Текст книги "Добывайки (сборник)"

Глава третья

И в ямах бывают кочки.

Из дневника Арриэтты. 25 марта

– А это действительно нежилое жильё? – спросила миссис Мей, когда они ехали в машине. – Этого старика – я забыла его имя – там не будет?

– Старого Тома Доброу? О да, можете не волноваться. Мы устроили его в дом для престарелых. Хотя, – тут мистер Зловрединг издал короткий смешок, – он этого вовсе не заслужил.

– Почему? – спросила Кейт, как всегда, прямо.

Мистер Зловрединг озадаченно взглянул на неё с таким видом, словно на его глазах вдруг заговорил пёс.

– Потому, – сказал он, обращаясь к миссис Мей и не глядя на Кейт, – что он старый обманщик и пустозвон, который надоел тут всем хуже горькой редьки, вот почему. – Он снова издал самодовольный смешок. – Врёт как сивый мерин, как здесь у нас говорят.

Каменный домик с тростниковой крышей стоял на вершине холма. Кругом расстилались луга, позади был лес. «У него какой-то заброшенный вид», – подумала Кейт, в то время как они с трудом взбирались наверх. Возле входной двери была деревянная бочка с водой, она немного рассохлась и позеленела от плесени. По вымощенной кирпичом дорожке текла узкая струйка, терявшаяся среди щавеля и репейника. В дальнем конце дома была деревянная пристройка, на стенах которой Кейт увидела звериные шкурки, прибитые для просушки.

Мистер Зловрединг громко постучал во входную дверь, с которой почти совсем слезла краска.

– Я не думала, что дом так далеко от дороги, – сказала миссис Мей, еле переводя дух, и добавила, указав концом трости вниз на подножие заросшего травой холма: – Надо будет провести сюда тропинку.

Кейт услышала внутри дома шарканье. Мистер Зловрединг снова постучал в дверь и нетерпеливо крикнул:

– Пошевеливайся, Том! Долго нам тут ждать?

Шаги стали громче, дверь со скрипом приоткрылась, и Кейт увидела старика – высокого, худого, но на удивление широкоплечего. Голова у него была опущена на грудь и чуть повёрнута в сторону, и когда он улыбался (а он тут же ей улыбнулся), у него делался лукавый вид. Его тёмные глаза были ясные и необыкновенно блестящие, и устремил он их сразу же на Кейт.

– Ну, Том, – деловито сказал мистер Зловрединг. – Как ты себя чувствуешь? Лучше, надеюсь? Это миссис Мей, новая хозяйка твоего дома. Можем мы зайти?

– Мне прятать нечего, – сказал старик, отступая, чтобы дать им пройти, но улыбаясь одной лишь Кейт. Ей подумалось, что старик нарочно избегает глядеть на мистера Зловрединга.

Они прошли гуськом мимо него в комнату. Там почти не было мебели, но она выглядела чистой и аккуратной, если не считать кучи стружек на каменном полу и груды чего-то, что Кейт сперва приняла за растопку. В почерневшем от сажи очаге, который, по-видимому, служил и для отапливания, и для готовки, тлел огонь.

– Я вижу, ты тут немного прибрал, – сказал мистер Зловрединг, оглядываясь по сторонам. – Впрочем, это не имеет значения. На вашем месте, – добавил он, обращаясь к миссис Мей и почти не понизив голос, – я бы здесь всё основательно вымыл и продезинфицировал до того, как начнут работать плотники.

– А по-моему, здесь чудесно! – с жаром вскричала Кейт, возмущённая его неделикатностью, и миссис Мей, бросив на старика дружеский взгляд, поспешила присоединиться к ней.

Но старый Том словно ничего не заметил. Он стоял, глядя на Кейт, и улыбался своей загадочной улыбкой.

– Лестница наверх вот здесь, – сказал мистер Зловрединг, направляясь к двери в глубине комнаты, – а здесь – посудомойня.

Миссис Мей двинулась следом за ним, но задержалась на пороге.

