Текст книги "Молли и кошачье кафе"

9

Небо зловеще нахмурилось и потемнело, по моей спине забарабанили тяжелые дождевые капли, но я понимала, что надо идти дальше. Задачей номер один сейчас было раздобыть еду, а потом найти приют на ночь. Упрямо опустив голову, я пошла на звук церковных колоколов, в надежде, что он выведет меня к центру города. Внезапно из какого-то магазина на тротуар прямо передо мной выскочил человек и рывком раскрыл зонт, окатив меня дождевой водой. Вздрогнув, я поскорее шмыгнула в приоткрытые двери и как следует отряхнулась.

Я вышла было на улицу, но, увидев, как люди несутся, прячась под зонтами и капюшонами, попятилась обратно, решив дать себе небольшую передышку. Потоки воды на тротуаре закручивались в воронки, на лужах набухали пузыри – непогода разошлась не на шутку. Ливень колотил по крышам и струями стекал на тротуар с магазинных тентов. Вода шумела и бушевала, ее беспощадный грохот не шел ни в какое сравнение с нежными звуками дождя в поле, когда капли мягко шлепаются с травы или куста. Конечно, я вымокла до последней шерстинки, лапы сводило от холода, но выбора не было, нужно было двигаться дальше.

Стараясь не угодить в глубокую лужу, я что было сил припустила по улице. Я неслась, не поднимая головы, пока не добежала до поворота. Здесь я остановилась, подергивая ушами, ощущая, что звуки города изменились. Грохот ливня, заглушающий все звуки на узкой улочке, здесь отступал, и мне показалось, что только теперь передо мной открылся город. Со всех сторон доносились голоса людей, рокот автомобильных моторов, лязг металла. Мне потребовалось как можно скорее укрыться в безопасном месте, чтобы в спокойной обстановке сориентироваться на местности, и я не нашла ничего лучше, как метнуться под припаркованную машину. Оказавшись между колесами, я первым делом как следует отряхнулась, отчего моя мокрая шерсть встопорщилась иглами. Меня знобило, страшно хотелось помыться и лечь спать, но я помнила, что такие места слишком опасны. И, когда я уже чуть не упала от усталости, перед глазами возникла Нэнси, строго наставлявшая меня: «Никогда. И ни за что. Не спи. Под машинами. Поняла?»

Ночь опускалась на город стремительно, на раздумья и колебания не было времени. Я выбралась из-под брюха машины. Передо мной расстилалась нарядная рыночная площадь, окруженная домами из желтого, как мед, камня. Силуэты крыш четко вырисовывались на фоне серого неба. Продавцы на площади убирали все с прилавков, сворачивали навесы, складывали в фургоны нераспроданный товар. Магазины тоже закрывались, но по улицам еще сновали озабоченные, нагруженные тяжелыми сумками покупатели.

Я провела вдали от человеческого жилья столько времени, что невольно замерла, любуясь открывшейся мне картиной. Но особенно поразил меня не шум площади и не суета рыночных торговцев – дух у меня захватило от огней. Куда бы я ни кинула взгляд, повсюду змеились гирлянды лампочек, в витринах весело мигали разноцветные огоньки, а над дверями мерцали звезды. В дальнем конце площади, вся в ярком сиянии, возвышалась громадная ель. Ошибки быть не могло: все приметы говорили о том, что Рождество не за горами.

Я оторопела от такого открытия и, придя в себя, невольно стала вспоминать о жизни у Марджери. В то время Рождество было моим любимым праздником. Первым признаком его приближения было появление маленькой искусственной елочки, которую Марджери ставила на подоконник в гостиной. Я садилась рядом с ее негустыми обнаженными лапами и терпеливо дожидалась, пока хозяйка доставала из-под лестницы коробку с елочными украшениями. Как только Марджери ставила ее на пол, я тут же соскакивала и начинала ворошить лапой шары и игрушки, пытаясь подцепить их когтями, наслаждаясь мелодичными звуками, которые они при этом издавали.

Марджери по одной доставала игрушки и бережно развешивала их на ветках. Я же, нападая из засады, норовила сбить их лапой. «Кыш, Молли!» – покрикивала Марджери, но при этом улыбалась и никогда не поднимала на меня руку. Развесив украшения, она вытягивала из коробки длинную нить блестящей мишуры. Я бросалась на нее и делала вид, что яростно сражаюсь с шуршащими листиками, а Марджери со смехом забирала у меня мишуру. Обвив елочку гирляндой лампочек и увенчав верхушку звездой, она отступала на шаг, чтобы полюбоваться своей работой.

