Текст книги "Случай в маскараде"

Сотрудник морга. Так он представляется. Рядом его невысокий невзрачный товарищ, со стертым лицом, какой-то ящик у его ног, Ася не вглядывается, улавливает только черные усики на лице.

Детина смотрит на нее сочувственно, говорит сдержанно и только по делу, ни единого лишнего слова. Профессионал.

На приступочке в серой форменной шинели ютится младший лейтенант полиции. Бледный, худосочный, едва ли достигший тридцатилетнего рубежа, лейтенант пишет протокол. Вид у него измученный, как у человека, который давно не спал, не отдыхал, не ел.

Он поднимается и оказывается ей по плечо.

– А вы ему кто?

Но Асе хочется расспросить его самой.

– Что будет дальше? Понятно ли, что случилось? Отчего наступила смерть?

Лейтенант цедит слова скупо: приезжало МЧС, взломали дверь, ждем перевозку, медэкспертиза покажет. Говорит он с легким, едва уловимым акцентом, глотает гласные. Заморыш из далекой русской провинции, сын алкоголика и работницы какой-нибудь развалившейся фабрики. Может, швейной. С детства знал, что почем. В особенности лихо. Стихотворение Слуцкого, и Асе вдруг мучительно хочется его вспомнить, собрать целиком, но рыхлые куски никак не складываются, оползают.

«Деревенский мальчик, с детства знавший что почем, в особенности лихо, прогнанный с парадного хоть взашей…»

А дальше, дальше? «Свиньи съели. Бог, конечно, выдал»…

– Мне и у вас надо взять показания, – говорит лейтенант. И снова садится на свою приступку.

Она присаживается рядом.

Фамилия, имя, отчество.

– Последний раз общались в декабре, 29-го, как раз накануне Нового года. Столкнулись прямо здесь, в подъезде.

– Кем она вам приходится?

– Няней моих детей.

Лейтенант пишет.

– Троих моих детей, – уточняет Ася.

Лейтенант кивает.

– О чем был ваш последний разговор?

– Про то, какое сегодня число и сколько сейчас времени.

Лейтенант записывает.

– Родных у нее нет?

– Почему же, есть, сын. Гражданин Украины. Как, кстати, и она. Вот его телефон.

Лейтенанта ничем не удивишь, он вбивает Сашин телефон в свой мобильный.

– О чем-то еще вы с ней тогда говорили?

– Нет. Про детей немножко. И всё.

– Она не жаловалась, что ей кто-то угрожал?

– Угрожал?

Лейтенант смотрит измученно. Молчит.

– Нет. Она не жаловалась. Никто ей, думаю, не угрожал.

– Перечитайте и распишитесь.

Почерк у него кривой, летящий, мальчишеский.

– Что будет дальше? – снова спрашивает она лейтенанта.

Он смотрит на нее устало. Он же уже все объяснил.

– Приедет перевозка, потом я опечатаю квартиру, всё.

– Мне туда нельзя?

– Почему? Пока не опечатали, можно.

Ася поднимается – надо же попрощаться с Моревной? Ириной Андреевной Дрозд. Здесь, пока ее не увезли.

– А что там сейчас в квартире? – спрашивает она сотрудника морга.

– Там лежит труп.

11

Ася тихо заходит в квартиру. Она никогда здесь не была.

Двухкомнатная распашонка, комнаты друг напротив друга. Коридор с верхней одеждой. Знакомая шуба королевой висит на вешалке. Розовый пуховик толстой горой вспух на крючке. Дочерна истертый пол, доисторические выцветшие обои, кажется, желтые. Здесь очень давно не делали ремонт.

Московская квартира, сокровище, досталась Ирине Андреевне в наследство от ее бездетной тетки. После ее смерти Ирина и переехала сюда из Харькова. Денег на ремонт у нее, конечно, не было.

В комнате направо вроде как кабинет; на письменном столе – компьютер, вокруг россыпь бумаг, квитанций. Счета, рецепты, бесплатные брошюрки. И на полу – тоже бумаги. В их детской Ирина всегда поддерживала идеальный порядок и приучала к нему детей.

