Текст книги "Однажды на краю времени (сборник)"

Окровавленного ребенка подняли вверх на блюде.

Здесь ларл в первый раз коснулся меня, его тяжелая черная лапа легла мне на колено, бархатистая, с втянутыми когтями.

– Ты понимаешь? – спросил он. – Понимаешь, что это значит для меня? Все это, первое рождение человека на планете, я пережил в один миг. Ощутил, обладая всей полнотой человеческого восприятия. Я осознал личную трагедию и триумф общества, значение тех жизней и культуры, стоявших за ними. Минуту назад я жил зверем, с простыми звериными мыслями и надеждами. Потом я съел твою прародительницу. И в одно мгновение преодолел половину пути до божества.

Чего и добивалась женщина. Она заранее мысленно умерла при рождении ребенка, чтобы мы смогли разделить ее переживания. Она дала нам это. Она дала нам больше того. Она дала нам язык. До того как мы съели ее мозг, мы были мудрыми животными, а после того стали Народом. Мы были стольким ей обязаны. И мы знали, чего она хотела от нас.

Ларл погладил меня по щеке громадной бархатистой лапой, его когти цвета слоновой кости были спрятаны, но слегка подрагивали, как будто он был готов выпустить их.

Я едва смел дышать.

– В то утро я пришел в Обрыв, держа в зубах лоскут, в который был завернут младенец. Почти всю дорогу он спал. На рассвете я прошел по пустынным улицам, ступая совершенно беззвучно. Пришел к дому Первого Капитана. Я услышал за дверью приглушенные голоса – вся деревня собралась на богослужение. Я постучал в дверь лапой. За дверью повисло ошеломленное молчание. Затем, медленно и опасливо, дверь отворилась.

Ларл немного помолчал.

– То было начало союза Народа с людьми. Нас приняли в ваших домах, и мы помогали охотиться. Сделка была справедливой. Наша пища спасла в ту первую зиму много жизней. Никому не было нужды знать, как погибла женщина и насколько хорошо мы вас понимаем.

Тот ребенок, Флип, был твоим предком. Раз в несколько поколений мы ведем одного из вас на охоту и съедаем его мозг, чтобы не терять тесной связи с вашим видом. Если ты будешь хорошим мальчиком, вырастешь смелым и честным, умным и благородным, как твой отец, тогда, возможно, мы съедим тебя.

Ларл развернул ко мне свою круглую морду, на которой угадывалось подобие дружеской улыбки. А может быть, и нет: то выражение даже теперь, когда я вспоминаю, представляется мне двусмысленным и загадочным. А потом он встал и скрылся в дружелюбных темных тенях Каменного Дома.

Я остался сидеть, глядя на тлеющие угли, а через несколько минут пришла моя вторая старшая сестра – черты ее лица были стерты ярким светом, как у ангела, – и увидела меня. Она вскинула руку и сказала:

– Пойдем, Флип, ты же все пропустишь.

И я пошел с нею.

Иногда я задаюсь вопросом, действительно ли все это случилось? Однако уже поздно, твоих родителей нет дома. Моя комната маленькая, но уютная, постель теплая, но пустая. Мы можем зарыться в одеяла и отпугивать пещерных медведей, играя в старинные зимние игры, придуманные как раз для этого.

Ты покраснела! Не отнимай свою руку. Я скоро отправлюсь в неведомый далекий мир, чтобы сражаться за людей, которых ни ты, ни я не знаем. Солдаты, как тебе известно, стареют медленно. Нас замораживают на время межзвездных перелетов. Когда ты станешь старой и толстой, счастливой бабушкой многочисленных внуков, я все еще буду молодым и буду думать о тебе. Ты тогда вспоминай меня, и наши мысли смогут встретиться в пространстве. Не будешь ли ты тогда сожалеть кое о чем? Неужели этого ты хочешь?

Пойдем, не смущайся. Давай забудем о прошлом и будем жить настоящим. Так ведь лучше. Задуй свечу, любовь моя, рассказ окончен.

Все это случилось много лет назад, на планете, название которой выжжено из моей памяти.

