Текст книги "Руины Изиды"

«Но, возможно, обходится и без жертв. А если не обходится, кого они приносят в жертву? – пронеслось в голове Цендри. – Что-то не похоже, чтобы они отличались кровожадностью, внешне все женщины здесь довольно миролюбивы, по-своему образованны, хоть как-то знакомы с современной техникой и технологией. Да, но религиозные культы – это продукт подсознания, они не имеют ничего общего с рационализмом».

Задумавшись, Цендри потеряла из виду точки огней. Она начала пристально всматриваться в Руины и вскоре опять обнаружила их. Цендри увидела украшенный светящимися точками космический корабль и множество огоньков вокруг него.

«Красивая гирлянда», – подумала Цендри и зевнула. Она устала и совсем замерзла, на Изиде не предусматривалось отопление, хотя, учитывая мягкий субтропический климат планеты, оно здесь было не особенно необходимо. Но сейчас, ночью, холод был основательный. Цендри захотелось вернуться на теплые подушки, обнять Дала и снова почувствовать себя окруженной любовью и заботой.

Но Цендри продолжала стоять, завороженная мерцанием далеких огней, украсивших Руины. Так жители планеты Ригель-4 развешивают огоньки на священном дереве Ванни. Внезапно на самой вершине Руин зажглось и стало разгораться несколько огней, сейчас они напоминали отблеск громадных лун. Цендри уже не чувствовала холода, как зачарованная она смотрела на свет, ощущая во всем теле приятную истому и покой. Ей почудился голос, он шел в самое ее сердце, заполняя его добротой, теплом и любовью. Все существо Цендри потянулось навстречу таинственному свету, на минуту она представила себя ребенком, который, прижавшись к своей няне, спрятал лицо в ее мягких, ласковых руках. Цендри вдруг явственно вспомнила последние слова песни, которую пел Ру: «О, как бы мне хотелось надеяться, что, когда я закончу свой земной путь, ты, Богиня, навсегда прижмешь меня к своей любвеобильной груди».

Цендри стояла не отрывая глаз от Руин. «Что со мной? Я не сплю?» Обе луны скрылись, свет на вершине Руин исчез, но Цендри продолжала видеть его отблеск, а в сердце ее продолжал звучать чей-то голос. «Мне не померещилось? Может быть, ничего этого не было?» – спрашивала себя Цендри, но сладостное тепло во всем теле убеждало ее, что это был не сон и не мираж. Однако Цендри была ученым и привыкла доверять только рассудку, а не восприятиям одного человека, даже если этим человеком была она сама.

– Дал, – позвала она тихо. – Дал, проснись.

Он приподнял голову и начал шарить рукой по подушкам.

– Цендри, – произнес он, – где ты, Цендри? – Цендри, улыбаясь, смотрела на мужа. Ей казалось неразумным и эгоистичным со своей стороны лишать Дала сна, но стремление показать ему Руины пересилило ее жалость.

– Дал, – настойчиво позвала она, – я здесь, у окна. Подойди ко мне.

– Что случилось? – проворчал Дал. – И который сейчас час? – Он присел, тряхнул головой и, как был, нагишом, шлепая босыми ногами по полу, направился к Цендри.

– Дал, посмотри вон туда. – Цендри показала пальцем в сторону Руин. Дал прищурился.

– Свет, – ответил он, – там горит какой-то свет. Что это?

– Это факельная процессия женщин, я видела, как они прошли туда несколько часов назад. Точное время не знаю, но луны еще светили. Процессия прошла в Руины.

– Что в этом странного? – спросил Дал. – Почему бы им, собственно, и не пойти туда? Ванайя же говорила нам, что Руины считаются священным местом, вот женщины и отправились туда помолиться. Кстати, – недовольно пробурчал он, – изучать их – это твоя работа.

Цендри понимала, что раздраженный тон Дала вполне оправдан, Цендри подняла его посмотреть на некий свет, который то ли был, то ли не был, Цендри и сама не знала.

– Это не все, – произнесла она. – Я видела свет в самих Руинах, вон там, на вершине.

