Текст книги "Случай в маскараде"

Уже подъезжая к даче, я немного прихожу в себя и думаю – по этому медному батюшке, по тому, как глубоко и проникновенно он пел, по тому, как плакал и совсем просто сказал «Христос воскрес», видно: его жизнь – Бог. Ради Него он и терпит этих бесчисленных разновозрастных женщин, в центре его планеты Христос. И у людей в очереди, кажется, тоже. Они любят Его, хотят Его… Смирение, терпение, помыслы, очищение, преодоление, Бог дал, Бог взял, помолилась – и все за его молитвы прошло; тогда я решила: буду читать каждое утро канон Божией Матери, а через три недели точно рукой сняло; и мы договорились с друзьями за неделю прочитать вместе Псалтырь, каждому получилось две кафисмы, а вскоре услышали, что папе легче, через месяц его выписали совсем. А он меня вдруг как спросит: «Ну, и где твои дети?» А у меня никого и не было тогда, только через год родились, и правда, сразу «дети», родилась-то двойня. Мне одна женщина рассказала – надо с могилы взять немного землички, положить в пакетик и эту землю каждый день прикладывать к больному месту…

Не верю. А если и поверю, все равно не поможет, слишком легкий путь. Нет уж, живи, мучайся, кукуша, – так называл подружку ее муж, а я называю себя, потому что кто еще меня так назовет, – чтобы каждый день, каждую секунду было невыносимо, чтоб трудно было дышать, ноги отказывались идти, руки делать, голова думать, сердце любить – все равно, каждый Божий, напомним, день. Хочешь не хочешь, пробивай башкой эту безнадежность, прогрызай в глухой стене беспричинной муки дыру. И сплевывай отгрызенное сквозь зубы. Называется – честно нести свой крест.

Мама кормит меня поздним обедом, дом готов, но нужно еще разобраться на кухне, перемыть всю зимовавшую здесь посуду, вытереть шкафы и вымыть пол, в огороде тоже полно дел, и мама решает остаться еще на день, а меня уговаривает ехать домой, к детям. Частично разбираюсь с кухней, вечером возвращаюсь в Москву. Дети бегут по коридору, кричат «Мама!», они соскучились, тыкаются мордочками в ноги, по очереди беру их на руки, целую макушечки. Вкусное, пахучее тепло хлева. Вдыхаю, забываюсь на миг, раздается телефонный звонок. Сеня берет трубку, передает мне – «Гришан».

– Маша?

– Привет.

– Христос воскресе.

Ладно, можно еще пожить.

Чувство метлы

Притча

Это было в те незапамятные времена, когда доллар не стоил и тридцати рублей, а бесконечность открывалась в отсутствие горячей воды. Моя первая дочка казалась мне невероятно взрослой, шутка ли, четыре года, сын – тот был совсем мелкий, хотя тоже уже не очень, два года – он прекрасно говорил и сочинял сказки получше Андерсена…

Но концы всё хуже сводились с концами. Папа детей и мой муж слишком любил свое дело, чтобы заняться другим. Он продолжал работать в своем институте и не искал лучшей доли. Я умела совсем немногое – преподавать литературу, раз в неделю я учила писать сочинения старшеклассников на курсах, парочка учеников приходили и к нам домой, один – к мужу, другой – ко мне. Всего этого вместе хватало просто на еду.

И тут мне позвонила давняя подруга – да, да, это было в то время, когда новости сообщали друг другу по стационарному телефону, к мобильным только начинали привыкать. «Знаешь, – сказала она, – в Проект снова нужны люди». Сердце мое упало. Могла ли я о таком мечтать?

Проект придумал один веселый человек, кудрявый и избалованный, как девчонка. Он любил баловать себя. Поэтому и свой вполне серьезный Проект окружил сопутствующими развлечениями. Сотрудники Проекта работали в многоэтажном здании, но на верхнем этаже его дышала вкусными ароматами просторная столовая, по набору блюд напоминавшая ресторан, в подвале поблескивал хромированными ручками отлично оборудованный тренажерный зал. Кудрявый бог сам ходил туда тренироваться. После этого и обедать. И прогуляться по любимому саду. Здание окружал сад. Яблони, груши, вишни, кусты смородины и крыжовника, клумбы с цветами. Вот сюда-то и требовались на этот раз люди – хранить садовое великолепие в порядке. Правда, нужно было еще пройти собеседование.