– А ты разве не пойдёшь со мной посмотреть дом, Кейт? – спросила она.

Кейт не тронулась с места. Она кинула быстрый взгляд на старика, затем на миссис Мей.

– Нет, спасибо, – сказала она.

Миссис Мей, несколько удивившись, поспешила за мистером Зловредингом в посудомойню, а Кейт подошла к груде прутьев со снятой корой.

– Что вы делаете? – робко спросила она после недолгого молчания.

Старик очнулся от забытья.

– Это? – сказал он мягким голосом. – Это держалки… для крыш. – Он взял нож, попробовал лезвие на ороговевшей коже большого пальца и, подвинув низкую табуретку, сел. – Иди сюда ко мне, – сказал он. – Я тебе покажу.

Кейт пододвинула к нему стул и молча стала смотреть, как он разрезает на несколько частей ветку лещины, которую она сперва приняла за растопку. Через минуту он сказал негромко, не поднимая головы:

– А он пусть себе говорит что хочет. Ты не слушай.

– Кто – мистер Зловрединг? – спросила Кейт. – А я и не слушаю. Зловрединг! Ну и противное имя. По сравнению с вашим, я хочу сказать, – добавила она горячо. – Вы что ни сделаете – будет хорошо. Вы – Доброу.

Старик предостерегающе повернул голову к посудомойне, прислушался, затем сказал:

– Пошли наверх.

И Кейт тоже уловила звук тяжёлых шагов по деревянным ступеням.

– Знаешь, сколько я прожил в этом доме? – спросил старик, всё ещё склоняя голову набок, словно считал шаги над головой. Шаги мерили во всех направлениях комнату, бывшую, видимо, его спальней. – Почти восемьдесят лет, – добавил он, немного помолчав. Он взял ободранный прут и крепко зажал концы в руках.

– А теперь вам надо уезжать отсюда? – сказала Кейт, глядя на его руки, ещё крепче сжавшие прут.

Старик рассмеялся, словно её слова были шуткой. Кейт заметила, что смеётся он совсем беззвучно, тряся головой.

– Так они говорят, – сказал он, всё ещё смеясь, и одним движением рук перекрутил упругий прут так, как выкручивают мокрую тряпку, и одновременно сложил его пополам. – Но я не уеду, – добавил он и кинул согнутый прут в кучу.

– Кто же станет вас выгонять? – сказала Кейт. – Разве только вы сами захотите уехать, – осторожно добавила она. – Не думаю, чтобы миссис Мей стала это делать.

– Она-то? – сказал старик, глядя на потолок. – Да она с ним заодно.

– Она приезжала сюда, когда была девочкой, – сказала Кейт. – Жила в том большом доме. Как он назывался – Фирбэнк, да?

– Ага, – сказал он.

– Вы её знали? – с любопытством спросила Кейт. – Её тогда звали мисс Эйда.

– Ещё бы мне не знать мисс Эйды, – сказал старик. – И её знал, и её тетушку. И её брата. – Он снова засмеялся. – Я знал всю их семейку.

И тут у Кейт возникло странное чувство: ей показалось, будто она уже слышала раньше эти слова, и произносил их точно такой же старик, и сидела она в точно такой же комнате возле освещённого солнцем окна в ясный, хотя и холодный весенний день. Кейт озадаченно поглядела на побелённые извёсткой, потрескавшиеся стены – и ей почудилось, что она узнаёт образованный трещинами узор. Даже выбоины и щели на вытертом полу были ей знакомы. Удивительная вещь, ведь ей никогда раньше не доводилось здесь бывать (в этом Кейт не сомневалась). Кейт взглянула на старика, набираясь смелости для следующего вопроса.

– А Крэмпфирла вы тоже знали? – сказала она, немного помолчав, и ещё прежде, чем он раскрыл рот, Кейт догадалась, какой будет ответ.

