Текст книги "Монах"

Я не мог не заметить, что хозяин принял пришельцев совсем не так, как меня. Нежелание впускать их в дом было написано на его физиономии; он с трудом заставил себя произнести слова приветствия. Я провел даму в дом и предоставил ей кресло, где только что сидел сам. Она учтиво поблагодарила и рассыпалась в извинениях за то, что причинила мне неудобство. Вдруг лицо хозяина прояснилось.

– Вот, я все придумал! – сказал он, прервав излияния дамы. – Я могу разместить вас и вашу свиту, мадам, так, что этот господин не пострадает из-за своей вежливости. Одну свободную комнату предоставим даме, другую – вам, сударь, служанкам жена уступит свою спальню, слугам придется удовольствоваться амбаром, который стоит в нескольких футах от дома; но там мы разведем добрый огонь и подадим на ужин все, чем сможем поделиться.

Последовал ряд благодарностей от дамы и моих возражений против неудобства, причиняемого Маргерит, и предложение было принято. Поскольку в общей комнате было тесно, баронесса сразу же отослала своих мужчин. Батист уже собрался проводить их в упомянутый амбар, когда входная дверь распахнулась и в проеме возникли двое парней.

– Дьявол и ад! – воскликнул один и шарахнулся назад. – Робер, в доме полно чужих!

– Ага! Вот и мои сынки! – вскричал хозяин. – А ну-ка, Жак! Робер! Куда это вы бежите, мальчики? Для вас тут есть достаточно места.

Парни успокоились и вернулись. Отец представил их баронессе и мне, а потом увел слуг; женщины попросили Маргерит показать им комнату, предназначенную для их хозяйки, и они втроем тоже ушли.

Сыновья Батиста были рослыми, крепкими, хорошо сложенными молодцами с резкими чертами лица и сильно загорелые. Они коротко поздоровались с нами и приветствовали Клода, вошедшего в комнату, как старого знакомого. Потом они сбросили широкие плащи, расстегнули кожаные перевязи с привешенными к ним тесаками, и, наконец, оба вынули из-за поясов по паре пистолетов и положили их на полку.

– Вы основательно вооружаетесь для прогулок, – заметил я.

– Верно, сударь, – согласился Робер. – Мы покинули Страсбург поздно вечером, а тем, кто ходит по этому лесу, необходимо остерегаться; о нем идет дурная слава, можете не сомневаться.

– Как? – удивилась баронесса. – Разве здесь есть разбойники?

– Сказывают, будто есть, мадам. Что касается меня, я хожу по лесам во всякий час суток и ни разу с ними не сталкивался.

Вернулась Маргерит. Пасынки отозвали ее в сторонку и несколько минут перешептывались с ней. Судя по тому, как они то и дело поглядывали на нас, молодцы расспрашивали, кто мы такие.

Между тем баронесса жаловалась мне, что муж, не дождавшись ее, наверное, страдает от тревоги. Она было намеревалась отправить одного из слуг, чтобы известить барона о причине задержки, но после рассказа Робера отказалась от этой мысли. Клод избавил ее от затруднения, сказав, что он все равно должен ехать в Страсбург нынче ночью, и если она доверит ему письмо, то может рассчитывать, что оно будет благополучно доставлено.

– И как это ты не боишься встретиться с грабителями? – полюбопытствовал я.

– Увы, мой молодой господин, бедному человеку с большой семьей нельзя отказываться от заработка, даже если он связан с некоторой опасностью; ведь господин барон может расщедриться и немножко заплатить мне за труды. И потом, мне-то терять нечего, кроме жизни, а это для бандитов добыча, не стоящая труда!

Его доводы показались мне слабыми, и я посоветовал ему подождать до утра; но баронесса меня не поддержала, и я сдался. Впоследствии я выяснил, что баронесса Линденберг издавна привыкла жертвовать интересами других людей ради своих собственных, и желание отправить Клода в Страсбург возобладало над мыслями об опасности. Соответственно, было решено отправить его без промедления. Баронесса написала письмо мужу, а я черкнул записку своему банкиру, предупредив, что появлюсь в Страсбурге на следующий день. Клод взял наши письма и уехал.