Входит лейтенант, как обычно, цедит сквозь зубы:

– Па́спорта не нашли, обнаружите – скажите. Только быстрее. Едет уже перевозка.

Ася открывает верхний ящик стола – там связка желтых ветхих писем. На имя Ирины от Саши, из пионерского лагеря «Орленок».

Ася вынимает из пачки одно письмо, вытягивает из конверта листочек. Красивый круглый почерк: «Мама, вчера я отгадал две загадки на вечерней викторине и получил приз! Набор акварельных красок. Все загадки были про художников, а я узнал их картины, Серов и Айвазовский, помнишь, ты показывала мне их картины на открытках».

Три полки с книгами, висят друг над другом, на стене, в шахматном порядке. На нижней лежит альбом с фотографиями. Ася смотрит.

Моревна с Сашей, еще темноволосым, в зеленых зарослях, а вот, видимо, и с Тимофеем – длинный лопоухий подросток стоит рядом с бабушкой, выше ее на полголовы, смущен. Тот же мальчик, что и у Саши – в соцсетях. Моревна, чуть моложе, чем когда они встретились впервые, у фонтана, кажется, в своем любимом Крыму. А вот и Верочка! С прежней своей собачкой, черным пуделем Боней, почившим полтора года назад. И снова Верочка – с круглым клюквенным пирогом на кухне, под кукушкой. И опять Верочка – в их дворе, снова с Боней.

Верочка, она любила тебя, знаешь? Возможно, ты была ее единственным другом в Москве. Она просто не умела разговаривать с тобой осторожно, не представляла себе, как ты ранима. Ася вынимает из альбома самую солнечную фотографию Ирины Андреевны, снятую в каком-то парке, рядом с кустами розовых роз, и кладет в карман куртки. Ирина на ней выглядит счастливой.

По квартире гуляет зимний ветер. Они распахнули окно. Асе не хочется думать, зачем. Она идет в комнату напротив, в спальню. Если уж искать паспорт, то там.

В спальне царит страшный беспорядок, все вещи раскиданы, на полу ашановские пакеты, газеты из тех, что кладут в ящик бесплатно, снова квитанции, у кровати одинокий шерстяной носок. Совсем не похоже на Ирину. Она всегда была такой аккуратной, собранной!

Кровать пустует, не застелена, одеяло комом, подушка свисает с кровати, наволочка в голубой цветочек. Ася поднимает подушку, под ней знакомая кожаная лаковая сумочка, расстегивает молнию – вот и паспорт, синий, украинский. И еще одна книжечка, малиновый вид на жительство в РФ. Кажется, лейтенант и не пытался ничего искать. Кошелька нет.

Но где же Моревна?

Чуть поодаль от кровати к стене прижался непонятный куль, огромный целлофановый черный мешок, чем-то набитый. Странно, что она не сразу его заметила.

Только тут Ася понимает, где Моревна. Какое уж там лицо, прощальный взгляд. Мешок крепко завязан.

Вот и всё.

12

Ася выходит обратно в подъезд, протягивает лейтенанту документы. Он равнодушно кивает: хорошо, что нашлись. Ася смотрит на голубоглазого: сколько она так пролежала, можно определить?

Тот охотно откликается, ему явно надоело стоять на сквозняке в подъезде и ждать, ждать.

Удивительно, что они с напарником ждут не в квартире. Видимо, не положено.

– Сейчас. Сейчас точно вам скажу. Кажется, совсем недолго.

Смотрит вопросительно на лейтенанта. Тот разрешает кивком.

Парень уходит в квартиру и почти сразу возвращается. Дня три, не больше.

«Что он там делал? – думает Ася. – Как определил?»

Надо бы погуглить. Но что-то не хочется.

– Я могу забрать альбом с фотографиями? – это она лейтенанту.

– Да.

– А костюм? Костюм, чтобы ее похоронить?

Он смотрит недоуменно, но все-таки роняет:

– Можете.