Дома на подоконнике у меня росли фиалка, герань и алоэ – специально на случай детских болезней, его сок помогал при кашле. Я знала, как поливать цветы, и умела обрезать сухие веточки.

Собеседование я проходила у Королевы сада. Прямо на улице, в беседке, за деревянным столом. Было еще тепло, только начался сентябрь. Вокруг ветвился, кустился и вился сад – аккуратно подстриженный, идеально разноцветный, будто нарочно для фотографий в глянцевых журналах, изданием которых баловень тоже увлекался.

Под стать саду была и Королева – необыкновенно хороша собой. Черноглазая, тонкая, стрижка под мальчика, миндалевидные темно-зеленые глаза, розовые маленькие уши. Браслет из черных кленовых листьев, медное яблочко на цепочке, кулон.

Говорила Королева немного жеманно и слегка лениво, словно бы не слушая, что ей говорят, о чем просят.

Передо мной проходил собеседование какой-то незадачливый лохматый чел, который понятия не имел, как держат ножницы и как метлу – а это, объяснила ему Королева, главные инструменты в саду. Она даже поднялась и показала, как правильно их держать, под каким углом к земле и к веткам; я сидела на лавке, достаточно далеко, но искоса все-таки смотрела во все глаза. Чел был выставлен с приговором: ему лучше попробовать себя в чем-нибудь другом, а я, ликуя, что невольно подслушала урок, просто повторила все только что проделанные Королевой движения. Мной она как будто осталась довольна. Во всяком случае, глядя, как я управляюсь с метлой, а потом имитирую стрижку куста, она дважды благосклонно закрыла глаза. Жестом остановила меня: довольно. Поблагодарила. Произнесла что-то вроде: изрядно. Тем более на первый раз. И спросила нежным, ласковым голосом, словно бы вдогонку и невзначай:

– Майя, а вы имеете представление о садоводстве?

– Конечно! – быстро закивала я. – У меня дома что-то вроде оранжереи. Фиалка, герань, алоэ.

– Это дурно, – Королева внезапно нахмурилась. – Значит, у вас свои представления о прекрасном. А нам лучше бы с чистого листа.

– Нет-нет, – немедленно отреклась я. – У меня никаких представлений, вовсе, ни одного!

Ноздри ее несколько брезгливо раздулись, но она быстро овладела собой и заключила сухо:

– Хорошо, хорошо, Майя, давайте попробуем.

На следующий день мне выдали персональные ножницы, перчатки, метлу из тонких березовых веток. Пропуск для входа в здание и столовую. Бесплатную медицинскую страховку. И первую в моей жизни банковскую карточку, на которую два раза в месяц должна была пикировать зарплата. В долларах. Четыреста зеленых в месяц. Голова у меня кружилась. Это было невероятно много! Особенно по сравнению с нулем. И это только в первый месяц, тихо пообещала Королева. Потом зарплату могут и повысить. Ну, если всем понравится моя работа.

Я старалась. Полола сорняки, обрезала сухие ветки, подметала дорожки. Обедала в корпоративной столовой за смешные деньги. По страховке вылечила в клинике зуб.

На первую зарплату купила хлеб с хрустящей корочкой в магазине, мимо которого прежде пробегала, крепко зажмурившись. И там же, в том же магазине – синюю заводную машинку с мигающими фарами сыну и мышку в кружевном платьице дочке. Дети были счастливы. Мышка каталась на личном автомобиле, свежеиспеченный хлеб всем показался пищей богов.

Все как будто шло превосходно. Я влилась в дружный коллектив помощников садовника. Садовник был лыс, застенчив, бывший биолог, он тайно писал стихи и держался от нас чуть в стороне. Мы, его помощники, были примерно на одном уровне садоводческого искусства. Одна – кандидат искусствоведения, другой – физик в недавнем прошлом. Третий – мой бывший однокурсник, синеглазый философ.

Я начала работать в сентябре и на вторую зарплату купила детям красивые теплые курточки. На просторной ярмарке детских товаров в Коломенском – можно ли ее забыть.