Дама заявила, что очень устала: много проехала за день, да еще возницы ухитрились заблудиться в лесу. Она обратилась к Маргерит, требуя показать ей комнату, где она могла бы полчасика отдохнуть. Тотчас позвали одну из служанок, та явилась со свечой, и баронесса пошла за нею вверх по лестнице. Маргерит уже накрывала на стол и скоро дала мне понять, что я ей мешаю. Намек был слишком очевиден, чтобы не ошибиться в его смысле; поэтому я попросил одного из молодых людей провести меня в ту комнату, где должен был ночевать и где я мог дождаться ужина.

– Которая комната готова, мамаша? – спросил Робер.

– Та, что с зелеными занавесками, – ответила она. – Уж я там потрудилась, свежие простыни постелила. Если господин пожелает на кроватке поваляться да покрутиться, пусть потом сам расправит, я не буду.

– Вы что-то не в настроении, мамаша; впрочем, это не новость. Извольте следовать за мною, сударь.

Он открыл дверь и поднялся на первую ступеньку узкой лестницы.

– Не ходи без света, – сказала Маргерит. – Свою шею хочешь сломать или шею гостя?

Она обошла меня и сунула свечу в руку Робера; тот сразу пошел дальше. Жак в это время расставлял посуду на столе, стоя спиной ко мне. Маргерит, воспользовавшись тем, что на нас никто не смотрит, схватила мою руку и крепко сжала.

– Посмотрите на простыни! – буркнула она, проходя мимо меня, и немедленно вернулась к работе.

Пораженный внезапностью ее поступка, я будто окаменел, но очнулся, когда Робер окликнул меня. Я поспешил догнать его и вошел в комнату, где горел добрый огонь в очаге. Парень поставил свечу на стол, спросил, нет ли еще каких пожеланий, и наконец оставил меня одного. Будьте уверены, что я тотчас исполнил совет Маргерит. Взяв свечу, я подошел к кровати и откинул одеяло. Каковы же были мои изумление и ужас, когда я увидел на простынях алые пятна крови!

Вихрь смутных мыслей закружился в моей голове. Упоминание о грабителях, промышляющих в лесах, неприязнь Маргерит к пасынкам, оружие и общий облик этих молодцов… Припомнились мне и разговоры, слышанные в пути, о тайных связях между бандитами и возницами; все это заставило меня сомневаться и тревожиться. Я задумался над тем, как проверить свои подозрения. Неожиданно я уловил звук шагов: кто-то ходил туда-сюда внизу, под окном. Любая мелочь настораживала меня тогда, и я очень осторожно подобрался к окну, открытому, несмотря на мороз, чтобы проветрить комнату, и выглянул. Лунный свет позволил мне разглядеть человека, в котором я без труда узнал нашего любезного хозяина. Я стал следить за ним. Он то ходил быстрыми шагами, то замирал, как бы прислушиваясь, и, борясь с холодом, притопывал ногами и бил себя кулаками по животу; от малейшего шума, будь то голоса, долетающие из кухни, или шорох ветра в безлиственных ветвях, он вздрагивал и тревожно озирался.

– Чума его побери! – раздраженно сказал Батист наконец. – Где же он замешкался?

Говорил он тихо; но так как стоял он прямо под моим окном, я четко слышал каждое слово.

Потом послышались приближающиеся шаги, и к Батисту подошел человек невысокого роста; по рожку, висевшему у него на шее, я понял, что это не кто иной, как мой верный Клод, которому полагалось бы находиться уже на полпути до Страсбурга. Надеясь, что их беседа прольет некоторый свет на дело, я поспешил обеспечить себе безопасную позицию. Для этого я потушил свечу, стоявшую на столике у кровати, – пламя в очаге не давало много света и не выдало бы меня; потом на цыпочках вернулся к своему посту у окна.

Объекты наблюдения стояли на прежнем месте. За краткий миг моего отсутствия дровосек, видимо, упрекнул Клода в опоздании: когда я вернулся к окну, тот пытался оправдаться.

– И потом, – в заключение добавил он, – теперь-то я потружусь и искуплю опоздание.