Ася возвращается в разоренную спальню, открывает старый платяной шкаф. Знакомые кофточки, она все их помнит, новых почти нет. На что Ирина жила, когда перестала у них работать? Почему эта простая мысль не приходила Асе в голову раньше? То есть приходила, но мимолетно – и тогда она отсылала Моревне в подарок какую-нибудь незначительную сумму. Но можно ли прожить на пенсию? Впрочем, сын, сын наверняка ей помогал… хотя как? Особенно последние два года.

Вот и костюм, тот самый, вишневый, в котором Ирина ей явилась в подъезде, вот и кремовая блузка с кружевами. Но рукав у блузки запачкан. Не было у нее ни на что уже сил.

Ася поднимает с пола ашановский пакет, вытряхивает оттуда чеки, складывает в пакет костюм и блузку, другую, чистую, белую. Ей становится чуть легче. Это хоть на что-то похоже. Она вспоминает бабушку из фольклорной экспедиции, которая показывала ей старый деревянный чемодан – с похоронными вещами. В чемодане лежало темное платье, бежевые туфли, ткань для обивки гроба, иконка.

Приходит Михаил, сосед, узнать, как дела. Перевозки всё нет, но Ася решает больше не ждать.

Дверь в квартиру заколотит слесарь, вот кто этот с усиками, оказывается. Голубоглазый из морга говорит ей: «Сейчас увезем, номер тела запишете?» И она послушно вбивает в мобильник: 4412.

Лейтенант велит ей позвонить через три дня, когда в морге напишут экспертизу. Тогда он отдаст ей паспорт, и она сможет похоронить Ирину.

«Ну, да, – вяло думает Ася, – нужно еще убедиться, что Ирина умерла своей смертью, что ее не убили».

13

Она трогается, выезжает из двора, чуть не застревает у арки – там горка и гололед. Газанув, вылетает на волю.

Ей звонит по ватсапу Саша. Что-то грохочет у него там на заднем плане, что-то производственное, пекарня? Но вскоре становится тихо.

Он говорит, что вот только что освободился, что ему звонил лейтенант. Ася пытается рассказать Саше о Моревне, как ее нашли, но Саша перебивает: не надо, прошу вас, я не могу это слушать.

У него горе, он потерял маму. Он явно был не готов. Как и все. Переход от жизни к смерти кажется таким длинным. И он тоже верил: еще не сейчас. Ася прощается и сворачивает с дублера на основной Ленинский.

Машин не так много, воскресенье. Уже темнеет. Странно, едва она села за руль и поехала к Ирине, время словно выключили. Она так ни разу и не взглянула на часы. И совсем никуда не торопилась. Словно чья-то невидимая рука остановила эту вечную гонку. Можно вдруг стало не спешить.

Ася включает радио, звучит любимый «Орфей» – Моцарт, «Реквием». Что ж, хорошо.

Она слушает знакомую погребальную музыку, и ей все вдруг делается понятно.

Под самый Новый год они столкнулись с Моревной в подъезде не просто так. Они столкнулись, чтобы Ася ее похоронила.

14

Но оказалось, похоронить человека, если он не твой родственник, умер один в квартире и к тому же гражданин другого государства, – не так-то просто.

Оказалось, нужно все время чего-то ждать, что-то объяснять, куда-то ехать. Экспертиза из морга все не приходила, доверенность от Саши тоже. Но без экспертизы, то есть подтверждения, что Ирина скончалась своей смертью, без доверенности, то есть доказательства, что Ася имеет право хоронить чужого ей человека, номер тела 4412, лейтенант не мог отдать ей Иринин паспорт. Без паспорта нельзя похоронить.

Выяснилось, что курьеру не так просто объяснить, как правильно пользоваться домофоном, он, впрочем, все равно перепутал номер дома и стоял в пяти минутах езды, двадцати ходьбы, и Ася все-таки садится в свою «КИА» и едет к нему, во двор дома на другой стороне проспекта.

Прямо в машине она разрезает ключами крепкий картонный конверт, вытряхивает оттуда доверенности в трех экземплярах, чтобы не ждать больше, чтобы сразу же отправиться к лейтенанту, но не тут-то было. Он берет трубку, но говорит, что у него выходной, а завтра праздник. Праздник? 23 февраля, День защитника Отечества. Нет, выдать Асе паспорт Ирины может только он. Ася терпит, Ася ждет и изредка вспоминает: все это время Ирина лежит на полочке в морге – как ей там? Не холодно, не одиноко?

