Текст книги "Огонь и ярость. В Белом доме Трампа"

Сам будучи уверен в том, что дело Дональда безнадежно, Прибус тем не менее сделал на него ставку. То, что он не бросил Трампа, возможно, добавило последнему несколько очков, необходимых для победы, и сделало Прибуса почти героем (точно так же, если бы кампания была проиграна, то, по словам Келлиэнн Конуэй, он оказался бы козлом отпущения). В результате Прибус, за отсутствием других кандидатур, стал главой аппарата.

Вхождению в узкий круг сопутствовала изрядная доля неуверенности и растерянности. После своей первой продолжительной беседы с Трампом Прибус вышел с ощущением: как это все странно и обескураживающе! Трамп не закрывал рта и повторялся снова и снова.

– Значит, так, – предупредил Прибуса близкий партнер Трампа. – Из отведенного на разговор часа пятьдесят четыре минуты у него уйдут на разные байки, которые будут бесконечно повторяться. Так что у вас должна быть одна-единственная заготовка, и постарайтесь ее вставить при первой возможности.

Назначение Прибуса главой аппарата, объявленное в середине ноября, поставило Бэннона на одну доску с ним. Трамп держался внутренней установки: никого не облекай реальной властью. Прибус даже на высокой должности будет, по заведенной традиции, не слишком сильной фигурой, как и все адъютанты Трампа в прошлом. Этот выбор также отлично работал в отношении других назначенцев. Том Баррак будет легко обходить Прибуса и разговаривать с президентом один на один. Позиция Джареда Кушнера как зятя и в ближайшем будущем главного помощника не пострадает. А Стив Бэннон, докладывающий Трампу напрямую, останется непререкаемым рупором трампизма в Белом доме.

Иными словами, будет один номинальный глава аппарата – не имеющий особого значения – и разные другие, на практике куда более важные, обеспечивающие хаос и личную, не ставящуюся под сомнение независимость Трампа.

Джим Бейкер, глава аппарата Рональда Рейгана, а потом и Джорджа Буша-младшего, в глазах подавляющего большинства образцовый менеджер Белого дома, посоветовал Прибусу не принимать это предложение.

* * *

Удивительное превращение Трампа из потешного кандидата в радетеля за недовольных, потом в смехотворного номинанта и, наконец, во взятого на неопределенное время напрокат избранного президента никак его не отрезвило. После первого шока он мгновенно переписал свой портрет, представ в образе неизбежного президента.

Низшей точкой его кампании и примером ревизионизма, связанного с осознанием нового статуса, можно считать видеозапись Билли Буша. В неофициальной беседе с ведущим дружественной кабельной сети он дал такое объяснение: “То был не я”.

Ведущий согласился, что несправедливо судить о человеке по какому-то одному событию.

– Да, – сказал Трамп, – то был не я. Мне говорили люди, разбирающиеся в таких вещах, как легко может все меняться: другой голос, другой человек.

Как победитель он ждал, что теперь станет объектом преклонения, обольщения и раздачи милостей. Он ждал, что это будет работать двусторонне: прежде враждебные масс-медиа превратятся в дружественные.

На деле же его, победителя, с ужасом рисовали как разрушителя те медиа, которые в прошлом, как нечто само собой разумеющееся, со всей почтительностью рассыпали похвалы будущему президенту, кем бы он ни был. (Нехватка трех миллионов голосов – эта тема продолжала преследовать Трампа, и ее лучше было избегать.) У него в голове не укладывалось, как те же люди – то есть СМИ, – которые жестоко критиковали его за высказывание, что он может не признать результаты голосования, теперь смеют называть его нелегитимным.

Трамп не был политиком, который мог проанализировать фракции своих сторонников и хулителей; он был торгашом, которому надо продать товар. “Я победил. Я победитель. Я не лузер”, – повторял он, словно мантру, отказываясь верить своим ушам.

