Текст книги "Обаятельный плут"

Робин выстирал то, что снял с себя, и повесил сушиться перед огнем. Потом забрался в постель, стараясь держаться подальше от спящей Макси. И как это американские юноши умудряются держать себя в руках во время обжимок? Да будь на Макси хоть многослойная одежда эскимоски, это не уберегло бы ее невинность. Уберегло же ее хрупкое чувство, которое называется доверие…

Робину очень хотелось повернуться к Макси и прижать ее к себе, как он это делал в предыдущие ночи, но она была права: лежать в постели – это совсем не то, что лежать в сарае на охапке сена. Это гораздо опаснее. Постели созданы для любовных утех, а сараи – нет, хотя изредка можно не без удовольствия заняться любовью и на копне сена.

Напряжением воли Робин заставил себя расслабиться и забыть, что в нескольких дюймах от него находится соблазнительное женское тело.

Пожалуй, легче было бы спать рядом со скорпионом.

Глава 13

Макси ничуть не удивилась, когда, проснувшись, обнаружила, что лежит, прижавшись к Робину. За ночь огонь в камине погас, комната выстыла, и она во сне бессознательно подвинулась к теплому телу Робина.

Во время путешествий с отцом от одной фермы к другой Макси порой приходилось спать в одной постели с ребенком или девушкой. От таких ночей у нее остались воспоминания об острых локтях и коленях и о полубессознательной борьбе за одеяло. Из этого она заключила, что спать с кем-нибудь в одной постели не так-то приятно.

Переворачиваясь с боку на бок, они так легко и гармонично приспосабливались друг к другу, что им всегда было удобно. Более того, Макси всегда просыпалась веселой и хорошо отдохнувшей – даже когда им приходилось спать на жесткой холодной земле. Робин тоже как будто хорошо высыпался, Солнце еще не взошло, но уже светало. Скоро надо будет вставать, но пока можно еще немножко понежиться в постели, положив голову на плечо Робина, а руку – на его голую грудь. На нем были кальсоны – абсолютный минимум при обжимках. «Прямо скажем, даже меньше чем минимум», – сонно подумала Макси.

Она откинула косу за плечо и тихонько погладила Робина по груди, чувствуя под рукой упругие завитки волос. Хотя он казался худощавым, у него была удивительно хорошо развитая мускулатура. Впрочем, чему удивляться? Стоило только вспомнить, как он разделался с Симмонсом.

Пальцы Макси нащупали на левом боку Робина шрам. Судя по форме, это след пули. За что в него могли стрелять? Наверное, слишком далеко зашел в своих проделках. Ему еще повезло, что он выжил. Видно, его в детстве бабка заворожила.

Макси ощущала под ладонью ровное биение сердца Робина. Ей был виден его точеный профиль, почти мальчишеское выражение расслабленного во сне лица. Он казался Макси похожим на ангела, на существо из другого мира, блиставшее страшной, неземной красотой.

Интересно, а среди ангелов есть озорники? Не злобные и надменные существа, бросившие, как Люцифер, вызов Богу и ставшие демонами, а просто непоседы, непохожие на остальных, и неспособные удовлетвориться игрой на арфе и пением в небесном хоре. Что, если один из таких ангелов-озорников посмотрел вниз, увидел одинокую девушку, которая нуждалась в защите на длинном пути в Лондон, и спустился к ней на землю?

Макси улыбнулась: почему при взгляде на Робина ей на ум приходят такие фантазии? Когда она в первый раз увидела его на полянке с «ведьминым кольцом», она подумала об Обероне. Нет, он просто человек, и от этого еще притягательнее. Охваченная приливом нежности, Макси тихонько поцеловала Робина. Он пошевелился во сне, повернулся к ней и нашел ртом ее губы. Его предсказание, что ему будет трудно проснуться после таких возлияний, видимо, сбылось: он еще спал. У Макси возникло непреодолимое желание пошалить. Можно целовать его, притворяясь, что это не считается – все равно он спит и ничего не понимает.