– Ещё бы мне его не знать, – сказал старик и снова рассмеялся, покачивая головой, словно радовался какой-то неведомой ей шутке.

– И миссис Драйвер, кухарку?

Тут веселье старого Тома достигло своего предела.

– Миссис Драйвер! – сказал он, чуть не задохнувшись от безмолвного смеха. – Ещё бы! – И он вытер глаза рукавом.

– А Розу Пикхэтчет? – продолжала Кейт. – Служанку, которая подняла такой визг.

– Нет, – сказал старый Том, всё ещё смеясь и качая головой. – Но я слышал о ней. Визжала, говорят, на весь дом.

– А вы знаете – почему? – взволнованно вскричала Кейт.

Он покачал головой:

– Без всяких на то причин, на мой взгляд.

– Но разве вам не рассказывали, что она увидела на каминной полке в гостиной человечка ростом с фарфорового купидона? Она подумала, что это статуэтка, и принялась смахивать с него пыль метёлочкой из перьев… и вдруг он чихнул. На её месте всякий бы завизжал, – закончила свой рассказ Кейт и только тут перевела дух.

– Почему? – сказал старый Том, ловко снимая кору с ветки, словно это была перчатка. – От них никому худа нет, от добываек-то. И беспорядка не устраивают. Не то что полевые мыши. Не могу понять и никогда не мог, почему люди поднимают такой шум, стоит им увидеть хоть одного добывайку. Вопят, визжат и чего только не делают! – Он провёл пальцем по голому дереву, проверяя, хорошо ли снята кора. – Выкуривают, травят, словно диких зверей. А к чему? Добывайки и сами уйдут, дайте срок, если узнают, что их видели. Теперь возьмём полевых мышей… – Он сгибал прут, и ему не хватило дыхания.

– Ой, не надо их брать! – вскричала Кейт. – Пожалуйста! Лучше расскажите мне ещё про добываек.

– А что о них рассказывать? – сказал старик, бросая согнутый прут в кучу и выбирая новый. – Добывайки как две капли воды похожи на людей, а что можно рассказать о людях? Полевые мыши – другое дело: стоит одной из них забраться в дом, ваша песенка спета, коли можно так сказать. Уйди хоть на час, и они все до единой налетят, точно стая скворцов. Всё загадят. Всё разбросают. И без толку их выгонять – сегодня они здесь, а завтра их нет, а послезавтра – снова здесь. Понимаешь, что я хочу сказать? Уж коли они повадились – пиши пропало, хуже саранчи. Да, – продолжал он, – тут и спору нет – в таком доме, как этот, от полевых мышей куда больше вреда, чем от добываек. В таком доме, как этот, – повторил он, – что стоит в стороне от жилья, чуть не у самого леса, добывайки могут составить компанию. – Он взглянул на потолок, там всё ещё слышались шаги. – Что они там делают, а? – спросил он.

– Меряют, – сказала Кейт. – Миссис Мей захватила с собой складной метр. Они скоро спустятся, – торопливо продолжала Кейт, – а я хочу попросить вас о чём-то… о чём-то важном. Если меня завтра отправят гулять – одну, я хочу сказать, – пока они будут говорить о делах, можно мне прийти сюда к вам?

– Почему бы и нет, – сказал старик, принимаясь за следующий прут. – И коли ты принесёшь острый нож, я научу тебя снимать кору.

– Знаете, – с выражением начала Кейт, но, взглянув на потолок, понизила голос. – Её брат, брат миссис Мей… ну, мисс Эйды, или как вам больше нравится… своими глазами видел добываек в большом доме! – Она приостановилась для большего эффекта и впилась взглядом ему в лицо.

– Ну и что с того? – безмятежно сказал старик. – Надо только глядеть в оба. Мне довелось видеть куда более диковинные вещи, чем эти человечки… Возьмём, к примеру, барсуков. Вот придёшь завтра сюда, я тебе такое о них порасскажу, ушам не поверишь, а я видел всё это своими глазами.