Бэннон описывал его как такой простой механизм. Кнопка “вкл.” – сплошная лесть, кнопка “выкл.” – сплошная клевета. Лесть лилась рекой, подхалимская, изобилующая превосходными степенями и напрочь оторванная от реальности: такой-то самый лучший, самый невероятный, круче не бывает, бессмертный. Клевета была злобной, горькой, обиженной – “пошел прочь и закрой за собой железную дверь”.

Такова была природа Трампа-торговца. Он свято верил в то, что не существует причин не перехваливать перспективный товар. Если же покупатель бойкотирует эту перспективу, то почему бы не завалить его или ее презрением и исковыми заявлениями. В конце концов, если они не реагируют на подлизывание, то пускай хотя бы реагируют на эти ворохи бумаг. Бэннон был уверен – пожалуй, даже слишком, – что Трампа можно легко включать и выключать.

Его можно было подстрекать, чем и занимался Бэннон на фоне смертельной войны, кто сильнее – с медиа, с демократами, с вашингтонским “болотом”, – а можно было и обхаживать. Больше всего Трамп любил именно обхаживания.

Джефф Безос, основатель интернет-компании Amazon.com и владелец Washington Post, которая стала, в числе других СМИ, черной меткой для Трампа, при этом не жалел усилий, чтобы установить личные отношения как с самим избранным президентом, так и с его дочкой Иванкой. Во время предвыборной кампании Трамп говорил, что Amazon “уходит от убойных налогов” и если он победит, “у них возникнут те еще проблемы”. А теперь вдруг он нахваливал Безоса как “гения высшей пробы”. Илон Маск, посетив Башню Трампа, убеждал его и новую администрацию, чтобы они поддержали полеты на Марс, и Трамп за это тут же ухватился. Стивен Шварцман, глава инвестиционной группы компаний Blackstone Group – и дружок Кушнера, – предложил организовать совет предпринимателей при президенте, и Трамп это с радостью принял. Анна Винтур, издатель Vogue и королева индустрии моды, мечтала стать при Обаме послом США в Великобритании, а когда этого не случилось, сблизилась с Хиллари Клинтон. И вот теперь Винтур приехала в Башню Трампа (при этом отказавшись выйти к прессе) и предложила свои услуги в качестве его посла при дворе Елизаветы II. И он был склонен поддержать эту идею, но “к счастью, по словам Бэннона, между ними не пробежали токи”.

Четырнадцатого декабря в Башню для встречи с избранным президентом приехала высокая делегация из Силиконовой долины, при том что он неизменно критиковал высокие технологии на протяжении всей своей кампании. Вскоре после этого Трамп позвонил Руперту Мёрдоку, и тот спросил, как прошла встреча.

– Отлично, просто отлично, – заверил его Трамп. – Нет, правда, отлично. Этим ребятам нужна моя помощь. Обама их не слишком жаловал, слишком много бюрократии. А сейчас есть хорошая возможность им помочь.

– Дональд, – сказал Мёрдок, – эти ребята восемь лет держали Обаму на крючке. Они практически возглавляли администрацию. Им не нужна твоя помощь.

– А как же рабочая виза для иностранцев? Им очень нужна рабочая виза для иностранцев.

Мёрдок намекнул, что либеральный подход к рабочим визам может плохо отразиться на его предвыборных обещаниях ужесточить иммиграцию. Но Трамп, не проявив никакого беспокойства, заверил его:

– Мы что-нибудь придумаем.

– Какой же он идиот, – сказал Мёрдок, выключив телефон.

* * *

За десять дней до инаугурации Дональда Трампа, сорок пятого президента Соединенных Штатов, его молодая команда – мужчины в официальных костюмах и галстуках, женщины в его излюбленных высоких сапогах, коротких юбках и с волосами до плеч, – сидя в офисах переходного правительства, наблюдали в своих планшетах за прощальной речью Обамы.

– Мистер Трамп сказал, что не дослушал ни одной речи Обамы до конца, – сказал кто-то веским тоном.

– Они же такие скучные, – отозвался другой.

