Текст книги "Блюз перерождений"

Глава 8. Священная корова

Воспоминания улетучились, и Майло вернулся в убогую квартиру в Загробном мире, встретив взгляд Сюзи.

Он моргнул.

– С кузнечиком вышло неплохо, – заметил он. – Я был знатным кузнечиком.

Попить бы. Интересно, есть в холодильнике пиво? Он отправился взглянуть.

Пройдя на ощупь темный коридор, он завернул в кухню, открыл холодильник и – Чудо! Свет! Электричество! – обнаружил упаковку холодного дешевого пива.

Открыл банку и, услышав шорох за спиной, вторую, для Сюзи.

– Фу, – сказала она.

– У дешевого пива свой вкус, – возразил он. – Как у дорогого сыра.

– Есть идея, – сказала она, подпрыгнув, чтобы присесть на кухонную стойку.

Майло ждал, прихлебывая пиво.

– Думаешь, ты всерьез готов достичь совершенства?

– Разве не ты сама…

– Имеешь представление, как оно выглядит? Совершенство?

Майло поразмыслил над этим.

– Ладно, – сдался он. – Не имею.

– Хочешь увидеть?

Он глотнул еще пива. Почесался.

– Да, – сказал он.

– Отлично. Идем вместе на работу.

– На работу, то есть…

– Удел Смерти. Забирать души. Обрывать жизни. Да. Одна из душ, что я заберу завтра, близка к совершенству. Хочешь увидеть, на что это похоже? Пойдем.

– Так тебе можно? Брать с собой людей?

Он получил поцелуй и хотел вернуть его, но она отстранилась.

– Шесть утра наступит рано, – сказала она. – Ставь будильник.

– На шесть?

– На работу везде встают одинаково, Майло. Что внизу, что наверху.

Он заснул под телевизор, где шел «Капитан Кенгуру».

Утром они завернулись вдвоем в ее длинные черные волосы, ставшые крыльями, потом ветром и ворохом сухих листьев. Улетно, весело и жутко. Лететь со Смертью все равно что лежать в спальном мешке с Мерилин Монро и тарантулом.

Ветер стих, и он почувствовал под ногами землю. Они были в чьей-то гостиной, освещенной только мерцанием телевизора. В комнате был бардак. Коробки из-под пиццы. Грязные тарелки. Какие-то журналы. Разбросанная одежда. На диване, мало отличимый от мусора, ссутулился молодой парень с длинными сальными волосами в рваной футболке.

Тусклые глаза парня были в один цвет с лицом, кожу которого пересекали глубокие складки. Рот полуоткрыт, как незаживающая рана, и набит, как показалось Майло, кукурузой – черными и желтыми зернами. Приглядевшись, он понял, что это зубы.

Он почувствовал Сюзи рядом. Она все еще держала его за локоть.

– Хм, – сказал Майло, – так это просветленная жизнь, венец Совершенства? Теперь этот парень пройдет через Солнечную Дверь и присоединится к Сверхдуше?

Сюзи поморщилась.

– Не глупи. По пути есть несколько остановок.

Рядом с парнем на кофейном столике лежал осколок кафеля, с маленькой горкой порошка или толченого стекла.

Сюзи опустилась перед парнем на колени. Он шевельнулся.

– Крис, – прошептала она.

Парень кашлянул. Веки стали смыкаться.

– Кристофер, – теперь требовательней.

– Даешь им себя увидеть? – спросил Майло.

– Иногда. Когда трудно уходить. Теперь шшшь.

Она чуть притронулась к щеке Кристофера, и глаза его широко открылись. Разглядев Сюзи, он дернулся, как будто хотел соскочить с дивана и убежать, да только ноги не слушались.

Лицо Сюзи окутало теплое свечение.

– Хреново, – прошептал Кристофер, потом на губах выступила пена, и он умер.

– Все? – спросил Майло.

– Угу. Мгновением позже он проснется у реки. Нам пора. Держись.