Нас регулярно навещала Королева. Каждый раз в новом головном уборе: то в шляпке-лодочке, то в стильной радужной шапочке и прозрачном голубом шарфе, то в каком-то невероятном зеленом тюрбане, который чрезвычайно шел к ее глазам. Королева внимательно смотрела, как мы справлялись, потом садилась в беседку и зазывала нас по одному, обсудить работу. Неторопливо и как будто нехотя роняла слова.

Мне казалось, я отлично справляюсь. Но я заблуждалась и проявляла недопустимое легкомыслие. Все потому, что никак не могла уловить самое главное.

Королева называла это «чувством метлы».

– Понимаете, Майя, – говорила она, рассеянно глядя на цветущий рядом куст роз. – У вас пока нет этого чувства. Чуть больше наклона, чуть сильнее нажим. Тогда дорожки будут действительно чистыми. А у вас… – Она глядела на только что выметенную мной дорожку. – Видите?

Я не видела. Вроде как чисто, нет? Но это я думала про себя, не смея возражать.

– Во-он там темная соринка. Нет-нет, глядите правее. И во-он между двумя плитками завалился лист. Кажется, с этой вишни. Вы его вообще не заметили.

– Я сожалею, – отвечала я на внезапно ухудшающемся русском. – Действительно.

Скашивала глаза на соседнюю дорожку – ее мела кандидат искусствоведения Нина. На ее уже пройденной дорожке лежали целых два тонких, лимонного цвета листка. Я, разумеется, молчала, я не доносчик брату своему.

Однако Королева сама бросала взгляд на дорожку Нины. И изрекала:

– Да. Там два листка. Но они там уместны. Понимаете? Они вписываются в общую картину нашего прихотливо устроенного сада, наш кудрявый выдумщик – такой фантазер. Эти листы расставляют необходимые акценты. Необходимые в данном случае, – чеканила она. – Это чувство метлы в итоге дает чувство… формата, да. Нина понимает формат. Вы пока нет, Майя.

Вскоре всем действительно повысили зарплату. Кроме меня.

Лысый садовник со мной едва здоровался, а на робкие попытки выяснить, что мне поправить и что я делаю не так, угрюмо отмалчивался.

Королева заходила, шутила с синеглазым одноклассником и садовником (в ее присутствии его обычная мрачность неизменно рассеивалась), подбадривала Нину и все реже разговаривала со мной. Лишь однажды, оглядев только что остриженный мной куст, остановилась. Помолчала. Мне и самой сразу же показалось, что куст выглядел не очень. Недостаточно гармонично.

– Кроме чувства формата, Майя, должно быть еще и другое… – произнесла Королева медленно. И не окончила предложение. Поправила челку под темно-голубым колпачком. Я увидела: руки у нее – рабочие. С вздувшимися жилами, красные, очевидно, когда-то эти руки много стирали, терли замоченные вещи. Наверняка у Королевы были дети, и Королевой она сделалась совсем не сразу… Я не успела додумать эту мысль. Королева сообщала мне в витиеватой форме, что, по-видимому, мне все же стоит подумать об ином применении…

Нет, я ни в коем случае не должна была дать ей договорить, через полмгновения она сообщит мне об увольнении!

– Невозможно не научиться мести дорожки, – перебила я ее неучтиво. – И я очень хочу в этом разобраться. Высокое искусство подметания… Прошу вас, станьте моим личным тренером! Ненадолго, на две-три недели. Вы можете помочь мне понять, как это делается?

Ах, я ушла бы в тот же час, но некуда мне было идти. Я нахально тянула время, да-да.

Королева посмотрела недоуменно. Но да, она, в общем, готова. Давайте попробуем, Майя, хорошо. И она сдержала слово. Каждый день уделяла мне десять минут королевского времени, задерживалась, смотрела, как я держу метлу. Мы учились целую неделю.

Только вот чертов наклон и сила нажима мне все равно не давались. И в щель между плитками то и дело заваливалась веточка или вползала ярко-зеленая гусеница в коричневой крапи, а мне почему-то жаль было ее давить. Да и веточка с двумя последними листками на садовой дорожке смотрелась красиво.