Пока Обама прощался, в конце коридора шла подготовка к первой после выборов пресс-конференции Трампа, которая должна была состояться на следующий день. По плану следовало основательно продемонстрировать, что на конфликты избранного президента с его деловыми интересами будет обращено официальное и самое серьезное внимание.

До сих пор Трамп пребывал в уверенности, что он стал президентом благодаря этим конфликтам – деловой хватке, связям, опыту, бренду, – а не вопреки, и что было бы нелепо кому-то полагать, будто он откроет свои карты, даже если бы у него появилось такое желание. А репортерам и всем заинтересованным лицам Келлиэнн Конуэй от имени Трампа горько жаловалась на то, какие великие жертвы он уже принес.

Подлив масло в огонь своими заявлениями о том, что он намерен игнорировать правила относительно конфликта интересов, сейчас, не без театральной позы, Трамп великодушно продемонстрировал новую тактику. Стоя в вестибюле Башни рядом со столом, заваленным папками и официальными документами, он рассказал о предпринятых колоссальных усилиях совершить, казалось бы, невозможное, и что теперь-то он сможет сосредоточиться исключительно на интересах нации.

Но неожиданно все это оказалось не относящимся к делу.

Объединенная GPS, оппозиционная исследовательская компания (основанная бывшими журналистами, она собирала информацию для частных заказчиков), представляя интересы Демократической партии, наняла в июне 2016-го Кристофера Стила, в прошлом британского шпиона, чтобы расследовать неоднократные хвастливые заявления Трампа о его связях с Владимиром Путиным и природу его взаимоотношений с Кремлем. На основе материалов из русских источников, часто связанных с российской разведкой, Стил подготовил взрывоопасный доклад, ныне именуемый “досье”, из которого следовало, что Дональд Трамп подвергался шантажу со стороны правительства Путина. В сентябре Стил переговорил с репортерами New York Times, Washington Post, Yahoo!News, New Yorker и CNN. Все они отказались использовать неподтвержденную информацию неясного происхождения, да еще против сомнительного победителя на выборах.

Однако накануне запланированной пресс-конференции CNN обнародовала детали этого досье. И почти сразу после этого Buzzfeed опубликовала его целиком – подробную вакханалию поведения, выходящего за рамки приличий.

Все масс-медиа, сосредоточившись исключительно на Трампе накануне его вступления в должность президента, заговорили о заговоре огромного масштаба. Версия событий, представленных как “вероятные”, состояла в том, что во время поездки Трампа в Москву русские его шантажировали, предварительно заманив в грубую ловушку с проститутками и записав на видео сексуальные утехи с особыми отклонениями (вроде “золотого дождя”). Из чего следовало: скомпрометированный Трамп сговорился с русскими, что он смошенничает на выборах и окажется в Белом доме в роли путинской марионетки.

Если это было правдой, то американская нация переживала невероятный момент в истории демократии, международного права и журналистики.

Если же это было неправдой – а середины как-то не просматривалось, – это только подтверждало точку зрения Трампа (и Бэннона тоже), что СМИ, переживая не менее драматический момент в своем развитии, настолько ослеплены ненавистью и отвращением (как на идеологическом, так и на личном уровне) к демократически избранному лидеру, что они готовы пойти на все, только бы его скинуть. Марк Хемингуэй в консервативной, но антитрамповской газете Weekly Standard заявил о новейшем парадоксе двух одинаково ненадежных рассказчиков, доминирующих в американской публичной жизни: если в выступлениях избранного президента почти нет информации, а часто и фактической базы, то “СМИ выбрали повестку: что бы данный человек ни делал, это, по определению, неконституционно и компрометирует власть”.

Одиннадцатого января эти два полярных взгляда столкнулись в вестибюле Башни Трампа: политический антихрист, персонаж то ли мрачного, то ли шутовского скандала, попавший в лапы былинного врага, и СМИ будущей революционной толпы, помешанные на добродетели, ясности и конспирологии. Обе стороны представляли друг для друга одинаково себя дискредитировавшие “фейковые” версии реальности.

