Текст книги "Книга Готель"

Глава 12

Комнату озарял полуденный свет. Сперва я даже не поняла, где нахожусь. Потом все вспомнила – лес, кольцо камней, башню. Дымку, приходившую ко мне ранним утром, умиротворяющую и прекрасную. Та все еще реяла где-то на грани ощутимого. Сев в постели, я увидела, что с подоконника на меня глядят два ворона с блестящими разумом черными глазами. Давно они за мной наблюдают? Это Кунегунда открыла окно? Третий, самый большой, – хотя теперь и у него глаза казались черными – прилетел из сада и тоже устроился рядом с сородичами. Под этим оценивающим взором мне стало не по себе.

– Кыш, – шуганула я птицу. Та не шелохнулась.

Я затворила скрипучие ставни прямо перед всеми троими, вытеснив их наружу. Заперла за ними окно, послушала, как они хлопают крыльями и каркают. Прикрыла глаза, позволив себе насладиться вновь обретенным уединением. Потом мне вспомнился голос, который я услышала перед тем, как заснула. Наверное, он мне приснился. Если же нет, то матушка дала очень загадочный совет. Зачем идти к соседней горе? Я ведь только добралась сюда.

С лестницы тянуло запахом свинины и слышалось шкворчание жира над огнем. Сколько я проспала? Кунегунда даже успела зарезать свинью? Я нашла амулет матери-птицы под покрывалом, сунула его в кошель и спустилась вниз. На первом этаже хозяйка башни стояла в нескольких футах от огня, приглядывая за шипящим мясом и читая книгу. Мне бросились в глаза насыщенные краски на страницах. Рубиново-красный, темно-синий, золотой настолько яркий, что он чуть не сиял.

– Я накрыла стол снаружи, – сказала Кунегунда, не поднимая глаз.

– Снаружи?

Накануне было так холодно, что я все время куталась в плащ.

Старуха кивнула, отложила книгу и выложила еду на тарелку. Пахло замечательно.

Я пошла за ней к двери, ведущей в сад. Вокруг ванночки, в которой под утро купался ворон, разрослись колючки. Теперь птиц нигде не было видно. Тут и там вокруг купальни стояли статуи, что я видела ночью. Обнаженная женщина с руками, опутанными плющом и запачканными грязью. Несколько растрескавшихся нелепых созданий – полулюдей с рылами и рогами. И страшных тварей, изображавших языческих богов, вроде маминых кукол Пельцмертель… или моей фигурки, внезапно подумалось мне. Вдоль задней стены росли деревья с огненно-красными яблоками на ветвях. Трава под ними была усыпана листьями, похожими на золотые монетки.

Узловатые ножки стола кривились под стать булыжникам на земле, обструганная столешница гладко блестела. В середине ее высилась корзина с полудюжиной вареных гусиных яиц. Перед каждым из стульев ждала плошка с размоченным хлебом. Рядом пылал костер, от которого веяло уютным теплом. Кунегунда опустила на стол тарелку с кусками свинины, и мы сели. За плечом у нее суетливо свивал свои сети паук.

– Весьма похоже на парнишку, – сказала она, кивая на мою рубаху.

– Так заманчиво пахнет.

Принявшись за завтрак, я набила рот жирным мясом, сочным и соленым. И стала с жадностью жевать. И свинина, и яйца в особенности были невероятно вкусными. Мы погрузились в довольное молчание, наслаждаясь пищей. Чуть погодя я беспокойно улыбнулась Кунегунде, собираясь с духом, чтобы снова заговорить о цели моего прибытия.

– Матушка сказала, что вам нужна ученица. Это ведь правда?

– Да, – тихо отозвалась хозяйка со сдержанным лицом. Было очевидно, что она взвешивает каждое слово. – Прости, что я не вполне подобающе выразилась этим утром. Моя последняя ученица… все обернулось не очень ладно.

Я вспомнила матушкину историю об Урсильде.

– За мной никто не придет. Отец даже мое отсутствие заметит только спустя неделю.

В ее взгляде вспыхнул такой сильный гнев, что мне стало страшно.

– Даже если он умудрится сообразить, куда я пошла, у него не будет волчьей шкуры, – поспешно пошутила я, пытаясь разрядить обстановку и уберечься от перемен ее настроения.

– Речь не об этом, – ответила Кунегунда. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, но заговорила все равно сдавленно. – Я бы рада взять тебя в ученицы, только в этих лесах опасно. Чтобы остаться, тебе придется пообещать не выходить за каменный круг.