Снова ветер и тьма. Теперь перед ними была женщина в лохмотьях, с младенцем на руках, сидевшая на деревянном табурете. Вокруг водоворотом сновали чумазые, босые ребятишки. Потянувшись из-за плеча женщины, Сюзи коснулась лобика младенца. Майло вздрогнул.

– Проклятье. Ты сдурела?

Сюзи поцеловала женщину в макушку, застыв на мгновение с закрытыми глазами. Ветер и тьма. Они задержались прибрать толстяка за компьютером. И большого черного пса. Забрали одинокую старуху на постели в полутемной комнате. В миг, когда та испустила дух, в коридоре пробили часы. Свист ветра, ворох листвы. Они очутились в Индии, на углу жужжащей улицы Мумбаи, запруженной телегами и осликами. Мимо брела корова. Одна из многочисленных священных коров города. Она стала пересекать улицу, и движение замерло. Животное могло быть чьей-то бабушкой.

Сюзи тронула Майло за руку.

– Идем.

– За коровой?

– Хочешь узреть совершенство?

Он кивнул.

Корова направилась через рыночную площадь, мимо брамина с гирляндой магнолий на шее. Майло мог бы поклясться, что корова ему кивнула.

Они стали свидетелями весьма необычного и разумного коровьего поведения. Корова плелась мимо прилавков и, улучив момент, когда продавец отвлекся на очередного покупателя, вытянула шею и потрусила дальше с мясницким ножом в мясистых слюнявых губах.

Миновав площадь, они углубились в район, где дома уступили место лачугам, а под ногами, взамен тротуара, хлюпало грязное месиво. Одна из бесчисленных трущоб Мумбаи. Почва здесь состояла из утоптанных отбросов, жители ютились в убогих хижинах среди мусорных куч. Пропитанный вонью фекалий вперемешку с кислым молоком воздух гудел от полчищ насекомых. За коровой увязалась компания танцующих детей.

Корова остановилась у хижины, целиком слепленной из картонных коробок, и просунула голову внутрь. Майло и Сюзи попытались заглянуть поверх ее спины. Едва глаза привыкли к сумраку, Майло охнул и отпрянул.

– Что с ними? – спросил он.

– Голодают, – ответила Сюзи.

– Голодают многие. Тут что-то еще.

– Они слишком больны, чтобы искать работу или даже просить милостыню. Без еды вскоре помрут.

Сюзи протиснулась вслед за коровой в хижину. За ней Майло. Обитатели – семейная пара, старуха и четверо ребятишек – были явно поражены появлением животного. Но сил на приветствие либо протест уже не оставалось. Кожа как на барабане обтягивала их торчащие кости. Головы напоминали черепа. Старухе корова пригрезилась инкарнацией смерти, пришедшей, наконец, по их горемычные души.

– Навряд ли, – усомнился мужчина. – С чего нам такая удача?

Корова опустила голову, уронив нож на землю, и произнесла:

– Прошу, ешьте меня.

– Ух ты, – прошептал Майло.

Прочие разразились возгласами изумления и благодарности. Любезность коровы простерлась настолько, что она кивнула в ответ на благодарность главы семейства. Сюзи протянула руку и притронулась к коровьему лбу. Спасительница упала замертво.

Прежде чем приступить к разделке, семейство стало молиться.

– Сюзи, – с трудом выдохнул Майло.

– Э?

– Что это было?

– Ты увидел душу, достигшую совершенства.

– Пожертвовав жизнью?

– Не только.

На полу перед ними началась разделка. Сперва медленно. С должным уважением.

– Корова не просто корова. Ей довелось быть множеством созданий, в том числе прославленной бодхисатвой по имени Айшварья. Она пожертвовала себя этому семейству, в полной мере осознавая, что ее плоть поможет им выжить. Без тени страха или тщеславия.

Между ними явилась молодая женщина с чарующим взором, с удовольствием наблюдающая за процессом семейного пиршества. Они с Сюзи кивнули друг другу. И женщина растворилась.

Майло потер подбородок.

– Я смог бы принести себя в жертву, – сказал он. – Скорее всего.

Сюзи кивнула.

