведения. Недвусмысленно, во всяком случае, насколько я могу судить.

– А как я мог?

– Я понимаю, это было трудно, но это лишь осложнило ваше положение. Ну и, наконец, третьим моментом является дискриминация на половой основе. Наиболее распространено принуждение по принципу quid pro quo[20]20
  Одно за другое (лат.).


[Закрыть] – вымогательство сексуальных услуг взамен на продвижение по службе или просто на не лишение работы; причем такое вымогательство может быть выражено недвусмысленно или намеком. Вы сказали, что знаете о том, что мисс Джонсон имеет достаточно власти, чтобы лишить вас работы?

– Да.

– Как вы пришли к подобному заключению?

– Мне об этом сказал Фил Блэкберн.

– Недвусмысленно?

– Да.

– А как насчет мисс Джонсон? Делала ли она какие-либо предложения, основанные на сексе? Ссылалась ли она на свою способность добиться вашего увольнения во время вашей вчерашней встречи?

– Косвенно, да: это висело в воздухе.

– Почему вы так решили?

– Она говорила что-то вроде: «Пока мы работаем вместе, нам не мешает позабавиться…» И она говорила о своем желании вступить со мной в связь во время деловой поездки в Малайзию и прочее.

– И вы расценили это как завуалированную угрозу оставить вас без работы?

– Я понял, что, если хочу с ней ужиться, я должен с ней спать.

– А вы не хотели этого делать?

– Нет.

– И вы так и сказали?

– Я сказал, что женат и что характер наших отношений изменился.

– Ну, при определенных обстоятельствах всего этого было бы достаточно для заведения дела. Если бы были свидетели.

– Но их не было.

– Да. Ну и последнее соображение, которое мы называем недружественным рабочим окружением. Обычно к нему прибегают в случаях, когда истца преследуют посредством инцидентов, каждый из которых в отдельности не может рассматриваться как преследование по половым мотивам. Я думаю, что в нашем конкретном случае этот вариант неприменим.

– Да, пожалуй.

– Так что, к несчастью, ваш случай, каким бы ясным он ни представлялся вам лично, не так однозначен, как хотелось бы. Нам придется обратиться к дополнительным свидетельствам. Например, в том случае, если вас уволят.

– Я думаю, что практически меня уже уволили, – сказал Сандерс. – Поскольку меня переводят из отдела и я не буду принимать участие в акционировании.

– Я это понимаю. Но то, что компания переводит вас на равноценную должность, а не понижает, осложняет дело. Ваше руководство будет доказывать – и с полным основанием, надо сказать, – что оно вам не должно ничего, если переводит вас по горизонтали. Никто вам никогда не обещал золотых гор, связанных с акционированием. Да и само акционирование – это дело столь отдаленного будущего, что и сам вопрос о его проведении еще не решен окончательно. И компания не обязана вам компенсировать ваши несбывшиеся надежды на смутное будущее. И, таким образом, предложение о переводе, сделанное вам компанией, абсолютно законно, и вы поступите неразумно, отказавшись от него. Никто вас не увольнял.

– Это как-то странно…

– Только на первый взгляд. Предположим, например, что у вас обнаружили последнюю стадию рака и вы умрете в ближайшие шесть месяцев. Заставят ли компанию выплатить льготы, связанные с акционированием, вашим наследникам? Нет, конечно. Если вы работаете в компании на момент акционирования, вы в нем участвуете. Если нет – то нет. Компания не принимает на себя более широких обязательств.

– Но я же не болен раком.

– Я просто хочу сказать, что вы рассержены и считаете, что компания должна вам то, на что ни один суд не признает ваших прав. Исходя из моего опыта, я могу сказать, что многие жалобы на преследование по сексуальным мотивам грешат этим: рассерженные и обиженные люди считают, что имеют права на то, на что они права не имеют.

Сандерс вздохнул.

– А если бы я был женщиной, все было бы по-другому?

– В основном нет. Даже в наиболее явных случаях, в наиболее недвусмысленных ситуациях доказательства наличия сексуального преследования отличаются трудностью. Обычно все происходит, как с вами – при закрытых дверях и без свидетелей. Ваше слово против ее слова. В таких ситуациях, когда нет четкого подтверждения, к мужчинам часто относятся с предубеждением.

– Вот как?..

– Несмотря на это, четвертая часть всех жалоб на сексуальное преследование поступает от мужчин. Чаще жалуются на начальников-мужчин, но примерно – каждый пятый – на женщин. И это число постоянно растет по мере того, как все больше и больше женщин занимает руководящие посты.