Почувствовав прикосновение его языка, Макси приоткрыла губы. Поцелуй послал по ее телу волну томления, напомнившего ей густой аромат роз на жарком солнце. Рука Робина скользнула по ее спине к бедрам. Как искусно умеют его руки ласкать женское тело. Через тонкий муслин сорочки Макси остро ощущала прикосновение каждого его пальца. Ей хотелось замурлыкать.

Когда ее рука как бы сама собой обняла Робина за шею, Макси поняла, что пора остановиться. Простое удовольствие от близости их тел грозило перерасти в желание довести до конца то, что они начали. Робин вот-вот совсем проснется, и после того, как она с таким удовольствием отвечала на его поцелуи, будет просто нечестно вдруг вспомнить про девичью скромность.

Макси набралась было решимости отодвинуться, но оказалось, что уже поздно. Робин положил ладонь ей на грудь. Макси ахнула – от его руки по ее жилам словно потек жидкий огонь. Ей стало трудно дышать, но она не могла прервать затянувшийся, дурманящий поцелуй, от которого кружилась голова. Робин оторвался от нее и прошептал:

– Как ты хороша!

Он и раньше говорил ей, что она красива, но тогда его голос не был осипшим от страсти. Макси судорожно вдохнула, а Робин прижался губами к ее шее. Слегка шершавый подбородок создавал пикантный контраст с бархатным языком и теплым дыханием.

Робин поцеловал ямку у основания ее шеи, затем стал спускаться ниже и, наконец, поцеловал ее грудь Он был похож на солнце, от которого шел могучий поток знойных лучей, воспламенявших все, чего они касались.

Расслабленная желанием, Макси даже не заметила, как Робин раздвинул щекой вырез ее сорочки и нашел губами сосок. По ее телу пробежала дрожь. Робин ласкал языком отвердевший до боли сосок в ритм со стуком ее крови. Возбуждая… опьяняя…

– Робин… Робин…

Вдруг забыв про все свои сомнения, Макси перестала сопротивляться. Робин уже наполовину лежал поверх нее: она чувствовала жар его возбуждения.

Робин издал какой-то сдавленный звук и левой рукой поднял край ее сорочки. Он гладил нежную, чувствительную кожу с внутренней стороны ее бедер, потом, раздвинув влажные горячие складки, проник тонкими колдовскими пальцами в самое сокровенное ее место. По телу Макси прокатилась хаотическая волна ощущений, и она застонала, пламенея от страсти.

И тут Робин жарко прошептал ей на ухо:

– Господи, как долго я этого ждал, Мэгги… как ужасно долго…

Макси как будто оглушили. Желание исчезло, словно его и не было. Секунду она цеплялась за спасительную мысль: может, я ослышалась? Но даже в порыве страсти она не могла лгать себе. – Я не Мэгги, я Макси, – четко произнесла она, Робин вздрогнул и открыл глаза. Они были так близко, что Макси увидела в их лазурной глубине потрясение, почти ужас.

Секунду он не шевелился, потом скатился с нее и сбросил одеяло. Но, когда попытался встать, ноги подкосились и он чуть не упал. Он сел на край постели, оперся локтями о колени и закрыл лицо руками.

– Боже мой! Прости меня, Макси. Я этого не хотел, – прохрипел он.

Его всего трясло. Бог ведает, какие муки его терзали, но Макси было ясно, что дело было не просто в неудовлетворенном желании.

Сама похолодевшая от пережитого и бесконечно несчастная, Макси села в постели "И попыталась унять смятение в уме и еще не остывший огонь в крови. «Какая же я дура!» – с отчаянием думала она.

Поборов инстинктивную безрассудную ярость, она сказала:

– Вы ни в чем не виноваты. Вините, если хотите, постель. – И, сама презирая себя за ревность, язвительно добавила:

– Вам бы хотелось, чтобы это была Мэгги?

