Текст книги "Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи"

В этих благодатных условиях в октябре 1919 года была основана Тирольская антисемитская федерация (Tiroler Antisemitenbund). Я ознакомилась с ее программой и обнаружила, что в ней были не только объединены, но и усилены самые разные оттенки антисемитизма, независимо от того, существовали ли для них условия в Тироле.

По ее заявлениям получалось, будто бы евреи несли полную ответственность за поражение в войне и за жалкое экономическое положение Тироля; мало того, «еврейско-большевистский элемент» якобы пробрался во все органы власти и захватил господство в торговле, науке, театрах, искусстве и прессе. Даже немецкий народ уступил евреям свое политическое первенство, а значит, лишился самостоятельности.

Помимо прочего, федерация выдвигала требование «Тироля для тирольцев», а особенно экспроприации земли и домов, проданных евреям с 1914 года, хотя допускала и выплату компенсации. Федерация установила критерии для определения «истинных арийцев» и – даже строже, чем в нюрнбергских законах нацистов, – требовала считать потомками евреев даже тех, у кого к этой национальности относились только бабушка или дедушка (при этом любые реальные религиозные убеждения в расчет не брались)[30]30
  Albrich-Falch Sabine. Jüdisches Leben in Nord-und Südtirol von Herbst 1918 bisFrühjahr 1938. https://www.uibk.ac.at/zeitgeschichte/zis/library/albrich.html.


[Закрыть].

Инсбрук, Австрия, 1920 год

Этот провинциальный город – столица урезанного Тироля в урезанной Австрии – становится местом, где возникает первое австрийское отделение новой немецкой политической силы, Национал-социалистической рабочей партии Германии (НСДАП). Эта националистическая, антикапиталистическая, антисемитская партия – одно из многих проявлений нового, крайне правого популизма, играющего на экономической нестабильности и послевоенной озлобленности. Ее сторонники, пока еще очень малочисленные, равно ненавидят и демократические правительства, возникшие в Германии и Австрии, и самые легкие намеки на большевизм.

В том же году Тироль становится первым районом Австрии, где возникает и начинает работать хаймвер (Heimwehr), добровольческая милиция правого толка, созданная по подобию военизированного немецкого фрайкора (Freikorps).

В сентябре 1920 года Адольф Гитлер прибывает в Инсбрук, чтобы выступить там от имени НСДАП. В госпитале, выздоравливая от последствий газовой атаки, он услышал о поражении Германии, эта новость сразила его наповал, и он быстро уверовал, что со страной не случилось бы ничего такого, не распродай ее свои же евреи, большевики и «ноябрьские бандиты» – политики, подписавшие сначала перемирие, а потом и Версальский договор.

Он еще не руководитель этой малозаметной партии. Это его первое появление на публике в Инсбруке, и слушать его почти никто не приходит. Новое правительство Австрии возглавляют социал-демократы, и 2 октября 1919 года их инсбрукская газета Volkszeitung печатает издевательский репортаж, умудрившись с ошибкой написать его фамилию:

Итак, вчера состоялось поистине массовое собрание. Самый большой зал города был полон… пустых стульев… а первым выступал приехавший из Мюнхена некто Хиттлер [Hittler], который считается у них чем-то вроде вождя. Для национал-социалиста все было типично: пока он говорил сухо, по делу, в зале висело ледяное молчание, прерывавшееся громкими зевками с разных мест, как бы намекавшими «почетному гостю», что пора бы ему уже и закончить свою скучнейшую тираду. Оратор, кажется, не понимал этого, зато каждые две минуты горячо вскрикивал о «грязных евреях»… так что те, кто успел задремать, просыпались с бурными криками «Долой евреев!». Свою речь оратор начал по-деловому, но закончил на удивление бессмысленно. В одном ему можно точно позавидовать: этот добрый человек точно не страдает ни легочной болезнью, ни астмой. Однако исключительная мощь его легких не в состоянии возместить отсутствие силы мысли…[31]31
  Volkszeitung, 2 October 1920.