– А добываек вы видели или нет? – нетерпеливо вскричала Кейт. – Вы видели хоть одного добывайку из большого дома?

– Тех, что жили в конюшне?

– Нет, тех, что жили под кухней.

– А, этих! Их выкурили оттуда. Но люди зря болтают… – сказал он, поднимая вдруг лицо, и Кейт заметила, что, когда старый Том перестаёт улыбаться, оно делается очень печальным.

– Что болтают?

– Да что я напустил на них хорька. В жизни бы этого не сделал, раз узнал, что там добывайки.

– Ax! – воскликнула Кейт и от волнения забралась коленями на стул. – Так, значит, вы – тот самый мальчик с хорьком!

Старый Том искоса посмотрел на неё.

– Я был мальчиком, – сдержанно сказал он, – и у меня был хорёк.

– Но ведь они спаслись, правда? – взволнованно настаивала Кейт. – Миссис Мей говорит, что они убежали через решётку.

– Верно, – сказал старый Том, – перебрались через дорожку и поднялись на холм.

– Но вы же не знаете этого наверняка, – сказала Кейт, – вы же не видели этого… А может быть, всё же видели? Из окна.

– Не волнуйся, я знаю это наверняка, – сказал старый Том. – Оно верно, я видел их в окно, но узнал я всё иначе… – Он приостановился и поглядел на Кейт. Хотя он улыбался, он всё ещё был настороже.

– Пожалуйста, расскажите мне. Пожалуйста, – умоляюще произнесла Кейт.

Старик бросил взгляд на потолок.

– Ты знаешь, кто он? – спросил он, наклоняя голову.

– Мистер Зловрединг? Стряпчий.

Старик кивнул.

– Верно. И нам ни к чему, чтобы всё это было на бумаге.

– Не понимаю, – сказала Кейт.

Старик вздохнул и взял в руки нож.

– То, что я расскажу тебе, ты расскажешь ей, а он запишет всё это на бумаге.

– Миссис Мей ничего не расскажет ему. Она…

– Она с ним заодно, вот как я это мыслю. И понапрасну спорить со мной. Видно, теперь человек не может умереть там, где он рассчитывал умереть. И знаешь почему? – спросил он, свирепо уставившись на Кейт. – Из-за того, что написано на бумаге. – И, яростно перекрутив прут, старый Том сложил его пополам.

Кейт глядела на него в полном недоумении.

– А если я пообещаю никому не говорить? – робко сказала она наконец.

– Пообещаешь?! – воскликнул старик. Глядя на Кейт, он указал пальцем наверх: – Её двоюродный дедушка, старый сэр Монтегю, обещал мне этот дом. «Он твой, Том, до конца жизни», – сказал он. Обещания! – сердито повторил старик, словно выплюнул это слово. – Обещания – что корка от пирога: их на то и дают, чтобы порушить.

Глаза Кейт налились слезами.

– Ладно! – крикнула она. – И не надо… не рассказывайте!

Лицо Тома изменилось почти так же внезапно, как у Кейт.

– Ну, полно, маленькая, не плачь, – умоляюще сказал он, удивлённый и огорчённый её слезами.

Но Кейт, к своему стыду, не могла перестать. Слёзы градом катились по щекам, кончик носа, как всегда, когда она плакала, пылал огнём.

– Я только хотела узнать, – всхлипывала Кейт, нашаривая платок, – всё ли у них в порядке… и как им удалось устроиться… и нашли ли они барсучью нору…

– Уж её-то они нашли, можешь не волноваться, – сказал старый Том. – Ну перестань же плакать, маленькая. Полно тебе.

– Я перестану… через минутку, – сказала Кейт приглушённым голосом и высморкала нос.

– Послушай-ка меня, – продолжал старик расстроенно, – уйми слёзы, утри глаза, и старый Том тебе что-то покажет… – Он неуклюже встал с табурета и склонился над ней, опустив плечи, как птица крылья, словно желая её защитить. – Это тебе понравится. Ладно?