Мышцы на спине Робина четко обрисовались под светлой кожей. После долгого мучительного молчания он произнес, не отнимая рук от лица:

– Есть вопросы, которые не следует задавать. А если их задают, на них не нужно отвечать.

Макси вспыхнула от унижения и сознания, что сделала еще одну глупость, но продолжала упорствовать:

– Не нужно или невозможно?

Робин поднял голову. На его лице не осталось и следа обычной блистательной фривольности, так хорошо скрывавшей его внутреннюю сущность. Оно выражало только муку.

– Наверное, невозможно.

Он встал, подошел к окну и стал смотреть в туманную даль. Он был изящно сложен, но в переливавшихся под светлой кожей спины мышцах было что-то от ленивой мощи пумы.

Если бы он не спал, если бы он хотел ее, Макси, вся эта мужская красота была бы сейчас у нее в объятиях. Они лежали бы, обнаженные, в постели и любили бы друг друга в предрассветном полумраке.

Стараясь загнать поглубже острое чувство потери, Макси тихо спросила:

– Это на Мэгги вы хотели жениться?

– Да, – устало выдохнул он. – Мы много лет были друзьями, любовниками, сообщниками.

Сообщниками? В чем? Но сейчас Макси не хотела об этом думать.

– Она умерла? Робин покачал головой.

– Вовсе нет. Она счастлива в браке с человеком, который в состоянии дать ей гораздо больше, чем я.

Макси возненавидела отсутствующую Мэгги. Женщина, способная променять такого человека на более богатого, недостойна, чтобы о ней так горевали.

Она бы так и сказала, если бы слова могли утешить Робина, но в сердечных делах нет места логике. Кроме того, Мэгги, возможно, искала не столько богатства, сколько надежности. Макси сама хотела прочности и уверенности в будущем, и ей легко было понять Мэгги. Жизнь с Робином, может быть, и очень интересна, но ни о какой прочности и уверенности в завтрашнем дне не может быть и речи.

В комнате становилось все светлее, и Макси разглядела на спине Робина какие-то параллельные полосы. Она не сразу поняла, что это следы кнута. У нее сжалось сердце: какая нерассказанная история скрывалась за этими страшными шрамами?

Но шрамы давно зажили, и тут она уже ничем не может ему помочь. Другое дело мурашки, которые выступили на его коже. Он просто замерз Макси встала и взяла со стула высохшую рубашку Робина. Накинув ее на плечи, она отчетливо произнесла:

– Ваша Мэгги – последняя дура.

Робин повернул голову и посмотрел на нее с едва заметной улыбкой. Он натянул рубаху, обнял Макси за плечи и прижал ее к себе:

– Нет, она не дура, но спасибо за моральную поддержку.

Сорочка почти не защищала Макси от холода, и она прижалась к Робину, обняв его за талию. Там, где их тела соприкасались, было тепло Страсть, охватившая их в постели, ушла, но все равно они остро ощущали взаимную близость. «Наверное, так будет всегда, – подумала Макси, – даже если между нами никогда больше ничего подобного не произойдет».

У них появилось какое-то чувство родства – как у солдат, побывавших в одном бою и вышедших из него живыми. Подумав, что, может быть, Робину полезно выговориться, Макси спросила:

– А какая она, ваша Мэгги?

Секунду поколебавшись, Робин ответил:

– Она умная. Сильная. Смелая. Честная до мозга костей. В общем, похожа на вас, Канавиоста, хотя внешне вы совсем разные. – Он крепче сжал ее плечи. – Но вы обе красавицы.

Они молча смотрели, как над горизонтом медленно всплывает солнце. Слова Робина должны были бы польстить Макси, но в ней не утихала боль от сознания, что он ласкал ее по ошибке, мечтая о другой женщине. Не зря он все это время не давал воли своему физическому влечению к Макси.

Макси вспомнила, какие противоречивые чувства она испытывала, когда попыталась научить его слушать ветер. Видимо, некоторые черные провалы в его душе связаны с потерей любимой женщины. Видимо, Робин из тех людей, которые нелегко влюбляются, но, раз полюбив, отдают свое сердце навсегда.