[Закрыть]

Замечает ли мой дед, или Эрих, или Дубски это событие в суете будней? Шиндлеры и Дубски – люди деловые. Они сумели пережить бунты прошлого года и, уверена, считали, что эту микроскопическую, раздиравшуюся расколами группировку вполне можно проигнорировать. И они были правы… на тот момент.

Гуго всегда может уйти в свои любимые горы. Альпинизм переживает бум, потому что мужчины, оставшиеся в живых после «войны, которая покончит со всеми войнами», теперь пробуют себя в восхождениях, горных походах, покорении всяческих вершин. Для кого-то это отдых, способ отвлечься от повседневности; кто-то приглушает таким способом вину за то, что остался в живых: ведь друзья лежат на полях сражений. Даже и такие виды отдыха, когда ум, тело и душа очищаются и обретают спокойствие, некоторым становятся уже недоступны.

Почти 8 % инсбрукцев состоят в Альпийском клубе; это один из крупнейших и самых авторитетных его филиалов. 15 марта 1921 года, на общем собрании по случаю 50-летия клуба, голосованием принимаются изменения в правилах членства; Гебхард Бендлер потом писал, что в клуб теперь мог вступить «любой человек хорошего характера, имеющий арийских предков, а также германское или латинское происхождение». А ведь раньше единственным критерием для вступления в клуб было наличие хорошего характера.

В протоколе обсуждения нового положения о членстве записано, что, в отличие от прошлых лет, главный комитет Альпийского клуба в полном составе не против такого вот «арийского пункта». Особо отмечено, что в любом случае инсбрукский филиал за последние годы не принял к себе ни одного еврея. Как указывает Бендлер, точно неизвестно, сколько уже действует это негласное правило.

Пока еще Гуго остается в клубе и ходит по горячо любимым им горам, но на каждой вершине он обнаруживает крест, обозначающий то место, где альпинист-христианин стал ближе к своему Богу. Даже горные пики теперь политизированы. На одной из фотографий, уже вклеенной им в альбом, Гуго закрашивает крест чернилами: на распятии видны глубокие царапины от пера. Возможно, на этой вершине случилась неприятная для него встреча, а может, то была вспышка гнева. Долго ли еще горам оставаться его прибежищем?

Через сто лет обнаруживается достаточно материала, из которого я могу понять, как именно мой дед устоял в послевоенные годы. Полагаю, что на войну на Южном фонте он смотрел как на войну проигранную. Наверное, в декабре 1919 года он сочувствовал участникам голодных бунтов: все вспоминают его добрым и щедрым человеком, не скупившимся на благотворительность. Рост антисемитизма он, по-моему, предпочитал не замечать, ведь антисемитизм, как волна, то поднимался, то опускался, а значит, так будет и дальше.

А главное, Инсбрук был его родным домом. Где бы еще он мог прижиться? Он родился и вырос в Тироле, и не было никакой гарантии, что в другом месте ему будет лучше.

И наконец, Гуго осенила блестящая идея, которая должна была поместить его в самый центр местной жизни. Ему захотелось открыть шикарное новое кафе.

Часть третья

7
Яблочный штрудель

Инсбрук, лето 2018 года

И снова я в городском архиве: разыскиваю изображения одного инсбрукского заведения, которое создали мой родной дед Гуго и двоюродный дед Эрих. В поисковой строке браузера я печатаю: «Кафе “У Шиндлеров”». Сорок ссылок. Я удивляюсь изобилию картинок и следующий час провожу, старательно открывая одну за другой. Кое-какие знакомы мне по отцовским фотоальбомам, но многие я вижу впервые.

Мое внимание привлекает самая старая фотография, чем-то похожая на кадр из кинофильма (см. илл. 9 на вкладке). По середине залитой солнцем улицы, непринужденно разговаривая, с газетами в руках, неторопливо идут люди. Между ними петляет велосипедист: пока еще для этого транспорта не изобрели дорожных знаков. Извозчики со своими экипажами устроились напротив кафе и ждут пассажиров. Единственный автомобиль стоит у соседней с кафе гостиницей «Мария-Терезия»; он явно поджидает богатого гостя, потому что такой транспорт еще очень редок на улицах Инсбрука.