Край мира

День, когда Донна, Пигги и Расс пошли посмотреть на Край мира, был очень жарким. В полдень они сидели на обочине тротуара, пили колу и смотрели, как громадные подъемники один за другим неуклюже взлетают в воздух прямо с базы ВВС на Толденарбе. Небо грохотало. В Персидском заливе произошел какой-то инцидент, и половину американских войск в Сумеречных Эмиратах подняли по тревоге.

– Старик говорит, что, когда начнется Большая Война, базу накроют первой, – задумчиво произнес Пигги. – По договорам, мы не можем ее защищать. Один бомбардировщик зайдет сверху и – бабах… – он изобразил ядерный взрыв, – тут ничего не останется.

Пигги носил камуфляжные штаны и футболку цвета хаки с надписью «УБИВАЙ ВСЕХ, БОГ РАЗБЕРЕТСЯ». Донна наблюдала за тем, как Пигги снял и начал протирать очки. Лицо у него стало пустым и каким-то вялым, словно маска, но стоило ему надеть очки снова, сразу оживилось.

– Повезет тебе, – сказала Донна. – Миссис Кашогги все равно заставит нас сдать работу, и плевать ей на апокалипсис.

– Угу, ты ей вообще веришь? – возмутился Пигги. – Еще акцент этот странный! И зубрежка, чтоб ее! Никакой свободы. Ну, в смысле, кому какая разница, был Акроннион частью Мезенцийской империи или не был?

– Большая, придурок, – заметил Расс. – Местная история – это единственный нормальный предмет во всей школе. – Расс был самым умным парнем, которого Донна когда-либо встречала, пусть его и исключили за неуспеваемость. Даже выглядел он необычно: проникновенный взгляд и панковская стрижка – по бокам голова выбрита и только крашеный белый вихор свисал до самой шеи. – Мужик, я открыл «Выдержки из эпических сказаний» прямо в первую ночь, как сюда приехал, думал, там будет все та же привычная фигня, и не смог заснуть до самого утра. Пошел в школу, глаз не сомкнув, но умудрился прочитать все, от корки до корки. Это нереально странное место: тут в истории куча драконов, магии, всяких чудищ на любой вкус. Ты хоть понимаешь, что здесь еще в восемнадцатом веке демоны съели трех членов британской миссии? И это исторический факт!

Расс всегда был для Донны загадкой. В первый раз они встретились на танцах в Американской школе, и он сразу же попытался залезть ей в трусы. Тогда она его хорошо приложила, чуть не разбила ему нос. До сих пор не могла забыть, как он смеялся, не обращая внимания на кровь, бежавшую по подбородку. С тех пор они стали дружить. Только у всякой дружбы есть пределы, и теперь она ждала, когда же Расс сделает очередной ход, надеясь, что случится это до того, как ее отца переведут.

В Японии Донна знала девочку, которой очень нравился один парень, и она взяла и бритвой вырезала его имя прямо у себя на ладони. Донна тогда еще спросила ее, как так можно вообще? Подружка пожала плечами и сказала: «Да какая разница, главное, он меня заметил». Донна поняла ее только тогда, когда встретила Расса.

– Удивительная страна, – словно в трансе, произнес он. – По идее, в небесах за Краем водится куча всяких демонов, змеев и прочей фигни. Говорят, если долго туда смотреть, сойдешь с ума.

Тут все трое переглянулись.

– Да черт возьми! – воскликнул Пигги. – Чего мы тогда ждем?

Край мира находился за железнодорожными путями. Расс, Донна и Пигги на велосипедах проехали через американский анклав и добрались до старого района местных. Улицы здесь были узкие, дворы забиты сломанными грузовиками, ржавыми автобусами и даже яхтами в кильблоках с пробитыми бортами. Вибрирующие от гула наковален двери гаражей напоминали темные пасти, откуда, плюясь и шипя, вырывались искры сварки. Подростки спрятали велосипеды в зарослях низких абрикосовых деревьев, там, где рельсы пересекали промышленный канал, и дальше пошли пешком.