Если это прозвучало как описание персонажей из комикса, то вся пресс-конференция прошла именно в таком духе.

Сначала Трамп спел себе панегирик:

– Я буду самым великим создателем рабочих мест из всех, сотворенных Богом…

Бегло коснулся стоящих перед ним проблем:

– Ветераны с раком в начальной стадии не могут пробиться к врачу, пока случай не станет летальным…

Потом добавил скептицизма:

– Несколько лет назад я был в России с конкурсом “Мисс Вселенная”… Прошло отлично. Я всем говорю: будьте осторожны, чтобы не попасть в телевизор… там везде камеры. И не только в России, везде. Что, кто-нибудь мне поверил? А еще я гермофоб. Серьезно вам говорю.

Потом ушел в несознанку.

– В России у меня нет деловых интересов. Мы держимся подальше, никаких кредитов. Вот что я вам скажу… В эти выходные мне предложили два миллиарда за сделку в Дубае, и я отказался. Мог не отказываться, вы же знаете, у меня как у президента нет конфликта интересов. Я об этом узнал всего три месяца назад, а штука-то хорошая. Но я не хотел использовать свое преимущество. Президентская поправка: нет конфликта интересов. Я в принципе могу заниматься бизнесом, заниматься бизнесом и одновременно руководить правительством. Мне не нравится, как это выглядит, но я мог бы этим заниматься, если бы захотел. Я бы мог руководить бизнесом Трампа, этой блестящей, блестящей компанией, и руководить страной, но я не хочу.

Потом устроил прямую атаку на CNN, ставшую его заклятым врагом:

– У вас ужасная организация. У вас ужасная организация… Тихо… тихо…без грубостей… Не надо… Нет, я не дам вам слова… я не дам вам слова… Ваши фейковые новости…

И подвел итог:

– Этот отчет, первым делом, нельзя было печатать, только переводить бумагу. Говорю вам, этого нельзя было допускать. Двадцать два миллиона аккаунтов было взломано китайскими хакерами. У нас нет защиты, потому что нами правят люди, не знающие, чем они занимаются. Когда я стану у руля, Россия станет нас уважать. И не только Россия, но и Китай, который нас тотально использует. Россия, Китай, Япония, Мексика – все страны станут нас уважать гораздо больше, чем при прежних администрациях…

Избранный президент не только продемонстрировал воочию свои глубокие и горькие комплексы, он еще дал понять, что сам факт его избрания никоим образом не изменит его нефильтруемую речь из разряда “что в голову взбредет” и очевидно неконтролируемую демонстрацию ран, обид и гнева.

– По-моему, он классно отработал, – сказала после пресс-конференции Келлиэнн Конуэй. – Но СМИ разве признают! Они этого никогда не признают.

3. День первый

Джаред Кушнер в свои тридцать шесть гордился умением ладить со старшими. К моменту инаугурации Дональда Трампа он стал желанным посредником между тестем и истеблишментом – умеренными республиканцами, корпоративными интересами и нью-йоркскими толстосумами. Доступ к Кушнеру вроде бы давал встревоженной элите рычаг воздействия на взрывоопасную ситуацию.

Люди из ближнего круга также обращались к Кушнеру и частенько делились своим беспокойством по поводу их друга, избранного президента.

– Я даю ему хороший совет, что следует делать, и на три часа его хватает, а затем он безнадежно уходит от этого сценария, – пожаловался зятю Трампа один из них.

Кушнер, чья установка заключалась в том, чтобы все выслушивать, не предлагая отдачи, сказал, что он понимает тревогу собеседника.

Все эти влиятельные фигуры пытались донести суть настоящей мировой политики, которую, по их разумению, они понимали гораздо лучше будущего президента. Они были озабочены тем, что Трамп не осознает, с чем он столкнулся. И утверждали, что его безумию не хватает последовательности.