Вверху справа виднеется красивый симметричный конус горы Патшеркофель. На большинстве фотографий, снятых с другого ракурса, надо всем нависает суровая Нордкетте, видная с противоположного конца Мария-Терезиен-штрассе.

Вспоминается, как в детстве мы ели из посуды, сохранившейся после кафе «У Шиндлеров»: то были солидные кремово-белые тарелки, чашки и блюдца, обведенные полосой из красной, желтой и снова красной линий, с остроклювым орлом и большой буквой S посередине. Мы бережно моем и сушим их, потому что известно: они очень дороги моему отцу и много для него значат. Как мы ни стараемся, с годами разбивается то одно, то другое. Иногда это дело моих рук, и каждый раз я чувствую себя виноватой.

Воспоминания, воплощенные в керамике, подталкивают Курта рассказывать нам о кафе. Подробности уже плохо помнятся, но мысль о каком-то потерянном сокровище крепко засела у меня в голове. Я начинаю понимать, что призрак этого места преследует отца, что тарелки и чашки напоминают ему о том, чего у него больше нет, и о том, что он занимал важное положение, которого у него тоже больше нет.

Глядя на эти старые фотографии кафе «У Шиндлеров», я представляю себе, как Эрих и Гуго говорят о кафе со своей матерью. Что она об этом думала? София оставалась партнером в бизнесе С. Шиндлера и сохраняла над ним определенное влияние. Наверное, она осторожничала. Возможно, она сомневалась, мудро ли вступать в соревнование с уже существовавшей тогда оптовой торговлей, потому что тогда получалось бы, что ликеры и шнапс С. Шиндлера продаются прямо в зале. Впрочем, замысел Гуго и Эриха был куда грандиознее.

Они решили открывать не таверну и не кабачок, а кофейню в венском стиле и продавать в ней еще и выпечку. Тогда в Инсбруке было всего одно такое заведение: достопочтенное Café Central, основанное в 1877 году. Гуго с Эрихом хотели чего-то похожего, но более оживленного: с музыкой, танцами, даже биллиардом и картами.

Идея заключалась не только в том, чтобы открыть очередное увеселительное заведение, она была не просто новым словом в области развлечений; нет, в ней присутствовала своеобразная дерзость. Общее экономическое положение страны оставляло желать лучшего, в начале 1920-х годов Австрия находилась при последнем издыхании. В 1922 году молодая республика вынуждена была обратиться за помощью в столь же молодую международную организацию, Лигу Наций, чтобы взять под контроль инфляцию, которая раскручивалась как пружина. Лига согласилась, но с условием, что в плане реконструкции экономики будет предусмотрена не только новая денежная единица, австрийский шиллинг, но и целый набор жестких мер, объявленных необходимыми для стабилизации экономики.

У них оказались очень неприятные побочные эффекты в виде высокой безработицы и раздоров в обществе и политической сфере. Только во второй половине десятилетия Австрия начала восстанавливаться, и этому помогали туристы, привлеченные в Тироль красотой гор и озер.

В 1922 году, еще в очень неустойчивой экономической обстановке, Гуго с Эрихом взяли коммерческую лицензию и открыли таверну Zum Sandwirt, и притом не где-нибудь, а на главной улице города, Мария-Терезиен-штрассе. Мне кажется, они чувствуют историческую преемственность этого названия: ведь точно так же когда-то называлась таверна Андреаса Гофера в Южном Тироле.

Гуго с Эрихом предполагали действовать с размахом, создать этакий оазис роскоши и веселья, которых остро не хватало в послевоенном Инсбруке. Адрес был очень хорош с точки зрения бизнеса, и, глядя на старые фотографии, я понимаю, почему братья выбрали именно его. Это было величественное здание под № 29, по соседству с первым в Западной Австрии универмагом «Бауэр и Шварц», которым совместно владели две другие еврейские семьи. Универмаг совершил настоящую революцию в тирольской торговле: под одной крышей, в одном месте можно было купить сразу все, что нужно.