Всем снова повысили зарплату, а мне по-прежнему нет. Но и не выгоняли. Королева милосердно ждала, когда я сама все наконец пойму. Прошло несколько месяцев, зима кончалась. Королева не появлялась вовсе. А лысый садовник сказал мне, что тянуть больше невозможно.

И я написала заявление об уходе. Королева должна была его подписать. Она выдохнула с явным облегчением. Поставила свою размашистую подпись на весу, не присаживаясь в беседку. Проговорила напоследок: «Вы просто слишком хороши для нашего сада».

Сомнительный комплимент. Мне было горько. И горек был воздух над Москвой – под городом горели торфяники.

Ощущение конца света не покидало меня. Я обзвонила всех знакомых – нет, работы ни у кого толком не было. Никакой. Тем более такой, где платили доллары и давали страховку. Изредка я все-таки что-то находила. Прошла три собеседования. Но отсутствующее чувство метлы меня по-прежнему подводило.

Когда и в третьем месте мне сказали, что я не слишком ясно понимаю формат, я догадалась, что это всего лишь эвфемизм. Ты никуда не годишься, вот что он значил.

То на гусеницу заглядишься, то листок с вишни пожалеешь. Прочь.

Дышать было совсем уж нечем. Мы бежали с детьми на родительскую дачу, на подножный корм, взращенный трудолюбивыми бабушкой и дедушкой. Дети не замечали долетавшего и сюда запаха дыма. Они радовались. Мама с ними. Ну наконец-то. Мы много играли. Ползали по траве, прятались в шалаше из еловых ветвей, построенном нашим папой. Однажды в шалаш притопал ежик.

Игрушечные походы в лес с рюкзачком и припасами, перекусы над ручьем. Дочка научилась выговаривать «р» и отлично искала грибы. Сын выучил все буквы. Я сочиняла свою первую, совершенно неформатную книжку. Ни то ни сё. Ни роман, ни рассказы, ни повесть, так, обрывки. Опавшие листья, ха. Бабочки.

По выходным к нам приезжал наш папа. Сказал, что закинул анкету в хедхантерское агентство и его уже позвали заняться логистикой. Он даже готов был идти. И тут к нему постучалось сразу двое будущих учеников, из «дорогих», трехчасовых, невероятно рано – в августе. Это прежние ученики его порекомендовали.

К концу лета дым окончательно рассеялся. Мы готовы были прожить здесь до октября, но 30 августа зазвонил мой мобильный. Меня приглашали работать в новый, не так давно открывшийся университет. Там тоже нужны были люди. Не садовники, просто преподаватели литературы. Я работаю там до сих пор.

Номер тела

1

В тот хмурый день, лишь на несколько часов озарившийся грязноватым декабрьским светом, Ася наконец вырвалась к Верочке: давно пора было поздравить тетушку с юбилеем.

Перед отъездом в очередную глушь Ася все-таки успела заказать и отправить ей подарок.

Запах свежеиспеченной сдобы настиг ее уже в подъезде, а едва Верочка открыла дверь, на Асю бросился шелковистый светло-бежевый щенок. Он восторженно тявкал и прыгал – высоко, словно на пружинке.

– Мячик! Ты назвала его случайно не Мячик?

– Да какой же она Мячик? Это Буся! – Верочка влюбленно глядела на свое сокровище. – Спасибо!

Буся радовалась Асе, уморительно фыркала, скользила и струилась меж ладоней, никак было ее не словить, толком даже и не погладить.

На застеленном голубой скатертью столе их уже поджидало блюдо с фирменными Верочкиными плюшками и чашки с блюдцами в кобальтовый синий квадратик, с золотыми ободками – Ася помнила этот сервиз с детства.

Верочка разливала чай, попутно журила Бусю, которая то носилась по квартире, то прыгала чуть не под потолок, то просила вкусненького, разработав для этого совершенно особенный умоляющий тявк. Верочка напоминала Бусе о купленной в «Бетховене» косточке, закинутой под кровать, рассматривала фотографии сопок и темно-синего вечернего неба в белых крупных снежинках, круглых, как на рождественских открытках. Гора плюшек стремительно уменьшалась.

Ася кивала на тарелки – с за́мками, башенками, лодками и лошадями:

– Может, тряхнешь стариной? Съездишь куда-нибудь в странствия, хотя бы и куда-нибудь поближе.