– Этого я не знал.

– Это широко не обсуждается, – объяснила она, глядя поверх очков, – но это так. И я считаю, что этого и следовало ожидать.

– Почему?

– Принуждение всегда связано с властью – это незаконное использование власти начальника над подчиненным. Я знаю, что существует модное мнение, будто женщины в принципе отличны от мужчин и что женщины никогда не преследуют подчиненных. Но, основываясь на своем опыте, я знаю, что это не так: я видела и слышала все, что вы себе можете представить, и очень много такого, во что вы даже не сможете поверить. Так что я могу смотреть на ситуацию под другим углом зрения. Я лично не сильна в теории – мне приходится иметь дело с фактами. И, основываясь на фактах, я не вижу существенной разницы между поведением мужчин и женщин. Во всяком случае такой, о которой стоило бы упоминать.

– Значит, вы верите моему рассказу?

– Верю я или нет – не имеет значения. Значение имеет только то, имеете ли вы основание надеяться на благополучное разрешение вашего дела, и то, как вы должны поступить в таких обстоятельствах. Могу вам сказать, что такие рассказы я слышу не впервые. Вы не первый мужчина, который попросил меня представлять его в суде.

– И что вы советуете мне делать?

– Я не могу вам советовать, – быстро ответила Фернандес. – Вам предстоит принять весьма трудное решение. Я могу просто изложить ситуацию. – Она нажала кнопку интеркома: – Боб, скажи Ричарду и Эйлин, чтобы они подали автомобиль. Я встречу их перед зданием. – Она повернулась к Сандерсу. – Разрешите мне объяснить вам, с какими проблемами вам предстоит столкнуться, – сказала она и начала говорить, загибая пальцы: – Первое: вы жалуетесь на то, что попали в интимную ситуацию с более молодой, чем вы, очень привлекательной женщиной, которой вы, однако, пренебрегли. При отсутствии очевидцев или подтвержденных свидетельств эту историю будет трудновато преподнести суду присяжных.

Второе: если вы подадите в суд, компания вас уволит. До того, как суд состоится, пройдет года три. Вам нужно подумать, на что вы будете жить все это время, как будете платить за дом и прочее. Я могу вести ваш случай за казенный счет, но вам тем не менее придется оплатить все прямые расходы, связанные с судом, а это составит по меньшей мере сто тысяч долларов. Не знаю, захотите ли вы закладывать свой дом, но сделать это придется.

Третье: судебное разбирательство выставит вас на всеобщее обозрение: о вас будут печатать в газетах и рассказывать в вечерних теленовостях все эти годы до суда. Не берусь точно предсказать, как все это скажется на вас, на вашей жене и всей семье. Очень многие семьи не переживали досудебный период без коллизий – тут и разводы, и самоубийства, и болезни. Все это очень сложно. Четвертое: так как вам сделали предложение о переводе, неизвестно, сможем ли мы доказать, что вы понесли убытки. Компания заявит, что у вас нет оснований говорить об убытках, и нам придется это доказывать. Но даже в случае полной и сокрушительной победы после оплаты всех расходов вам достанется от силы пара сотен тысяч долларов – и это за три года жизни! Ну, кроме того, компания может, конечно, подать апелляцию и тем самым задержать выплату компенсации на еще больший срок.

Пятое: если вы подадите в суд, вы никогда уже не сможете работать в этой отрасли. Конечно, теоретически никто не имеет права вас преследовать, но на практике вас никто не возьмет на работу. Одно дело, если бы вы были пожилым человеком; но вам только сорок один, и я не думаю, что вам, в ваши годы, улыбается подобная перспектива.

– Господи! – Сандерс тяжело ссутулился в кресле.

– Сожалею, но таковы реалии судебных тяжб.

– Но это же несправедливо!..

Фернандес надела свой плащ.

– К несчастью, закон не имеет никакого отношения к справедливости, мистер Сандерс, – сказала она. – Это просто способ оспаривать решения. – Она щелкнула крышкой кейса и протянула ему руку: – Мне очень жаль, мистер Сандерс. Хотелось бы, чтобы все было иначе. Пожалуйста, не смущайтесь и звоните, если возникнут какие-либо вопросы.

Фернандес торопливо вышла из кабинета, оставив Сандерса сидеть на стуле. Через минуту вошла секретарша.

– Могу ли я чем-нибудь помочь вам?

– Нет, – ответил Сандерс, медленно качая головой. – Нет, я уже ухожу.

