Текст книги "Чародеи с Явы"

Малим по обыкновению начал с молитв и приношений. Только на сей раз, к нашему вящему удивлению, кроме кусочков пищи в кубке добавились деньги, выданные в качестве вознаграждения его группе. После краткой церемонии первые охотники под радостные крики окружающих вошли внутрь волшебного круга.

По традиции мужчинам надлежало действовать голыми руками. Обнажённые по пояс, подоткнув полы саронга, они бросились в чащобу. На поляне показались первые кабаны, но громкое улюлюканье заставило их тут же скрыться. Охотники на бегу старались схватить животных за задние ноги. Если это удавалось, они передавали зверей через ограду в толпу; их осторожно держали на вытянутых руках, животом кверху, чтобы они не могли укусить. Снаружи горцы ловко связывали им лапы и клали на бок.

В начале охоты несколько человек все же получили ранения, быстро истощившие нашу аптечку.

Спустя какое-то время внутрь ограды были пущены собаки. Приземистые с белыми подпалинами дворняги бесстрашно бросались на кабанов, выгоняли их на открытое место и мёртвой хваткой впивались в горло. Охотник тут же отнимал добычу и быстро перекидывал её в толпу за оградой.

Под конец в ход пошло холодное оружие. Но какое! Это были поистине музейные вещи – копья, быть может, эпохи Маджапахита. На деревянных древках, отполированных ладонями воинов и охотников, были насажены металлические наконечники – затупленные, заржавевшие, едва державшиеся. Они с трудом входили в тела кабанов. Звери пронзительно визжали, удивительным образом напоминая одержимых во время бенджанга.

Крупного вожака горцам пришлось не только колоть пиками, но и рубить ножами. Поросят сунданцы уносят в деревню, там помещают в загон, и детишки долго ещё с ними играют.

Неожиданно малим объявил, что охота окончена. Близилась ночь. Того и гляди, может случиться несчастье! – сказал он. Присутствующие разошлись, унося с собой воспоминание о чудесном зрелище, ставшем ныне редкостью.

По традиции за поимкой кабанов должен последовать большой пир – сламетан с гамеланом, театром ваянг и танцами. Сунданцы говорили нам, что в стародавние времена так охотились не только на кабанов, но и на молодых тигров. Шаману надлежало схватить грозного хищника голыми руками – в этом крылся ещё и символический смысл.

Нет необходимости говорить, что «волшебная охота» интересовала нас не столько сама по себе, сколько как явление традиционной сунданской жизни. Магия, вопреки распространённому мнению, не есть спектакль, рассчитанный на то, чтобы поразить воображение. Это – средство решения практических задач. Только так – сочетая волшебное и земное – человек мог надеяться обуздать окружающую природу.

В те времена, когда человек располагал лишь самыми примитивными орудиями, он развивал в себе особые качества. Магия родилась из нужды в самозащите, из потребности выжить во враждебной среде.

ГЛАВА VII
ЦЕНТРАЛЬНАЯ ЯВА

Историю Явы европейцы долгое время считали историей одной только Центральной Явы. Там сохранилось больше следов индуистской и буддийской цивилизаций, чем в других местах. К тому же типичная культура Центральной Явы представлялась первым путешественникам более утончённой и развитой. Придворный стиль Джокьякарты и Суракарты поражал своей пышностью куда сильнее, чем крестьянские традиции Сунды. Высшая яванская аристократия, задавая тон, содержала при себе искусных ремесленников. Сунданцы в своём гористом краю вели более замкнутый образ жизни, к тому же трудности сообщения мешали взаимопроникновению культур. Не случайно в Сунде мы столкнулись с удивительно самобытными явлениями.

Приезжая из Бандунга в Джокьякарту, поражаешься разнице между сунданцами и яванцами. Несмотря на некоторую общность культуры, это тем не менее две особые этнические группы: отличны методы мышления, отличны даже лица. Плоские лица сунданцев с высокими лбами и чуть раскосыми глазами по малейшему поводу озаряются улыбкой. Характеры у них открытые, они исполнены чувства юмора. Творчество сунданцев, простое и доходчивое, тоже лишено напыщенности и тяжеловесного пафоса.