В его натуре заложено благородство. Хотя он любит другую женщину, он искренне привязался и к ней, Макси, и не хочет причинить ей горе. Поэтому он и проявлял сдержанность, понимая, что вступить в связь с женщиной, которая его любит, но которой он не может ответить тем же, – значит причинить ей боль.

У самой Макси тоже оставалось множество сомнений. Ей вдруг стало невыносимо горько от сознания, что она существует на грани двух очень разных культур, но на самом деле не принадлежит ни к той, ни к другой. Племя ее матери не порицает незамужнюю женщину за то, что она вступает в связь с мужчиной. Если бы Макси была настоящей дочерью конфедерации шести племен и жила среди своих соплеменников, она бы гордилась таким любовником. Но она не индианка, она полукровка. Правда, она и не благовоспитанная английская барышня, которой полагается отдать свое тело только человеку, который заплатит за эту привилегию своим именем и состоянием. Но все же она продукт культуры своего отца, поскольку не смеет следовать своим желаниям. По понятиям белого общества, только распутная женщина отдается мужчине без брака.

А брак с Робином немыслим. Жизнь с отцом научила Макси, что мужчину, которого одолевает «охота к перемене мест», нельзя привязать к своей юбке, поэтому не стоит и пытаться это делать.

Если даже измученный одиночеством Робин повторит свое донкихотское предложение – как в тот раз, когда он приглашал повернуть на север и отправиться в Гретну-Грин, они слишком разные люди, чтобы образовать прочный семейный союз. Она будет дурой, если поверит обещаниям вечной любви, и она будет дурой, если согласится на меньшее. Конечно, между ними могли бы быть любовные отношения, основанные на честной и откровенной договоренности, но, поддавшись страсти, она разобьет свое сердце и погубит свое будущее.

Макси хотелось заплакать, и, чтобы не показать ему своих слез, она уткнулась лицом в плечо Робина. Он обнял ее обеими руками.

– Вы, наверное, сожалеете, что встретили меня на своем пути, – серьезно сказал он. – Получается, что я не столько защищал вас от бед, сколько сам принес беду.

Не поднимая лица, Макси проговорила;

– Нет, не сожалею. А вы?

Он прижался щекой к ее волосам.

– Нет, Канавиоста, я об этом нисколько не сожалею.

У Макси перехватило дыхание. У него все-таки есть к ней настоящая привязанность, но она никогда не превратится в любовь.

Макси дала себе слово, что отныне она будет вести себя разумно. Будет радоваться его остроумию и дружбе, но не позволит желать большей близости.

Но в глубине души она понимала, что когда они с Робином расстанутся, эта логика останется лежать на ее сердце холодным камнем.

Глава 14

Карета подпрыгивала и раскачивалась на ухабах. Дездемона Росс устало крепилась, стараясь не смотреть на страдальческое лицо своей горничной и надеясь, что у кареты не сломается ось до того, как они достигнут своей цели – уединенного постоялого двора под названием «Приют гуртовщика». Там гуртовщики дают передохнуть себе и стаду, но добраться туда, видно, легче верхом, чем на колесах.

Карета в последний раз дрогнула и остановилась. Дездемона вышла, не дожидаясь, пока кучер откроет ей дверь, и остановилась в лучах вечернего солнца, наслаждаясь отсутствием тряски. Порывистый ветер шевелил траву на холмах и гнал по небу облака. Судя по запаху, здесь недавно прошло стадо.

Несмотря на полученные ею подробные указания, Дездемона с трудом нашла этот маленький постоялый двор на старой дороге. Были ли здесь лорд Роберт и Максима? Сейчас она это узнает. Дездемона решительно направилась к зданию из пористого камня, в котором гуртовщики останавливались на ночлег уже несколько столетий.

Вдруг Дездемона увидела другую карету – со знакомым гербом. Она удовлетворенно улыбнулась. Все-таки ей удалось нагнать маркиза Вулвертона, который явно вынес для себя что-то полезное из встречи с грабителями.