– Всё, – сказала Кейт, в последний раз насухо вытерев глаза и нос. Она убрала платок и улыбнулась старику. – Вот и перестала.

Старый Том опустил руку в карман, но затем, кинув осторожный взгляд на потолок, казалось, передумал: было слышно, что шаги наверху направляются к лестнице.

– Всё в порядке, – сказала Кейт, тоже прислушиваясь, и он вновь пошарил в кармане и вытащил мятую жестяную коробочку вроде тех, в которых курильщики трубок держат табак, и принялся неловко открывать крышку узловатыми пальцами. Наконец она открылась. Тяжело дыша, старый Том перевернул коробочку и что-то оттуда вытряхнул.

– Вот… – сказал он, и Кейт увидела на его мозолистой ладони крошечную книжечку.

– О! – не веря своим глазам, воскликнула она.

– Бери, бери, – сказал старый Том, – она не кусается. – И в то время как Кейт робко протягивала к нему руку, добавил с улыбкой: – Это дневник Арриэтты.

Но Кейт и так знала это; она знала это ещё до того, как увидела потускневшие золотые буквы: «Записная книжка-календарь с пословицами и поговорками». Книжечка была выцветшая от солнца, с потёками и пятнами от дождя и такая ветхая, что, когда Кейт раскрыла её, все страницы целиком выскользнули из переплёта. Чернила или карандаш, а может быть, сок каких-то растений – чем там пользовалась Арриэтта, когда писала, – потеряли свой цвет и стали где коричневыми, где жёлтыми, а где блёкло-лимонными. Книжка раскрылась на 31 августа, и Кейт прочитала в верху страницы изречение: «Небесный свод – наш лучший кров», – а под ним неумелой рукой Арриэтты были нацарапаны три записи: «В кладовой пауки», «Миссис Д. уронила кастрюлю. С потолка течёт суп», «Разговаривала со Спиллером».

«Кто такой Спиллер? – спросила себя Кейт. – Тридцать первое августа? К этому времени они уже покинули большой дом. Значит, Спиллер появился в новой жизни Арриэтты, тогда, когда они очутились под открытым небом». Кейт наугад перевернула назад несколько страниц.

«Мама сердится».

«Нанизывала зелёные бусы».

«Лазала на живую изгородь. Яйца тухлые».

«Лазала на живую изгородь? Видно, Арриэтта занялась охотой за птичьими гнёздами… а яйца оказались плохими, ведь был уже, – Кейт посмотрела на число – да, тот же август, и девиз этого дня был: «За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь».

– Откуда она у вас? – спросила Кейт изумлённо.

– Нашёл, – ответил старый Том.

– Где? – вскричала Кейт.

– Здесь, – ответил Том, и Кейт увидела, что его взгляд устремлён к очагу.

– В этом доме?! – воскликнула Кейт недоверчиво, и в то время как она глядела на его непроницаемое морщинистое лицо, ей внезапно припомнились недобрые слова мистера Зловрединга: «Самый большой лжец в округе». Но ведь вот на её ладони лежит настоящий дневник Арриэтты. Кейт уставилась на него, пытаясь разобраться в собственных мыслях.

– Хочешь, я тебе ещё что-то покажу? – спросил вдруг старый Том. Кейт стало даже жаль его, казалось, он догадался о её тайных сомнениях. – Иди-ка сюда.

И, поднявшись со стула, Кейт медленно, словно во сне, направилась следом за ним к очагу.

Старик наклонился и, тяжело дыша от напряжения, принялся отодвигать от стены тяжёлый дровяной ларь. Только он оттащил его в сторону, как на пол с тихим стуком упала дощечка, и Том испуганно взглянул на потолок. Наклонившись вперёд, Кейт увидела, что дощечка прикрывала довольно большое отверстие со стрельчатым верхом, выдолбленное в плинтусе.