В Джокьякарте как будто падает занавес. У яванцев гладкие непроницаемые лица, скрытый взор; кажется, что они смотрят всегда мимо вас, а улыбка – загадочная, рассеянная – призвана что-то скрыть и «надета» только из вежливости. На Центральной Яве подчёркнуто официальная атмосфера. Европейцу, живущему в Джокье, нелегко завязать дружбу с яванцами, чаще всего его избегают. Очень многое совершается здесь незаметно для глаз, втихую. Стереотип поведения яванцев даже стал легендой у европейцев, и те пустили в оборот выражение «действовать по-явански».

После заката королевства Шривиджайя на Суматре Центральная Ява осталась главным очагом индуистской культуры на архипелаге. По мере удаления от места происхождения культура эта все больше теряла свою чистоту, вступая в контакт с местными верованиями. Шло интенсивное взаимопроникновение цивилизаций. Как писал Зутмюлдер, «культ предков не был вытеснен великими религиями, пришедшими из Индии; он слился с ними в своеобразном синтезе». К сожалению, сохранилось крайне мало письменных источников для того, чтобы исчерпывающе восстановить процесс зарождения индо-яванского синкретизма.

Известно, что в VIII веке, т. е. в начале проникновения индуизма в сердце Явы, здесь развилась письменность бесспорно индуистского происхождения, но с алфавитом, отличающимся от паллава, принятого в Индии[28]28
  Индуизм проник на Яву гораздо раньше. Однако все эпиграфические памятники, относящиеся к более раннему периоду, написаны на санскрите и выполнены, в основном, письмом паллава


[Закрыть]. Индуизм и буддизм – религии, вышедшие из общего метафизического источника, из вед, – придя на Яву, претерпели трансформацию. Учение Будды сохранило здесь элементы, свойственные шиваизму; так, яванские скульптуры, изображающие Будду, схожи с изображениями индуистских божеств. Во многих статуях смешаны две троицы – тримурти (Брахма, Вишну, Шива) и тринарта (Будда, Дхарма и Шанга).

Индуизм и буддизм входили в контакт с яванскими верованиями по-разному. По всей видимости, шиваизм оказался более популярным, чем буддизм; последнее учение, метафизически более усложнённое, получило распространение среди высших классов. Святилища, посвящённые Шиве, Вишну и Брахме, рассеяны по Центральной и Восточной Яве, а Будду почитали в пышных храмах, воздвигнутых на Суматре и лишь кое-где на Яве.

Наиболее известный памятник буддизма – величественная ступа Боробудур. Это шедевр религиозной архитектуры. Он был воздвигнут в VIII веке нашей эры – в письменных источниках о нем не сохранилось упоминаний. Вообще описывать его нелегко, Боробудур следует изучать на месте.

По мере приближения к вулкану Мерапи почва приобретает фиолетовый оттенок, становится каменистой, в реках виднеются громадные куски застывшей лавы. Тем более неожиданным выглядит в окружении зелени Боробудур. Издали его этажи напоминают складки старческого подбородка, но вблизи захватывающая красота заставляет забыть обо всём. Храм из серовато-жёлтого, даже маслянистого, камня повторяет округлые формы гармоничного тела – живое воплощение Будды.

Боробудур, возведённый на холме, состоит из десяти террас. Шесть нижних – квадратные, четыре верхние – круглые. Первая терраса предназначалась для процессий, здесь на широких тёсаных плитах выстраивались монахи. Туда же, очевидно, во время буддийских праздников, знаменующих приобщение Будды к нирване или победу учителя над духами зла, пускали народ.