Цендри казалось, что она не только видела его, но и продолжала ощущать сейчас, разговаривая с Далом. Она снова почувствовала, как ее охватывает восторг, почти экстаз.

И тем не менее Цендри не была уверена, что она действительно что-то видела. Не исключено, что это были всего лишь галлюцинации, вызванные блеском отраженного лунного света. Цендри окончательно решила, что ей померещилось. Только если такое повторится, она сможет сделать окончательный вывод, а сейчас, несмотря ни на что, она считала происшедшее всего лишь своей фантазией.

– Что-то там, конечно, мерцает, – проговорил Дал. – А ты уверена, что это не было отражением? Возможно, лунный свет попал на гладкую поверхность. Мы же не знаем, какие материалы могли использовать Строители. – Дал сладко зевнул и отвернулся от окна. – Тебе показалось, дорогая.

В этом Цендри тоже не была уверена. Она не только видела, она ощутила этот свет, физически чувствовала его, и вместе с ним в нее вливалось тепло, безотчетная неописуемая радость, а потом вдруг все исчезло, луна зашла, и Цендри снова охватило холодом.

– Я видела свет, – упрямо повторила она.

– Да, видела, – охотно подтвердил Дал и снова зевнул. – Не исключено, что ты видела отблеск восходящего солнца. – Дал дотронулся до руки Цендри. – Дорогая, да ты вся дрожишь! Сколько времени ты стоишь тут? – с неожиданной заботой в голосе спросил Дал. – Ты что, всю ночь смотрела на процессии и считала огни факелов? Давай я тебя согрею.

Словно в забытьи, Цендри обвила шею Дала и, закрыв глаза, прижалась к нему. Он поднял ее и понес на подушки. Там, в уголке, он заключил ее в свои объятия. Она всем телом прижалась к нему, обхватила его своими холодными ногами.

– Дал, – прошептала она. – Когда ты смотрел на те огни, ощущал ли ты что-нибудь? – Цендри не видела, она чувствовала изумленный взгляд мужа.

– Ощутил? Что именно? – удивленно переспросил ее Дал. – Цендри, ты же спишь, – с необычайной нежностью в голосе произнес он. – Я ощущаю только одно – необходимость побыстрее приступить к работам на Руинах. И спасибо тебе, что ты сказала этой старой лахудре, что я тоже ученый и тебе понадобится моя помощь. Я был почти уверен, что они не разрешат мне даже приблизиться к Руинам.

– Дал, как ты мог так сомневаться во мне.

– Но ты тоже женщина, они уважают тебя и могли убедить не брать меня с собой, а проделать всю работу самой.

Цендри ужаснулась. «До какой же степени он мне не доверяет! Нет, дело не в степени, он не доверяет мне абсолютно. Может быть, именно поэтому в некоторых мирах мужчины так старательно подавляют волю женщин. Совершенно верно, мужчины делают это не из жестокости, а из трусости, они попросту нас боятся».

– Дал, а Дал, а ведь я не могла ничего сделать без тебя.

– Я так не думаю, – шептал он, прижимая к себе Цендри.

Цендри почувствовала, что он делает это не из желания согреть ее, он пытается разубедить себя, заставить себя доверять ей. Цендри испугалась, она вдруг взглянула на Дала совсем иначе, чем глядела до сих пор. Для нее он всегда был образцом мужества и силы. А сейчас, кем он для нее является сейчас?

– Цендри, ты думаешь, я не знаю, как ты отказывалась от звания ученой дамы, когда я еще не был ученым магистром? Если бы ты продолжила научную работу и получила ученую степень, я бы не винил тебя, я бы все понял, – бормотал он сквозь сон, и Цендри еще крепче прижала его к себе. Он угадывал ее мысли. В другом месте она бы обрадовалась его догадливости, но сейчас это ее тревожило. «Что со мной происходит? Неужели эта планета начинает искушать меня? Что стоит за вкрадчивыми речами Ванайи и других женщин? Попытка вселить в меня уверенность в свои выдающиеся возможности и способности? О Боже, зачем мы сюда приехали?»