На границе с Краем мира время давным-давно изменило город. Исчезли лучники в башнях, стоявшие на страже и высматривавшие угрозу, что так и не явилась. Исчезли розовые кварцевые дворцы с тысячью окон, ни одно из которых не смотрело в сторону пропасти. Зубчатые стены с бойницами, где слепые музыканты когда-то приветствовали рассвет, уцелели лишь в текстах миссис Кашшоги. Теперь вместо них стояли сумрачные и печальные здания фабрик, чьи нижние окна загородили бетонными блоками или забрали кирпичами, пытаясь спасти от камней вандалов, а верхние закрасили, и теперь те больше походили на мозаику из серых или блекло-синих квадратов.

Завопил паровой свисток, и рабочие, смуглые люди в брюках-чинос и белых рубашках, нестройными рядами, шаркая, поплелись внутрь. Сюда завезли сирийцев и ливанцев, чтобы те делали работу, к которой коренные жители Толденарбы даже не прикоснулись бы. Измочаленная сетка одиноко покачивалась на баскетбольном кольце, закрепленном возле погрузочного дока.

Территорию ограждал забор из рабицы, кое-где уже сломанный. Донна, Пигги и Расс пролезли внутрь.

Фабрика исторгла из своих недр громкий вой. Следом подала голос еще одна, расположившаяся чуть дальше по дороге, ее ритмичные и основательные удары казались неумолимыми, словно головная боль. Заводы стряхнули с себя полуденную дрему и приступили к работе.

– А почему эти штуки установили вдоль Края? – спросила Донна.

– Так можно сливать вниз химические отходы, – объяснил Расс. – Тут все построили еще до того, как эмир национализировал дренажную систему, а ту соорудили вообще во времена Русского Протектората.

У самого Края стояла бетонная стена высотой по грудь. Грубая и шероховатая, она уже начала крошиться от времени. У ее подножия пучками росли сорняки, а за ней не было ничего, кроме неба.

Пигги побежал вперед и плюнул в пропасть.

– Эй, а помните, что Никсон сказал, когда мы сюда прибыли? «А падать тут далековато». Вот это мужик!

Донна прислонилась к стене. Из-за легкой дымки воздух казался серым, а по центру и вовсе грязно-коричневым, словно кто-то выжег у нее в глазу мертвое пятно. Когда она посмотрела вниз, то инстинктивно надеялась найти там землю, но за Краем не было ничего, кроме неба. Тут и там парили легкие облачка, и никаких летучих змеев, кольцами завивающихся в воздухе. По идее, Донна должна была почувствовать разочарование, но на самом деле ничего другого не ожидала. Она повидала уже немало чудес природы и знала, что на каждый водопад, гейзер и живописный пейзаж обязательно приходятся линии электропередач, заборы и парковки, только на открытки они не попадают. Расс, нахмурившись, напряженно смотрел вперед и чем-то напоминал ястреба. Он едва заметно двигал челюстью, и Донна очень хотела узнать, что же он там высматривает.

– Эй, гляньте, чего я выискал! – завопил Пигги. – Тут лестница!

Они подошли к нему и встали на вершине железной лестницы, довольно обыденной на вид. Та зигзагом уходила вниз по склону утеса к бесконечно далекому и несуществующему Дну, постепенно растворяясь в дымчатой синеве. Тихо, как будто удивившись собственной находке, Пигги сказал:

– А как вы думаете, что там, внизу?

– Есть только один способ это узнать, правда? – ответил Расс.

Он пошел первым, за ним Пигги, а последней – Донна, ступеньки глухо позвякивали под их ногами. Камни покрывали неразборчивые граффити, выцветшие от времени и непогоды. Желтые, черные и красные буквы, нанесенные краской из баллончика. Железное ограждение покрывали выжженные или процарапанные то ли ножом, то ли гвоздем слова, стрелки и треугольники: «JURGEN BIN SCHEISSKOPF», «МОТЛИ КРЮ», «СМЕРТЬ САТАНЕ», «ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ АМЕРИКА». Уже через семнадцать ступенек пришел черед первой площадки. Ее покрывал толстый слой коричневых бутылочных осколков, кусков раскрошившегося бетона, сигаретных окурков и влажного, расплывшегося картона. Лестница повернула на сто восемьдесят градусов, и подростки пошли дальше.