Стоило ей только подумать о маркизе, как появился он сам. На секунду он застыл в дверях, а потом так радостно ей улыбнулся, что Дездемона на минуту смутилась. Напомнив себе, что они вовсе не друзья, а противники, она сказала:

– Добрый день, лорд Вулвертон. Я вижу, вы не нашли наших беглецов?

– Пока нет. Рассказать вам, что я о них узнал? Дездемона заколебалась, оглядев постоялый двор, затем маркиза. Он догадался, что ее смущает:

– Если вы заподозрите, что я что-то от вас скрыл, можете сами разузнать у трактирщика. Но, по-моему, нам стоит поговорить.

"Неужели все мои мысли написаны на лице?» – ужаснулась Дездемона и вздохнула: ну конечно же. Все всегда знают, что она думает. Это крупный недостаток для женщины, чьи интересы находятся в области политики.

– Что ж, давайте поговорим, – неохотно согласилась она.

Маркиз предложил ей руку, словно они были в Сент-Джемском парке, и повел в сторону от постоялого двора. Рядом с ним Дездемона, хотя и была высокой женщиной, вдруг почувствовала себя малышкой.

– Надеюсь, у вас не расстроились нервы от нападения грабителей, – поинтересовался он.

– Ничуть. – Дездемона посмотрела на него искоса. Ничего не скажешь, представительный мужчина. – Надеюсь, и у вас не расстроились нервы оттого, что я вас чуть не застрелила?

В глазах маркиза мелькнула смешинка.

– Наоборот, мое чудесное избавление заставило особенно остро почувствовать радость жизни.

– Если хотите, я могу и впредь время от времени постреливать в вашу сторону. Маркиз рассмеялся.

– Боюсь, что в следующий раз вы не промажете. Когда они отошли достаточно далеко, чтобы их разговор не могли подслушать слуги, он посерьезнел.

– Гуртовщики из Уэльса были здесь два дня тому назад. Мой брат и Воплощенная Невинность отправились вместе с ними.

– Ваш брат и кто?

– Ох, извините, я как-то привык про себя называть мисс Коллинс Воплощенной Невинностью, – сказал маркиз без капли раскаяния.

От такой наглости Дездемона сердито прищурила глаза, но ничего не сказала. Все ядовитые замечания она решила приберечь на потом, когда он ей расскажет, что узнал на постоялом дворе.

– Сейчас они, видимо, подходят к Лестеру, – продолжал маркиз. – Насчет мисс Коллинс я не очень уверен – она умеет оставаться незамеченной, но ее спутник развлекал гуртовщиков фокусами и жонглированием в обмен на еду и комнату. Это наверняка был Робин: в детстве он очень увлекался фокусами и достиг в этом немалого мастерства.

Его брат-проходимец, видимо, довольно симпатичная личность. Чувствуя, что ее решимость ослабевает, Дездемона сурово спросила:

– А где была моя племянница, пока лорд Роберт занимался клоунадой?

– Наверху – принимала ванну. – Маркиз со значением посмотрел на Дездемону. – У вашей племянницы было сколько угодно возможностей сбежать от моего брата, но она ими не воспользовалась, из чего следует, что она путешествует вместе с Робином по доброй воле. Скорее всего Робин предложил мисс Коллинс сопровождать ее до Лондона. Это очень на него похоже: он часто поступает эксцентрично, но вполне благородно. Уверяю вас, ей ничто не угрожает. Совсем наоборот. И это объясняет, почему она от него не убежала.

Хотя в глубине души Дездемона признавала, что маркиз, возможно, прав, вслух она с этим согласиться не могла:

– У вас богатое воображение, но вы меня не убедили. Тем временем они дошли до подножия холма, где лежал большой валун. Дальше тропинка шла в гору, и Дездемона присела на камень, старательно расправив на коленях свою просторную накидку.