Пять следующих террас разделены внешними и внутренними перегородками на узкие галереи, украшенные тысячью тремястами скульптурными барельефами. На самом верху, на четырех круглых террасах, возвышаются ступы в форме перевёрнутых колоколов с остроконечными шпилями. В каждой ступе (всего их семьдесят две плюс большая центральная) находилась раньше статуя Будды с реликвиями. В плане Боробудур символизирует разделение мира на три части, согласно учению Великой Колесницы, а также, по любопытной аналогии, напоминает триединство индонезийских храмов[29]29
  См. главы VIII и ХІІ. – Прим.aвт.


[Закрыть]. Это позволяет предположить влияние местных культов, в частности культа предков.

Сто двадцать барельефов первой галереи повествуют о юности Будды Сакьямуни. Разнообразие эпизодов позволило таланту скульптора проявиться во всем великолепии. На первой террасе паломник оказывается между видимым и желанным миром: его ожидают поэтому страдания. Но, поднимаясь постепенно по одной из четырех лестниц, ведущих на холм мудрости, мы возвышаемся до уровня символов, постигая истину «единственного пути». Каждый этап жизни Будды приобретает значение мифа, зовущего человека следовать той же дорогой внутреннего совершенствования. Цель – достичь чистой медитации, как учил Будда. Эту стадию духовной эволюции иллюстрируют статуи, украшающие верх балюстрады: постепенно, покинув мир желаний, мудрец с помощью очищения души достиг высшего блаженного состояния, которому соответствуют идеальные формы. А следующий этап завершает эволюцию: медитация приводит к созерцанию абсолюта, уже не имеющего формы. Этому состоянию соответствуют четыре круглые террасы, ничем не украшенные, кроме ступ. Попадая внутрь их, не видишь ничего, но зато тебе является божество. В центральной ступе, закрытой со всех сторон, поначалу не было никакой статуи, она символизировала вершину познания и мудрости, высшее Я, нирвану.

На вершине Боробудура царит глубокая тишина. Если чутко прислушаться, улавливаешь лишь дыхание леса у подножия храма – равномерный приглушённый шум, напоминающий морской прибой. Над зелёной массой деревьев поднимается горная цепь и вершина вулкана Мерапи. И вдруг понимаешь: Боробудур мог быть построен здесь, и только здесь. Как в Дельфах, в этом месте обитают боги. Пейзаж навевает удивительное спокойствие и умиротворение – то самое, что искали монахи Боробудура.

Культ Шивы пришёл в Джокьякарту[30]30
  Название города Джокьякарта употребляется здесь авторами иносказательно, как символ Центральной Явы и яванской культуры. Сам город был основан в начале XVII в., т. е. через много веков после того, как культ Шивы пришёл на Яву


[Закрыть] одновременно с культом Будды – в VIII—IX веках. Свидетельство тому– храм Прамбанан по дороге в Суракарту. Его строительство приписывают королю Дакса, первому представителю династии, сменившей на троне в начале X века знаменитую династию Шайлендра, царствовавшую в Матараме. Храм Прамбанан, больше известный под названием Лара-Джонггранг[31]31
  Прамбанан – название комплекса индуистских храмов, состоящего из 8 больших храмов и окружающих их 156 гробниц. Лара-Джонггранг – буквально «стройная дева» (яванский) – название центрального храма, данное по находящейся внутри статуе богини Дурги


[Закрыть], представляет собой индуистский аналог Боробудура. В отличие от Боробудура, подвергшегося разрушению, он был недавно реставрирован, по крайней мере его центральный храм.

Шедевры Прамбанана – это прежде всего барельефы, украшающие святилища Шивы и Брахмы. Скульптор с большим искусством поведал в них историю Рамы. Барельефы изобилуют трогательными деталями, в которых уравновешено земное и небесное: миф сплетается с историей, вечное – с преходящим.