Скорее всего, Гуго с Эрихом – их я не нашла в местном земельном регистре – сняли дом № 29 у его владельцев, Бауэра и Шварца. А еще я поняла, что для антисемитов появление кафе «У Шиндлеров» на главной улице делало ее похожей на плакат 1909 года, на котором громадные дома еврейских компаний теснили маленькие немецкие, христианские.

Мимо этого импозантного места просто нельзя было пройти. Перед кафе находился один из самых известных памятников Инсбрука, так называемая колонна Святой Анны, поставленная в память сражения 1703 года, в котором баварские войска были вытеснены из Тироля. Сама улица вела прямо к средневековому центру Инсбрука. Под окнами дома № 29 был эпицентр общественной жизни города. Успех или провал нового кафе «У Шиндлеров» совершился бы у всех на глазах.

Начиная новое дело, Гуго с Эрихом следовали традиции, восходившей еще к XVII веку, когда в Вене открылась первая кофейня. Кофе тогда уже был распространен в Европе: в Лондоне, например, кофейни существовали уже в 1650-е годы и со временем сделались чем-то вроде клубов, где можно было узнать самые последние новости, поспорить и посплетничать.

По местной легенде, с кофе Вена познакомилась в июле 1683 года, когда шла вторая осада города. Говорят, что, когда польский король освободил город и обратил турок в бегство, те побросали не только верблюдов, лошадей и оружие, но и пятьсот мешков каких-то зеленых зерен. Польский магнат Георг Франц Кульчицкий, спаситель Вены, понял, что это кофе, объявил его своим трофеем и вскоре попробовал вразнос торговать горьким, черным и очень крепким напитком.

Неудивительно, что Кульчицкий быстро прогорел. Другие разглядели в этом деле потенциал. Армянин по имени Диодато, лазутчик при императорском дворе, открыл первую кофейню Вены. Его пример оказался заразительным: кофе пили с медом, сахаром, в конце концов додумались добавлять в него молоко и сливки. На свет появился венский кофе, а Кульчицкий (Колшицки на немецкий манер) стал считаться покровителем держателей кофеен, и на одной из венских улиц ему поставили памятник – естественно, с кофейником в руке.

28. Кафе «У Шиндлеров» в 1930-е гг.

29. Кафе «У Шиндлеров», снятое известным инсбрукским фотографом Рихардом Мюллером

Я люблю кофейни. Эта книга почти целиком была написана в кофейнях Инсбрука, Линца, Вены и Лондона; я умею хорошо сосредотачиваться, когда вокруг струится негромкий шум.

Изучая историю кофеен, понимаешь их огромную роль в обществе: люди – и притом сначала исключительно мужчины – могли встретиться на нейтральной территории, обсудить насущные вопросы, заключить сделку, наконец, спокойно подумать, чего никак нельзя было сделать в шумных тавернах, где торговали пивом. Кофе способствовал переменам. Историк Уильям Х. Акерс даже утверждал, что «кофе везде становился предтечей революций. Этот радикальный напиток всегда пробуждал у людей мысль. А когда люди начинают думать, они становятся опасны для тирании и противников свободы»[32]32
  Ukers William H. All About Coffee. The Tea and Coffee Trade Journal Company, 1922.


[Закрыть]. Кафе либеральны по природе своей.

В городском архиве Инсбрука я обнаружила старую папку департамента планирования с документами кафе «У Шиндлеров». На больших листах формата А2 от руки были начерчены планы самого кафе, его кухонных и служебных помещений. Я, специалист по трудовому праву, с радостным удивлением обнаружила, что для тех времен в кафе использовались самые передовые методы охраны труда и защиты здоровья: легко моющиеся поверхности, хорошая система вентиляции, туалеты и душевые с мылом и полотенцами, а работники кафе пользовались юридической защитой.