Каждый из собеседников как бы просвещал Кушнера в отношении ограниченности президентской власти: Вашингтон может как расстроить и подорвать ее, так и обеспечить всем необходимым.

– Не позволяйте ему выводить из себя прессу, не позволяйте ему выводить из себя Республиканскую партию и угрожать конгрессменам, иначе они вас отымеют, а главное, не позволяйте ему выводить из себя интеллектуальное сообщество, – сказал Кушнеру видный республиканец. – Если вы станете на них наезжать, они найдут способ с вами посчитаться, и вы получите расследование по России на два-три года, и каждый день будут происходить новые утечки.

На редкость уравновешенному Кушнеру рисовали впечатляющие картины с влиятельными шпионами и то, как разведслужбы передают секреты своим бывшим сотрудникам, союзникам в Конгрессе и исполнительной власти, а там и СМИ.

Одним из таких гуру, который часто названивал Кушнеру, был Генри Киссинджер. Киссинджер, своими глазами видевший, как бюрократия и спецслужбы восстали против Ричарда Никсона, рассказывал ему, с какими неприятностями, чтобы не сказать хуже, может столкнуться новая администрация.

Представление левого и правого крыла о существовании подпольной сети, куда входят разведслужбы и “тайное правительство”, вошло в брейтбартовский лексикон (“это глубоко”) и было взято на вооружение командой Трампа: “Он слишком глубоко копнул”.

Дальше следовали имена: Джон Бреннан, директор ЦРУ; Джеймс Клэппер, директор Национальной разведки; Сьюзен Райс, внешний советник Службы национальной безопасности; Бен Роудс, помощник Райс и любимец Обамы.

Рисовались киносценарии: клика разведчиков-наемников, раскопавшая изобличающие улики, связанные с безрассудством и сомнительными сделками Трампа, осуществит стратегию чувствительных, постыдных и отвлекающих утечек, что сделает управление Белым домом практически невозможным.

Кушнеру говорили снова и снова, что президент должен пойти на уступки. Он должен протянуть руку. Он должен умасливать. Это такие силы, с которыми шутить нельзя, было сказано ему с предельной серьезностью.

На протяжении всей кампании и еще жестче после своего избрания Трамп отзывался об американской разведывательной сети – а это ЦРУ, ФБР, СНБ и, в целом, семнадцать самостоятельных агентств – как о некомпетентной и лживой. (По словам одного из помощников, он это говорил “на автопилоте”.) Среди разнообразных двусмысленных высказываний Трампа, шедших вразрез с консервативной повесткой, особенно пикантно выглядели его выпады против американской разведки, основанные на ложной информации об использовании оружия массового поражения, что спровоцировало войну в Ираке, о литании Обамы на тему Афганистана – Ирака – Сирии – Ливии и других военных провалов разведки, ну а если вспомнить недавнее прошлое, то о не менее громких утечках и увертках в связи с предположительными отношениями Трампа и России.

Эта критика как будто сблизила его с “левыми”, которые на протяжении полувека делали пугало из американской разведки. Но в результате странного разворота либеральное сообщество и спецслужбы объединились в своем страхе перед Дональдом Трампом. Многие на левом фронте, громко и язвительно встретившие недвусмысленную оценку Эдварда Сноудена американской разведкой, которая объявила его предателем национальных интересов, а не просто информатором, выступившим из лучших побуждений, вдруг с ней солидаризировались в предположениях о вероломных связях Трампа с русскими.

Так Трамп оказался в опасном одиночестве.

Вот почему Кушнер, приступая к первым назначениям в новую администрацию, решил первым делом протянуть руку ЦРУ.