Цендри задрожала от страха.

– Дал, милый, не отпускай меня, – взмолилась она. – Обними меня крепко-крепко и держи, не дай мне уйти. Дал, я боюсь, я очень боюсь!

4

В последние несколько дней Ванайя продолжала заниматься своими обязанностями, оставив гостей на попечение Миранды, чем Цендри была крайне довольна. Она радовалась предоставленной ей возможности получше изучить странный мир, в который их с Далом занесло. Цендри с гордостью делала первые записи, называя их отчетом, куда она заносила все увиденное в обществе, живущем без мужчин. Цендри полагала, что этот отчет позволит ей оправдать данную ей в долг степень ученой дамы.

Свои записи она вела шифром, который сама изобрела, еще будучи маленькой девочкой. Ключом к шифру был ее родной язык, неизвестный даже Далу. Цендри боялась использовать звукозаписывающую аппаратуру, памятуя о том грубом ответе, который прислали правители Матриархата.

Миранда относилась к Цендри очень внимательно и неоднократно приглашала принять участие в хозяйственных делах. Цендри уже видела и сад, и рабочие помещения: ткацкую комнату, комнату для вышивания, швейную и комнаты для детей. И все же Цендри понимала, что настоящая жизнь Матриархата пока ей совершенно неизвестна. Прежде всего ее интересовала частная жизнь обитательниц дома Ванайи. Ей казалось странным большое количество детей при полном отсутствии мужчин. Предыдущие мысли об искусственном осеменении она давно отбросила, для этого жительницы были слишком примитивны и чувственны. Наблюдая за ними, Цендри постепенно пришла к выводу, что женщины ведут активную половую жизнь, но не могла взять в толк, когда они этим успевают заниматься и где. Нигде и никогда ей не встретился ни один мужчина.

Общаясь с Мирандой и видя ее расположение к себе, Цендри была уверена, что рано или поздно ей удастся заглянуть в самую суть Матриархата. Что касается Миранды, она без устали расспрашивала Цендри о жизни в Сообществе.

Однажды, прохаживаясь по выложенным разноцветными плитками дорожкам сада, Миранда вдруг спросила:

– А вы уже долго живете со своим спутником?

Цендри подумала, перевела в уме временные сроки и ответила:

– Около трети вашего долгого года.

– Вы взяли его в качестве спутника на время пребывания здесь?

Цендри улыбнулась.

– Не только. Мы будем вместе столько, сколько захотим. Брак не обязательно должен длиться всю жизнь. – Цендри не нашла местного эквивалента слову «брак», его попросту не было, поэтому она выбрала термин «дружба». – Но мы пока не думаем расставаться.

– Значит, ваш спутник одновременно является и вашей подругой? – удивленно спросила Миранда. – Это очень странно – мужчина в качестве подруги, неестественно и очень, – она наморщила лоб, тщательно подбирая нужное слово, – трудно в половом смысле. Я хочу сказать, что это очень утомительно.

Теперь удивилась Цендри. Она сомневалась, что Миранда представляет себе сексуальные потребности мужчины. Похоже, она знала, что сексуальная потребность – понятие сугубо психологическое и во многом определяется обществом, но неужели Миранда действительно считает мужчин ненасытными? Цендри вспомнила, как в день ее прилета кто-то сказал, да, наверное, это была Миранда, что мужчин невозможно обучить чему-нибудь, поскольку они слишком подвержены половому влечению. «Откуда у этих женщин столько практичности во взглядах на мужчин, если они их и в глаза не видят?»

– Я не нахожу это утомительным, – возразила Цендри с улыбкой, но вопрос Миранды тем не менее смутил ее.

– Вы не чувствуете себя одинокой без женщин? Мне кажется неестественным, что женщина не поддерживает отношения с женщинами.

К сочувствию Цендри уже привыкла на Университете, где групповой брак не был редкостью. Ее часто спрашивали, не чувствует ли она себя одиноко и неуютно, ложась ежедневно в постель с одним и тем же мужчиной. Некоторые даже жалели ее. Сейчас Цендри столкнулась с еще одной крайностью, ей сочувствовали в том, что с ней нет женщины.