– А Бусю я на кого оставлю? – недоумевала Верочка.

– Мне? – неуверенно уточняла Ася.

Но Верочка только улыбнулась своими дивными и немного грустными глазами.

Ася вздохнула и который уже раз за последние год? два? подумала про себя: почему? Почему я ничего не успеваю? Почему все время в разъездах?

Послышался легкий скрип, из красных дверок на часах, висевших среди сувенирных тарелок, выскочил пестрый кукушонок, странно гугукнул и снова скрылся: половина шестого. Через час у Аси созвон по очередному большому проекту, подведение итогов года.

В телеграм прилетела напоминалка, и еще одна. На то, чтобы договорить с Верочкой, доехать до дома и нормальной связи оставалось всего полчаса. Ася настрочила коллегам мольбу о пощаде и предложила начать встречу на пятнадцать минут позже – все кротко согласились.

2

Внизу кто-то держал лифт – Ася побежала пешком, перепрыгивая ступеньки и радуясь, что можно немного подвигаться после плюшек. Так и есть: на третьем этаже, подперев дверь, рабочие заносили в кабину допотопный трельяж. Кто-то переезжал? Умер?

Обогнув всю эту композицию, Ася слетела на первый этаж, промчалась мимо серых почтовых ящиков и уже потянулась к кнопке домофона, чтобы выскочить на улицу, как вдруг дверь распахнулась сама.

На пороге в смутной жемчужной дымке ранних зимних сумерек, чуть подсвеченных уже зажженными фонарями, стояла Моревна.

Когда-то их познакомила Верочка. В том году Асе срочно потребовалась няня. Они с Лешей опросили всех знакомых, от отчаяния дали даже объявление в тогда еще живую «Из рук в руки». Мускулистая женщина-гренадер, говорившая басом, бывшая спортсменка, заверяла, что научит их детей отжиматься; тихая, постоянно опускавшая глаза азиатка почти не говорила по-русски; учительница младших классов, хрупкая, в облачке седины, на вопрос, как она относится к маленьким детям, расхохоталась неожиданно низким грудным смехом – каждая из претенденток ужасала их с мужем по-своему. И тут Верочка вспомнила о своей соседке, которая как раз искала подработку.

Вечером следующего дня к ним пришла Ирина Андреевна. После недолгого обсуждения с Асей, что понадобится делать, она отправилась к детям и заговорила с ними до того спокойно и весело, что четырехлетний Ваня немедленно забрался к ней на колени.

Ей было тогда около шестидесяти. Четкая, энергичная, бывший инженер на крупном оптическом заводе в Харькове – Ирина принадлежала к тому поколению советских людей, которое не привыкло опаздывать и держало данное слово. Она никогда не болела, не отпрашивалась и не смотрела на часы: всегда готова была задержаться, посидеть, а на попытки заплатить ей за переработку – махала рукой: что вы! не нужно. Похоже, она никогда особенно не торопилась домой, в свою одинокую квартиру.

Они провели вместе пятнадцать безоблачных лет. Собственно, дети и прозвали ее Моревной. Почему-то именно сказку про эту царь-девицу няня читала им чаще всего.

И вот теперь Ирина Андреевна стояла перед Асей в сумрачном зимнем подъезде – в бордовом праздничном костюме: жакет, юбка, кремовая блузка с кружевным воротничком. С волос наполовину сошла светло-желтая краска, проступила серо-белая седина. Но в остальном Моревна не изменилась: тот же рост и стать.

Костюм Асе был знаком: плотная шерстяная ткань в мелкий желтый штрих – Моревна надевала его, когда шла после работы в консерваторию или в театр, до которых была большая охотница. Казалось, и сейчас она возвращается со спектакля. Но почему без пальто, вообще без верхней одежды? На улице мороз, к вечеру обещали до минус двадцати.

Моревна широко шагнула в тепло подъезда, скользнула по Асе невидящим взглядом и двинулась дальше, к своей квартире, жила она здесь же, в двух шагах, на первом этаже. И было в ее взгляде что-то такое, отчего Ася вздрогнула: если и слушала няня музыку, то музыку сфер: в карих глазах ее сверкнул потусторонний свет, сияние неотмирных люстр.