– Вы когда-нибудь фугу ели? – спросил Пигги и, не став дожидаться ответа, сразу продолжил: – Это японский ядовитый иглобрюх. Его надо готовить очень осторожно – у них там повара даже сдают специальные экзамены по приготовлению такой рыбы, и все равно от нее умирают несколько человек в год. Считается, что это большой деликатес.

– Не может что-то быть настолько вкусным, – заметил Расс.

– Дело не во вкусе, – с энтузиазмом пустился в объяснения Пигги. – А в яде. Понимаешь, если все правильно приготовить, то в сасими остается небольшое количество яда и ты получаешь пороговую дозу. Губы и кончики пальцев холодеют. Немеют. Вот так ты понимаешь, что тебе продали настоящую рыбу-фугу. И вот так ты понимаешь, что прямо сейчас стоишь на грани между жизнью и смертью.

– Я уже на грани, – ответил Расс и, казалось, сильно удивился, когда Пигги засмеялся.

В небе плыла полная луна, бледная, как ледяной диск, тающий в голубой воде. Она прыгала вслед за ребятами, а они спускались, пинали пустые бутылки в пенопластовых обертках, давили пачки из-под «Мальборо» или с хрустом раскалывали свечи зажигания. На одной из площадок нашли погнутую тележку из магазина, и Пигги, поднапрягшись, перекинул ее через перила. Он понаблюдал за тем, как та падает, и заметил:

– Там, наверное, до фига всякого мусора.

Вокруг слегка пахнуло мочой.

– Внизу будет лучше, – сказал Расс. – Мы почти у самой вершины, сюда люди часто спускаются выпить после работы.

Он пошел дальше. Далеко в стороне из промышленной трубы извергался коричневый поток, изливался в пространство, расширяясь, а потом медленно распадался, превращаясь в туман всех цветов радуги, – чары расстояния создавали из него красоту.

– И как далеко мы собираемся идти? – спросила Донна, предчувствуя недоброе.

– Не трусь, сестренка, – захихикал Пигги. Расс промолчал.

Чем ниже они спускались, тем затрапезней становилась лестница и тем опаснее. В ограждении зияли дыры. Там, где отвалилась краска, болты, крепившие ступени к скале, напоминали ржавые шишки размером с грецкий орех.

Сумчатые животные с игольчатыми когтями угрожающе чирикали из ниш в скале, когда ребята проходили мимо. Пучки травы и беловато-серой горечавки росли в трещинах, заполненных лессовой породой.

Шли часы. У Донны все сильнее болели ступни, икры и поясница, но жаловаться ей не хотелось. Постепенно она перестала смотреть вниз, через перила, и вверх, в небо, и вместо этого уставилась себе под ноги – ступени мелькали перед глазами – и одной рукой шлепала по перилам, иногда судорожно за них хватаясь. Донна чувствовала себя потной и несчастной.

Дома ее ждал незаконченный доклад о Трехдневном инциденте в марте 1810 года, когда французские оккупационные войска по приказу самого Наполеона палили из пушек через Край в пустоту. Они хотели создать ливневые шторма невиданной силы и тем самым уничтожить своих противников, но подняли лишь легкую пороховую дымку. Самая большая неудача в истории, связанная с контролем климата. И этот спуск такой же бесполезный, подумала Донна, бесконечное и утомительное упражнение без всякого результата. Как и вся ее жизнь, впрочем. Каждый раз, когда отца переводили на новое место, она давала себе слово измениться, любой ценой стать другим человеком… даже если – нет, в особенности если – это значило, что придется изображать кого-то, кем она не была. В прошлом году, когда они жили в Германии, Донна поехала покататься с местным ухажером в его «альфа-ромео» и не стала удовлетворять парня руками, а взяла в рот. Тогда она подумала, что вот теперь все изменится. Но нет.

Ничего не изменилось.

– Осторожнее! – крикнул Расс. – Впереди ступенек не хватает! – Он прыгнул, и площадка загудела под его кроссовками, как гонг. А потом еще раз, когда за Рассом последовал Пигги.

Донна засомневалась. Там не было пяти ступенек, зиял двадцатифутовый пролет. В этом месте утес выдавался вперед, и если она поскользнется, то может вообще рухнуть в пропасть.