– У меня много приятельниц, – спокойно ответила Цендри. – А самое главное, Миранда, мы с Далом уверены, что один мужчина, одна женщина и их дети составляют ячейку общества. Мы не видим ничего странного в том, что в данном случае мужчина и женщина являются и друзьями и любовниками.

– Но как вы можете считать женщину своим другом, если вы не делитесь с ней своими сокровенными мыслями, своими тайнами? – спросила Миранда. – Разве мужчина способен быть так же близок женщине, как ее подруга?

Цендри посмотрела на девушку и улыбнулась. По-своему Миранда была неплохо образованна. У нее имелся всего лишь один недостаток – она никогда не покидала пределов Изиды, и только поэтому Цендри считала ее перезревшей провинциалкой, великовозрастной простушкой.

– На Университете все живут так, как кому нравится. Мы с Далом думаем, что мужчина может быть для женщины более близким другом, чем любая женщина.

– Но женщины все одинаковые, им легче понимать друг друга, – настаивала Миранда и задумчиво продолжила: – Я очень одинока, у меня была подруга, мы познакомились с ней еще в школе, но я тогда была еще маленькой и не могла сделать правильный выбор. В прошлом сезоне мы поссорились и расстались. Поэтому мне приходится одной ждать ребенка. Моя мать и сестры заботятся обо мне, но это все не то. – Она помолчала, что-то хотела добавить, но вместо этого вздохнула и опустила голову. – У вас нет детей?

– Нет, – ответила Цендри. – Мы с Далом договорились подождать с рождением ребенка до тех пор, пока оба не станем учеными и не решим, где нам лучше жить, на Университете или в каком другом месте. Кроме того, мы можем и расстаться.

– Удивительно, – поразилась Миранда, – вы вынуждены спрашивать какого-то мужчину разрешения иметь ребенка.

Цендри рассмеялась.

– Но Дал не какой-то мужчина, он, как вы говорите, мой друг или подруга, если это слово тебе больше нравится. Я не могу принимать серьезных решений, не посоветовавшись с ним. Но и он тоже советуется со мной. – Цендри посмотрела на недоверчиво разглядывающую ее Миранду. – Причем я совсем не обязана советоваться с ним, я могу поступить и так, как сама считаю нужным.

– Очень, очень странно, – проговорила Миранда. – У нас все женщины, достигнув моего возраста, заводят себе подруг на всю жизнь и советуются только с ними, ведь все женщины одинаковые.

– А твоя мать никогда не советуется со своим спутником? – спросила Цендри.

– С кем? – поразилась Миранда. – Со спутником? Да нет, конечно. Ей достаточно лет, чтобы и держать спутника, и принимать самой решения. В моем возрасте спутника иметь еще рано. – Миранда нервно и невесело рассмеялась. – Наверное, вы видели много общественных укладов.

– Да, – кивнула Цендри. – Если бы ты побывала на Университете, ты бы тоже многое увидела, но предпочла бы жить так, как тебя больше устраивает. А если говорить точнее, люди, становясь взрослыми, живут той половой жизнью, которую они видели в детстве, до наступления половой зрелости, и редко кто отступает от этого правила. Некоторые мои знакомые пробовали сменить образ жизни. Например, одна моя подруга – она жила на той же планете, что и я, – вступила в групповой брак. – Цендри замолчала, вспоминая ту трагедию. – Почти всегда смена сексуальной ориентации проходит трагически.

– А что случилось с вашей подругой? – спросила Миранда.

– Она покончила с собой.

После продолжительного молчания Цендри снова заговорила:

– Несколько десятилетий назад подобные попытки смешения культурных традиций приветствовались на Университете. Считалось, что они ведут к углублению взаимопонимания между разными народами, но после целой серии трагедий люди пришли к обратному мнению, и сейчас многие склонны запретить смешанные сексуальные связи. Это, конечно, тоже крайность, оптимальное решение находится где-то посредине.

Миранда согласно кивнула.