– Видишь? – сказал, немного запыхавшись, старый Том, прислушавшись сперва, всё ли в порядке. – Этот ход идёт до самой кухни, здесь к их услугам был огонь, там – вода. Они жили здесь много лет.

Кейт опустилась на колени и заглянула в дыру.

– Здесь? В вашем доме? – Голос её звучал недоверчиво, чуть ли не испуганно. – Вы говорите про… Пода? И Хомили?.. И маленькую Арриэтту?

– Да, и они тоже. К концу, так сказать.

– Но разве они не жили под открытым небом? Арриэтта так об этом мечтала…

– Ну, под открытым небом они пожили предостаточно, – сказал старый Том с коротким смешком. – Если только это можно было назвать жизнью. Или, если на то пошло, это можно было назвать открытым небом. Но ты только посмотри, – тихо продолжал он, и в голосе его зазвучала неприкрытая гордость, – тут, за стеной между дранкой и штукатуркой, у них была лестница! Настоящий многоквартирный дом в шесть этажей, и на каждом этаже вода. Видишь вот это? – спросил он, положив ладонь на ржавую трубу. – Она спускается от бака на крыше и идёт в кухню. Они сделали в трубе шесть кранов, – и никогда ни одной протечки! – Старый Том замолчал, погрузившись в воспоминания, затем поднял дощечку, закрыл дыру и подвинул на место ларь. – Они жили тут много-много лет, – сказал он с нежностью в голосе и вздохнул. Затем выпрямился и отряхнул с рук пыль.

– Они? Но кто именно? – торопливо прошептала Кейт. (Шаги наверху были уже на лестничной площадке.) – Вы говорите про других добываек, не про моих, да? Вы же сказали, что мои нашли барсучью нору, верно?

– Нору-то они нашли, не волнуйся, – сказал старый Том и, коротко рассмеявшись, направился, чуть прихрамывая, к своему табурету.

– Но откуда вы это знаете? Кто вам рассказал? – спросила Кейт, идя за ним следом. Её слова обгоняли одно другое, так она волновалась.

Старый Том сел, выбрал прут и неторопливо – можно было с ума сойти от нетерпения – проверил пальцем остриё ножа.

– Она, – сказал он наконец и разрезал прут на три части.

– Вы разговаривали с Арриэттой?

Он предостерегающе поднял брови и дёрнул головой, чтобы она не кричала: Кейт услышала тяжёлые шаги на деревянных ступенях лестницы.

– Не говори ничего этой, – шепнул старый Том. – Не то станет языком болтать.

Кейт продолжала смотреть на него во все глаза: если бы он ударил её по голове поленом из дровяного ларя, она не была бы так ошеломлена.

– И она всё-всё вам рассказала? – задыхаясь от волнения, прошептала Кейт.

– Шш, – шепнул старик, глядя на дверь.

Миссис Мей и мистер Зловрединг уже сошли с лестницы и, судя по звуку их голосов, снова завернули в кухню, чтобы кинуть последний взгляд.

– По крайней мере две раковины, – деловито проговорила миссис Мей.

– Ну, не всё, так почти всё, – еле слышно сказал старый Том. – Она прокрадывалась сюда ко мне чуть не каждый вечер, редко когда пропускала.

Он улыбался, глядя в очаг, и Кейт внезапно увидела картину: освещённая огнём очага комната, мальчик – один во всём доме – с ножом и прутом в руках и еле видимая в тени крошечная фигурка, сидящая, возможно, на спичечном коробке. Тонкий монотонный голос… «Постепенно, – думала Кейт, – мальчик почти переставал его слышать, голос сливался с живой тишиной комнаты, с пением чайника на огне, с тиканьем часов. Вечер за вечером, неделя за неделей, месяц за месяцем, быть может, год за годом… Да так оно и есть, – подумала Кейт (всё ещё изумленно глядя на старого Тома, хотя в этот момент в комнату вошли миссис Мей и мистер Зловрединг, громко толкуя об умывальниках), – должно быть, Арриэтта действительно рассказала Тому всё-превсё…»