Донна почувствовала, как куда-то в сторону уходит каменная стена, и неожиданно поняла, что с миром ее сейчас связывает лишь крошечный клочок материи, на котором едва помещаются подошвы. Небо обернулось вокруг девушки, простираясь в беспредельность, бездонную и абсолютную. Донна могла сейчас раскинуть руки и прыгнуть в вечность. «Интересно, что со мной тогда будет? – подумала она. – Я умру от жажды и голода или падение будет настолько быстрым, что мне просто не хватит кислорода и я задохнусь в воздушном океане?»

– Давай, Донна! – крикнул ей Пигги. – Не трусь!

– Расс… – Голос у нее задрожал.

Но тот даже не взглянул на Донну. Он, нахмурившись, смотрел вниз и в нетерпении ждал, когда же они смогут продолжить путь, обронив:

– Не дави на леди. Мы можем и без нее пойти.

Донна чуть не задохнулась от злости, боли и отчаяния. Она набрала полную грудь воздуха и прыгнула, почувствовав, как замерло сердце. Небо и камень пронеслись над головой. На мгновение она ощутила, как парит, падает, что все пропало и смерть уже рядом. А потом Донна с размаху приземлилась на площадку. Больно было адски, и поначалу она даже подумала, что растянула лодыжку. Пигги схватил ее за плечи и костяшками пальцев потер по голове:

– Я знал, что ты справишься, плакса.

Донна отпихнула его руку:

– Ладно, умник. Как, по-твоему, мы обратно вернемся?

Пигги сразу прекратил улыбаться. Открыл рот, закрыл. Со страхом дернул головой вверх. Через провал мог легко перепрыгнуть только акробат и, ухватившись за ступеньку, подняться наверх.

– Я… В смысле…

– Да не беспокойтесь вы, – нетерпеливо сказал Расс. – Что-нибудь придумаем.

Он снова двинулся вниз.

Донна поняла, что Расс ведет себя странно и шагает по лестнице как одержимый. Один раз он принес в школу револьвер отца и с гордостью всем заявил, что утром перед завтраком играл в «русскую рулетку». Три раза.

Сейчас у него был такой же сумасшедший взгляд, и Донна не имела ни малейшего понятия, как ему помочь.

Расс шел как автомат, безмолвно, неутомимо, не ускоряясь, но и не замедляясь. Донна следовала за ним, храня тревожное молчание, а Пигги суетливо носился между ними, словно собачонка, и тараторил. Донну поразило, насколько уместной, если не откровенно аллегоричной была эта сцена: они идут вдвоем, как обычно вместе и одновременно порознь, а между ними сплошной шум. Когда солнце скрылось за утесом, а полуденная жара спала, Донна все еще думала о расстоянии, которое разделяло ее и Расса, и о тишине.

Лестница теперь стала кирпичной, с прожилками цементной кладки и маленькими опорами, вбитыми в камень. На одной из площадок кучей лежали хвостики от вишен и косточки, а ограждение было полностью белым от птичьего помета. Пигги перегнулся через перила и сказал:

– О, а я чаек вижу. Летают там.

– Где? – Расс тоже склонился над перилами и презрительно процедил: – Голуби это. Газзоди их выпускали, стреляли по ним из винтовок.

Когда Пигги снова пошел за Рассом, Донна неожиданно поймала его взгляд: влажный и жалкий от беспомощности и отчаяния. На ее памяти он так испугался лишь раз, несколько месяцев назад, когда она зашла к нему домой по дороге в школу, сразу после убийства эмира.

Окна в гостиной были занавешены, и после утреннего солнца комната казалась неестественно мрачной. Голубой свет от телевизора мерцал на полках с почти растворившимися во мраке керамическими фигурками: дрезденскими молочницами, фарфоровыми китайцами из Шантильи, мейссеновскими мопсами с золотой цепочкой в зубах, одной на всех, и обнаженными дельфтскими нимфами, застывшими в танце.

Мать Пигги сидела в мятом халате, со взъерошенными волосами и смотрела трансляцию с похорон. В одной руке она держала чашку маслянистого на вид кофе. Донна удивилась, увидев женщину так рано. Ходили слухи, что у нее проблемы с алкоголем и что даже по стандартам жены военного характер она имеет чересчур буйный.