– Совершенно верно. Например, я считаю наш образ жизни единственно правильным и приемлемым. Мне кажется, что сама природа вписала свои законы в наши тела и сердца, в нашу плоть. И все потому, что мне внушали это с детства. Но тем не менее я могу представить, что постороннему человеку наша жизнь может показаться отвратительной. Ведь вы же считаете наш образ жизни омерзительным, ученая дама, ведь правда?

– Я недостаточно хорошо знаю вашу жизнь, чтобы судить о ней, – чистосердечно ответила Цендри. Будучи ученым и пройдя неплохую практику, она была далека от того, чтобы относиться к чему-то предвзято. Меньше всего ей хотелось отвечать на вопросы Миранды. Скорее, ей самой хотелось засыпать девушку вопросами и побольше узнать о местных традициях и обычаях, но как это сделать, не возбудив ненужных подозрений? Цендри нужно было много узнать и об отношении женщин с мужчинами, но особенно о так называемой «дружбе». Включала ли она в себя сексуальные отношения? Цендри подозревала, что да, и это было для нее фактом диким, сексуальные отношения между лицами одного пола были неизвестны даже на Университете. Но как подойти ко всему этому, не нарушив неизвестные Цендри границы вежливости и пристойности?

Они подошли к клумбе, Миранда нагнулась и сорвала бледно-голубой цветок. Теребя его, она посмотрела на Цендри.

– Иногда мне хотелось бы, – она быстро поправилась, – вернее, меня интересует и другая жизнь, о которой наши женщины предпочитают молчать. Вы сказали, что ваш спутник является одновременно и вашей подругой на всю жизнь. Странно, ведь вы живете в Сообществе. Разве вы не принадлежите ему? Не могу понять, он что, ничем вас не держит?

Цендри усмехнулась.

– Для того, чтобы расстаться с ним, мне нужно всего лишь уведомить об этом Управление по гражданским делам Университета и подписать вместе с ним определенный документ, удостоверяющий, что мы расстаемся. Если один из нас не желает расставаться, могут возникнуть некоторые сложности, нам придется обратиться в суд, и он нас разведет. Если бы у нас были дети, тогда нам пришлось бы определить, кому следует платить за их воспитание и обучение, но в любом случае на Университете придерживаются той точки зрения, что брак не должен продолжаться, если одна из сторон его не желает. В противном случае, это будет не брак, а рабство.

– И если он захочет уйти от вас, вы его просто так отпустите?

– А разве есть на свете женщина, которая будет силой держать около себя мужчину, который ее не хочет? – парировала Цендри.

– Советоваться с мужчиной? Поразительно, – произнесла Миранда и нахмурилась. – Я предполагала, что у вас все так же, как и здесь, но только наоборот. Я думала, что у вас мужчина является владельцем женщины и несет ответственность за все, что она делает.

– Ничего подобного, – ответила Цендри. – Все это было очень-очень давно, например на Пионере. Сейчас того, о чем ты говоришь, нет нигде. Более того, в некоторых мирах мужчина обязан воспитывать и материально поддерживать всех своих детей, даже если они находятся далеко от него.

– Как странно, что вы заставляете мужчину нести ответственность за детей, – проговорила Миранда. – А откуда мужчина может знать, что он – отец того или иного ребенка? Ведь если он не держит свою женщину взаперти, ребенок может быть и не его.

Цендри показалось, что Миранда хочет сказать что-то очень важное, но сдерживает себя. Цендри уже почти решила затронуть интересующую ее тему, как вдруг Миранда снова заговорила:

– Ответственность за ребенка должна нести женщина, это она его вынашивает. Хотя и в вашем подходе тоже есть свои, – она старательно выбирала нужные слова, – привлекательные стороны. – И по ее губам пробежала легкая улыбка.

«Очень интересно было бы узнать, – подумала Цендри, – кто является отцом ее ребенка».

– Но если бы вы ждали ребенка, – продолжала допытываться Миранда, – и разошлись со своим другом, что бы вы сделали? Ведь нужно, чтобы кто-то заботился о вас и о будущем младенце. Вы, наверное, вернулись бы в дом своей матери, как это сделала я?