После праздника приходит наконец экспертиза из морга, смерть наступила по естественным причинам. Нет, точный диагноз лейтенант не может сказать, он не видел экспертизы. Не забудьте доверенность. Лейтенант снова подчеркнуто немногословен – занят, устал или просто не умеет иначе. Сегодня она сможет приехать только после работы, ближе к девяти вечера. Подъезжайте.

Дверь открывает сам лейтенант. В отделении светло, тепло, Ася проходит в просторный кабинет. Здесь, кроме лейтенантова, еще два клеенных ДСП-шных стола с папками, но сейчас за ними никого. Стены в комнате голые, только над головой лейтенанта какие-то грамоты в золотых рамках. Лейтенант – герой?

Он забирает ее доверенность и пишет, бесконечно пишет, оформляет передачу паспорта, Ася терпеливо ждет. Читает новости: всё как обычно. Столько-то человек погибло, такой-то арестован, такой-то приговорен, обстреляли поселок, погибла пожилая женщина и ее внук, признана нежелательной организация. Госдума одобрила законопроект.

Лейтенанту постоянно кто-то звонит по мобильному, он сбрасывает вызовы, но однажды отвечает.

– Да, приходите забирайте. Он на месте.

Вскоре в комнату вваливается деваха: алые вывороченные ботоксом губы, пышная копна крашеных светлых волос. Она молода, на вид чуть за двадцать, ее распирает энергия, она почти пританцовывает, она с мороза, но серебряная куртка-дутик нараспашку.

Лейтенант протягивает посетительнице длинный, завернутый в фольгу предмет.

– Ваш нож, – говорит он, глядя в стол, но исподволь все же бросает на нее взгляд. – Больше не будете ругаться?

– Нет, – она колышется от смеха, машет головой, и соломенная копна трясется.

Подобие ухмылки скользит и по лицу лейтенанта. Деваха выходит.

Асе очень хочется расспросить про нож, почему он оказался в полиции, и про эту губастую – с кем она поссорилась. Но она молчит: и на гораздо более невинные вопросы белобрысый лейтенант отвечал односложно.

Ему снова звонят, и на этот раз он тоже отвечает. Голос его наполняется злым звоном:

– Нет, я не буду этого делать… У меня еще сорок два протокола, а времени девять. Раньше полуночи и так отсюда не уйду.

Так вот оно что! Лейтенант до ночи пишет протоколы, заполняет бумажки.

Наконец Ася расписывается. Синий паспорт и внж у нее в руках. И снова она огибает сугробы, скользит по раскатанным дорожкам, темно, фонарь горит только на одном конце двора, к машине приходится пробираться почти наощупь.

На красном светофоре, уже возле самого ее дома звонит Саша: «Всё в порядке? Вы себе оставили доверенность?» «Да, конечно». «С апостилем?» «Нет! С апостилем забрал себе лейтенант». «Без апостиля вам ничего не выдадут».

Ася разворачивается на перекрестке и возвращается в отделение.

Лейтенант встречает ее в дверях, протягивает доверенность, забирает у нее свою.

«Поскорее закончить вам все и поехать домой», – произносит Ася.

Он вдруг улыбается, молча, смущенно – на щеках у него обнаруживаются маленькие ямочки.

15

Нужный ей морг, куда свозят «бесхозных», как выразился лейтенант, оттеснен на окраину Москвы. Утром Ася отвозит Ксюшу в школу, Ксюша садится сзади и всю дорогу спит. Третья четверть – самая тяжелая. Никакие будильники ее не берут, каждое утро они с Лешей ее расталкивают по очереди.

Ася вспоминает, когда Ксюхе было недели две, Ирина взяла ее на руки, но дочка тут же проснулась и заплакала. А Ася-то надеялась поработать!

– Нет, – покачала тогда Ирина головой. – Пока ей нужны только вы.