3

– Здравствуйте, Ирина Андреевна! – произнесла Ася раздельно и громко.

Моревна остановилась.

– Ася! Добрый вечер.

Широкая светская улыбка, наклон головы. Замерзшей она, кстати, совсем не выглядела. Может, она просто выносила мусор?

– Вы не скажете, который сейчас час? – быстро произнесла она.

– Почти шесть, – ответила Ася и ужаснулась. Скоро – зум.

– А какое сегодня число? Не знаете? – снова проговорила Моревна и улыбнулась почти кокетливо.

– Почему же, знаю.

Ася поняла, что звуки вдруг перестали складываться в слова.

Как же так? Всегда такая четкая и дисциплинированная, и не знает, какое сегодня число.

– 29-е. 29 декабря, Ирина Андреевна. Послезавтра Новый год, – медленно отчеканила Ася. И сжалась: сейчас спросит, какой год на дворе, какое тысячелетие.

Но нет, как ни в чем не бывало Ирина поздравила ее с наступающим, спросила про младшенькую, с которой была знакома с самого ее рождения. Она глядела уже совсем по-человечески, и Ася выдохнула: не всегда ведь помнишь, какое число. Да она сама не помнит: принесут после лекции подписать книжку, а рука застывает над страницей, пока не подскажут.

– Ксюха нормально, учится, вроде поздравляла вас на днях.

– Я ничего не получала. Мобильный снова барахлит. Не получала.

Действительно, Моревна давно уже (полгода, год?) стала реже выходить на связь, даже со своей любимицей Ксюшей. Иногда она пыталась звонить, но Ася почти никогда не могла ответить: то лекция, то самолет. Однажды, впрочем, они все-таки пообщались. Звонок настиг ее в очередной поездке.

Где это было? В какой части их бескрайней страны? Коми? Тобольск? Сельцо под Новосибирском?

Ирина поздравляла ее с праздником Успения Богородицы. Впервые. Матерь Божия, неужели ей так одиноко?

Ася отошла подальше от криков и курящих, и они поговорили. Всё те же вопросы: как Ксеничка, как старшие. Ася отвечала – кратко, энергично, стараясь не затягивать. А вы, как вы себя чувствуете, Ирина Андреевна? Но спрашивать было бесполезно.

– Лучше всех! – звучал неизменный ответ.

Кажется, это был их последний разговор. Кажется, позапрошлым летом.

4

И сейчас, стоя под моргающим светом неоновой лампы, Ася даже не пытается спросить Моревну о самочувствии.

Но та вдруг разводит руками:

– Все у меня дома погасло, ничего не работает.

Что погасло? Что не работает?

Возможно, она выскочила из подъезда на минутку, проверить, что творится на белом свете. Вечер, утро, день? За окном ведь просто непонятная хмарь без числа и часа.

Но у нее же были, были какие-то знакомые, она ходила к ним в гости, ездила в небольшие путешествия. И сын тоже был, и внук… Оба жили в Киеве. И еще, кажется, двоюродная сестра в Харькове…

– О вас есть кому заботиться? Кто о вас заботится, Ирина Андреевна? – Ася уже почти кричит.

– Да похоже, никто. – Моревна рассеянно улыбается.

– А ваш сын?! Александр, Саша?

– Саша далеко, – она отводит взгляд в сторону. – Очень далеко.

Саша и внук… Тимофей? Где же они? Саша, кажется, работал на телевидении, вроде бы оператором. Тимофей учился в институте. Сколько ему сейчас примерно? Лет двадцать? Призывной возраст, или студентов там тоже не берут?

– А внук?.. – Ася не знает, как продолжить.

– Жив, – немедленно откликается Моревна и снова умолкает. Старая советская школа, ни лишнего слова, ни намека, даже в таком состоянии, ни-ни.

Внезапно Ирина вскидывает голову, смотрит Асе в глаза.

– Я уехала бы. Уехала бы прямо сейчас! – восклицает она неожиданно энергично, громко. Подъезд откликается удивленным эхом. – Меня здесь ничто не держит.

И повторяет снова с паузами внутри: «Меня здесь. Ничто. Не держит».

– Ну, куда же вам ехать, Ирина Андреевна? Тем более сейчас, – последние слова Ася договаривает почти про себя.