– Согласна, – горячо заверила я. – А какому ремеслу вы меня станете обучать?

Старушка кивнула и откашлялась.

– Я могу научить травничеству, сделать хорошей повитухой. Могу научить читать и писать. Могу научить старым обрядам…

У меня перехватило дыхание.

– Мне бы очень этого хотелось.

Самый большой ворон внезапно слетел откуда-то, где он прежде таился в саду. Каркнул, посмотрел на меня блестящими черными глазами и попытался запрыгнуть на стол.

– У него поменялся цвет глаз?

– Их трое. – Птица снова каркнула, словно соглашаясь. Кунегунда рассмеялась. – Эрсте делает, что хочет.

После этого мы снова замолчали, наслаждаясь едой. До окончания завтрака хозяйка то и дело поглядывала на меня. Она как будто хотела задать какой-то вопрос, но постоянно передумывала. Мне не хватало уверенности, чтобы спросить ее, какой именно.

К тому времени как мы доели, вся рубашка у меня запачкалась жиром. Я помогла отнести остатки сыра и яиц вниз, в маслобойню, и Кунегунда предложила мне вымыться в ручье. Хотя солнце грело сильнее, чем вчера, она сказала, что завтра ударит мороз. Сегодня могла быть последняя возможность искупаться. Вручив мне тряпку, чистую рубаху и кругляш чего-то, названного мылом, старушка распахнула дверь башни.

– Ручей вон там, – сказала, указывая на север. – За деревьями. Запруда как раз по эту сторону камней.

Я закивала, готовая к тому времени соглашаться с чем угодно.

– Я посижу у окна, покараулю. Зови меня, если понадоблюсь. И беги прямиком к башне, если кого-нибудь услышишь.

– Хорошо.

Снаружи под деревьями плясали пятна темноты и солнечного света. Я двинулась в указанную сторону. Широкие древесные стволы тянулись ввысь, тени под ними были черными даже днем. Пока я шла к ручью, от звука моих шагов из ближних кустов с шорохами разбегались невидимые зверьки. Когда я приблизилась к участку каменного кольца, окружавшего башню, от его бесплотной силы у меня побежали мурашки и волоски на затылке встали дыбом. Я зашагала вдоль валунов в поисках запруды, держась внутри круга и пытаясь уловить шум охотничьего отряда, который повстречала прошедшей ночью. Стали бы они оставаться поблизости так надолго? Услыхала я только блеяние козы под деревом у амбара. Было теплее, чем накануне. Я больше не выдыхала облачка пара. Потом впереди послышался плеск воды. Ручеек.

Вскоре я заметила золотистые солнечные блики на поверхности потока, бежавшего через поляну к дальним деревьям. Ручей оказался широким, а глубиной всего по щиколотку; он бурлил и скакал по каменистому руслу, чуть поодаль обрушиваясь вниз в чудесную купальню. Подойдя к водопаду, я замерла. Мать-олениха и ее малыш пришли утолить жажду. Самка подняла на меня большие карие глаза, подтолкнула своего длинноногого детеныша и вместе с ним упрыгала в чащу.

Кристально чистая вода в запруде сверкала золотом. Мелкие рыбешки метались у дна. Матушке бы точно здесь понравилось. Ко мне неожиданно вернулось воспоминание о том, как мы плескались в похожем месте, когда я была маленькой. На мгновение я снова стала той девчушкой, смеющейся вместе с ней на солнцепеке. Затем этот миг прошел, и я вернулась к настоящей себе, в одиночестве стоявшей на краю купальни с переполненным скорбью сердцем. Журчание воды, ласковое солнце и резвящиеся рыбки ничуть не поднимали настроение; мне казалось, что все окружающее надо мной чуть ли не измывается. И словно этого было мало: когда я принялась расплетать косу, на соседней сосне запела прилетевшая горлица; меня как будто забросили в балладу какого-нибудь бездарного миннезингера.

– Божьи зубы, – простонала я, разматывая полотно на груди и снимая исподнее в стремлении поскорее закончить с купанием.

Потом ступила в запруду, ежась от резкого порыва ветерка. Вода была холодной. Не настолько холодной, чтобы я остановилась на полпути или задрожала, но достаточно холодной, чтобы стало ясно, что мыться придется в спешке. Водопад звенел, солнце искрилось на поверхности запруды с безудержной раздражающей веселостью. Я торопливо погрузилась в воду. Быстро намочила волосы, вся натерлась мылом, как велела Кунегунда. Покончив с этим наказом, принялась отмывать руки. И сразу обратила внимание на то, насколько гладкой у меня стала кожа. Даже под ногтями не осталось грязи. После купания я вытерлась полотенцем, заметив в паху несколько тонких волосков.