– Разве она понимает?

– Да.

– Но как? Чем?

– Вы – мама. Мама по-другому пахнет.

Потом Ирина полюбила Ксюху больше всех, и Ксюха ее тоже, еще долго отправляла ей по мобильнику котиков и мемы.

Вот и школа, сонная Ксюха, подхватив рюкзак, выскакивает из машины. Ася направляется в сторону МКАДа.

Пробок мало, через сорок минут полторы главы аудиокниги «Идиот» позади – она уже близко.

За окном тянется ржавая, уже выползающая из-под снега земля, торчат краны, шумит какая-то вечная стройка, новостройка, но и она кончается, всплывает квартал хрущевок – Москва здесь неопрятная, захламленная, бедная.

В морге Ася отрывает билетик. Двадцать один. Номер ее очереди.

Оглядывается с любопытством, она в таком месте впервые. Но ничего особенного, просторный зал, у стены пластмассовые стулья, в центре аквариум с сотрудницами, к ним один за другим подходят люди. А где-то там, вне зоны видимости, за табличкой «посторонним в.в.» – холодильники с телами. У каждого тела – свой номер.

На стульях сидят люди, Ася исподволь смотрит.

Внезапно ее ошпаривает: лица здесь у всех перевернутые, красные. Всех исказило рваное, некрасивое горе.

Ася захлебывается, так вот оно, оказывается, какое, горе, когда его много – жгучее, густое, темно-коричневое. Она оседает на свободный стул.

К ней сейчас же подступает молодой человек в темном костюме, светлой рубашке, синем галстуке, протягивает альбом с фотографиями памятников. Не хотите ли сделать всё у нас? Дешевле обойдется. Интересно, что́ он говорит своей новой девушке в ответ на вопрос, где работает.

Очередь движется неспешно, и Ася привычно читает новости, там все то же. Дроны, ранения, смерти, аресты. Фотографии разрушенных домов и подсудимых в клетках.

Наконец, на серо-голубом квадратном экране загорается двадцать один.

– Гражданка Украины? – девушка в окошке хмурит брови. – Нотариально заверенный перевод паспорта?

– Нет, нет заверенного.

– Делайте, приходите.

Ася не удивляется и не злится. Снова садится за руль, включает аудиокнижку, завтра читать лекцию по «Идиоту».

«Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его?»

Почему вы так невыносимы, Федор Михайлович?

16

К вечеру курьер привозит ей нотариально заверенный перевод паспорта. Можно ехать в морг, но завтра с утра университет, три пары, а морг до шестнадцати, не успеть.

В понедельник Ася не везет Ксюху, ей ко второму, первым урок о важном, и дочка спит. Говорит, что половина класса не ходит, и классная делает вид, что не замечает.

По утреннему простору Ася доезжает до морга за полчаса. Номер очереди – десять. В зале сидят совсем другие люди, но словно бы те же, потому что и эти варят то же варево горя.

Ее наконец допускают к похоронам.

Похоронный агент Мария Сергеевна смотрит на Асю ласковыми каре-зелеными глазами, листает альбом – нужно выбрать гроб. У Марии Сергеевны полные руки, волосы русой волной, правильные черты лица. Она хороша собой. Шпонированная древесина, говорит Мария Сергеевна, да, в вашем случае это самое подходящее. И записывает инвентарный номер гроба.

– Нужен ли покойной костюм? – листает Мария Сергеевна альбом дальше. Действительно, после гробов появляются костюмы, сначала мужские, темно-синие, потом длинные женские платья – сиреневое, голубое, бежевое.

– Нет, у нее есть костюм.

Костюм так и лежит в ашановском пакете в багажнике ее «КИА».

– И кофточка тоже. Когда удобнее передать?

Мария Сергеевна смотрит на нее удивленно, и Ася узнает это выражение: точно так же на нее смотрел в подъезде лейтенант, когда она спрашивала его, можно ли взять для похорон одежду. И та же тень скользит теперь по лицу похоронного агента.

– У вас похороны в закрытом гробу, кофточка не нужна, или можете просто сверху одежду положить.