* * *

Трамп был не в восторге от своей инаугурации. Он рассчитывал на настоящую движуху. Том Баррак, его главный шоумен – в придачу к ранчо Neverland Майкла Джексона он прикупил Miramax Pictures у компании Walt Disney вместе с актером Робом Лоу, – хоть и отказался от должности главы аппарата, но, оставшись тенью своего друга в Белом доме, подрядился собрать денежки на инаугурацию и устроить событие – на первый взгляд, совершенно вразрез с образом нового президента, тем более что Стив Бэннон был против этакой популистской тусовки с выкрутасами, – в котором, пообещал он, будут присутствовать “легкая чувственность” и “поэтический флер”. Однако Трамп, поначалу умолявший друзей использовать свое влияние, чтобы заполучить перворазрядных звезд из тех, которые игнорировали это событие, позже стал выказывать раздражение и обиду, полагая, что эти звезды намерены испортить ему праздник. Бэннон, не только профессиональный агитатор, но и хороший утешитель, заговорил о диалектическом характере того, что у них получилось (не употребив при этом слова “диалектика”). Поскольку успех Трампа был неслыханным и уж точно превзошел все ожидания, медиа и либералам пришлось как-то оправдать собственное поражение – так он объяснил ситуацию новому президенту.

За несколько часов до инаугурации, кажется, весь Вашингтон затаил дыхание. Накануне принятия Трампом присяги Боб Коркер, сенатор-республиканец от штата Теннесси и председатель Комитета по иностранным делам Сената, как главный спикер открыл встречу в отеле Jefferson экзистенциальным вопросом: “Куда мы идем?” Он подумал и дал ответ, словно достав его из глубокого колодца изумления: “Понятия не имею”.

В тот же вечер концерт перед Мемориалом Линкольна, ставший традиционно неудачной попыткой импортирования в Вашингтон поп-культуры (а тут еще, как назло, ни одной большой звезды), закончился тем, что Трамп сам вышел на сцену в качестве такого рекламного хода, раздраженно бросив своим помощникам, что он затмит любую звезду.

Согласившись со своей командой, что ему не стоит останавливаться в вашингтонском Trump International Hotel, и позже пожалев о таком решении, избранный президент проснулся в день инаугурации в Блэр-Хаусе, официальной гостевой резиденции напротив Белого дома, с жалобами на неудобства. Слишком жарко, слабый напор воды, неудобная кровать.

Настроение его не улучшилось. Все утро он, не скрывая этого, ругался с женой, которая едва сдерживала слезы и на следующий день вернется в Нью-Йорк; каждое адресованное ей слово было резким и безапелляционным. Келлиэнн Конуэй, сделав Меланию Трамп своей персональной пиаровской миссией, продвигала первую леди в качестве важной опоры президента и полезного совещательного голоса, она пыталась убедить Трампа, что у его жены может быть важная роль в Белом доме. Но его брак был из разряда тем, по которым вопросы не задавались, еще одна переменная величина в настроениях президента.

Во время протокольной встречи двух президентов, нового и старого, в Белом доме, перед тем как обоим отправиться на церемонию приведения к присяге, Обама, по мнению Трампа, вел себя презрительно – “очень высокомерно” – по отношению к нему и к Мелании. И вместо того чтобы “сделать лицо” перед публичным мероприятием, избранный президент вышел с “лицом гольфиста”, как это называли в его окружении: обозленный, расстроенный, плечи задраны вверх, руки взлетают, брови нахмурены, губы сжаты. Такой вот публичный Трамп, свирепый Трамп.

От инаугурации ждут любовной подоплеки. Медиа получают новую и оптимистичную историю. Для партии сторонников это возвращение старых добрых времен. Для несменяемого правительства – вашингтонского “болота” – шанс выслужиться и прозондировать возможные привилегии. Для страны это коронация. Но у Бэннона были три заготовленных послания или темы, которые он старательно проталкивал: это будет другое президентство, какого еще не было со времен Эндрю Джексона (он подбрасывал избранному президенту, не отличавшемуся начитанностью, труды о Джексоне и цитаты из него); они знают своих врагов и не попадут в ловушку перетаскивания их на свою сторону, что в принципе невозможно; поэтому с первого дня они ступают на тропу войны. Это было близко воинственной половине Трампа-драчуна, но противоречило другой половине, желавшей всем нравиться. Пытаясь как-то управлять двумя разными импульсами, Бэннон напирал на первый вариант и объяснял боссу, что, обрастая врагами в одном месте, приобретаешь друзей в другом.