– Ну, Молли, что скажешь? – спрашивала она, и я одобрительно мурлыкала.

Вернувшись из грез в сегодняшний день, я выбралась из-под машины и, чувствуя себя жалкой и беззащитной, пошла по периметру площади. Рыночные торговцы не обращали на меня никакого внимания, даже когда я приближалась к их фургонам. Я рассматривала магазины: в витринах у одних были старинные вещицы, у других посуда, обувь или непромокаемые куртки. На тротуаре стояла исписанная мелом доска – верный признак того, что впереди паб. Двери были открыты, призывая прохожих зайти, укрыться от холода и сырости. Я неслышно ступила на деревянное крыльцо, заглянула в уютный бар с деревянными балками на потолке и пылающим камином. Перед камином сидели люди, протянув ноги к огню. Искушение войти и присоединиться к ним было так велико, что я почти забыла об осторожности. Однако в воздухе висел запах мокрой псины, а надпись слева от дверей «Вход с собаками разрешен» не оставляла сомнений, что в этом заведении собак любят больше, чем кошек.

Продолжая свое путешествие по площади, я миновала книжную лавку и магазин интерьеров, где в витрине стоял шезлонг, драпированный образцами тканей. Желудок урчал от голода, требуя как можно скорее добыть хоть что-нибудь съестное. Я подбежала к булочной-пекарне, предлагавшей «натуральный хлеб отличного качества», но полки были пусты, а свет внутри выключен. К тому времени, как я добралась до «Старой доброй лавки сладостей» на углу площади, сил у меня уже не оставалось. В витрине рядами стояли стеклянные банки, полные каких-то сладостей, но разве могли они привлечь кошку, которой требовалась совсем другая пища?

Я заметила, что торговцы уже разъехались, да и прохожих на темных улицах оставалось все меньше. Мне по-настоящему стало страшно – ведь я не представляла, где здесь можно найти еду. Завидев издали ворота и за ними солидный кирпичный дом, стоящий среди ухоженного сада, я собрала все силы и устремилась туда через площадь. За мной спешила хорошо одетая пара, обогнав меня, они миновали ворота и направились к освещенному крыльцу. Держась от них на почтительном расстоянии, я пошла следом. Вот они толкнули тяжелую деревянную дверь, и в воздухе разлились восхитительные ароматы пищи. Я прыгнула на высокий газон и устроилась под ветками тисового дерева – оттуда хорошо было видно, что происходит в ресторане.

Там, за стеклом, все было так шикарно, что я забыла обо всем на свете. Столы были застланы белыми льняными скатертями, мягкое мерцание свечей освещало лица гостей, сидящих за ними. У некоторых на головах были короны из цветной бумаги. Я вспомнила, что и Марджери надевала такую, когда садилась за праздничный рождественский ужин. Люди пребывали в прекрасном настроении, улыбались, на щеках играл румянец. Они подливали вина в бокалы, и кое у кого короны уже съехали набекрень. Тишину снаружи то и дело нарушали взрывы смеха. Я, как завороженная, следила за официантами, сновавшими между столиков и церемонно расставлявшими блюда перед гостями. Женщины, сверкая драгоценностями, грациозно поправляли рассыпанные по плечам блестящие волосы и с притворным безразличием пробовали кушанья.

Не скрывался ли среди посетителей ресторана мой будущий друг и хозяин? Кто-то из них наверняка любит кошек, думала я, но как же узнать, кто именно? Я вспомнила женщину из фермерского магазина и ее лицо, искаженное брезгливой гримасой, когда она заметила меня возле своей машины.

Рассматривая ухоженных посетительниц ресторана, я утверждалась в мысли, что таких вряд ли порадует дружелюбие бродячей кошки, особенно если она выглядит так, как я сейчас.

Прямо у меня над головой пронзительно закричала сова, и это вернуло меня к мыслям о насущных потребностях. Некогда рассиживаться и раздумывать о своих невзгодах. Пора, наконец, найти какой-нибудь еды.