– У тебя много общего с этим воплощением души. По-своему ты так же внимателен к людям. Оттого и оказался здесь.

На полу перед ними началась кровавая вакханалия. Старуха особенно усердствовала, разрывая хрящи голыми руками.

– Нам пора, – сказала Сюзи.

Ветер и тьма. Они были на берегу реки в Загробном мире, посреди огромной толпы. Ярко одетые участники сборища размахивали желтыми шелковыми знаменами. Небо заполоняли дирижабли и воздушные шары. Бывшая некогда коровой бодхисатва Айшварья с чарующей улыбкой спускалась к реке. Толпа расступилась, и она вошла в реку.

Воздух вокруг нее стал золотистым, он сверкал и пенился, потом вспыхнул кольцом космического света, заливая все вокруг подлинным Совершенством – тысячи душ, камней, дирижаблей и сам ветер.

Вспышка померкла. И все развернулись и отправились по своим делам, как будто голос через репродуктор сказал:

«Непревзойденная волшебная женщина-корова покинула здание. Шоу окончено, смотреть больше нечего».

В квартире Майло Сюзи растянулась на диване в гостиной, а Майло поместился на мягком кресле трансформере. Из дырки сбоку кресла высыпался пенопластовый наполнитель.

– То, что может сделать корова, смогу и я, – заявил он. – Исполнив свой великий жертвенный акт, я перей-ду на некую ступень совершенства, и тогда, возможно, будет что предложить взамен отправки в Ничто.

– Майло, это не просто жертва. Когда волк, чтобы выбраться из капкана, отгрызет себе ногу, это также жертва, но в порыве отчаяния. Это не Совершенство. Необходима любовь.

– Любовь есть! – возразил Майло. – Я люблю тебя.

– «Любовь» и «любить» не всегда одно и то же, – сказала Сюзи. «Любить» свойственно людям. Феромоны. «Любовь» понятие космическое. Я тебя тоже люблю.

Она взяла его руку, и что-то взорвалось внутри него, будто галактика. На мгновение он стал вместилищем чудес, звезд и времени, мог говорить по-испански и существовать в двадцати измерениях. И едва не начал лопаться.

– Детка, – взвизгнул он.

– О, прости, прости.

Поцелуй в щеку. Он съежился до привычных габаритов.

Какое-то время они сидели молча. Свет за окном стал другим.

– Хочу есть, – сказала Сюзи.

Они отыскали бургерную ниже по реке. Лесной вертеп с названием «Черпак». Пианист был пьяным и громким, воздух спертым, мясо горячим, а лучшее местное пиво «Скитер» – черным. Такие места не посещают создания вроде Мам и Нянь либо другие вместилища вселенского разума.

– Сегодня без Няни и Мамы, – сказала Сюзи, заканчивая первое пиво с первой порцией крылышек. – Они могут только наблюдать. Смотреть, как люди живут, что-то делают, пока они в сторонке составляют свои суждения.

Она настояла на своей маскировке для совместного выхода – накладные усы и бейсбольная кепка. Иначе люди указывали на нее и перешептывались. Смерть была подлинной знаменитостью.

– Ты ведь одна из них, – заметил Майло.

– Знаю, – ответила она. – Умолкни.

У людей, проживших вместе восемь тысяч лет, подобные разговоры не в новинку.

– Проклятие! – Сюзи сорвала накладные усы, в которые набился чесночный соус.

Майло пытался прикончить строптивую куриную ножку до того, как та развалится в его руках.

В подобной забегаловке есть и одновременно разговаривать довольно сложно. После они прогулялись по берегу.

– Может, я одна из них, да не им чета, – продолжала Сюзи. – Они смотрят на наш союз критически и только нервы мотают.

– В каком-то смысле понять можно, – ответил Майло. – Ты вроде божества, а я…

– Сколько раз говорить. Я не божество.

Майло счел за лучшее не отвечать. Они шли молча. Рядом прожужжала стрекоза и полетела вдоль реки.

– Я решила завязать, – сказала Сюзи.