– Ежели так, – ответил Батист, – я охотно прощу тебя, но, кстати, ты ведь получаешь равную с нами долю добычи, так что тебе самому будет выгода от усердия. Стыдно упустить такую знатную птичку. Ты говорил, этот испанец богат?

– Его слуга хвалился в гостинице, будто бы у него в экипаже ценностей на две тысячи пистолей, а то и больше.

Ох, как же я проклинал в ту минуту беспечность и тщеславие Стефано!

– И еще мне сказывали, – продолжал возница, – что у этой баронессы в багаже ларец с драгоценностями цены немыслимой.

– Может и так, но я бы предпочел, чтобы она убралась отсюда. Испанец – дичь простая; мы с мальчиками легко бы справились и с ним, и со слугой, и тогда спокойно разделили бы те две тысячи пистолей на четверых. А теперь придется звать всю шайку и брать их в долю, и как бы вообще не упустить компанию. Ежели наши приятели разойдутся по засадам прежде, чем ты дойдешь до пещеры, пиши пропало. У дамы многовато слуг, нам не по зубам. Если наши помощнички не поспеют вовремя, придется поутру отпустить проезжих подобру-поздорову.

– Чертовски неудачно вышло, что кучер ихней кареты незнаком с нашим братством! Но ты не бойся, друг Батист: до пещеры я доберусь за час; сейчас только десять часов, к двенадцати банда будет здесь. Ты только посматривай за своей женушкой: сам знаешь, как сильно ей не нравится наш способ заработка, и она может придумать, как сообщить слугам дамы о нашем плане.

– Ну, в ее молчании я уверен; она слишком боится меня и слишком любит своих детей, чтобы осмелиться выдать мой секрет. Кроме того, Жак и Робер за нею присматривают, и ей не позволено выходить из дому. Слуг я хорошо поместил в амбаре. Постараюсь, чтобы все было тихо до прибытия наших друзей. Знать бы мне, что ты их найдешь, так уложил бы гостей в два счета; но вдруг ты их не застанешь? Тогда утром служащие удивятся, куда они делись, и потребуют объяснений…

– А если кто-то из господ сам догадается о наших делах?

– Тогда заколем тех, до кого можем добраться, а с остальными потом как-нибудь разберемся. В общем, чтобы такого не случилось, беги-ка ты в пещеру; банда никогда не выходит на промысел раньше одиннадцати, и если ты постараешься, то успеешь перехватить их.

– Скажи Роберу, что я взял его лошадь; у моей порвалась уздечка, и она сбежала в лес. Какой пароль?

– «Награда за отвагу».

– Отлично. Я ухожу!

– А я пойду к гостям, а то как бы мое долгое отсутствие им не показалось странным. Счастливого пути, и не мешкай!

На этом почтенные компаньоны расстались; один направился к конюшне, другой пошел к входу в дом.

Можете себе представить, что я чувствовал, внимая этому разговору, из которого не пропустил ни единого звука. Я не рисковал положиться на собственные мысли и не находил никакого способа избежать грозящей мне беды. Я понимал, что сопротивление будет бесполезно: у меня не было оружия, и я был один против троих. Однако наконец я решил продать свою жизнь как можно дороже. Боясь, как бы мое отсутствие не вызвало подозрений у Батиста – он мог сообразить, что я подслушал, какое поручение он дал Клоду, – я быстро зажег свечу и вышел в коридор. Спустившись в кухню, я увидел стол, накрытый на шесть персон; баронесса сидела у камина, Маргерит заправляла салат маслом, а ее пасынки перешептывались в дальнем углу комнаты. Батист, которому нужно было обогнуть сад, чтобы достичь входной двери, еще не пришел. Я спокойно уселся напротив баронессы.

Взглянув на Маргерит, я дал ей понять, что ее намек мною усвоен. Как изменилось мое восприятие! То, что прежде казалось унынием и угрюмостью, я теперь расшифровал как отвращение к своему семейству и сочувствие ко мне. В ней я видел своего единственного союзника, но, помня, что муж следит за нею, не мог всерьез надеяться на проявление ее доброй воли.