10

Ресторан и сад вокруг него были окружены живой изгородью, в которой я очень скоро поймала мышку. Ливень утих и перешел в морось, так что теперь, заморив червячка, можно было чуть-чуть расслабиться и отдохнуть. Расположившись под кустом и наслаждаясь чувством сытости, я тщательно умылась. Когда я закончила, облака разошлись, открыв чистое, звездное небо. Ночь обещала быть холодной, и почва под лапами начала замерзать. Теперь моей задачей стали поиски сухого и теплого места для ночлега.

Неслышно пройдя по цветочным клумбам за ресторан, я обнаружила каменные ступеньки и, спустившись по ним, оказалась на тесной улочке с множеством магазинов. На противоположной ее стороне, между двумя ярко-освещенными витринами виднелся какой-то проход. Желая поскорее спрятаться в безопасном, укромном месте, я перебежала через дорогу и робко шагнула в темный проулок.

Крадучись, я медленно продвигалась вперед и время от времени заглядывала в окна домов. То, что я там видела, вселяло некоторый оптимизм: горшки с цветами на подоконниках, мерцание телевизионных экранов, грязные тарелки в мойках. Невольно подсмотрев эту непарадную сторону жизни незнакомых людей, я почувствовала такую тоску по дому, что чуть не заплакала от жалости к себе. Как же мне хотелось тоже оказаться в тепле и уюте, в безопасной знакомой обстановке, снова почувствовать, что кто-то меня любит и с радостью заботится обо мне!

Мне хотелось подобраться поближе к окнам, чтобы рассмотреть обитателей, но чем дальше я углублялась в темный проход, тем сильнее меня охватывало чувство одиночества. Кругом стояла зловещая тишина. Вдруг шерсть у меня на загривке встала дыбом: я могла бы поклясться, услышала какое-то движение у противоположной стены. Замерев на месте, я обратилась в слух, пытаясь точнее определить, откуда доносится звук, однако было тихо. Сделав глубокий вдох, я сказала себе, что у страха глаза велики и что, должно быть, я услышала эхо собственных шагов. Стараясь не потерять голову от страха, я перешла на бег, не сводя глаз с выхода из проулка, до которого уже оставалось совсем недалеко.

Вдруг я уловила какое-то движение прямо у себя над головой. Фонарик охранной сигнализации, мерцавший у черного хода какого-то дома, вдруг ярко вспыхнул и залил все слепящим ярким светом. Я вжалась в стену и лихорадочно закрутила головой, но ничего не увидела. Фонарь снова погас, все погрузилось во мрак, и я, затаив дыхание, стала ждать, пока глаза привыкнут к темноте.

В ушах гулко стучала кровь, и каждая моя шерстинка стояла торчком от страха. Сверху со стены донесся шорох, и я увидела, как неясная тень соскочила вниз прямо перед моим носом. Я только ахнула от неожиданности, когда на меня уставились желтые глазищи большого рыжего кота. Выгнув спину дугой и прижимая уши, он угрожающе зарычал. Я, не раздумывая, ответила тем же: изогнула спину, распушила хвост и, прижав уши к голове, издала низкое рычание, предупреждая, что не дам себя в обиду. Рыжий кот не пошевелился. Его прищуренные глаза по-прежнему были устремлены на меня, но он не нападал первым. Это был большущий, устрашающего вида зверь с такими развитыми мускулами, что было сразу понятно: он очень силен. Шрамы, причудливым узором покрывавшие его уши, говорили о том, что передо мной опытный боец. Я стояла спиной к стене и не могла удрать: для этого мне пришлось бы отвернуться от рыжего, оставив незащищенным тыл. Он снова взвыл, словно бросая мне вызов.

Внезапно у нас над головами что-то скрипнуло, как будто кто-то открыл оконную раму. Кот от неожиданности присел и обернулся, а я воспользовалась этим шансом и во все лопатки бросилась назад, к ресторанным ступеням. Сзади слышался шорох лап – я поняла, что рыжий гонится за мной. Собрав все силы, я рванулась вперед, навстречу огням, сияющим в конце проулка, но поняла, что надолго меня не хватит. Усталость после долгого пути под дождем брала свое, я быстро выдыхалась. Чувствуя, что рыжий нагоняет, я сгруппировалась и подготовилась к неизбежному нападению.

Оно не заставило долго ждать: мою заднюю лапу пронзила жгучая боль. Не сознавая, что делаю, я лягнула своего обидчика, и он, не ожидая такой реакции, отлетел в сторону. Я повернулась к нему и злобно зашипела, чувствуя, как по раненой лапе разливается обжигающая волна боли. Рыжий уставился на меня и злорадно ухмыльнулся.