– В закрытом? Но почему?

Мария Сергеевна разводит руками: времени-то сколько прошло!

– Но как же мамонты, мамонты в вечной мерзлоте? – откликается Ася словно бы где-то подслушанной репликой, словно бы не своей.

– У нас не такая низкая температура.

– Но если хоронить в закрытом, можно похоронить непонятно кого. Вдруг там не она? Как я узнаю? У вас есть номер тела?

Мария Сергеевна показывает ей нужную строчку в документе: 4412.

Но Ася нервничает.

– Я должна проверить. Удостовериться. Можно я посмотрю? Вдруг это не она совсем? Похороним неведомо кого.

– Знаете, не советую, – голос Марии Сергеевны обретает скорбную твердость. – Это будет последнее, что у вас останется в памяти, не надо.

– Пусть тогда ваш сотрудник проверит, она ли это. Пусть посмотрит, какого цвета у нее волосы.

На это Мария Сергеевна легко соглашается, набирает чей-то номер.

– Тимурчик, можешь посмотреть? Да, просто цвет волос. 4412.

Через несколько минут Тимурчик перезванивает, Мария Сергеевна кивает: да, поняла.

– Волосы светлые, наполовину окрашенные, но проступает седина, так что в итоге скорее пепельные.

Они назначают день отпевания и кремации.

17

На отпевание никто прийти не смог: подружка со второго этажа совсем ветхая, ее муж Михаил позвонил и сообщил, что загремел в больницу, в предынсультном состоянии. Верочка собралась было, но внезапно заболела Буся, что-то не то с желудком – вот как ее оставишь одну. Ксюха сначала очень хотела, но в субботу с утра им поставили олимпиаду.

В итоге на отпевании их четверо: Леша, Ася, священник и дедушка с белой бородой, который очень вежливо, почти нежно забирает у Леши плату за отпевание и записывает имя Ирины в список, в большую канцелярскую тетрадь.

За окном солнце, в комнате для отпевания – светло, на стенах иконы, на высоком золотом подсвечнике дрожит огонь лампадки и горит единственная свеча.

Гроб стоит с открытой крышкой, на белом покрывале раскинут вишневый костюм в мелкий желтый штрих. Та солнечная фотография Ирины. И свежий букет сиреневых цветов. Это купил Леша, она такие любила.

Священник начинает тихо и проникновенно читать слова заупокойных молитв, дедушка ему подпевает. Асе кажется, Моревна тоже с ними.

Милости Божия, Царства Небеснаго и оставления грехов ея у Христа, безсмертнаго Царя и Бога нашего, про-о-осим.

Тянет речитативом батюшка.

– Подай Господи! – отзывается его одноголосый хор.

Ирина внимательно слушает.

Ася ощущает ее взгляд – в нем детское изумление и благодарность. Словно никак она всего этого не ждала и рада.

Но вскоре Асе делается не по себе, она вслушивается в слова песнопений и повторяет за батюшкой: «Благословен еси Господи, научи мя оправданием твоим».

Как же так получилось, что за пятнадцать лет общей жизни, ежедневных встреч она почти ничего не узнала про свою няню? А когда та порывалась рассказать что-нибудь, как приучала своего Сашу к музыке, водила его на концерты, как каждый год ездила в Крым с маленьким Тимофеем, как приезжала в Москву в командировки, на оптический завод здесь неподалеку, на Орджоникидзе – Ася изнывала от скуки. Мелькали неведомые имена, фамилии – Валерка, Кац, какая-то, о господи, Галя Ровнова. Почти ничего о двух своих мужьях, о том, кого любила. Зато постоянно всплывавшее «У нас в Харькове…», «А вот у нас в Харькове всегда такая чистота на улицах». «В Харькове мы, когда собирались всей семьей…»

Но вот никого и не нашлось роднее их с Лешей, чтобы проститься с Моревной, – как же так? Где – все? Почему не собрались?

Понятно, где – там, откуда сейчас невозможно приехать. И Ася произносит тихо: простите. Прощайте.

18

Процесс кремации проходит быстро и страшно, после кратких слов и окончательного прощания гроб уезжает в бездну.