– Мне и в голову бы это не пришло, – рассмеялась Цендри и, спохватившись, прибавила в качестве оправдания: – Я бы подумала об этом, но не в первую очередь. Прежде всего потому, что я не знаю, где сейчас живет моя мать. Во-вторых, она уже в преклонном возрасте и наверняка хочет пожить спокойно, и это справедливо, у нее своя жизнь, и она не обязана нянчиться со мной. Кстати, я вообще не видела ее с семнадцати лет. Дело в том, что у нас не принято держать при себе детей, если они сами могут позаботиться о себе.

– Какой ужас, – произнесла Миранда с брезгливой гримасой. – Так поступают рыбы. Женщины ведь и отличаются от животных тем, что воспитывают свое потомство. – Она рассмеялась. – И все-таки прекрасно, что кто-то отвергает идеи, которые я считаю единственно правильными. Мне очень нравится беседовать с вами, Цендри, и, наверное, не разонравится никогда, но поостерегитесь говорить так с другими женщинами нашего дома. Если бы они слышали сейчас наш разговор, они бы ужаснулись, вас они бы посчитали вконец испорченной, а мне запретили встречаться с вами. Вы можете пообещать мне, что ничего не расскажете им о наших беседах?

Цендри кивнула. Глядя на нее, Миранда улыбнулась и внезапно потянула носом.

– Так я и думала, – весело сказала она, – цветы на рыбных кустах уже расцвели. Они там, у южной стены, пойдемте наберем немного для наших кухарок, они будут очень рады. Рыбные цветы всегда собирают в тот период, когда их запах наиболее сильный. Потом их сушат и используют в качестве приправы к рыбе. Когда мы пойдем на море, так и сделаем. – И она повела Цендри за собой.

Подойдя к кустам, Миранда и Цендри нарвали большой букет пахучих серо-красных цветов, после чего направились на кухню.

– Ох, ну и запах от тебя, – наморщила нос одна из кухарок. – Миранда, ты пахнешь, как рыбный обед. Ты что, была на море?

– Да, на самом дне, – рассмеялась Миранда. – Очень заметно?

Вторая кухарка укоризненно посмотрела на девушку.

– Ну разве можно так разговаривать в присутствии нашей почтенной гостьи, Миранда?

– Это не я, – смеясь, оправдывалась Миранда, – а вы так разговариваете. И что в моих словах особенного? Мы же все женщины и знаем, что, если хочешь приправить рыбу рыбными цветами, будешь пахнуть морем. И мне нравится этот запах, он говорит, что приближается сезон хождения на берег моря. Ты что отвернулась, Замила, тебе уже не терпится пойти туда? – Миранда стала растирать цветы ладонями, и по кухне начал распространяться сильный запах. Кидая любопытные взгляды на Цендри, кухарки захихикали. Цендри не понимала причину их внезапного веселья, но почувствовала, что за словами Миранды о береге моря стоит что-то очень интересное.

Когда Цендри поднялась наверх и вошла в комнату к Далу, тот тут же отвернулся и простонал:

– Цендри, дорогая, в какой куче ты копалась?

– Не в куче, а в кустах. Мы с Мирандой собирали цветы, которыми приправляют рыбу, – с отсутствующим видом ответила Цендри. «Что это за „хождение на берег моря“? Какой-то религиозный праздник? Подозреваю, что эти цветы используются именно там».

Дал потянул носом.

– Не думаю, что я их пробовал, но пахнут они неплохо, – заметил он. – Цендри, неужели тебе интересно проводить время с этим тупым бабьем? О чем с ними можно говорить? Разве, действительно, только бегать да собирать цветочки.

– Дал, но ведь в этом и состоит моя работа. К тому же в основном я провожу время с Мирандой, а она такая славная.

– Не слишком увлекайся ею, – мрачно заметил Дал. – Лично я с подозрением отношусь к женщинам, которые живут без мужчин. Любому нормальному человеку такой образ жизни покажется неестественным и аморальным. Мне неприятна мысль о том, что моя жена проводит время с женщинами сомнительных наклонностей. Миранда еще ничего тебе не предлагала? – Он внимательно посмотрел на Цендри. – Подумай, стоит ли доверять ей.