Рамаяна, индийская эпопея о Раме и Сите, известна во всей Юго-Восточной Азии; о ней рассказывают стены храмов и представления театра ваянг, танцы и народные предания. Сын Дхасараты, Рама, выиграл с помощью воплотившегося в нём бога Вишну состязание в стрельбе из лука и получил за это руку красавицы Ситы. Однако вскоре после свадьбы он узнал, что его мачеха противится тому, чтобы он стал королём Айодхь. Мачеха прочила на это место его сводного брата Бхарата. Рама покидает королевский двор и уходит в лес вместе с женой и братом Лакшманом. В это время коварный правитель Цейлона Равана решает украсть красавицу Ситу. Он обращается в золотую лань и подманивает во время охоты молодую женщину. Рама бросается за ланью. В лесу слышится крик. Лакшман кидается на помощь Раме, оставив на время Ситу одну. Тут Равана похищает её и убивает орла, кинувшегося было выручать супругу Рамы.

Рама в отчаянии призывает на помощь армию обезьян. Их царь Хануман приказывает построить из камней мост от Индии до Цейлона. После долгих перипетий Рама одерживает победу в войне и освобождает Ситу. Эпопея заканчивается битвой между Раваной и Рамой. Однако вновь обретя возлюбленную супругу, Рама упрекает её в том, что во время заточения она была ему неверна. Красавица Сита, вне себя от горя, бросается в огонь, чтобы доказать свою добродетель.

В зависимости от места действия Рамаяна расцвечивается множеством деталей и вариантов. Ежегодно перед храмом Прамбанан в летние месяцы при свете луны танцевальная группа из Суракарты и Джокьякарты играет эпопею. Представление длится шесть ночей подряд. Несколько лет назад, правда, спектакль был урезан до четырех ночей. Ежегодный приток туристов, к счастью, не повлиял на очарование спектакля.

Действие происходит на большой эстраде (увы, из бетона…) перед фасадом храма Шивы, на которой умещается до сотни танцоров. Спектакль состоит из танцев и театральных сцен; трагическая красота представления хорошо передаёт волнующее дыхание эпопеи. Кумбокарно, военачальник Раваны, в одиночку сражается до последнего с армией обезьян; он размахивает жуткой маской, трясёт пышной шевелюрой. Стрела Лакшмана ранит его в руку; гигант начинает кружиться на месте, мощными ударами ноги разгоняя обезьян. Воинственные звери карабкаются на него, он стряхивает их, как пёс, вылезший из воды. Лакшман выпускает ещё одну стрелу и попадает ему в ногу. Кумбокарно не желает ронять свою честь. Подпрыгивая, словно раненая птица, он извивается всем телом, пытаясь освободиться от обезьян, и, только после того как стрела вонзается и во вторую ногу, падает. Но и на земле Кумбокарно не прекращает битвы, рычит, катается. Наконец, последняя стрела пронзает его, и тогда наступает смерть.

Сцена вырастает до масштабов подлинной трагедии. Вся битва – это танец точных пластичных движений. Голова, руки движутся в резких сгибах, не нарушая вместе с тем впечатления плавности. Танцоры —словно ожившие куклы, и, может быть, поэтому спектакль разом переносит зрителей в иное – волшебное – измерение. Каждая поза могла бы быть изваяна, и живая скульптура, каковой является яванский танец, как нельзя лучше подходит для олицетворения мифов. Жесты героя – полубога-получеловека – являют нечто среднее между движением и неподвижностью.

Яванцы смотрят на танец как на разновидность ваянга, и весь спектакль поэтому называется «ваянг-оранг» – ваянг в исполнении людей. В прежние времена танцоры (ими были только мужчины) носили маски; женщин не допускали к священнодействию – изображению богов. Мужчины, кстати, тоже не могли являть свой лик вместо божьего. Постепенно маски заменил густой слой грима, священнодействие превратилось в земное искусство, и женщины получили допуск на подмостки.

Ваянг-оранг очень популярен на Яве. В его репертуаре кроме сцен из Рамаяны и Махабхараты – множество легенд, навеянных народной традицией. Поначалу их играли без всяких декораций; художественное оформление —наивные рисунки на холсте – появилось недавно. Эти задники разворачивают перед каждой сценой, подсвечивая их по-разному, в зависимости от обстоятельств.