– Ты только посмотри на них, – сказала мать Пигги. На экране двигалась торжественная процессия из верблюдов и «кадиллаков», шейхов в джеллабах, куфиях и зеркальных очках и европейских сановников с женами в изысканно серых персидских нарядах. – Какая выдержка.

– Куда ты положила мой завтрак? – громко крикнул Пигги из кухни.

– Вот так насмехаться над Кеннеди! – (Младший сын эмира, мальчик не больше четырех лет от роду, глубоким поклоном приветствовал гроб отца, когда тот проезжал мимо.) – Мальчишка отвратно себя ведет, но ты бы видел его мать, плачет так, словно у нее сердце разбито. Тошнит от такого. Если бы я была Джекки, я бы…

В ночь, когда убили эмира, Донна, Расс и Пигги пошли в боулинг. Тот располагался среди дешевых кабаков, сгрудившихся вокруг базы, и туда ходили только военные. Когда из колонок вместо музыки пошел срочный выпуск новостей, все встали и начали радостно кричать. Кто-то затянул «Вверх мы взмоем», остальные подхватили «В далекую синюю высь»… Донну затошнило от страха и отвращения, ее вырвало прямо на парковке.

– Я не думаю, что они кого-то высмеивают, – сказала она. – Они просто…

– Не говори с ней!

Дверь холодильника с шумом захлопнулась. Со стуком отворился шкаф.

Мать Пигги горько улыбнулась:

– Нет, от этих цыган иного ждать нельзя. Вечно притворяются белыми людьми, но только хозяев передразнивают. Грязные животные.

– Твою же мать, где мой завтрак?

Тогда она взглянула на него, поджав губы, и заиграла желваками:

– Не стоит в моем присутствии употреблять такие выражения, молодой человек.

– Хорошо! – крикнул Пигги. – Хорошо, пойду в школу без завтрака! Сразу видно, как сильно ты обо мне заботишься!

Он повернулся к Донне и за секунду до того, как Пигги схватил ее за руку и вытащил из дома, она увидела его глаза: целую вселенную замешательства, униженности и пустоты. Такой же взгляд у него был и сегодня.

Железные перила сменились деревянными, половина столбиков сгнила у основания, то тут, то там не хватало досок, их вырвали, швырнув вниз, предыдущие путники. Колени Донны подогнулись, она запнулась и чуть не врезалась в камень.

– Мне надо передохнуть, – сказала она и сразу возненавидела себя за слабость. – Я больше и шага ступить не могу.

Пигги тут же рухнул на площадку. Расс засомневался, но все же вернулся к ним. Все трое сидели, уставившись в пустоту, свесив ноги через Край и вцепившись в ограждение.

Пигги нашел среди мусора банку пепси с лого, выписанным арабской вязью, взял ее в левую руку и принялся дырявить ножом-«бабочкой», снова и снова, хихикая, словно больной на всю голову сексуальный маньяк.

– Истребляйте скотов! – с радостью заявил он, а потом, без всякого перехода, спросил: – А как мы вернемся?

Причем так грустно, что Донна с трудом подавила смех.

– Послушай, я просто хочу пройти еще немного вниз, – ответил Расс.

– Зачем? – капризно протянул Пигги.

– Там не будет всего этого мусора. – Расс махнул рукой в сторону сигаретных окурков и бутылочных осколков. Те попадались реже, но все равно валялись на каждой площадке. – Просто пройдем чуть-чуть дальше, хорошо? – В его голосе чувствовалось напряжение и даже нечто похожее на мольбу. Перед этим взглядом Донна была беспомощна. Ей сейчас так хотелось оказаться с ним наедине и понять, что не так.