Мало того, все машины и механизмы должны были иметь защитные ограждения и маркировку для безопасного использования. Приятным открытием стало, что работникам официально запрещалось плевать на пол: им выдавались плевательницы, которые нужно было держать в чистоте. Туберкулез в Инсбруке был распространен, а вакцина против него появилась только через два десятилетия.

В земельном музее Тироля я перелистала толстые подшивки местных газет в поисках самого первого объявления об открытии кафе, чуть было не бросила это занятие, остановившись на 1922 году, но тут как раз заметила то, что мне было нужно, – маленькую рекламу в номере от 23 декабря. Гуго Шиндлер предлагал своим будущим посетителям «лучшую венскую и фирменную выпечку». Добиваясь успеха, Гуго ничего не пускал на самотек. Из Вены он пригласил на работу Карла Шантола, известного специалиста по выпечке, автора популярного «Практического пособия кондитера» (Der Praktische Zuckerbäcker).

Я нашла его в немецком магазине старинных книг и не смогла не поддаться искушению сделать заказ. Пособие прибыло через несколько дней и теперь умиляет меня советами, как сделать тесто, которое даст самую хрустящую корочку, рецептами самых сытных начинок для сладких и несладких пирогов, семью разными способами приготовления творожной запеканки.

Гуго метил высоко и разработал целый план, чтобы заполучить Шантола. Тот заведовал выпечкой в самой знаменитой кофейне Вены, «Демель и сыновья». Кафе работало с 1786 года и было названо в честь Кристофа Демеля. Даже и теперь, через век после исчезновения династии Габсбургов, оно гордо называет себя «придворной кондитерской» (Hofzuckerbäcker). Кафе Демеля славится не только великолепными марципанами и скульптурами из сахара, но и законными правами на изготовление шоколадного торта «Захер» (Sachertorte), прослоенного абрикосовым джемом и глазурованного темным шоколадом.

Вокруг самого известного австрийского шоколадного торта кипят нешуточные юридические споры. По легенде, в 1832 году его изобрел шестнадцатилетний ученик кондитера Франц Захер, когда получил задание придумать какое-нибудь новое угощение для приемов у своего хозяина, князя Меттерниха, известнейшего дипломата того времени. Торт имел большой успех, и старший сын Франца, Эдуард, усовершенствовал рецепт, когда стал работать у Демеля; в 1876 году он открыл гостиницу «Захер», которая потом стала одной из самых знаменитых в Вене, и продавал там одноименный торт, сделанный по слегка измененному рецепту.

На какое-то время меня отвлекла на удивление непростая история этого торта, который я хорошо помню с детства. Всякий раз, приезжая в Вену, отец останавливался в отеле «Захер». О каком-нибудь месте подешевле он и помыслить не мог. Подростком я ездила с ним и восхищалась мини-тортиками «Захер», ежевечерне появлявшимися в нашем номере.

На протяжении нескольких десятилетий два изготовителя торта «Захер» мирно сосуществовали, но в 1934 году отель «Захер» обанкротился, и сын Эдуарда Захера, продолжая семейную традицию, перешел на работу в «Демель». В 1938 году новые владельцы отеля «Захер» хвастливо заявили, что торгуют «оригинальным “Захером”». Последовало сложное, ожесточенное судебное разбирательство: отель «Захер» и кафе «Демель» утверждали, что имеют исключительное право называть именно свой торт «оригинальным».

За годы судебной тяжбы стороны успели сразиться за все нюансы рецепта: должен ли быть слой абрикосового варенья под шоколадной глазурью, нужен ли второй слой в середине и даже то, каким должно быть процентное содержание какао в шоколаде, используемом для торта. Насколько плотным может быть мякиш коржа? Использовать ли маргарин? Юристы, должно быть, изрядно повеселились, обсуждая эти сугубо венские темы. Отель и кафе призывали в свидетели своих знаменитых клиентов, чтобы те подтвердили превосходство той или иной версии торта.