Как я ни старался скрыть волнение, оно явственно читалось на моем лице. Я был бледен; и слова мои, и движения были бессвязны и неловки. Братья-молодцы заметили это и спросили, в чем дело. Я приписал свое состояние чрезмерной усталости и мучительному воздействию суровой зимы. Поверили они или нет, не скажу; во всяком случае, они больше не приставали ко мне с вопросами.

Я попытался отвлечься от опасной обстановки, заговорив на общие темы с баронессой. Я расспрашивал ее о Германии, сообщив, что намереваюсь там вскорости побывать. Видит Бог, в тот час я вообще не думал ни о каких поездках! Дама отвечала непринужденно и любезно и даже призналась, что удовольствие от общения со мной компенсирует для нее задержку в пути, и настоятельно приглашала меня наведаться в замок Линденберг[12]12
  Замок Линденберг: существует маленький городок в Баварии с таким названием, но никакого замка в нем нет и не было. Очевидно, автор использовал как Линденберг («липовая гора»), так и упоминаемый далее Розенвальд («лес роз») в качестве «типичных» немецких названий, не привязанных к какой-либо конкретной местности.


[Закрыть].

Слушая издали, братья обменялись злобными ухмылками, подразумевая, что ей сильно повезет, если она сама туда доедет. Я не упустил этой подробности; скрыв вызванное ею чувство, я продолжал беседовать с дамой, но так часто отвечал невпопад, что она усомнилась, в своем ли я уме (о чем рассказала мне впоследствии). Дело было в том, что трудно говорить об одном предмете, когда думаешь совсем о другом. Я все изобретал способы, как выйти из дома, добраться до амбара и сообщить слугам о замыслах нашего хозяина, и тут же убеждался, что все они неосуществимы. Жак и Робер не спускали с меня глаз, и мне пришлось отказаться от этой идеи. Оставалось надеяться лишь на то, что Клод не застанет бандитов, и тогда, согласно тому, что я слышал, нас не тронут и дадут уехать.

Я невольно содрогнулся, когда Батист вошел в комнату. Он долго извинялся за то, что его «задержали неотложные дела». Затем он спросил, можно ли ему с семейством поужинать за одним столом с нами, а то, видите ли, почтение не позволит ему допустить такую вольность. О! Как я проклинал в душе этого лицемера, который собирался лишить меня жизни, и какой хорошей жизни! У меня были все причины любить ее: молодость, богатство, знатность и образование, и какие прекрасные горизонты открывались передо мной! И всему этому мог вот-вот настать ужасный конец… Но приходилось притворяться и делать вид, будто мне льстят фальшивые любезности негодяя, уже держащего наготове кинжал.

Разрешение было дано, и мы сели за стол. Мы с баронессой сидели по одну сторону, сыновья – напротив нас, спиной к двери. Батист занял место в торце стола, рядом с баронессой, а слева от него было место для его жены. Она вскоре вошла в комнату и поставила перед нами простое, но вкусное деревенское кушанье. Хозяин счел необходимым извиниться за скудость угощения: «мы-де заранее не знали, что вы прибудете, посему и предлагаем лишь ту пищу, которая рассчитывалась на семью».

– Но, – добавил он, – ежели вдруг благородные господа немного задержатся, тогда уж я надеюсь угостить их на славу.

Мерзавец! Я хорошо усвоил, какое «вдруг» он имеет в виду. И чем нас угостит…

Моя спутница по несчастью совершенно перестала огорчаться из-за задержки в пути. Она смеялась, весело болтала с хозяевами. Я пытался следовать ее примеру, но не преуспел. Мое деланое оживление и потуги поддержать беседу не ускользнули от Батиста.

– Ну же, сударь, приободритесь! – сказал он. – Видать, усталость ваша еще не прошла. Что скажете, если я вам для поднятия настроения предложу бутылочку превосходного старого вина, которое досталось мне от отца? Упокой господи его душу, он отошел в лучший мир! Я редко беру это вино; но ведь и таких гостей принимаю не каждый день, для такой оказии не жаль бутылочки!

Он дал своей жене ключ и объяснил, где лежит упомянутое вино. Она явно не обрадовалась этому поручению; ключ взяла с принужденным видом и не спешила встать из-за стола.