Скорее всего, Расс и сам не знал, что они найдут внизу. Может, думал, если далеко спуститься, то и возвращаться не придется? Донна вспомнила один случай: как-то она сидела на алгебре, в классе мистера Херримана, и чуть ли не против своей воли повернула голову, такое в воздухе вдруг повисло напряжение, и взглянула на Расса. Тот сидел за партой и с предельной сосредоточенностью вырывал страницы из учебника, по одной бросая их на пол. За это его на пять дней отстранили от занятий, а Донна так и не узнала, зачем он это сделал. Но в поступке чувствовалась восхитительная надменность; Расс родился не в свое время. Ему бы больше подошла жизнь средневекового принца, Медичи или одного из претендентов Сабакана.

– Хорошо, – ответила Донна, а Пигги, естественно, пришлось пойти с ними.

Через семь пролетов лестница кончилась. Деревянное ограждение на последнем, самом коротком, вырвали с корнем и положили прямо на ступеньки. Расс, Донна и Пигги аккуратно переступили через стойки и перила, боясь упасть. Но путь продолжился и за последней площадкой, только теперь его вырубили прямо в скале. От времени, дождей и веса людей каменные ступеньки словно прогнулись и к тому же были разной высоты, что делало лестницу практически непреодолимой.

Пигги застонал:

– Мужик, ты серьезно? Идти вниз по этому?

– Тебя никто не заставляет, – ответил Расс.

Они спускались по старой лестнице задом наперед, на четвереньках. Ветер набрал силу, неожиданно толкая их то в один, то в другой бок. Иногда Донну охватывал жуткий страх, что она здесь замерзнет и больше не сдвинется с места. Но в конце концов они выбрались на просторный ровный выступ, по краям которого зияли пасти пещер, уходящих глубоко в скалу.

Утес был зеленовато-белым от лишайника, его трудолюбиво выровняли и покрыли резьбой еще в древние времена, не тронув только входы в пещеры. Между ними стояли статуи то ли богинь, то ли демонов, то ли танцовщиц с массивными бедрами, чьи груди и лица еще при жизни Мухаммеда скололи последователи Пророка, ненавидящие человеческие изображения. В руках женщины держали ветви, с которых свисали символы луны в разных стадиях перерождения: новая луна, прибывающая, серповидная, полная, и обратно. Пигги задыхался, его лицо блестело от пота, но он по-прежнему изображал из себя крутого:

– И что это за хрень, чувак?

– Здесь был монастырь. – Расс шел по выступу в изумлении, недоуменная полуулыбка застыла у него на губах. – Я о нем читал. – Он нашел последний кусок мусора, забравшийся так далеко, – автомобильную дверцу бирюзового цвета, которую занес сюда шальной ветер. – Помоги.

Расс и Пигги подняли ее, раскачали, набирая инерцию, и перекинули через обрыв. Все трое легли на площадку и долго наблюдали за тем, как дверца падает, кувыркаясь, превращается в мерцающую точку, но не останавливается. В конце концов она исчезла, превратилась еще в одну пылинку, парящую внизу, стала частью хаотического мельтешения кровяных телец в стекловидном теле глаза. Донна перевернулась на спину, отодвинула голову от края обрыва и посмотрела вверх. Утес как будто медленно и неумолимо падал вперед, словно весь мир вознамерился стереть девушку в порошок. От такого кружилась голова.

– А давайте пещеры исследуем, – предложил Пигги.

Пещеры оказались пустыми. Они углублялись не больше чем на тридцать футов в скалу, но сделаны были явно с любовью. Сводчатые потолки покрывали тысячи вырезанных из камня плиток, а стены украшали колонны с барельефами. Пигги осветил фонариком каждую нишу, а потом сказал:

– Здесь уже кто-то побывал до нас и все забрал.

– Наверное, люди из Исторического отдела регистрации. – Расс провел рукой по одной из полок, по ширине и высоте та идеально подходила для трехфунтовых банок из-под кофе, выставленных в ряд. – Здесь хранили черепа. Когда монах достигал состояния невероятного духовного просветления, он больше не нуждался в костылях физического существования, с его костей счищали плоть, а череп сохраняли. В глазницы заливали воск и, пока тот не застыл, вставляли туда опалы. Так монахи и спали под мерцающим взглядом тех, кто их превзошел.

Когда подростки вышли из пещеры, небо уже окрасилось в пурпурный цвет, появились первые звезды. Донна посмотрела на Луну. Та была огромной, словно тарелка, полной и яркой. Сверхъестественно отчетливо проступали каньоны, сухие моря и горные цепи. Где-то посередине находилась База Спокойствия, там Нил Армстронг установил американский флаг.