В Индонезии танцуют все. Перед началом спектакля желающие из публики надевают костюмы актёров, чтобы на одну ночь стать героями, шутами или чудовищами. В спектакле непременно сталкиваются носители добра и зла, начинается сложное действие, в котором замешаны волшебники, лесные духи и добрая фея.

В Джакарте, Суракарте и Семаранге в театрах ежевечерне собираются толпы людей. Легенды, которые они смотрят, насчитывают по нескольку веков, но бесхитростные сердца воспринимают тысячелетнюю традицию просто и естественно.

Яванская религиозная традиция сохранилась во многом благодаря оригинальной форме искусства – «ваянг-пурва», яванскому театру теней. Плоские куклы из кожи (в былые времена их вырезали из шкуры молодого, ни разу не мытого буйвола-самца) отбрасывают на экран тонкие кружевные тени. Над головой даланга висит масляная лампа. Представление длится с вечера до утра. До рассвета кукловод переставляет кожаные персонажи, повествуя о великих эпопеях минувшего.

Истоки этого искусства до сих пор не выявлены[32]32
  подавляющее большинство исследователей склонны признавать ваянг-пурва исконно яванским элементом культуры


[Закрыть]. Театр теней встречается в Турции (Карагёз), в Китае, Индии, Малайе. Но театр плоских кожаных кукол представляет собой самостоятельное явление… Гротескные и даже карикатурные формы кукол вызывают удивление. Некоторые учёные усматривают в них влияние ислама: как известно, Магомет запрещал изображать человеческое лицо. Чтобы не нарушать закон Корана, далангу приходилось искажать свои персонажи, чтобы те не напоминали живых людей. Не обошлось и без известной стилизации. Ведь миф – вещь непростая для понимания, так что бывает необходимо подчеркнуть ту или иную характерную черту героя, наделить персонаж индивидуальностью. Постепенно выработался стереотип для доброго, злого, хитрого, скрытного, весёлого характера. Ислам выступил здесь в роли упростителя. Кстати, его влияние не пошло дальше формы, поскольку ваянг-пурва играет репертуар, почерпнутый из Махабхараты и Рамаяны, а не из мусульманских преданий.

Индуизм также пометил своим влиянием спектакли кукольного театра: достаточно упомянуть вырезанное из кожи символическое древо жизни, или «гунунган». Как вы помните, даланг в Сунде тоже пользовался им во время представления. Гунунг означает в переводе «гора». Имеется в виду гора Махамеру, почитаемая как в Индии, так и на всем вулканическом индонезийском архипелаге. Гора – это возвышение до вершины мудрости, космическое единство всего сущего. Гора – посредник между людьми и богами, и, похоже, в театре ваянг-пурва ей отведена та же роль. Но – и вот тут обнаруживается доиндуистский слой яванской культуры – даланг, повествуя о небесной жизни, населяет ареопаг богов ещё и умершими предками. Герои – это прежде всего родоначальники яванского народа. Не случайно в начале представления даланг поёт вполголоса древнюю песнь XII века Кидунг-Мадрака: «Деревья успели сменить свои тени, и духи предков повелевают миром живых».

Приведённые строки иллюстрируют жреческий характер ваянг-пурва: театр теней – место встречи людей с предками. Даланг просит у зрителей тишины и шепчет дальше: «Вызываю божественного гуру Рекакама-тантра. Мой голос – голос восьми добродетелей». Молитва призывает предков спуститься вниз и заговорить устами даланга.

Но гунунган ещё и древо жизни, символ бессмертия. Ведь рассказываемое принадлежит иному времени. Вот почему любое представление театра ваянг-пурва погружает зрителей в атмосферу глубокого раздумья. Сегодняшний день становится отражением вечности.