19

Через неделю Асе выдают урну, и она отправляется в новое (неужели последнее?) путешествие. С Хованского, где прошла кремация, на Никольское, где, как сообщил Саша Дрозд, похоронены Иринины родственники, дядя и тетя, та самая, что оставила ей свою московскую квартиру.

На Никольском внезапно оказывается хорошо, неподалеку от кладбища она въезжает в густое облако звона: бьют в колокола, заканчивается утренняя служба.

Кладбище окружено лесом, пташки чирикают на все голоса, ну да, конец марта.

В домике с надписью «Ритуальные услуги» сидит молодой лысый парень с длинной темно-русой бородой. В защитной зеленой куртке, штанах и кирзачах.

Ася называет ему фамилии, номера могил, которые по счастливой случайности обнаружил у себя Саша. Парень равнодушно качает головой: эти номера больше не действительны. В 21-м прошла инвентаризация, все брошенные могилы признали бесхозными. Но почему брошенные, Ирина вроде бы ездила к ним на кладбище. Значит, перестала. Что же делать? Парень пожимает плечами. Его мобильный выдает трель, напоминающую звук дрели, парень откликается и повторяет с нарастающим гневом:

– Нет, нет, нет. Говорю же, не можем. Гробов пока нет! Не завезли. Звоните через неделю.

Сердито жмет на отбой, обращается к Асе: можете просто купить ячейку и захоронить прах. Сто тысяч. Но из МФЦ нужно разрешение, в Московской области так. Не хотите платить и в МФЦ, езжайте на Домодедовское, там бесплатно и без разрешения.

Асе вдруг жаль становится новых трат, сто тысяч у нее есть, но они были отложены на Ксюхино лето.

20

Новый день – новое кладбище. Уже третье по счету. Домодедовское. На пути к нему навигатор сбивается, ну да, снова был ночной прилет, защищаются от беспилотников.

Поплутав с полчаса по глинистым проселочным дорогам, среди ангаров и пустошей, Ася наконец останавливается у ДПС, загорелый толстый гаишник, не скрывая скуки, объясняет ей дорогу.

Домодедовское кладбище оказывается громадным полигоном. Скопище коричневых бугров, крестов, венков – издалека кажется, накиданных кое-как, вповалку. Словно бы торопились отделаться. Неухоженно, грязно. Ирину сюда никак нельзя, невозможно, она же чистюля. Или ей уже все равно? Нет! Вот отпевание же ей понравилось.

И все-таки Ася заглядывает в серый, явно только поставленный павильон, там сидит очередной похоронный агент – женщина лет сорока с аккуратно подведенными глазами, голубыми тенями, в синей куртке-пуховике и теплых штанах – здесь и в самом деле не жарко. Несмотря на включенный обогреватель у стола. Ася начинает выяснять детали. Бесплатно, это если только воткнуть табличку. Хотя нет, и табличка платная. Шестнадцать тысяч. Если еще и крест, и каменный прямоугольник – семьдесят, за все про все.

– У вас тут как-то неуютно, – вздыхает Ася. – Тут, что ли, сплошь одинокие старики или бездомные?

Женщина обижается.

– Почему это? Откуда вы взяли? Вон там у нас из правительства Москвы, – она указывает рукой направо, и в голосе ее звучит гордость. – Там, – рука машет налево, – вообще известные люди, актеры есть, музыканты. А вот тут, – показывает она на землю поближе к домику, – участники СВО! И кого только не везут. И полковники есть, и подполковники, даже генерал один был. С оркестром.

– А бездомные где же?

– Ну, вот там, по краю и бездомные, конечно, есть. Просто кладбище у нас новое, только ведь открыли эту часть. Еще не успели благоустроить, не выросла зелень. Да и что вы хотите, март.

Вечером Ася снова звонит Саше. На Никольском не найти могилы Ирининых родных, реинвентаризация. На Домодедовском бесприютно. И Саша говорит:

– Думаю, мама была бы рада поближе к родственникам.

Значит, все-таки Никольское.