– Ты меня не слышала? – сказал Батист сердито.

Маргерит метнула в него взгляд, равно испуганный и гневный, и вышла. Муж следил за нею, пока она не закрыла дверь.

Вскоре она вернулась с бутылкой, запечатанной желтым воском. Она поставила ее на стол и отдала мужу ключ. Я подозревал, что эту жидкость предложили нам неспроста, и напряженно следил за движениями Маргерит. Она сполоснула несколько костяных рюмок, поставила перед Батистом и тут почувствовала мой взгляд; улучив момент, когда бандиты на нее не смотрели, она покачала головой, и я понял, что пить не следует. А она снова села на свое место.

Между тем хозяин откупорил бутылку и, наполнив два стакана, предложил их даме и мне. Баронесса поначалу отказывалась, но Батист так уговаривал, что ей оставалось только принять угощение. Боясь вызвать подозрения, я с виду беспечно взял свой стакан. По цвету и запаху это было шампанское, но плавающим на поверхности крупинкам какого-то порошка там быть не полагалось. Однако я не отважился открыто выказать свое отвращение; я поднес стакан к губам, сделал вид, что глотаю, а потом, резко вскочив со стула, бросился к стоявшей поодаль миске с водой, в которой Маргерит полоскала стаканы. Я притворился, будто выплевываю вино с гримасой тошноты, и незаметно вылил содержимое стакана в миску.

Моя выходка заметно обеспокоила бандитов. Жак приподнялся со стула, засунув руку за пазуху, и я заметил рукоятку кинжала. Я спокойно вернулся на свое место, якобы ничего не заподозрив, и обратился к Батисту, как бы оправдываясь:

– Моему вкусу вы не угодили, мой добрый друг. Я не могу пить шампанское – оно сразу же вызывает у меня вот такой приступ… Я сделал несколько глотков, прежде чем понял, что пью, и вот – пострадал от своей неосторожности.

Батист и Жак недоверчиво переглянулись.

– Возможно, – сказал Робер, – на вас так действует запах?

Он подошел ко мне и забрал стакан. Я заметил, что он проверил, сколько жидкости осталось на дне. Проходя мимо своего брата, он тихо сказал: «Он выпил достаточно».

Маргерит огорчилась, увидев, что я пригубил вино. Но я взглядом успокоил ее.

Теперь я с тревогой ждал, как напиток подействует на даму. Я не сомневался, что те крупинки в вине были ядом, и сожалел, что у меня не было возможности предупредить ее об опасности. Но прошло несколько минут, и я увидел, что глаза баронессы осоловели; голова склонилась на плечо, и она погрузилась в глубокий сон. Я продолжал как ни в чем не бывало беседовать с Батистом со всей показной веселостью, на какую был способен. Но его ответы утратили непринужденность. Он смотрел на меня недоверчиво и удивленно, а его сынки то и дело перешептывались. Положение становилось все более напряженным. У меня все хуже получалось изображать беспечность. Я не знал, как мне развеять их очевидное недоверие. И снова Маргерит помогла мне. Проходя за спинками стульев своих пасынков, она на миг остановилась напротив меня, закрыла глаза и склонила голову на плечо. Я понял, что нужно притвориться, будто напиток подействовал на меня так же, как на баронессу. Я так и сделал, и через пару минут «поддался» дремоте.

– Ага! – воскликнул Батист, когда я откинулся на спинку стула. – Наконец-то его сморило! Я уж было подумывал, не разнюхал ли он наши планы – тогда пришлось бы убрать его в любом случае.

– И почему бы не убрать его прямо сейчас? – спросил свирепый Жак. – Зачем оставлять ему возможность выдать нас? Маргерит, подай мне пистолет: щелкну курком, и все уладится!