Они наконец расстаются.

Ася влетает в машину, подключается к зуму по телефону. За две минуты до начала. Успела!

5

Дома за ужином Ася рассказывает о встрече в подъезде мужу и Ксюше.

Понимаете, она похожа на тень! В этом своем бордовом костюме. У нее все погасло! А Саша – далеко.

Ксюха морщится и почему-то пытается оправдываться, повторяет, что писала ей недавно, вчера, поздравляла с Новым годом, а Лешу вдруг озаряет:

– Часы! Надо купить ей часы! Электронные, светящиеся, чтобы она видела время, дату.

Ее муж – гений. Часы!

Ася сейчас же, прямо за ужином, заказывает на Озоне отличные часики. Как придут (через четыре дня), она сразу же отвезет их Ирине, заодно настроит наконец ей телефон.

Новый год проходит тихо, под ласковый, почти киношный снежок, он же пороша, в узком семейном кругу. Тост все тот же, как и в прошлом году: за мир.

Часы не приходят даже на Рождество, Озон шлет обещание за обещанием, пока не останавливается на 12 января.

Но ей снова пора в путь. На этот раз в другую страну, долгожданное турне, три недели. Значит, посылка придет уже без нее.

Внезапно пикает мобильник. Открытка от Ирины! Обычная подвижная картинка-снежинка, которую пересылают друг другу все пенсионеры, но как же Ася ей рада! Она немедленно отвечает: с Рождеством Христовым, Ирина Андреевна!

В ответ – молчание. Серые галочки в ватсапе так и не синеют – сообщение не прочитано. Завтра в ночь Асе улетать. И она начинает искать в соцсетях сына Ирины, Сашу. У него та же, что и у мамы, звучная фамилия, Дрозд. Sasha Drozd. Вот и он. Широко поставленные глаза, пышные седые волосы почти до плеч.

Она листает его посты, здесь больше фотографий, чем слов.

Самая последняя – маленькие рождественские бисквиты с изюмом, посыпанные белой пудрой, лежат на прилавке большого магазина. Подписи нет.

Ася листает вниз. Натыкается на поздравления с шестидесятилетием – 2023 год.

2019-й: закат, мосты, сине-розовая река, кажется, это Киев, видимо, Днепр. Летом того же года: выводок белых грибов высыпан на клеенку.

2015-й: темноволосый юноша с большими ушами и удивленными глазами в праздничном костюме – сын? Саша не подписывает фотографии.

Она возвращается в 2022-й, лето. Снова какой-то город, но не Киев, вывески на чужом языке. Саша в Европе! В небольшой южной стране. Вот куда он переехал.

В сентябре сообщение, что нашел работу. И фотография: пирожные-корзиночки с розочками из крема – белые, красные, голубые, – так и хочется куснуть.

Телеоператор из Киева стал кондитером.

Ася смотрит на часы, дело к полуночи, завтра тяжелый день, ночью – вылет. Она быстро печатает послание в мессенджер:

«Здравствуйте, Александр, вы меня не знаете, но, возможно, слышали обо мне, меня зовут… Ваша мама, Ирина Андреевна, много лет работала няней троих моих детей. Незадолго до Нового года мы случайно столкнулись в подъезде ее дома, немного поговорили. Мне показалось, она нуждается в заботе».

Саша выходит на связь через пятнадцать минут.

Sasha Drozd. Здравствуйте, я говорил с мамой позавчера. Мы регулярно общаемся. С ней все в порядке. Хотя возраст, конечно, дает о себе знать. Что, на ваш взгляд, в данной ситуации можно сделать?

Asya Zakrevskaya. Саша, на мой взгляд, надо найти кого-то, кто будет ее проведывать. Два раза в неделю. Может быть, помогать по хозяйству. Я могу поискать.

Sasha Drozd. Ей не нужна помощь по хозяйству, она отлично справляется.

Asya Zakrevskaya. Кажется, уже нет. Давайте попробую найти помощницу?

Sasha Drozd. Не уверен, что мама согласится.

Asya Zakrevskaya. Поговорите с ней, обсудите.

Sasha Drozd. Может быть, лучше вы?