Да ну? – подумал Майло. Она всерьез? И откуда слезы? Прежде не видел, чтобы она плакала.

– Как это, «завязать»?

– Знаешь, – она взмахнула руками, – завязать. Закончить свою работу. Я сыта по горло дерьмом, когда вечно приходится беспокоиться, чтобы не раскачать космическое каноэ.

– А это возможно? – спросил Майло. – Закончить быть Смертью, как перестаешь обслуживать столики или учить биологию?

– Не знаю.

Над поверхностью воды стрекоза выписывала сложные узоры.

Вынырнувшая рыба схватила стрекозу.

Майло обнял Сюзи.

– Вопрос, – сказал он. – Когда в Загробном мире рыба съедает стрекозу, попадает ли та в Загробный мир?

– Майло, она и так в Загробном мире.

– Верно, и?

– Как сложно.

– Ты говоришь так обо всем.

– Так и все, на хрен, сложно.

Вокруг них с жужжанием облетела еще одна стрекоза. В точности как предыдущая.

– Хочу открыть свечную лавку, – сказала она.

Он посмотрел одним глазом. Лавку?

Как, интересно, делать бизнес в Загробном мире? Понятно, случаи были. Но Майло так и не уяснил, как здесь работают деньги. Если хотел, ты мог их заработать, но при этом, когда что-то нужно приобрести, ты мог пойти в магазин и взять это даром. И тем же порядком прийти в банк и попросить немного денег, и тебе их дадут. Как и все в Загробном мире было условно, изменчиво и непонятно. Раз он спросил Маму, пытаясь разобраться. «Деньги в Загробном мире все равно что воздух! Идеальное понятие, не забыл? Так сказать, идея денег», – объяснила она.

Денежные расчеты представлялись немалой проблемой. Он вопросительно приподнял бровь.

– Хочешь стать лавочницей?

– Пожалуй, скорее художником, – сказала она. – Я стала бы делать свечи. Самые разные.

– Это ты прямо сейчас решила?

– Нет. Мне хотелось делать свечи с тех пор, как их придумали. По мне это самые замечательные скульптуры. Сделаешь, скажем, свечу в виде Майкла Джексона, чтобы как вылитый был, покажешь, и все скажут: «О, как круто!» Потом зажигаешь и смотришь, как его голова плавится. Свечи классная штука.

Сумрак перетек в темноту. Что-то выпрыгнуло и плеснулось в реке.

– И ты предпочла бы это обязанностям Смерти, – заключил Майло.

– А ты нет?

Ясное дело, – подумал он и отозвался: – Блин, конечно!

Среди ночи Майло проснулся и решил переродиться. Сюзи тоже проснулась. Зная, что стряслось.

– Ты только что здесь оказался! – возмутилась она.

– Ну да. – Он отбросил с ее глаз волосы. – Покоя не дает мысль, что с этим надо разобраться. Исполню великий акт Любви и Жертвенности, а по моем возвращении мы будем вместе.

– Только не обманись.

– Любовь и Жертвенность бесхитростны.

– Малыш, есть нюансы.

– Я в курсе, – ответил он. (Что за нюансы?)

Поцеловавшись, она отвернулась и накрылась с головой одеялом. К реке он отправился один. Странно было бы рождаться, избрав спутницей Смерть. Раздеваться на берегу не пришлось. Он проковылял вязкий ил и камыш и зашел по колено на прохладную быстрину. Образы проносились в воде, сменяя друг друга. Лица, сцены, отрывки непрожитых жизней. Этот? Нет. Или этот? Любопытно. Выбор для Любви и Жертвенности. Богатый выбор. Сделанный выбор привел его в ужас. Но, стиснув зубы, он нырнул. Короткий шок, пауза, пустота, и его выдавило на свет, точно пасту из тюбика.

Глава 9. Тайный любовник Софии Марии Моцарт

Для исполнения акта безупречной космической любви сложно найти кандидатуру лучше, чем Майло. Он влюблялся шестьдесят восемь тысяч пятьсот четыре раза.