– А ты представь, что будет, если вдруг наши приятели не появятся, – возразил отец. – Хорошенький будет вид у нас, когда слуга утром спросит, где он! Нет-нет, Жак; мы должны дождаться подмоги. Вместе с ними мы разберемся и со служащими, и с господами, и вся добыча будет наша. Но ежели Клод их не найдет, придется потерпеть и позволить дичи от нас ускользнуть. Эх, детки, появись вы хоть на пять минут раньше, мы бы разделались с испанцем, и две тысячи пистолей были бы у нас в кармане. Но вас вечно не дождешься, когда вы больше всего нужны. Уж такие вы неудачливые шалуны…

– Да будет тебе, отец! – ответил Жак. – Согласись ты со мной, все уже было бы кончено. Ты, Робер, Клод и я – а приезжих-то всего вдвое больше, ручаюсь, мы бы их одолели. Правда, Клода нет; нечего теперь об этом и думать. Подождем. А если проезжие от нас уйдут нынче, нужно придумать, как перехватить их завтра.

– Верно! Верно говоришь! – сказал Батист. – Маргерит, ты дала сонное зелье тем женщинам?

Она ответила утвердительно.

– Тогда все в порядке. Ладно, мальчики, как бы ни обернулось дело, у нас нет причин жаловаться на это приключение; нам ничто не угрожает, мы можем выиграть многое и ничего не потеряем.

В этот момент послышался перестук лошадиных копыт. О, каким ужасом он отозвался в моей душе! Страх неминуемой смерти сковал меня, холодный пот выступил на лбу. Сочувственное восклицание Маргерит ничуть не прибавило мне бодрости – в нем слышалось отчаяние:

– Боже всемогущий! Они погибли…

К счастью, дровосек и его сыновья были слишком заняты прибытием сообщников, чтобы следить за мною, иначе явные признаки сильного волнения выдали бы меня.

– Эй! Открывай! – заорали голоса снаружи.

– Да-да! Иду! – весело вскричал Батист. – Это, конечно, наши друзья. Ну, теперь добыча не уйдет. Ступайте, парни, ступайте! Проводите их до амбара; вы знаете, что там нужно сделать.

Робер поспешил открыть входную дверь.

– Но сперва, – упрямо сказал Жак, взявшись за пистолет, – дай мне прикончить этих сонь.

– Нет, не смей! – ответил отец. – Иди к амбару, где без тебя не обойтись. Этих двоих и женщин наверху оставьте на мое попечение.

Жак подчинился и вышел вслед за братом. Они, видимо, коротко переговорили с пришельцами; потом, судя по звукам, бандиты спешились и, как я понял, направились к амбару.

– Ага! Это они умно сделали! – пробормотал Батист. – Лошадей оставили, чтобы застать проезжих врасплох. Хорошо! Теперь и мне пора за дело!

Я услышал, как он отошел в дальний угол комнаты, к небольшому буфету, и отпер его. В тот же момент Маргерит легонько потрясла меня за плечо и прошептала:

– Пора! Пора!

Я открыл глаза. Батист стоял спиною к нам. Больше никого в комнате не было, кроме Маргерит и спящей дамы. Негодяй достал из буфета нож и, кажется, проверял, хорошо ли он заточен. Я не успел запастись чем-то в качестве оружия; но сейчас возник единственный шанс на спасение, и я решился не упускать его. Вскочив с места, я налетел на Батиста и, сомкнув руки на его горле, стиснул его так, чтобы он и пикнуть не смог. Вы, наверно, помните, что в Саламанке меня хвалили за силу рук. Это качество мне тогда весьма пригодилось. Удивленный, испуганный, задыхающийся, разбойник отнюдь не был мне ровней. Я бросил его на пол, прижал еще сильнее и обездвижил; а Маргерит, выхватив нож из его руки, вонзила клинок в его сердце, и он умер.

Как только это жестокое, но необходимое деяние было совершено, Маргерит призвала меня следовать за нею.

– У нас нет иного выхода, кроме бегства, – сказала она. – Бежим! Бежим скорей!

Я не колеблясь согласился с ней; но, не желая оставить баронессу на произвол мщения разбойников, подхватил ее, спящую, на руки и поспешил догнать Маргерит. Лошади бандитов были привязаны возле двери. Моя спасительница вскочила на одну из них, я – на другую, усадив баронессу перед собой, и мы помчались. Спастись мы могли только в Страсбурге, расстояние до которого было гораздо меньше, чем уверял меня коварный Клод. Маргерит хорошо знала дорогу и без оглядки мчалась впереди. Однако нам пришлось проехать мимо амбара, где убийцы расправлялись со слугами. Дверь была распахнута, и до нас донеслись крики умирающих и ругань головорезов. Что я чувствовал в ту минуту, словами не описать.