Наступила гнетущая тишина. Цендри поняла, о чем хотел сказать Дал.

– Твои намеки до того смешны и оскорбительны, что я даже не собираюсь на них отвечать, – резко сказала Цендри и пошла в ванную умывать руки.

«Как только у Дала язык поворачивается говорить мне такие гадости», – думала она. И в то же время ситуация ей показалась действительно подозрительной. «Миранда одинока, в отличие от сестер у нее нет подруги. Она постоянно пытается выяснить мое отношение к их образу жизни. Нет, это просто смешно, Миранда знает, что я думаю о них.

А кто, собственно, дал мне право решать, что нормально, а что – нет? И почему я обязана думать так, а не иначе? Если в обществе мужчин используют только как производителей потомства, а женщины проводят время в основном одни, то вполне естественно, что у них развивается и любовь, и привязанность друг к другу. К тому же, по их понятиям, невозможно любить того, кто считается агрессивным животным и просто собственностью, вещью. И, разумеется, там, где есть любовь и привязанность, могут возникнуть и сексуальные отношения. Гомосексуалистов я уже видела, так почему не может быть любви между женщинами? По какому праву я осуждаю и презираю их? Конечно, Далу их поведение внушает отвращение, но он и не антрополог, он не понимает особенностей их взаимоотношений. Ну и пусть не понимает, я его не виню за это, а наоборот, он достоин жалости».

В равной степени Цендри жалела и тех женщин, которые не могли иметь спутников, не достигнув возраста Ванайи, и вынуждены заниматься любовью друг с другом. «Но почему вынуждены? – внезапно осенило Цендри. – Они предпочли это мужской любви. Нет, мои предубеждения и предрассудки слишком глубоки, как антрополог я должна быть либеральнее».

Этим вечером обед прошел без Проматриарха. После неоднократных напоминаний Дала Цендри подошла к Миранде.

– Как скоро мы сможем начать исследовать Развалины? – спросила она.

Миранда опустила глаза.

– Не знаю, Цендри, об этом лучше спрашивать Проматриарха.

– Но иногда ты принимаешь за нее решения, – настаивала Цендри.

– Это не тот случай, здесь я бессильна что-либо сделать. Я понимаю ваше настроение, но, кроме как ждать решения моей матери, ничего предложить не могу.

Когда Цендри и Дал поднялись в свою комнату, Дала прорвало.

– Сколько еще они собираются держать нас здесь? – кричал он, окончательно выйдя из себя. – Почему ты позволяешь ей отшвыривать себя?

– Дал, я не могу сделать большего, Миранда сама чувствует себя очень неловко, когда я об этом спрашиваю.

– Если бы ты ей почаще надоедала, она бы заставила Ванайю разрешить нам начать работу как можно скорее. – Задевая за перегородки и чертыхаясь, он раздраженно ходил по комнате. – Если в течение двух дней мы не услышим ничего определенного, нам следует обратиться к другому Проматриарху. Как там ее зовут, Махала, что ли? Нужно постараться вбить клин между ней и Ванайей.

– Я думаю, Дал, что именно этого нам и не стоит делать, – возразила Цендри. – Мы превратим Ванайю в своего врага.

– Проклятье, – горячился Дал. – Я понимаю, что ты занимаешься своей работой, изучаешь их, а я? Я торчу здесь без дела целыми днями!

– Говори потише, – вспыхнула Цендри. – Если они услышат, это будет конец и моей и твоей работы.

Дал перешел на трагический шепот:

– Прежде всего, тебе следует думать не о своей, а о моей работе, не забывай, что ради нее мы и приехали сюда. Ее санкционировало и оплатило Сообщество, как тебе известно.

– Ванайя помогает устранять последствия землетрясения, – слабо защищалась Цендри.