Постепенно на меня накатило ощущение, что я не одна. Сначала по шее пробежали мурашки, потом поднялись дыбом волосы. Я застыла, закутавшись в полотенце, у кромки воды и прислушалась к слабому шуму. Где-то вдалеке залаяли гончие.

Я схватила одежду и помчалась обратно к башне. Кунегунда открыла дверь, завидев, что я приближаюсь, мокрая и почти нагая.

– Снова охота?

Я кивнула.

– Похоже на то.

Глаза у нее расширились.

– Они ведь не последовали за тобой? Альбрехт тоже был с ними?

Я помотала головой.

– Я никого не видала. Вчера ночью были только Ульрих и Урсильда.

Кунегунда тяжко вздохнула, явно раздосадованная.

– Только?.. Урсильда знает, как найти башню. И могла привести сюда брата.

– Они возвращались после того, как Урсильду забрали?

Кунегунда помолчала. Поджала губы.

– Давай-ка мне одежду. Надо все постирать. В сундуке лежит платье, которое должно быть тебе впору. И гребень тоже – тебе бы приструнить это гнездо на голове.

Указанные вещи и правда нашлись в сундуке у меня в спальне. Платье было пошито из плотной льняной ткани. Оно село на мою фигуру почти так же хорошо, как подаренное Маттеусом. На то, чтобы одеться и расчесаться, у меня ушел целый час. За время этой возни я вспомнила, что нужно спросить Кунегунду о золотых яблоках. Она славилась превосходным даром к травничеству и с большой вероятностью могла опознать мое растение. Если беседа пройдет благополучно, рассудила я, в другой раз можно будет спросить о женщине-птице. Она ведь сама недавно призналась, что уважает старые обычаи.

Когда я спустилась вниз со своей сумкой, старушка оторвалась от книги, которую читала за столом. Я спросила, можно ли с ней посоветоваться. Она кивнула, и тогда я вынула из мешка золотое яблоко и протянула ей.

– Вы часом не знаете, что за растение дает такие плоды?

Та оцепенела. Перевела взгляд на фрукт, потом снова на меня. Я не могла толком прочитать выражение ее лица, но понимала, что она встревожена.

– Да, – наконец ответила Кунегунда. – Где ты его взяла?

– У нас в саду в этот год выросла целая дюжина таких кустов. – Я положила яблоко перед ней, изнывая от желания узнать о нем побольше. – Кажется, плоды у них целебные. Я попробовала их два дня назад. И после этого стала видеть иначе, а еще… я так понимаю, вы знаете о моих припадках?

Хозяйка медленно кивнула, словно что-то вспоминая.

– С тех пор как я начала есть эти фрукты, они изменились.

Теперь я полностью завладела ее вниманием. Кунегунда откашлялась.

– Как?

– Обычно душа у меня покидала тело, и я теряла сознание. А теперь слышу голос.

Кунегунда закрыла глаза и потерла виски, будто ее поразила внезапная головная боль.

– Что именно ты слышишь?

– Много чего, – ответила я. – Прошлой ночью она сказала мне идти к соседней горе.

Какое-то время старушка не отвечала.

– Мне нужно сначала заплатить, чтобы вы назвали растение?

Она покачала головой, не открывая глаз.

– Нет. Твоя мать со мной уже рассчиталась. Я никогда не беру деньги дважды за одну и ту же услугу.

– Так что это такое?

– Положи фрукт, – попросила Кунегунда, не открывая глаз. – Осторожно. И постарайся больше не прикасаться к нему обнаженной кожей.

Я медленно сделала, как было велено.

Хозяйка открыла глаза, чтобы убедиться, что я послушалась.

– Больше не трогай. Я сейчас приду. – Она скрылась в прихожей и вернулась с кувшином воды, мешком и мылом. – Вымой руки. Потри как следует. Это уберет всякие остатки сока.

Пока я отмывалась, Кунегунда достала пару перчаток, надела их и только тогда взяла и осмотрела фрукт.

– Что это за растение? Ядовитое?

– У тебя есть еще? – Она кивнула на мою сумку.

Тщательно избегая прикосновений к плодам, я высыпала остальные золотые яблоки на стол. Две дюжины, немного помявшихся за нашу долгую прогулку. Кунегунда округлила глаза, когда увидала такие запасы.