В каком-то смысле мрачное настроение Трампа отлично совпало с мрачным инаугурационным спичем, написанным именно Бэнноном. Большая часть шестнадцатиминутной речи отражала его позицию joie de guerre[5]5
  Военные радости (фр.).


[Закрыть] – Америка прежде всего, а миру мы устроим кровавую бойню. Но, помноженная на трамповское раздражение и “лицо гольфиста”, эта речь прозвучала еще мрачнее и агрессивнее. Администрация целенаправленно сразу взяла угрожающий тон – это было послание Бэннона противникам, что стране предстоят серьезные перемены. Уязвленные чувства Трампа – меня избегают и не любят в исторический день моей инаугурации! – помогли донести это послание. Сойдя с трибуны, Трамп несколько раз повторил: “Эту речь они не забудут”.

Когда-то произнесенные с трибуны слова Джорджа Буша-младшего могли бы служить своего рода исторической сноской к инаугурационной речи Трампа: “Что за хрень!”

* * *

Несмотря на вашингтонское разочарование – настоящего праздника не получилось, – Трамп как хороший продавец оставался оптимистом. Продавцы, чьей главной характеристикой и основной задачей является их способность продать товар, постоянно переформатируют мир в позитивных терминах. То, что других обескураживает, их заставляет просто поменять реальность в лучшую сторону.

Чуть не до утра следующего дня Трамп добивался от всех подтверждения, что его инаугурационная речь имела огромный успех. “Толпа была такая, что конца не видно. Больше миллиона, точно?” Он обзвонил друзей, которые ему поддакивали. Кушнер подтвердил: большая толпа. Конуэй его не разуверяла. Прибус соглашался. Бэннон отшутился.

В Белом доме Трамп первым делом поменял серию ярких фотографий в Западном крыле на кадры своей инаугурации.

Бэннон проанализировал природу искаженной картины реальности в голове президента. Трамповские гиперболы, полеты фантазии, импровизации, свободное обращение с фактами – все это следствие базового отсутствия хитрости, притворства и самоконтроля, что создает впечатление непосредственности и спонтанности, и во время агитационной кампании это стало причиной его успеха у многих избирателей – а других ужасало.

Для Бэннона Обама был воплощением отстраненности. “Политика, – утверждал Бэннон с авторитетностью, которая как-то оставляла за кадром тот факт, что до прошлого августа он в политике вообще не участвовал, – это непосредственная игра, чего Обама не понимал”. Трамп же, по его мнению, такой современный Уильям Дженнигс Брайан. (Он давно говорил о необходимости нового Уильяма Дженнигса Брайана в правом политическом крыле, в окружении друзей-единомышленников, к которым, видимо, причислял себя.) На рубеже XX века красноречием Брайана восхищалась сельская глубинка – он мог толкать пламенные речи сколь угодно долго. Трамп, с точки зрения Бэннона и еще кое-кого из близкого окружения, свои проблемы с чтением, письмом и умением сфокусироваться компенсировал импровизационным стилем, производившим эффект если и не на уровне Уильяма Дженнигса Брайана, то, во всяком случае, противоположный эффекту Обамы.

В чем-то увещевательный, обращенный к личным наблюдениям, хвастливо-выпендрежный, как за стойкой бара, этот неостановимый, бессвязный, путаный, замешанный на собственных проблемах поток сознания объединял стилистику крикливых ток-шоу на кабельном ТВ, религиозного кликушества “под тентом”[6]6
  Имеются в виду жаркие политические дискуссии по примеру тех, которые проводили под большими брезентовыми навесами проповедники в период освоения Дикого Запада.