– Детский лепет! Землетрясения здесь происходят так часто, что этой старухе хватит работы до гробовой доски. И я никогда не поверю, что она ползает по руинам и сама разбирает завалы. Нет, Цендри, ее поведению есть только одно разумное объяснение – не дать нам попасть на Руины как можно дольше. – Дал подошел к окну и стал угрюмо рассматривать Руины. – Ты не узнала, почему они называют это место «Нам-указали-путь»?

– У меня не было возможности спросить об этом, – ответила Цендри.

Дал удивленно посмотрел на жену.

– Да ты что?! Я поражаюсь тебе, ты целыми днями таскаешься с этой Мирандой. Да о чем ты, собственно, с ней треплешься?

– В общем-то, ни о чем. – Цендри вздохнула. – Во всяком случае, Дал, наши разговоры едва ли будут тебе интересны.

Это было чистейшей и неприятной для Цендри правдой, Далу было безразлично все, что Цендри узнавала об этом мире. Все его стороны жизни не имели для Дала абсолютно никакого значения, и Цендри давно поняла это. Внезапно ее охватило такое сильное чувство негодования и ненависти к Далу, что она еле сдержалась, чтобы не запустить в него чем-нибудь.

«Что он от меня хочет? Чтобы я умилялась и прыгала от восторга, глядя на эти чертовы Руины, а сам он будет презирать мою работу и унижать меня?»

Дал направился в альков и лег.

– Ты спать не собираешься? – спросил он.

– Попозже, – ответила Цендри, отворачиваясь от него.

Дал вскочил.

– Это нечестно, Цендри! Мы приехали сюда не затем, чтобы изучать ископаемых!

– Я понимаю, – вздохнула она. – Извини, Дал, завтра я попытаюсь встретиться с Ванайей и узнать, когда мы сможем начать работу на Руинах. И если она опять будет юлить, тогда мы обратимся за помощью к другому Проматриарху.

– Верховный Матриарх еще не пришла в себя? – спросил Дал уже спокойней.

– Нет, – ответила Цендри. – Боюсь, как бы нам не пришлось ждать, пока она не поправится или не умрет.

– Еще лучше, – проворчал Дал. – А если к власти придут те, кто не хочет, чтобы Руины исследовались? Мне кажется, нам следует просто начать работу на свой страх и риск. Сообщество должно знать, кто оставил эти Руины, – Строители или какая иная цивилизация.

– На это я не соглашусь, – возразила Цендри, убирая свои записи. Она не могла вести их, когда Дал стоял рядом и досаждал ей одним и тем же. «Похоже, есть только одно средство утешить его уязвленную гордость. Да, это единственное, что ему доступно, и нет ничего удивительного в том, что в постели он так старается. Он полагает, что, владея моим телом, он тем самым унижает этот мир». Но Цендри уже устала от любви мужа, она ей надоела, и чем назойливей становился Дал, тем противнее становилась Цендри его любовь. Она пыталась отстранить его от себя.

«Но что мне, собственно, еще ожидать от него здесь?» Дал взял ее за руку, и она скрепя сердце, давя в себе отвращение, покорно пошла за ним.

«Уголок развлечений, – подумала Цендри и криво усмехнулась. – Но чьих развлечений?»

Ночью она внезапно проснулась от шума, показавшегося ей раскатами грома. Прислушиваясь к далеким звукам, она вдруг увидела, как качаются перегородки, и поднялась. Через несколько секунд послышался треск ломающихся перегородок и плач детей. «Опять землетрясение?» – подумала Цендри.

Дал тоже проснулся и сел рядом с ней, прислушиваясь к звукам. Дом наполнился плачем детей, грохотом падающих перегородок и звоном бьющейся посуды. Раздался торопливый стук в дверь, и чей-то взволнованный голос произнес:

– Вы в безопасности, ученая дама, не волнуйтесь, худшее уже позади, но прошу вас выйти из дома. Лучше немного побыть на улице, могут быть повторные толчки.

Цендри накинула халат и бросилась вниз. Рядом с ней бежал Дал. Они слышали крики детей и голоса женщин, пытавшихся их успокоить.

– Ваш спутник не поможет мне донести моего ребенка, он такой тяжелый.