– Сколько ты успела съесть?

Я постаралась припомнить, уже волнуясь.

– Несколько штук. Это плохо?

Старуха с тревогой кивнула.

– Плоды могут навредить в таких больших количествах. Сейчас я дам тебе снадобье, чтобы вывести яд.

Она подошла к аптекарскому шкафу, достала из него пижму, руту и буквицу – эти травы использовала и матушка – и принялась растирать их в ступке. Потом сцедила полученный сок и велела мне все выпить.

Пока я принимала лекарство, Кунегунда по одному прятала яблоки в мешок. Мне тяжело давалось прощание с каждым исчезающим из виду фруктом. Зрелище было почти невыносимым.

Убрав их все, кроме одного, хозяйка сняла перчатки и тоже тщательно оттерла руки с мылом. У меня свело живот, и я поспешила к нужнику, чтобы вырвать.

Когда я закончила опорожнять желудок, Кунегунда пошла к полкам и взяла книгу, на вид готовую в любой миг рассыпаться.

– В этом травнике подробно описаны все растения Римской империи [8]8
  Имеется в виду Священная Римская империя, союз государств Западной Европы, существовавший в Средние века и Новое время.


[Закрыть] и их свойства.

Она открыла том на странице с точным изображением растения, что выросло у меня саду. Кто-то тщательно зарисовал его от макушки до корней. И блеклые зеленые листья, которые подвязывала матушка, и лиловые цветы промеж ними, и мелкие золотые яблоки, вызревшие на кустах. Все краски потускнели, рисунки, очевидно, создавались руками давно почившего художника. Под растением, в толще земли, был изображен и корень – уродливый и формой похожий на человечка. Я внимательнее всмотрелась в книгу. На соседней странице такая же рамка вилась вокруг отрывка текста.

– Гляди сюда. – Хозяйка указала на первое слово на странице, начальная буква которого напоминала две горы, стоявшие бок о бок. – Это название твоего растения. Мандрагора, хотя большинство здесь называет их альраунами. – Она опустила палец пониже. – А это его описание. Здесь говорится о способности корня вызывать сон. А здесь отражены его целебные свойства, его привлекательность для демонов и количество, необходимое для отравления крови. Но это все о корне.

– А про плоды ничего не написано?

Кунегунда покачала головой.

– Какого цвета у тебя обычно глаза?

– Черного, – сказала я. – А что такое?

Она вышла из комнаты. Я склонилась над очагом и поводила ладонями над огнем, спасаясь от сквозняка из оконной щели. Старушка вернулась с ручным зеркалом. Тоже оправленным в тусклое золото и украшенным наподобие того, что я забрала из сундука матушки, но целым и гладким. Кунегунда передала его мне, и изображение на блестящем металле стало меняться: вместо ее загорелых пальцев сначала показался закопченный коричневый потолок, потом, когда я взяла его в руки, – розовый двойник моего большого пальца. На меня уставилось расплывчатое отражение со все еще красными от купания щеками и растрепанными черными локонами. Я повертела зеркало из стороны в сторону, пытаясь рассмотреть свои черты поподробнее. Раньше мне не доводилось видеть собственное лицо целиком. Я оказалась очень похожей на матушку. У нас отличались только глаза. Мои глаза… Я широко их распахнула, не сразу поверив увиденному. Вокруг зрачков у меня появился тонкий цветной ободок.

– Золотые.

Кунегунда кивнула, снова надевая перчатки.

Затем она взяла ножик и разрезала яблоко, оставленное на столе. Выковырнула одно из семян из блестящей мякоти, разделила пополам и его. Достав из кармана фартука небольшой стеклянный кружок, поглядела через него на половинки. Ее глаз за стеклом стал большим. Я увидела сосуды, пронизывавшие белок, и то, как подрагивал зрачок, пока она рассматривала семечко.

– Этот фрукт перезрел. Провисев так долго на стебле, он мог приобрести свойства корня. – Она убрала стекляшку и яблоко, потом снова взглянула на книгу, снимая перчатки. Взгляд у нее стал мрачным. – Я упомянула о демонах, которых растение может привлечь… Ты уверена, что хочешь и дальше слышать этот голос?

Она всмотрелась в меня изучающим взором. К горлу подступил гнев, и я не без труда совладала с выражением лица. Кунегунда никак не могла знать, что говоривший голос принадлежал моей матушке. Ей никто не рассказывал.

– Уверена, – ответила я, не в силах сдержать дрожь в голосе.