После нескольких десятилетий «войны рецептов», прерванной только Второй мировой войной, в 1963 году стороны наконец заключили прагматичное внесудебное соглашение, по которому отель «Захер» мог называть свой торт «оригинальный Sachertorte» и писать это слово на круглой шоколадной медальке, которую прикрепляют к его боковой стороне. «Демель» мог называть свой торт Eduard-Sacher-Torte и помещать на него треугольный шоколадный ярлык. Торт от отеля «Захер» имеет два слоя джема, торт от «Демеля» – только один. Оригинал рецепта, собственноручно написанный Эдуардом Захером для его варианта торта, хранится в сейфе отеля «Захер». Каждый шеф-кондитер, поступающий на работу в отель, подписывает соглашение о конфиденциальности перед тем, как его увидеть.

Я не знаю, до какой степени Карл Шантол повторял этот рецепт для торта «Захер», который он делал в кафе «У Шиндлеров»; однако мне точно известно, что в 1922 году вновь открытое кафе и выпечка Шантола скоро начали пользоваться успехом (см. илл. 11 на вкладке). Гуго и Эрих не прогадали: Инсбруку очень не хватало заведения, где можно было развеяться и отвлечься от ужасов и бедствий войны, от послевоенных невзгод. Кафе было одним из немногих мест в городе с живой музыкой и танцами. Оно сделалось средоточием культурной и общественной жизни Инсбрука.

Инсбрук, 2018 год

Даже и сегодня в разговорах с ностальгирующими инсбрукцами мелькает, как родители, дедушки и бабушки рассказывали им о свиданиях и танцах в кафе «У Шиндлеров». Часто я возвращаюсь к своему альбому в матерчатой обложке, в котором хранятся фотографии кафе. Я столько раз смотрела его, что, кажется, могу без всякого труда переместиться в то время и в то место…

Для начала я вхожу с Мария-Терезиен-штрассе в оптовый магазин на первом этаже, где продается несколько сортов шоколада ручной работы и засахаренные фрукты, расфасованные в деревянные шкатулки, украшенные буквой S, первой в немецком написании фамилии «Шиндлер». Я поднимаюсь по расположенной в углу помещения широкой, отполированной лестнице на второй этаж, где располагается кафе. Возможно, любезный, довольный хозяин Гуго Шиндлер лично встречал там гостей. Официант во фраке принимает у меня пальто и провожает к банкетке, стоящей под прямым углом к окну. Мне хорошо видна улица внизу, монумент Святой Анны и над всем, справа, покрытые снегом горные вершины.

Я заказываю кофе и облизываюсь на выпечку за гнутым стеклом витрины: яблочный штрудель (Apfelstrudel), штрудель со сливочным сыром (Topfenstrudel), пирог с маком (Mohnkuchen), пирог с фундуком и джемом из красной смородины (Linzertorte), творожник (Topfentorte) и бабка (Gugelhupf). Этот последний десерт представляет собой просто мраморный шоколадный бисквит с хорошо заметными гребешками и отверстием в середине. И конечно, торт «Захер», правда не в авторской версии. Шантол знает, что вдали от столицы он спокойно может его делать, но только не называть «оригинальным».

На металлическом подносе приносят кофе. Его осторожно ставят передо мной на накрахмаленную льняную скатерть, вместе со стаканом воды – чтобы компенсировать обезвоживание. Кубики сахара лежат в маленьких сахарницах и вынимаются маленькими щипчиками. В крошечных белых кувшинчиках без ручки подаются сливки.

Куски торта бережно поднимаются треугольной лопаткой и осторожно укладываются на тарелку. Это неспроста: по старинной австрийской примете, если девушка перевернет кусок торта, злая свекровь ей обеспечена. Чтобы с посетительницей не случилась такая неприятность, торт украшают взбитыми, слегка подслащенными сливками (Schlag). Я выбрала не пышный торт, а фирменное произведение кафе – яблочный штрудель: рулет из невероятно тонко раскатанного теста с начинкой из яблок, орехов, хлебных крошек и корицы. Яблочная кислинка компенсируется маслянистым вкусом теста, слегка посыпанного сахаром-рафинадом.