– Извини, – сказал он ехидно, – это место занято.

– Мог бы просто сказать, – жалобно простонала я. Криво улыбаясь, он смотрел, как я ковыляю прочь из его проулка.

Выйдя вновь на улицу, я остановилась. У меня кружилась голова и поджилки тряслись от пережитого только что шока. Я не знала, что делать и куда идти, но постаралась унести ноги как можно дальше от злополучного проулка. Стараясь не наступать на раненую лапу, я побрела обратно, через ресторанный сад, и сама не заметила, как снова оказалась на рыночной площади. Лапа болела невыносимо, нужно было немедленно найти укрытие и заняться раной. В углу я увидела большой желтый контейнер для мусора. Он был доверху наполнен щебнем и отбросами, а за ним высились штабеля деревянных ящиков и поддонов. От них разило гнилью, но мне было не до того. Кое-как втиснувшись в щель между поддонами, я пробиралась вперед, пока не ткнулась в холодную металлическую стенку контейнера.

Там я, кряхтя, улеглась и изогнулась всем телом, чтобы осмотреть рану. Отверстия, оставленные зубами рыжего кота, виднелись сквозь шерсть, кожа вокруг них вспухла и покраснела. Я тщательно, как только смогла, вылизала больное место, стараясь не слишком надавливать шершавым языком. Убедившись, что рану удалось как следует очистить, я свернулась клубком в надежде, что во сне боль утихнет. Но стоило мне закрыть глаза, как в голове стали проноситься события этого бесконечного дня: красные физиономии гостей в ресторане, пылающие злобой глаза рыжего кота, промокшие прохожие под зонтиками, скрывающими их лица.

Чтобы остановить эту бесконечную карусель, я заставила себя вспомнить о Марджери. Я попробовала представить себе, что хозяйка гладит и утешает меня, уверяя, что утро вечера мудренее. Но мне не никак удавалось вспомнить лицо Марджери, как будто оно было окутано дымкой, все черты расплывались. Не знаю, в чем тут было дело: то ли так на меня подействовал укус, то ли я просто забыла, как выглядела моя хозяйка, но, как я ни старалась воскресить ее милое лицо в своей памяти, ничего не получалось. Не могу передать словами, как меня это огорчило. Мне казалось, что я снова, уже навсегда, теряю Марджери, именно тогда, когда она была особенно нужна мне.

11

Мне долго не удавалось заснуть, я дрожала, как в лихорадке, мне виделись то янтарные глаза уличного кота, буквально прожигающие своим взглядом поддоны, то откуда-то издалека слышался его угрожающий рык. К тому же никак не удавалось удобно примостить раненую лапу, как ни повернись, боль была ужасной. Время шло мучительно медленно, я лежала в полудреме, но в какой-то момент усталость все же взяла свое, и я провалилась в блаженную тьму.

Разбудила меня музыка – совсем рядом пели хором какие-то люди. Подняв голову, я прислушалась, насторожив уши – мотив песни был мне хорошо знаком. В рождественскую неделю Марджери любила слушать такую музыку по радио и весело напевала сама, хлопоча на кухне за приготовлением праздничного обеда.

От приятных воспоминаний меня отвлекла пульсирующая боль в лапе. Вытянувшись, я осмотрела рану и с радостью отметила, что отек спал, а укусы начали затягиваться. Я снова зализала ранки, потом медленно встала, перенося вес тела на передние лапы, и только потом осторожно выпрямила задние. Меня слегка пошатывало, но, если не считать небольшого воспаления вокруг покусов и неутихающей боли, чувствовала я себя неплохо. Я потянулась, выгнув спину. Было приятно чувствовать, что за ночь я смогла отдохнуть и неплохо восстановиться – и душой, и телом.

Выбравшись из-под штабеля поддонов, я искоса поглядела на зимнее солнышко. Рыночную площадь было не узнать, вчера, под проливным дождем, она выглядела совершенно иначе. Магазины и лавки уже открылись и были полны покупателей. На фоне голубого неба ярко, будто намасленные, блестели желтые стены домов. Разбудивший меня хор распевал рождественские гимны посреди площади. Хористы, стоявшие полукругом, были одеты в теплые длинные куртки, застегнутые под самыми подбородками. Они пели, улыбаясь, и один из них протягивал прохожим ведерко, уже почти полное монеток.