– Боже, поздно-то как, – сказала Донна. – Если мы скоро не отправимся назад, моя мать просто взбесится.

– А мы так и не выяснили, как поднимемся наверх, – напомнил Пигги, а потом добавил: – Возможно, нам придется остаться здесь. Научимся есть сов, начнем собирать урожай с поверхности скалы. Построим нашу собственную цивилизацию. Правда, есть серьезная проблема: неравномерность распределения полов, но она преодолима. – Он обнял Донну одной рукой за плечи, а другую положил на грудь. – Ты же установишь для нас очередь, правда, Донна?

Она со злобой его оттолкнула и сказала:

– Пасть захлопни! Я так от тебя устала! Ведешь себя как малолетка!

– Эй, успокойся, все круто. – В глазах Пигги уже забурлила паника, он понял, что ничего не контролирует и никогда не сможет контролировать, что даже такого понятия, как контроль, для него не существует. Он слабо, примирительно улыбнулся.

– Нет, не круто. Вообще не круто.

Донна побледнела, ее затрясло от ярости. Пигги всегда все портил. Он постоянно ходил с ними, и от такого соседства она не могла нормально поговорить с Рассом, выяснить, что же так сильно его тревожит, заставить его по-настоящему ее заметить.

– Меня тошнит от твоей незрелости, от твоего грязного языка, твоей грубости.

Пигги покраснел и отвернулся.

Расс сунул руку в карман, вынул комок шмали, завернутый в фольгу, и жестяную трубку с резной коралловой чашкой, местные попрошайки продавали такие подросткам по двадцать девять центов.

– Накуриться никто не хочет? – вежливо спросил Расс.

– Вот ты сволочь! – засмеялся Пигги. – А мне говорил, что нет ничего!

Расс пожал плечами:

– Солгал.

Он аккуратно разжег трубку, затянулся, передал Донне. Та взяла ее, почувствовав, какие холодные у Расса пальцы, и посмотрела прямо на него, на тонкое аскетическое лицо с закрытыми глазами. Бледный, сквозь слой голубого дыма он еще больше походил на Христа. В это мгновение Донна поняла, насколько сильно любит его, с какой готовностью принесет себя в жертву ради счастья этого человека. Мундштук перегрелся, почти обжигал губы. Она глубоко затянулась.

Дым, оцарапав горло, упругой спиралью свернулся в легких, потом выстрелил в голову, и все вокруг зажужжало: воздух, небо, скала за спиной. От прихода череп Донны словно раздулся, она широко раскрыла глаза, а потом рот. Подавилась, закашлялась. Во вселенную вырвалось столько дыма, сколько в ее легких поместиться просто не могло.

– Эй, сейчас уронишь! – Пигги вырвал трубку у Донны из рук. Она как-то странно ощущала собственные пальцы, те казались далекими, в них впивались булавочки боли, похожие на крохотные звезды во тьме плоти. – Всю дурь рассыплешь!

Вечерний свет гудел от энергии, небо роилось перед глазами. Уставившись в темнеющий воздух, на поднявшуюся луну, на звезды, такие близкие и дружелюбные, словно перекочевавшие прямо из детской книжки с картинками, Донна ощутила покой, будто все земные заботы ушли куда-то прочь.

– Расскажи нам о монастыре, Расс. – Еще десять лет назад точно таким же голосом она просила отца рассказать ей сказку.

– Да, расскажи-ка нам о монастыре, дядюшка Расс, – ехидно повторил Пигги. Он всегда подлизывался к Рассу, но оставался настороже, никогда не упуская шанса уязвить более сильного товарища. Пигги вел себя как ревнивый бета-самец, прямо по учебнику о психологии приматов.

– Он очень старый, – начал Расс. – Еще до суфиев, до Мухаммеда, до того, как зороастрийцы пересекли пропасть, местные мистики отрекались от мира и уходили жить сюда, в пещеры на Краю мира. Они вырубали ступеньки в скале и уходили вниз, никогда не возвращаясь обратно.