Влюбиться в первый раз, по-настоящему, довелось ему земледельцем эпохи Железного Века в средней Европе. Жрец друид женил его с Хилдрегар. На рубеже третьего десятка тяжкий труд сгорбил обоих. И лишь двое из их десятерых детей дожили до зрелого возраста.

Рождение десятого ребенка убило Хилдрегар. Дальше Майло стал стареть все быстрее и умер в тридцать два. В последние семь лет жизни соседи называли его gragn luc moesse, что означало «грустный старый звездочет».

«Любовь означает быть разорванным надвое», – говаривал он молодоженам в день свадьбы. Говорить подобное молодым не пристало. За что он и понес наказание, прожив следующую жизнь сомом.

В будущем Майло и его возлюбленная Брай родились на борту необъятных размеров фамильного космолета на пути к Созвездию Волопаса. Это было время ранней звездной колонизации. Большинство пассажиров даже не помнили, что они на борту корабля. «Эти залы, туннели, громадные машины все равно что вселенная», – говорили они.

В попытке добраться до наружного корпуса корабля Майло и Брай миновали машинные залы размером с континенты. Они видели кладбища, искусственные леса и даже гравитационные гироскопные двигатели. Пробирались через зоны военных действий. Были на пустошах, где уже две тысячи лет как не осталось живой души. И на рубеже апокалипсиса отыскали, наконец, корпус корабля и стали очевидцами преодоления пространства на одной десятой скорости света. Затем вернулись домой, полные впечатлений. Майло получил работу на радио, Брай стала издавать журнал. Их прославили рассказы о путешествии к границам корабля.

Путь в Созвездие Волопаса занял еще тысячу лет. История Майло и Брай стала легендарной на корабле, а потом и первой великой историей любви нового мира. Случается и любовь как в кино.

В Вене позднего Средневековья юный мушкетер Майло влюбился в Софию Марию Моцарт, писаную красавицу и двоюродную прапрапрапрабабку композитора.

София Мария была замужем за Максимилианом фон Фюрцельхасом, министром короля Фердинанда и обладателем самого необузданного нрава, находившимся в постоянных разъездах. Стоило Максимилиану уехать, Майло тотчас же пробирался в сад под окном Софии Марии и развлекал ее фривольными песенками. Бывало, она спускалась в сад, где, надев венецианские маски, они разыгрывали историю Адама и Евы.

Фон Фюрцельхас так часто отсутствовал, что его дворня вполне свыклась с Майло, как если бы он, а не фон Фюрцельхас был их хозяином. О связи стало известно далеко за пределами домовладения. Знавшиеся с Майло ваганты сочинили кабацкую песенку с бесстыдным названием «Майло Гейдельбург шпинделяет жену Максимилиана фон Фюрцельхаса, Тра-ля-ля», которая обрела широкую популярность и в конце концов достигла ушей самого фон Фюрцельхаса, который с ревом примчался домой, чтобы перерезать Майло глотку. Как более искусный фехтовальщик, Майло изловчился ранить аристократа и сбежал в Зальцбург. Однако с той поры София Мария неизменно сопровождала мужа в его путешествиях. Что только способствовало приумножению ее любовников, среди которых были такие светочи эпохи, как скульптор Леонард Дусел, архитектор Зейнсфистхоффен и сам Папа, последний, правда, по ошибке из-за темноты.

Майло в итоге повезло меньше, ибо по скудомыслию он воротился слишком рано. И, вступив в ряды защитников Вены при осаде турками, узнал, что фон Фюрцельхасу доверено командование частью оборонительных сил. Разумеется, Майло отправился в самое пекло, где был с триумфом захвачен в плен и выпущен обратно в город при помощи катапульты.

В промежутках первой сотни жизней Майло искал возможность побыть с Сюзи, хотя в ту пору они не были любовниками. Обоим нравилось плавать и есть. Им нравилось задавать друг другу вопросы вроде «Что жальче, руку или глаз?». А иногда Майло ловил ее особенный взгляд.

Он гадал, что случится, если Смерть сойдется с обычным смертным бродягой.