Asya Zakrevskaya. Я звонила ей, она не подходит. Послезавтра я уезжаю в командировку, в другую страну.

Sasha Drozd. Понимаю.

Asya Zakrevskaya. Но я могу попытаться кого-то найти. У моих знакомых есть такая женщина, приходит к двум старичкам, помогает им по хозяйству.

Sasha Drozd. Это платно?

Asya Zakrevskaya. Да.

Sasha Drozd. Между нашими странами сейчас нет связи.

И Саша умолкает. Ася чувствует его недоверие.

Наверное, в его глазах она выглядит как мошенница, которая что-то хочет у его матери отнять? Квартиру, конечно, на Ленинском проспекте, в добротном кирпичном доме.

6

Весь следующий день, последний перед отъездом, Ася собирает вещи, ездит в аптеку, магазины, пакует чемодан, но время от времени жмет на номер Ирины. Абонент не доступен.

Ночью Ася улетает из Шереметьева на свободу.

7

Через две недели Асе приходит сообщение в мессенджере. Саша Дрозд.

«Мама уже три дня не выходит на связь».

Она звонит Верочке, что еще она может?

Верочка, пожалуйста, сходи проведай, позвони ей. Через неделю приеду, займусь.

Верочка с Ириной не общается. Переселившись в Москву, Моревна закружилась в вихре столичных развлечений: концерты, оперы, спектакли, на последнем ряду, на галерке, зато это… Малый! Немировича-Данченко! МХАТ! Консерватория…

Верочка никак не могла за ней угнаться, Верочка была домоседкой, выходила в основном в магазины, гуляла с предыдущей собачкой во дворе, пекла пироги и плюшки, угощала Ирину – а в ответ нет-нет да и слышала обидные намеки на то, что не разбирается в классической музыке и мало читает. И Верочка на Моревну обиделась.

Но после панического Асиного звонка Верочка послушно идет, звонит в дверь на первом этаже, ей никто не открывает. На следующий день Верочка совершает и другой подвиг: на прогулке с Бусей заводит беседу с соседкой Валей, Моревниной подружкой. Что-то Ирину Андреевну давно не видно. Но соседка только машет рукой: видела ее три дня назад во дворе, поговорили даже немного. Она все время спит сейчас. Лежит и спит, говорит, слабость. Может, не слышит.

8

Ранним утром, после долгого перелета Ася оказывается наконец дома.

Воздух в Москве уже предвесенний, влажный, сугробы во дворе за время ее отъезда стали ниже, осели.

В тот же день, вечером, они едут с Лешей к Моревне. В окнах ее квартиры темно. Леша жмет кнопку, слышен звонок, но никто не открывает. Он звонит снова и снова.

«Спит?» – говорит Леша.

Верочку лучше уже не трогать, и они поднимаются к Вале. Им открывает худенькая согбенная старушка с выцветшими глазами, в допотопном халате, слабым хриплым голосом рассказывает то же: да, видела, видела ее на днях во дворе. Давно? Нет, совсем недавно. Дня, может, три-четыре назад.

Внезапно за спиной соседки появляется муж – крепкий выбритый старик с твердым взглядом.

– Не слушайте ее, у нее в голове – хлам. Ничего не помнит. Михаил, – он протягивает Леше, а потом Асе руку.

– Может, завтра выспится, проснется? А вы ей, кстати, кто?

9

Назавтра Ася звонит в полицию. Михаил, муж соседки, обещает подстраховать. Он бодр и словно немного возбужден.

Через два часа он звонит и говорит уже совсем другим, блеклым, убитым голосом.

Ася подключает впн и пишет Саше: «Ирины Андреевны больше нет. Она лежала в спальне, в ночной рубашке, лицом вниз, на полу».

И тут же стирает. «Саша, ваша мама отошла ко Господу». Стирает. «Ирина Андреевна ушла». Стирает. «Ирина Андреевна умерла». Сообщение отправлено.

Саша не перезванивает, Саша пишет.

Понял, позвоню вам скоро, сейчас на работе. У вас есть ватсап?

10

Ася входит в подъезд. Дверь знакомой квартиры приоткрыта. У двери – высокий, кровь с молоком, детина в черной куртке, бритый наголо, с голубыми навыкате глазами. Ася смотрит на него вопросительно.