– Откуда вы знаете? Может быть, Максима вовсе не принимала ванну, а была заперта в комнате? Кроме того, запуганная женщина не всегда осмелится бежать. Я успокоюсь только тогда, когда сама с ней поговорю.

– Я ожидал услышать нечто подобное, – сказал маркиз, садясь на валун рядом с ней и положив ногу за ногу.

Дездемона холодно посмотрела на него.

– Что вы собираетесь делать, если найдете беглецов раньше меня – откупиться любой ценой, чтобы избежать скандала?

– Может быть, и так. – Серые глаза маркиза смотрели на нее в упор. – Сначала надо их найти.

– А как вы поступите, если вам придется выбирать между братом и справедливостью? Маркиз вздохнул, глядя вдаль.

– Я искренне надеюсь, что такой выбор передо мной не встанет. Скажите, леди Росс, – вы ведь знаете эту девушку. Она действительно настолько добродетельна, что не допустит ни малейшего нарушения благопристойности? Она ведь не ребенок, и я слышал, что в Америке женщины пользуются большей свободой.

Этот вопрос застал Дездемону врасплох. Она почувствовала, что краснеет. Вулвертон вопросительно посмотрел на нее, потом, уловив момент, перешел в наступление:

– Так насколько хорошо вы ее знаете? Мисс Коллине прожила в Англии всего несколько месяцев, и вы сами говорили, что приехали в Дарем навестить ее.

Дездемона опустила глаза, вертя в руках зонтик с ручкой из нефрита.

– Я с ней лично не знакома, – призналась она. – Но мы переписывались, и у меня такое чувство, что я ее знаю очень хорошо. Она образованная девушка, и у нее ясный ум. У меня нет никаких оснований подозревать ее в распущенности.

– Как! Вы ее ни разу не видели? – Маркиз героическим усилием воли взял себя в руки и продолжал более спокойным тоном:

– Тогда, может быть, вы напрасно так за нее беспокоитесь? По моим сведениям, у нее независимый характер, и она вполне способна постоять за себя. Если она к тому же добродетельна и невинна, ей ничто не угрожает со стороны брата. Может быть, вам лучше вернуться в Лондон? Она наверняка скоро туда доберется, и вам не надо будет заниматься этими утомительными розысками.

Леди Росс встала и негодующе посмотрела на маркиза сверху вниз.

– Может быть, вы и правы. Может быть, Максима действительно благополучно достигнет Лондона. Однако я не разделяю вашей трогательной веры в добропорядочность вашего братца и буду продолжать розыски до тех пор, пока своими глазами не увижу, что с моей племянницей все в порядке.

Джайлс разочаровался бы в Дездемоне, если бы она дала себя уговорить прекратить поиски беглецов. Он тоже встал и всматривался в ее лицо, которое, если говорить правду, интересовало его гораздо больше, чем судьба Воплощенной Невинности. В этом лице, затененном широкими полями соломенной шляпы, не было модной в высшем обществе миловидности, но его черты были правильными и отнюдь не лишенными привлекательности. Случайный отблеск солнца открыл ему, что у нее вовсе не темные, как ему казалось, а золотисто-каштановые брови.

– Какого цвета волосы вы прячете под этой в высшей степени благопристойной шляпкой?

В ее широко открытых серых глазах мелькнуло смущение.

Хотя обычно Джайлс вел себя в высшей степени сдержанно, сейчас его подмывало созорничать. Он медленно – так, чтобы дать ей возможность остановить его, если она этого захочет, – развязал ленты шляпки и снял ее с головы Дездемоны.

У него перехватило дыхание при виде рыжих как огонь волос, которые были заплетены в косы и уложены вокруг головы. Несколько выбившихся ярких прядок кудрявились у Дездемоны на шее. Это уже не была строгая реформаторша. Если ее волосы распустить по плечам, она будет похожа на языческую богиню.