– Как знать, – сказала она. – Быть может, нашей дружбе придет конец. Быть может, это спалит тебя. Ты натурально сгоришь. Я правда не знаю.

Майло опешил.

– Ты читаешь мои мысли?

– Ты не знал?

– Нет. Господи!

После сотого перерождения он помог ей открыть магазин экзотической еды под вывеской «Шоколадный Кальмар». Магазин был набит кальмарами, шоколадными бабочками, цветами для жарки во фритюре и так далее. Когда боги берутся за дела смертных, то нередко попадают впросак, вывел Майло.

За год магазин посетили всего пятнадцать покупателей.

Когда Сюзи навсегда закрыла двери магазина, он полез с поцелуем, но был отвергнут.

– Насчет того, что сгоришь, я не шутила, – сказала она.

Земная любовь стала для Майло обыденностью. Кочуя из одной жизни в другую, влюбляться случалось тысячи раз, за годы такое порядком приедается. Он изведал любовь к семье и хорошим друзьям. Он любил пляжи, дождь и добротно сделанные часы. И знал, каково видеть, как увядает и следом умирает любовь, а ты чувствуешь себя скормленным диким свиньям. Раз, дело было в Замбии восемнадцатого столетия, любовь спасла Майло жизнь. Любовь целой деревни, нескольких сотен людей.

Тогда Майло угодил в череду неудач. Посевы не взошли, засуха, укусила змея, померла мать, зубы болели, и дом сгорел вместе со всеми пожитками. Сломленный, без орудий труда и слишком гордый, чтобы просить о помощи, он злобился все сильнее, пока однажды не подстерег в лесу богача, избил его и забрал деньги.

Деревня была маленькой, и его быстро нашли. Охранники общины приволокли его на судилище. В большинстве деревень Майло отрубили бы голову или, по крайней мере, руки. Но каждая деревня живет на свой лад, а в селении Майло придерживались прогрессивных взглядов на осуждение за проступки.

Это был необычный суд в необычной деревне. В качестве приговора он получил любовь. Две сотни жителей часы напролет твердили ему, какой он замечательный человек. Вспоминали, как подростком он спас девочку от гиены, заслонив малышку собой. Теперь девочке было уже за двадцать. Она гладила глубокие шрамы на руке Майло и нежно шептала ему слова благодарности.

Ему припомнили, как он проделал путь до Конго и назад, просто чтобы навестить дедушку. Как он четыре года работал на строительстве дороги, чтобы младший брат смог получить образование. Как отказывался убивать животных, даже змей, крыс и пауков. И в придачу женился на самой безобразной женщине в деревне, поскольку мог видеть вглубь вещей и тем пленил ее сердце – правда, вслух об этом не упоминали. Жена была там же, вспоминая, как он поднимался чуть свет, чтобы выполнить за нее работу по дому.

Когда жители закончили, их любовь распутала узел злобы, который сплелся в голове и в душе Майло, заставив вспомнить, что он добрый человек. Благодарный, он отправился восвояси. Со временем удача вернулась, и он прожил счастливо до самой смерти.

Мужчиной по имени Оуэн он любил мужчину по имени Брэд в Хьюстонском гей-квартале. Они жили в маленькой квартире с собакой по кличке Мэгги. Не расставались пятнадцать лет, пока Мэгги не умерла, а Брэду не предложили работу всей жизни в Швейцарии. Мучительный выбор заставил одряхлеть обоих.

Был он и женщиной по имени Око, чей муж утонул в морском сражении. Накрывая каждый вечер для мужа стол, она сделалась знаменитой вдовой. Она ждала его на береговом утесе. Поначалу высматривала на горизонте корабль, но с течением времени стала смотреть в воду, словно он перешел из мира, где телесность обозначают руки, ноги, волосы и зубы, в другой, где телом становится сама Земля. Морские течения стали его руками. Шторма – его голосом. Луна и созвездия – его мыслями и переменчивым нравом. Муж ее не был красавцем. Временами она видела рыбу с его лицом.