Но раньше следующих выходных никак не выйдет. Леша вдруг предлагает: я съезжу в МФЦ, у меня как раз перерыв сейчас небольшой.

Ася ему благодарна. Всю неделю урна с прахом тихо погромыхивает в багажнике ее серебристой «КИА».

21

В начале апреля в Москве резко теплеет, все течет, и солнечный свет превращается в слепящий блеск. В субботу они едут с Лешей на Никольское. Еще до этого Леша побывал в МФЦ, потом приезжал сюда и обо всем договорился. Отдал фотографию, ту самую, где Ирина широко и счастливо улыбается, заплатил. Незаметно включился во все дела.

Они заходят в знакомый домик с ритуальными услугами. Знакомый бородатый парень так же мрачно и раздраженно смотрит на них. Но на этот раз рядом с ним мнется могильщик, мужичок лет сорока, истрепанный жизнью, в сером форменном костюме, он ждет их – Леша с ним уже говорил, – и ведет их к колумбарию – это недалеко, вставляет в ячейку урну, закрывает небольшой черной плитой, с плиты на них смотрит Ирина. Она весела и бодра, как обычно, как всегда, и словно хочет сказать: «Дела у меня лучше всех!»

Ася делает снимок, отправляет Саше, смотрит на радостное Иринино лицо и цифры рядом. Ирина Андреевна Дрозд (06.04.1940–15.02.2024).

Леша, какое сегодня число?

Леша усмехается: шестое! Шестое апреля.

Вот такой мы вам приготовили подарок, Ирина Андреевна. Как раз накануне Благовещения.

22

На следующий день Ася сидит за своим письменным столом и глядит на тополя за окном. На тополях раздулись почки, вот-вот выстрелят липкими зелеными листочками. Она распахивает окно: совсем весна, воздух такой свежий, полный, вкусный.

На подоконнике горы неразобранных, купленных еще на декабрьской ярмарке, книжек. Она так толком их и не рассмотрела – после ярмарки сгрузила улов на подоконник, всё собиралась рассмотреть, но никак не успевала. Эти стопки понятные, это книги, она давно на них смотрит, но что-то ей мешает. Что-то словно застряло в глазу. На уровне цвета. И мешало все эти дни. Синяя коробка. Непонятная синяя коробка лежит рядом с этой горой. Загадочного происхождения. Впервые за четыре месяца Ася наконец находит в себе силы встать и посмотреть, что же это такое.

Берет ее в руки. На прямоугольной коробке нарисован черный экран, на экране крупные зеленые цифры: время, месяц, число, день недели. Часы. Те самые, купленные еще в декабре для Ирины. Курьер в конце концов привез их, когда Ася была в долгом своем отъезде. Ксюха или, может быть, Леша поставили их к ней на подоконник. И не сказали. И она забыла, совсем. Зато теперь у нее есть отличные новенькие часы.

Ася звонит Верочке:

– У меня тут оказались совершенно новые, нераспакованные электронные часы. Показывают и время, и дату. Тебе случайно не нужны?

Верочка задумывается:

– Да вроде ни к чему! Откуда они у тебя?

– Так, достались по случаю.

В трубке слышен заливистый лай. Сквозь него пробивается хрюканье кукушонка.

Ася вынимает часы из коробки, втыкает в розетку. На черном прямоугольнике загораются ярко-зеленые цифры: 14:21. Чуть ниже температура воздуха и дата. Цифры сияют, как новогодняя елка.

В квартиру заваливается Ксюха, приехала после олимпиады. Раздевается, с порога кричит им с Лешей: легко было, все задания сделала, последнее тоже!

И заходит к Асе в комнату. Сразу видит часы.

– Не нужны?

– Нужны, конечно! Они ж с будильником? Может, хоть они смогут меня разбудить.

И Ксюха утаскивает часы к себе.

Светлые стволы деревьев за окном в легчайшей зеленой дымке. Воздух как будто светится. Струится в форточку и пахнет зеленой свежестью и талой водой. Можно больше не дергаться, никуда не спешить.

Ася вдыхает весенний воздух и плачет: ну, вот они наконец и похоронили Ирину.

2024