* * *

В автомобиле, по дороге в суд, Луиза Фернандес пересказала историю Сандерса двум своим помощникам, сопровождавшим ее. Один из ассистентов, женщина, спросила:

– А на самом деле вы ему верите?

– Кто его знает, – ответила Фернандес. – Все происходило за закрытыми дверями. Теперь точно уже никогда не узнаешь.

Девушка потрясла головой.

– Не могу поверить, чтобы женщина могла себя так вести. Так агрессивно.

– А почему, собственно, нет? – не согласилась Фернандес. – Предположим, что это был случай несоблюдения деловых обязательств. Допустим, мужчина утверждает, что женщина за закрытыми дверями обещала ему крупную премию за выполненную работу, а женщина это наотрез отрицает. Будешь ли ты тогда утверждать, что мужчина лжет, только на том основании, что женщина не может так поступить?

– Ну, в этом случае – нет.

– Значит, такую ситуацию ты допускаешь.

– Но здесь ведь не деловой конфликт, – возразила девушка, – а сексуальное преследование.

– Значит, ты утверждаешь, что женщины непредсказуемы при соблюдении договорных обязательств, но стереотипны во всем, что касается сексуальных отношений?

– «Стереотипны» – это не то слово, которое я бы хотела употребить, – сказала девушка.

– Ты хотела просто сказать, что женщины не могут быть агрессивны в сексе. Это что, не стереотип?

– Думаю, что нет, – возразила помощница. – Потому что это – правда. Женщины отличны от мужчин в вопросах секса.

– «Все негры обладают чувством ритма, – процитировала Фернандес. – Все азиаты – трудоголики. Латино-американцы не противостоят…»

– Но это же совсем другое дело! Я согласна с научными исследованиями, результаты которых подтверждают, что мужчины и женщины даже разговаривают друг с другом по-разному.

– А! Ты согласна с исследованиями, результаты которых подтверждают то, что женщины уступают мужчинам в деловом и стратегическом мышлении?

– Нет. Эти исследования неверны.

– Ясно. Эти исследования неверны, а исследования, касающиеся различий в сексуальном поведении, верны?

– Конечно, потому что секс – это основа всего. Фундаментальная движущая сила.

– Я с этим не согласна. К сексу прибегают для достижения самых разных целей – с целью войти в семью, с целью подкупа, подхлестывания. Его используют как предложение, как оружие, как угрозу – да мало ли еще для чего. С этим-то ты согласна?

Девушка скрестила на груди руки.

– Нет, я так не считаю.

Молодой человек впервые за все время разговора подал голос:

– А что вы посоветовали тому парню? Не подавать в суд?

– Нет, этого я ему не говорила, но предупредила о проблемах, с которыми ему предстоит столкнуться.

– И как, по-вашему, он должен будет поступить?

– Не знаю, – ответила Фернандес. – Зато я знаю, как он должен был поступить.

– То есть?

– Неприятно об этом говорить, – поморщилась она, – но, живя в нашем реальном мире, без свидетелей… Ему нужно было заткнуться и трахнуть ее. Потому что теперь этот бедолага не имеет никакого выбора. Один неверный шаг – и ему конец.

* * *

Сандерс медленно шел по склону холма по направлению к Пайонир-сквер. Дождь прекратился, но день был сырой и серый. Мокрая мостовая под ногами круто шла вниз. Верхушки небоскребов скрывались в промозглом тумане.

Сандерс и сам толком не знал, чего он ждал от разговора с Луизой Фернандес, но однозначно не ожидал услышать перечень возможностей быть уволенным, заложить свой дом и никогда вновь не найти работу.

Он был ошеломлен внезапным поворотом в его жизни и осознанием непрочности своего нынешнего бытия. Всего два дня назад он был процветающим администратором с прочным положением и блестящим будущим. Сейчас он был поставлен перед перспективами быть униженным, обманутым и остаться без работы. Ощущение надежности своего положения исчезло напрочь.

Он вновь возвращался в мыслях к вопросам, которые ему задавала Фернандес: почему он никому ничего не сказал; почему он ничего не написал; почему он не сказал Мередит прямо и недвусмысленно, что он не одобряет ее поведения. Фернандес оперировала понятиями, принятыми в мире правил и определений, которых он не знал и которые никогда не приходили ему в голову. Сейчас эти определения приобрели для него жизненно важное значение.

«Ваше положение не из лучших, мистер Сандерс…»

И еще… Как было избежать всего этого? Что он должен был делать? Сандерс попытался найти иной вариант поведения.