[Закрыть], массовика-затейника борщкового пояса[7]7
  Сеть пансионатов и меблированных домов в горах Катскилл в штате Нью-Йорк, предназначенных, главным образом, для отпускников-евреев. Назван по популярному в еврейских семьях блюду “борщок”.


[Закрыть], мотивационного интерактива и видеоблогов на Youtube. Харизма в американской политике расставила свои приоритеты: обаяние, остроумие и стиль, а все вместе – “класс”. Но харизма другого сорта скорее склоняется в сторону христианской евангелической традиции – такой эмоциональный эмпирический спектакль.

Cтратегия предвыборной кампании Трампа строилась на больших митингах, регулярно собирающих десятки тысяч. Демократы этот политический феномен не только не приветствовали, но и видели в нем признак слабости республиканского кандидата. Для команды Трампа этот стиль непосредственной связи – его речи и твиты, его спонтанные звонки в радио– и телешоу, вообще любому человеку, готовому его выслушать, – был своего рода открытием, новой персонифицированной и вдохновляющей политикой. А для противоположной стороны это была клоунада, которая, в лучшем случае, претендует на голую авторитарную демагогию, давно себя дискредитировавшую и отошедшую в историю, а вернувшись в американскую политику, она только потерпит фиаско.

При том что преимущества данного стиля для команды Трампа были очевидны, проблема заключалась в том, что часто, чтобы не сказать постоянно, он порождал выводы, даже отдаленно не имевшие отношения к истине.

Постепенно представление о политике Трампа породило две совершенно разные реальности. Согласно одной, поддержанной сторонниками, он был понятен и оценен. Антизубрила. Эксперт наоборот. Действует по инстинкту. Средний человек. Если он джаз (или рэп), то остальные – обычная попса. А согласно другой, которой придерживались противники, в нем скрывались опасные умственные и криминальные изъяны. В этой реальности жили масс-медиа, пришедшие к выводу о никуда не годном президенте-бастарде и полагавшие, что они могут его умалить и подранить (а если надо, завести), даже полностью подорвать к нему доверие, если беспрестанно указывать на его фактические ошибки.

Вооруженные “шоковой моралью”, медиа искренне не понимали, как человек, ошибающийся по факту, не ставит на себе крест. Разве это не приговаривает его к позорному столбу? Как может его защищать команда? Факты есть факты! Идти против них, или игнорировать их, или уходить от них значит выступать лжецом, желающим обмануть, выступать ложным свидетелем. (В журналистской среде произошла небольшая дискуссия, считать ли подобный обман неточностями или ложью.)

Точка зрения Бэннона: 1) Трампа не переделать; 2) такие попытки только исковеркают его стиль; 3) сторонникам Трампа это безразлично; 4) СМИ все равно его не полюбят; 5) лучше действовать против СМИ, чем им подыгрывать; 6) утверждения СМИ о том, что они защищают безукоризненную честность и точность, обман; 7) революция Трампа – это атака на традиционные представления и экспертизу, поэтому лучше принять его такого, какой он есть, чем пытаться остановить или исправить.

Проблема была в том, что при всем нежелании играть по правилам (“его мозги не так устроены” – одно из расхожих утверждений близкого круга) Трамп жаждал одобрения масс-медиа. Но, как подчеркивал Бэннон, он не собирался правильно излагать факты, равно как и признавать, что изложил их неверно, поэтому на их одобрение ему рассчитывать не приходилось. Это означало – а как еще? – что его надо агрессивно защищать от неодобрения масс-медиа.

Другая проблема: стоило усилить защиту – в основном с помощью утверждений, которые легко было опровергнуть, – как СМИ удваивали свои атаки и порицания. Что еще хуже, Трамп получал порицания от близких друзей. И не только от тех, кто сам проявлял озабоченность; его помощники сами обращались с просьбами позвонить ему и сказать, чтобы он умерил свой пыл. “Кто там с тобой рядом? – нервно заговорил по телефону Джо Скарборо. – Кому ты доверяешь? Джареду? Кто все это с тобой обсуждает, прежде чем ты принимаешь решение?”