– Теперь вы знаете, почему я их прячу, – сказала леди Росс с каким-то беспомощным видом. – Это же не волосы, а сплошное неприличие. Некоторым мужчинам они нравятся, другим нет, но они ни у кого не вызывают уважения. Моя невестка леди Коллингвуд была в отчаянии, когда ей пришлось вывозить меня в свет. Она говорила, что я похожа не на леди, а на куртизанку.

Джайлс никогда не задумывался, нравятся ему рыжие волосы или нет, но сейчас почувствовал почти непреодолимое желание распустить ее косы и погрузить руки в это живое пламя. Ему захотелось, чтобы переливающиеся золотом пряди протекали сквозь его пальцы и обвивались вокруг его кистей. Но еще больше ему захотелось уткнуться лицом в эту шелковистую массу – так, чтобы не видеть и не ощущать ничего, кроме пламенеющих кудрей.

"Господи, что со мной творится?» – ужаснулся Джайлс. Ему скоро исполнится сорок лет, он всегда был образцом умеренности и благовоспитанности и давно уже вышел из возраста, когда сексуальный жар расплавляет мозг. Джайлс глубоко вдохнул и сказал:

– Волосы не могут быть моральными или аморальными.

Он потрогал одну из огненных прядей и почти удивился, что она не обожгла ему пальцы.

– У вас прелестные волосы, и в них нет ничего неприличного.

– А я в этом совсем не уверена, – сухо отозвалась Дездемона. – Я обнаружила, что должна прятать свои волосы, если хочу, чтобы меня принимали всерьез.

В голову Джайлса закралось подозрение, и он решил его проверить:

– Мне все время казалось, что вы чересчур уж обеспокоены судьбой своей племянницы, хотя для этого нет особых оснований. Откуда у вас такое недоверие к мужчинам?

Дездемона отвернулась. Как у всех рыжих женщин, у нее была молочно-прозрачная кожа.

– Не ко всем. Я ничего не имею против отцов, братьев… и прочих родственников. Тогда все ясно.

– Насколько я помню, ваш покойный муж сэр Джильберт не отличался постоянством, – спокойно сказал он.

Дездемона резко повернулась, и черты ее лица стали жесткими.

– Вы слишком много себе позволяете, милорд. Если человек с вашей безупречной репутацией может быть так дерзок, не приходится удивляться тому, что ваш брат – законченный проходимец.

Она вырвала у него свою шляпу, рывком надела ее на голову, закрыв свои огненные волосы и одновременно подавив минутную уязвимость, и зашагала к постоялому двору, выпрямив спину под скрывавшей ее тело накидкой.

"Хорошо бы снять с нее все эти пышные одежды», – думал, глядя ей вслед, Джайлс. Как она выглядит в облегающем платье? Несмотря на полноту, ее формы, по-видимому, весьма женственны. Джайлс любил крупных женщин. Жаль только, что она такая злючка.

На леди Росс были легкие туфли, и ей приходилось осторожно ступать по траве. Маркиз быстро ее догнал.

– Через два дня гуртовщики будут в Маркет-Харборо. Вы вполне успеете их там перехватить.

– А вы туда поедете, лорд Вулвертон? – спрятав лицо под полями шляпы, она взяла себя в руки и говорила ледяным тоном.

– Разумеется. Я считаю, что там будет легче всего отыскать наших беглецов.

Несмотря на это оптимистическое заявление, маркиз сомневался, чтобы Робина можно было перехватить, если он этого не захочет. Он полагал, что способность ускользать из рук – одно из самых важных качеств хорошего шпиона, и что его брат не выжил бы во Франции, если бы не умел уходить от преследования. Кроме того, маркиз утаил от леди Росс еще один важный факт. Если Робин отправился по этому маршруту, то он скоро окажется вблизи своего имения Ракетой. Очень может быть, что он и Воплощенная Невинность решат переждать там несколько дней – особенно если знают, что за ними ведется погоня.

Джайлс решил, что если он их до тех пор не обнаружит, то заедет в Ракстон. Учитывая подозрительный характер леди Росс, для всех будет лучше, если он первым найдет беглецов.