Предположим, сразу после встречи с Мередит он бы позвонил Блэкберну и во всех подробностях расписал, как Мередит к нему приставала. Он мог позвонить с парома, опередив жалобу Мередит. Ну и что? Что бы тогда предпринял Блэкберн?

Он покачал головой, подумав об этом, – маловероятно, что это что-либо изменило. Мередит была так тесно ввязана со структурами власти компании, что Сандерсу и не снилось: Мередит была человеком команды, у нее была власть, союзники. Это и стало бы решающим аргументом в ее пользу. Сандерс не в счет. Он всего лишь исполнитель, винтик в машине компании. Его обязанность – сработаться с новым боссом, а он с этой обязанностью не вправился. Теперь ему оставалось только скулить. Или еще хуже: настучать на начальника, поднять шум. Но стукачей никто не любит.

Так что же ему делать?

Тут Сандерс вспомнил, что если бы он и захотел позвонить Блэкберну сразу после инцидента, то все равно не смог бы этого сделать, потому что его телефон не работал из-за севшей батарейки.

Внезапно в его мозгу почему-то возникла картина – женщина и мужчина едут в автомобиле на вечеринку… Кто-то рассказывал ему что-то… какую-то историю о людях в машине.

Он никак не мог поймать ускользающую мысль, и это мучило его.

А телефон мог не работать по тысяче причин. В этих новых моделях используются никелево-кадмиевые аккумуляторы, и, если они не получили между периодами интенсивного использования достаточной подзарядки, их емкость снижается, но невозможно определить, когда это проявится. Сандерсу надо было выбросить батарейки, потому что теперь они будут работать без подзарядки всего ничего.

Он достал свой аппарат и включил его. Индикатор загорелся ярким светом – сегодня батарейки работали нормально…

Но что-то во всем этом было… Что-то не давало ему покоя.

Едут в машине…

Что-то, о чем он прежде не думал…

На вечеринку…

Сандерс поморщился, он не мог ухватить мысль – она скользила где-то на задворках его памяти, слишком смутная, чтобы ухватиться за нее.

Но это заставило его напряженно думать над тем, чего он еще не сделал. Снова и снова прокручивая всю ситуацию, он никак не мог отделаться от чувства, будто он что-то упустил. Что-то, что даже не всплыло в их разговоре. Что-то, что любой человек примет во внимание, даже если…

Мередит.

Это как-то связано с Мередит.

Она обвинила его в преследовании. Она пошла на следующее утро к Блэкберну и пожаловалась на него, Сандерса. Зачем она это сделала? Несомненно, она чувствовала за собой вину во всем произошедшем накануне вечером. И, по-видимому, она боялась, что первый шаг сделает Сандерс, и поэтому нанесла превентивный удар. С такой позиции ее жалоба была вполне оправданна.

Но поскольку Мередит обладала реальной властью, для нее не было особого смысла вообще поднимать вопрос о сексуальном преследовании. Она могла просто пойти к Блэкберну и просто сказать ему – так, мол, и так, я не могу сработаться с Томом, давай переведем его в другое место. И Блэкберн бы это сделал.

Вместо этого она обвинила Сандерса в преследовании по сексуальным мотивам – не лучший для нее вариант, потому что это означает потерю контроля над ситуацией со стороны того, кого преследуют. Она не могла управиться со своим подчиненным во время деловой встречи! Даже если и произошло что-нибудь неприятное, умный начальник предпочтет это скрыть.

Преследование связано с властью… Одно дело, если девушка-секретарь подвергается нажиму со стороны сильного, обладающего властью мужчины. Но в их случае Мередит была начальником; вся власть была у нее. Чего же ради она жалуется? Ведь подчиненные не пристают к начальникам. Не бывает такого! Только полный псих может приставать к своему начальнику. Преследование связано с властью – это незаконное использование власти.

Для Мередит подача жалобы на сексуальное притеснение со стороны Сандерса была, тем самым, признанием того, что определенным образом она была его подчиненной, а не наоборот. Мередит никогда бы подобного не признала. Скорее, наоборот – будучи только что назначенной, она изо всех сил старалась бы доказать, что в состоянии держать власть в своих руках. Так что ее обвинение не имело смысла, если только она не использовала его как удобный способ уничтожить Сандерса. Обвинение в преследовании по сексуальным мотивам обладало тем преимуществом, что от него было очень трудно отмазаться. Ты считаешься заведомо виновным, пока тебе не удалось доказать обратного. Это порочит любого мужчину, какие бы шаткие улики против него ни выдвигались… В этом отношении сексуальное преследование было очень надежным обвинением. Самым надежным, к которому Мередит могла прибегнуть.