Толпа, как правило, делится на две половины: перед экраном сидят женщины и дети, а по другую сторону – мужчины, которым позволено видеть механизм представления, т. е. приблизиться непосредственно к предкам. В наше время подобное разделение соблюдается уже не столь строго, и публика рассаживается как придётся.

Волшебная ночь ваянга делится на три музыкальных периода, звучащих в разных тональностях. Гамелан соответственно настраивает свои инструменты. Основная мелодия – «патетуем», в духе лёгкой прелюдии, звучит до полуночи. Затем тональность меняется, и до рассвета спектакль погружается в атмосферу таинственности. На заре мелодия меняется ещё раз – становится живой, земной.

Музыка как бы проводит даланга и оркестрантов от низшего к высшему, религиозный смысл ваянг-пурва очевиден.

На Яве нет деревни, в которой не было бы своего театра теней. После обретения независимости Индонезией политические деятели, прекрасно зная это, используют его для целей просвещения и пропаганды.

Яванский гамелан богаче сунданского: в нём больше инструментов, причём некоторые не встречаются нигде, кроме Центральной Явы.

«Челемпунг» – разновидность кифары, лежащей на подставке в форме трапеции. Он несколько напоминает сунданский кечапи, но в нём тридцать шесть струн, что позволяет строить более богатые вариации вокруг темы, заданной саронами.

«Кенонг» – большая медная тарелка, подвешенная на скрещённых струнах над наполненным водой ящиком. При ударе изогнутого молотка получается необыкновенно насыщенный звук.

Кроме того, мы встречаем здесь знакомые по Сунде генданги, сулинг, сарон, ребаб.

Раньше яванцы различали «женские» инструменты – светлого прозрачного тона, на которых играют в помещении, и «мужские», звучащие куда ниже, с большим резонансом, используемые при игре на воздухе. Слияние индийской и яванской культуры в V веке ознаменовало соединение в одном ансамбле-гамелане «женских» и «мужских» инструментов.

Наряду с деревенскими существуют большие оркестры при дворах султанов. Они играют во дворцах и появляются перед народом раз в году по случаю пышного торжества. Музыканты исполняют старинную яванскую музыку, не предназначенную для сопровождения спектакля.

Влияние современности не распространилось ещё на индонезийский костюм. В городах и сёлах женщины и мужчины чаще всего носят саронги и юбки из батика всех цветов. Разнообразие рисунков, теплота тонов и расцветок, богатство орнамента обогащают жизнь красотой. Ею Индонезия обязана древнему ремесленному способу изготовления батика – «воскованию». Отрез ткани (обычно два с половиной метра на метр) опускают в краску, предварительно покрыв воском рисованный мотив. Постепенно снимая воск и опуская ткань в различные красители, получают материю удивительно яркой расцветки.

Простой как будто способ требует, однако, большой сноровки и терпения. Ремесленник не только сам наносит рисунок, но и покрывает его воском с помощью «чантинга», маленькой бюретки с деревянной ручкой. Воск растапливают тут же рядом на костре, чтобы он тёк ровной струйкой. До XVII века воск лили по каплям, поэтому рисунок получался не таким чётким и ясным, как сейчас. Ремесленники обычно пользуются природными красителями, изготовляемыми из дерева менгкуду, растущего на Сумбаве и Сулавеси. Батик красят в коричневые тона – от темно-красного до золотого.

Все это, казалось бы, свидетельствует об индонезийском происхождении батика. Однако часть специалистов указывает, что практика холодного воскования была давно известна в Египте, Персии и на юге Индии, Следует заметить также, что в таких замкнутых районах, как центральная часть Сулавеси, техника батика была распространена до прихода в Юго-Восточную Азию индийской цивилизации. Как бы то ни было, несомненна связь этого ремесла с прочими искусствами, типичными для азиатского юго-востока. В «ваянг-бебере», самом древнем театре теней, и поныне ещё используют вместо кукол свёртки раскрашенного пергамента которые даланг показывает публике. Рисунки и расцветки пергаментных свёртков повторяют раскраску древнейших батиков. А некоторые мелодии гамелана носят наименования древнейших батиковых стилей – Писангбали, Кавунг, Скиратон и т. д. Нередко случается, что один и тот же художник-артист работает чантингом, ведёт представление ваянга и играет на музыкальном инструменте.