Осторожно, стараясь не наступать на больную лапу, я стала опасливо обходить площадь. Слова рыжего кота – «Это место занято» – не выходили у меня из головы. Медленно ковыляя по мостовой, я только сейчас обратила внимание, что такие проулки расходились от площади во все стороны. Они были очень узки, настоящие щели, и не бросались в глаза, потому-то вчера вечером я их и не заметила. Увидев переулок пошире между кондитерской лавкой и пекарней, я подошла и остановилась в нерешительности у входа в него. Обнюхав камни, я не обнаружила кошачьих запахов. При дневном свете, когда мимо то и дело проходили покупатели, переулок не внушал мне ужаса. Если он не занят другими кошками, подумала я, то можно попробовать самой пометить и занять эту территорию.

Углубившись в переулок, я воспользовалась урной, чтобы с нее вспрыгнуть на стену, идущую вдоль тротуара. И тут же, к своему ужасу, увидела впереди – да-да, это не могло быть ошибкой! – кошку, которая дремала на плоской крыше гаража. Подергивая хвостом из стороны в сторону, я лихорадочно соображала, что же делать дальше. Решившись, я бесшумно подкралась ближе. Пестрая кошка мирно дремала, свернувшись калачиком и обвив себя хвостом. Она крепко зажмурила глаза и повернула мордочку к солнцу, а рот был приоткрыт, словно в улыбке. Стоя на стене, я наблюдала, как мех на ее боках опадает и поднимается в такт дыханию. Признаюсь, я позавидовала ее способности так бесстрашно и спокойно спать на открытом месте.

Донесшийся с площади собачий лай резко прервал ее сон. Кошка рывком подняла голову, повела ушами, стараясь понять, откуда шум. Глаза открылись, но из-за резкого перехода от сна к яви еще видна была пленочка – третье веко. Оглядевшись, она заметила меня, вскочила и недовольно заурчала.

– Ты кто? Что тебе нужно? – прошипела она.

– Я Молли. Извини – я не хотела тебя пугать, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, хотя сама я тряслась от страха.

Кошка посмотрела на меня. Она показалась мне совсем молодой, но манеры у нее были очень грубые.

– Я новенькая в этом городе, – приветливо и мирно продолжила я. – Осматриваюсь. Знакомлюсь с улицами.

Кошка смерила меня подозрительным взглядом, а я моргнула и отвела глаза. Так, следуя принятому у кошек этикету, я показала, что настроена миролюбиво.

– Ты здесь недавно? – недоверчиво переспросила она.

Я кивнула.

– Я шла несколько недель и добралась до города вчера вечером. Я ищу место, где могла бы жить, но минувшей ночью в соседнем переулке на меня напали.

Я заметила, как глаза кошки сверкнули, но не поняла, что это было – гнев или сочувствие.

– Нельзя вот так являться без приглашения и совать свой нос куда захочешь. Ты же понимаешь, что существуют правила, – кошка, хмурясь, глядела на меня. Я чувствовала ее неуверенность, она как будто не могла решить, припугнуть меня или посочувствовать.

– Так это… твой переулок? – осведомилась я, глядя ей в глаза и надеясь, что она расскажет еще что-нибудь, подскажет мне, что делать.

– Да, – ее взгляд на мгновение встретился с моим, потом она продолжила: – Они все заняты. В каждом переулке по кошке, повсюду их метки. Где, говоришь, на тебя напали?

Я описала проулок за рестораном и рыжего котяру с янтарными глазами. Она закатила глаза.

– Гм. Знаю, кого ты имеешь в виду. Это было плохое решение сунуться к нему. Очень плохое, – тут она заметила мое смятение. – Пожалуй, тебе лучше обходить переулки стороной, по крайней мере, пока не обживешься немного, – добавила она уже более приветливо.

Голова у меня пошла кругом. Я и представить не могла, что все переулки города давно поделены между кошками! К тому же из-за этого неведения, вчера меня угораздило вторгнуться на территорию отъявленного драчуна. Теперь я не знала, горевать ли мне из-за невезения или ругать себя за беспечность и неосторожность.

– На самом деле, я надеюсь, что все-таки найду хозяина. Кого-нибудь, кто любит кошек. Дом, – и я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

Пятнистая кошечка смотрела на меня с жалостью.

– Тогда тебе придется потрудиться. Это город собачников, если ты еще не заметила. У кошек здесь шансов нет.