Я посматриваю по сторонам. В кафе журчат разговоры; атмосфера расслабленная, непринужденная. Я здесь одна и могу просидеть с единственной чашкой кофе хоть несколько часов подряд. Например, листая газеты, которые ежедневно вывешиваются на специальных деревянных палках у входа. Никто и не пытается меня торопить.

Сейчас, в послеобеденное время, пианист в углу наигрывает Моцарта, Шуберта и Шопена. К вечеру атмосфера и темпы меняются. Когда чинные, консервативные дневные посетители расходятся, оркестр на втором этаже начинает играть современные, более дерзкие мелодии.

Тироль уже познакомился с джазом: это произошло в 1922 году, в отеле «Солнце» (Sonne)[33]33
  Drexel Kurt, Fink Monika. Musikgeschichte Tirols. Vol. 3. Innsbruck, 2001. P. 584.


[Закрыть]. Кафе «У Шиндлеров» стремится не отстать от изменчивой моды. 10 марта 1923 года Гуго дает объявление об открытии кафе с танцами: «Кафе-салон. 5-часовой чай с музыкой». Начинание имеет такой успех, что к январю 1925 года, как гласит объявление в газете Innsbrucker Nachrichten, музыка играет уже ежедневно, с двух часов[34]34
  Konditorei-Café Schindler täglich 5-Uhr-Tee mit Tanz unter der Leitung des Herrn Konstant der Tanzschule Schwott. Bis 2 Uhr früh geöff net. Voranzeige: ab 15 Jänner Jazzband Kapelle Sar-Seidle. Innsbrucker Nachrichten, 8 January 1925. P. 10.


[Закрыть]. Газета также сообщает, что «танцами будет руководить господин Констант из танцевальной школы Швотта» и что начиная с 15 января в кафе будет играть джаз-банд Sar-Seidle. Это настоящий хит, и Гуго гарантирует, что джаза в кафе будет достаточно.

Молодые пары сплетают руки над столиками и кружатся в танце сначала на втором, а потом и на третьем этаже. Танго, фокстрот, свинг и американский бигбенд звучат летними вечерами из открытых окон. Вскоре молодые жительницы Инсбрука уже приходят в смелых платьях длиной выше колена и с короткой стрижкой «боб». Бывает, они танцуют друг с другом: только что закончилась война и партнеров остро не хватает. Иногда в кафе выступает и женский оркестр.

Это не Нью-Йорк, не Париж. Это даже не Вена. На послевоенных руинах кафе «У Шиндлеров» создает для тирольцев свой «век джаза», пусть и в миниатюре.

В городском архиве я обнаружила красивый рисунок ярко-синей и кремовой гуашью, выполненный для кафе «У Шиндлеров» (см. илл. 10 на вкладке). На заднем плане изображено джазовое трио из пианиста, ударника с поднятыми вверх палочками и саксофониста. Справа от них танцует пара: женщина в длинном платье, слегка изогнувшись, собирается сделать поворот, оборка на подоле взлетает вверх, следуя ритму музыки. На переднем плане еще одна пара: женщина с короткой современной стрижкой рядом с мужчиной очень импозантного вида. Они как будто бы только что вошли, и женщина снимает пальто. Все элегантно, стильно, современно.

Я попросила принести оригинал рисунка из хранилища. Через полчаса он лежал передо мной, обернутый в тонкую бумагу. Я осторожно ее развернула и с удовольствием взяла рисунок в руки. Как много артефакты умеют сообщать без слов! Я замечаю штрихи карандаша художника, до сих пор заметные вокруг фигуры пианиста и букв на толстой бумаге сливочного цвета. Могу представить, как дед заказывал этот рисунок, как подносил его к свету, любуясь простыми линиями и чистыми яркими цветами: синий, современный и свежий, явно указывает на отход от красного, золотого и черного, ранее использовавшихся в бренде С. Шиндлера. Дата на рисунке – 1932 год. К тому времени кафе работало уже десять лет и смело смотрело в настоящее и будущее, не оборачиваясь назад, к имперскому прошлому.