Подобная взаимозависимость наводит на мысль о том, что техника батика – чисто яванское явление. Ремесло это процветало главным образом на Центральной Яве. Княжеские дворы всемерно поощряли его, феодалы содержали большой штат работников, обновлявших гардероб придворных. В деревнях тоже изготавливали батик, причём над ним работали раньше, в основном, женщины, привнося в это занятие свойственное им терпение и вкус.

Современная индустриализация подкосила ремесленников, в особенности изготовителей батика. В начале нашего века появились набойки – «чап», позволяющие разом покрывать воском большие площади ткани. Чап облегчает работу и сокращает процесс крашения, ремесленнику уже нет надобности по три месяца раскрашивать один батик. Но одновременно в жертву индустрии были принесены эстетика и любовь к искусству. Современная химия позволила вырабатывать новые, более броские оттенки, отличающиеся от традиционных. Секреты красок, составлявших когда-то гордость мастеровых Центральной Явы, потеряны: прежде в каждой мастерской был свой коричневый и голубой цвет. Джокьякарта славилась богатством темно-красных оттенков, Суракарта – белизной.

Тем не менее кое-где ремесло сохранилось. Батик различается по месту происхождения, говорят: «Это балийский писанг» или: «У меня гринсинг». То же относится и к рисунку. Ислам привёл к стилизации орнамента, поэтому каждое украшение становится символом.

Наши заметки о культуре центральных районов Явы будут неполными, если не упомянуть о предмете, символизирующем силу и могущество, – о крисе. Это длинный кинжал с прямым или волнообразным лезвием, которое расширяется у рукоятки, изукрашенной, словно нос корабля. Кинжал появился на Яве в VII– XII веках. Но лишь в эпоху Маджапахита крис распространился повсеместно, став державным знаком князей средневековья. Яванцы к тому же приписывают ему волшебную силу.

Техника изготовления криса была настоящим священнодействием. Оружейник, влачащий сегодня незавидное существование, в те времена пользовался большим престижем. Его называли «кьяй», т. е. мастер, господин. Во время изготовления кинжала мастерская превращалась в место жертвоприношений. Мастер-кузнец пользовался как обычным, так и метеоритным железом, содержащим никель. На наковальне отбивали вместе две железные полосы до тех пор, пока они не становились однородной массой. После этого оружейник вытравлял никель, в результате чего на лезвии выступал извилистый узор.

Изготовление криса часто сопровождалось на Яве и Бали чтением эпических поэм о первых кузнецах, героях-мастерах. Искусство обработки металла во всех древних обществах было связано с колдовством и волшебной властью. Кузнец был одновременно поэтом и шаманом. Он должен был передавать своё мастерство по традиции из уст в уста.

Рисунки на крисе призваны усилить действенность оружия. Как правило, на лезвии изображали змею; если лезвие прямое – значит, змея отдыхает, если извилистое – змея движется. Яванцы наделяют змею колдовскими свойствами. Поэтому лезвие криса погружали в голову или внутренности убитой змеи.

До появления ислама рукоять криса имела форму человеческой фигуры, да и сейчас она отдалённо её напоминает. Лезвие символизирует душу, ножны – тело. Когда крис вытаскивают из ножен, его нужно поднять над головой, упомянув при этом предков, которым он принадлежал. Оружие является средоточием семейного культа и переходит по наследству главе семьи. Раз в год крис торжественно натирают благовониями. Легенда гласит, что, если недостойный человек будет носить крис на поясе, кинжал сам повернётся остриём и вспорет ему живот.

Так под индуистскими и мусульманскими наслоениями открываются древние местные верования.