Как нарочно, в этот момент в переулок вошла женщина с собакой на поводке. Пес лаял и рвался вперед так, что чуть не задыхался в ошейнике. Пестрая кошка вскочила на все четыре лапы, ощетинилась и зашипела на пса.

– Знаешь, мне очень жаль. Может, тебе наведаться на церковный двор? Оттуда хоть не выгонят, пустят переночевать. А отсюда тебе лучше сматываться, да поскорее, мне и разговаривать-то с тобой не следовало.

Кошка прыгнула с крыши гаража на дерево, а я осталась на гараже, сверля глазами собаку, которую хозяйка силком тянула из переулка. Когда они, наконец, скрылись, я поискала на дереве пеструю кошку, но ее уже и след простыл.

В полном унынии я вернулась на площадь, а оттуда взяла путь по направлению к церковному шпилю. Я миновала деревянную калитку и прошла в церковный двор. Здесь царил блаженный покой, такой желанный после суматохи, царившей на площади. Стояла тишина, только на крыше церкви ворковал голубь. Устроившись в сторонке за каменными надгробиями, я принялась за умывание. Я не могла решить, как относиться к словам пятнистой кошки. Конечно, было очень неприятно узнать, что все переулки уже поделены между другими кошками и мне туда нельзя даже сунуть нос. Это, прямо скажем, выбивало почву из-под лап! Но я напомнила себе, что вообще-то мечтала не о жизни в темном проулке, а о доме и о хозяине. Еще сильнее меня обескуражило ее заявление, что найти такого человека в Стортоне почти невозможно. Если она права, и здешние жители все как один собачники, тогда решение прийти сюда вообще было ужасной ошибкой.

Закончив умывание, я пробралась сквозь заросли каких-то хвойных растений, окаймлявших церковный двор, и оказалась на булыжной мостовой какой-то незнакомой короткой улочки. В дальнем конце, за вереницей магазинов, я заметила кафе. Снаружи, у входа в него стоял проржавевший металлический стол, окруженный стульями. Мне захотелось рассмотреть кафе, и я подошла поближе.

С облупленной краской на витринной раме и сиротливой гирляндой лампочек в один ряд, жалкое и обшарпанное, оно выглядело совершенно не празднично. Над дверью была вывеска «Церковное кафе», а ниже, к моему облегчению, имелась надпись: «Простите, с собаками сюда нельзя». Мои догадки, что у кафе бывали лучшие времена, подтвердились, когда, заглянув в стеклянную дверь, я рассмотрела внутри несколько шатких столиков и уродливую стойку с прилавком.

Повернув за угол, я чуть не бросилась наутек – за кафе и прилежащими к нему магазинами тоже был проулок с пожарными лестницами, вентиляционными коробами и окнами, вразнобой усеявшими стены. Огромный контейнер для отбросов стоял вплотную к черному ходу кафе, буквально в паре футов от меня. Пластиковая крышка с одной стороны была отбита, а под ней виднелись пластиковые мешки… полные объедков! Принюхавшись, я безошибочно определила аромат тунца под майонезом, и мой желудок отозвался жалобным урчанием. Я нерешительно подергивала хвостом, не зная, как поступить. До контейнера было всего несколько шагов, но могла ли я рисковать? Вдруг повторится вчерашняя история и из-за угла на меня накинется какая-нибудь «хозяйка» этих владений? Я еще не оправилась после давешней стычки и не смогу защититься.

Порыв ветра принес новую волну тунцового благоухания, и это решило дело. Спасибо Нэнси, обучившей меня искусству лазания по помойкам, теперь я была уверена, что сумею проделать все за считаные секунды. Я побежала к контейнеру, припала к земле и, оттолкнувшись, прыгнула. Раненую лапу свело от боли, но все же я удачно приземлилась точно на крышку, которая чуть прогнулась под моим весом. Балансируя на краю, я принялась рвать когтями верхний мешок. Наконец, пластик поддался и внушительная порция начинки для сэндвичей с чудесным звуком шмякнулась на землю. Я спрыгнула следом и с наслаждением принялась уничтожать начинку. После голодной диеты из полевых мышей и землероек тунец с майонезом показался мне настоящим деликатесом. Давно я так не пировала!

И, хотя я разомлела от вкусной еды, все же решила поскорее убраться из проулка, обернулась – и подпрыгнула на месте от неожиданности, столкнувшись нос к носу с большим черно-белым котом.