В городском архиве сохранилось и оригинальное меню кафе «У Шиндлеров», с ценами на «15 часов 30 минут», указанными в кронах; эта подробность дает понять, что меню отпечатано ранее декабря 1924 года, когда страна перешла с крон на шиллинги. На одной стороне помещен список ликеров и шнапсов, причем особо выделен фирменный ликер Шиндлеров под названием «Андреас Гофер». Впрочем, мое внимание привлекли пять разных видов кофе.

В те годы кофе был малодоступной роскошью. В военное время, как и другие продукты, его в Австрии заменил эрзац. Собственно кофе в этом «кофе» не было или почти не было. Послевоенные газеты, которые я обнаружила в местном музее, вовсю рекламировали кофе из инжира (Feigenkaffee), одного из самых популярных заменителей; обжаренный ячмень тоже шел в дело. Книга рецептур Шантола, изданная в 1914 году, предостерегает от употребления фальсифицированного кофе, который получали, смешивая настоящий кофе с крупами, желудями или высушенными корнеплодами. Думаю, почти наверняка в кафе «У Шиндлеров» кофе был самый настоящий.

Инсбрук, 2019 год

На фирменном бланке Шиндлеров 1910 года я прочла, что моя семья издавна жарила кофе на заднем дворе своей штаб-квартиры на Андреас-Гофер-штрассе. Мне любопытно, где же добывали кофе в 1920-е годы. За советом я обращаюсь к нашему современнику, специалисту по кофе Юлиану Шёпфу, который работает в Brennpunkt, авторской кофейне-обжарочной, расположенной в Инсбруке. Юлиан предполагает, что, скорее всего, его закупали в Италии. Его совершенно сражают мои изыскания о том, что происходило сто лет назад, и Юлиан с удовольствием показывает мне, как и что у него работает, объясняет, как делает смесь из зерен разной кислотности и как существенно она влияет на вкус кофе в чашке.

Что же до собственно обжарки, технология у Юлиана почти такая же, как у Гуго и Эриха, а до них – у Самуила. Я смотрю, как он насыпает сырые зеленые зерна сорта «Сантос» в металлический раструб своей машины, откуда они попадают в горячий вращающийся барабан. Вращение обеспечивает равномерную обжарку. Под ним горит газ, горячий воздух перемешивается с воздухом комнатной температуры, и эта смесь подается во вращающийся барабан.

Температура в нем может колебаться от 200 до 250 °C, в зависимости от степени обжарки. Машиной управляет компьютер, но все-таки человек должен следить за тем, чтобы зерна не пережарились; точная температура на различных этапах обжарки и точные пропорции кофейных смесей составляют коммерческую тайну Юлиана.

Через несколько минут в стеклянном окошечке горячего барабана становится видно, что зерна стали золотисто-желтыми. Мало-помалу они становятся все суше и лопаются вдоль по рубцу; спустя еще немного времени они делаются золотисто-коричневыми, а помещение наполняется их ароматом. Ровно через шестнадцать с половиной минут обжарка заканчивается, и зерна по желобу ссыпаются в стеклянный сосуд для охлаждения.

В кафе по соседству зерна перемалываются под конкретный заказ: 1–3 мм – для фильтрованного кофе, 0,3 мм – для эспрессо и 0,1 мм – для кофе по-турецки. Я показываю Юлиану меню 1920-х годов, с теми самыми пятью разновидностями кофе. Он объясняет мне, что «мокко с молоком» – это традиционное австрийское мокко, похожее на наше современное эспрессо, только с молоком или холодными сливками. Для «эспрессо по-турецки» кофейную гущу кипятят с водой, а иногда с сахаром. Словом «меланж» обозначали смесь кофе и вспененного горячего молока, похожую на капучино, только крепче.

Что бы ни пили посетители Гуго и Эриха в 1920-х годах, сидя возле окон на Мария-Терезиен-штрассе, ясно, что кафе «У Шиндлеров» дарило надежду, вкус лучших времен, которые обязательно наступят, и твердую веру в то, что жизнь все-таки может быть элегантной и цивилизованной.