Она долго смотрела прямо на меня, будто оценивая.

– Твоя мать кое-что отдала тебе перед смертью, не так ли? – Старушка развела большой и указательный пальцы ровно настолько, чтобы между ними поместилась женщина-птица. – Фигурку примерно вот такой высоты.

Я уставилась на нее. Откуда она узнала? Мысли у меня заметались. Если я скажу правду, она заберет амулет так же, как и фрукты?

– Что? – отозвалась я, изображая растерянность. – Нет.

Кунегунда прищурилась, будто не поверив.

– Тебе больше нельзя есть альраун, – продолжила спустя мгновение уже деловито. – В каждом растении содержится свое количество яда. Если ты возьмешь плод не с того куста… – Она покачала головой. – Я могу дать тебе порошок из сушеного крыжовника и несколько сильнодействующих трав, которые не станут привлекать демонов, но избавят тебя от припадков. Можно даже исцелить чувствительность к свету…

– Я не хочу переставать слышать голос, – перебила я.

Хозяйка нахмурилась.

– Ты не веришь, что он принадлежит демону.

– Да.

У нее поникло лицо.

– Если хочешь, я добавлю в порошок щепотку альрауна. Небольшую дозу, не опасную для жизни.

Я задумалась. Очевидно, пришло время ей довериться. Мне больше некуда было пойти. Глаза у Кунегунды горели, словно моя безопасность ее действительно беспокоила.

– Хорошо.

Старушка с облегчением поднялась.

– Сейчас все приготовлю.

– А могли бы вы примешать туда еще и то, что вызовет у меня менструацию? Мне почти семнадцать, а крови все нет.

Она задумалась.

– В порошок я такого добавить не могу, но могу состряпать масло, наверняка способное помочь.

Вечером Кунегунда потребовала снова закрыть все двери. В следующие месяцы моего обитания в башне мы стали так запираться в неделю до и неделю после полнолуния. Она говорила, что под полной луной Ульрих носит волчью шкуру чаще, потому что тогда та вбирает особенно много силы. А сегодня ночью, как и накануне, это было особенно важно, поскольку мы знали, что охотничий отряд где-то рядом. Кунегунда заперла сад, затворила нижнюю дверь и опустила засов. Оконные проемы внизу защищали решетки, но ставни верхнего этажа она тоже тщательно закрыла.

Ее страх был заразителен. Когда пришла пора ложиться спать, я побоялась открывать окно в спальне. И задумалась о том, что за происшествие во время «спасения» Урсильды сделало старушку такой мнительной. Пытаясь уснуть, я невольно прислушивалась, не зашумят ли где-то охотники, но слышала только ветер. Потом снова с удивлением спросила себя, откуда Кунегунда узнала о фигурке. Должно быть, ей подсказало то же нечто, что позволяло мне слышать голос матери. Кунегунда наверняка знала, как все это работает.

Я достала амулет из кошелька, в очередной раз рассмотрела. Воздух вокруг него казался тяжелее, как и прошлой ночью, и туман будто бы снова сгущался. Закрыв глаза, я стала тереть камень, пока не почувствовала, что матушка снова едва заметно свивается где-то рядом и окутывает меня, как и накануне. Мне даже почудился легкий запах аниса. Я исполнилась тем же умиротворением и облегчением. Вскоре фигурка у меня под пальцами потеплела, словно не способная удерживать всю силу, что лилась из иного мира. Я лежала, не шелохнувшись, и грелась в ощущении матушкиного присутствия.

Когда оно стало слабеть, я с благоговением воззрилась на амулет. В какую же богиню верила матушка? Что за сила позволяла ее духу вот так являться ко мне? Птица-мать безмолвно глядела в ответ, не желая объяснять. Ее поза передавала материнскую заботу и сострадание, но в то же время она выглядела бесспорно свирепой. Этот клюв, эти когти и крылья, ребенок на руках, обнаженные груди и бедра. Ей было чуждо все, что меня учили считать праведным, она источала одновременно чудовищность и чувственность. И воплощала такие стороны материнства, которые я никогда не считала священными, – жадность, ярость, животное стремление защищать и вожделение. Я всегда боролась с такими порывами в себе самой, потому что отец учил меня, что они греховны. Птица-мать, безусловно, не была Богородицей, но это не делало ее и демоном. Я снова потерла фигурку, надеясь, что матушка воплотится и даст ответы на все мои вопросы, но в ту ночь со мной остался только сам туман.

Должно быть, я так и заснула с амулетом в руке.