Как ни быстро мы пронеслись мимо амбара, Жак расслышал топот наших лошадей. Он выскочил из двери с пылающим факелом в руке и без труда разглядел нас.

– Измена! Измена! – заорал он.

Шайка тут же прервала свою кровавую работу, и они побежали туда, где оставили лошадей. Мы больше ничего не услышали. Я ударил шпорами своего скакуна, а Маргерит подгоняла свою лошадь тем самым клинком, который уже сослужил нам добрую службу. Мы летели стрелой, уже вырвались из леса на равнину и завидели впереди шпиль Страсбургского собора [9], когда услышали, что погоня приближается. Маргерит оглянулась и увидела преследователей, спускающихся с невысокого холма; они были совсем близко. Подгонять лошадей уже не имело смысла: шум приближался с каждым мгновением.

– Мы пропали! – воскликнула она. – Негодяи сейчас нас захватят!

– О нет! Вперед! – отозвался я. – Слышишь, кто-то скачет из города?

Удвоив усилия, мы вскоре убедились, что к нам во весь опор несется отряд всадников. Они чуть было не проехали мимо, но Маргерит громко крикнула:

– Стойте! Стойте! Спасите нас! Бога ради, спасите!

Передовой всадник, видимо, проводник, мгновенно придержал своего коня.

– Это она! Она! – воскликнул он, спрыгнув на землю. – Остановитесь, мой господин! Они уже здесь! Это моя мать!

Маргерит тоже спрыгнула с лошади, обняла проводника и стала целовать. Весь отряд остановился.

– Баронесса Линденберг! – вдруг взволнованно воскликнул другой незнакомец. – Где она? Разве она не с вами?..

Он осекся, увидев, что дама лежит без чувств у меня на руках, и торопливо снял ее с лошади. Глубокий сон, в который она была погружена, сначала испугал его; но, ощутив биение ее сердца, он успокоился.

– Слава богу! – сказал он. – Она не пострадала!

Я прервал его радостные восклицания, указав на приближающихся разбойников. Тотчас большая часть отряда, состоявшего в основном из солдат, помчалась им навстречу. Негодяи и не подумали дать отпор атакующим, они развернули лошадей и бежали в лес, но наши спасители последовали за ними и туда.

Тем временем незнакомец, который был, как я догадался, бароном Линденбергом, поблагодарив меня за заботу о его жене, предложил нам поскорее вернуться в город. Баронессу, которая еще не очнулась от действия опиата, он взял к себе на седло, Маргерит и ее сын снова сели на своих лошадей; слуги барона последовали за нами, и вскоре мы прибыли в гостиницу, где он поселился.

По счастливой случайности это был «Австрийский орел», где мой банкир, с которым я списался перед отъездом из Парижа, зная, что я намерен пожить в Страсбурге, снял номер для меня. Это дало мне возможность завязать знакомство с бароном, что могло быть мне полезно по приезде в Германию.

Баронессу сразу же уложили в постель, послали за врачом. Тот прописал лекарство, чтобы противодействовать снотворному зелью; микстуру пришлось влить ей в горло, после чего за нею осталась присматривать хозяйка гостиницы. Затем барон попросил меня рассказать обо всем, что с нами случилось. Я исполнил его просьбу немедленно, ибо меня беспокоила судьба Стефано, которого я вынужден был оставить в руках у бандитов, и я не мог себе позволить отдохнуть, пока не узнаю, что с ним.

И очень скоро я это узнал. Солдаты, преследовавшие шайку, прислали гонца еще до того, как я закончил рассказывать нашу историю барону. Он доложил, что преступники схвачены. Преступление и подлинное мужество несовместимы: они сдались без единого выстрела, умоляя о пощаде, и выдали местоположение своего логова и условные знаки, по которым можно было отыскать остальных бандитов; одним словом, проявили всю свою трусость и низость. Взяв одного из бандитов в качестве проводника, часть отряда спешно направилась к дому Батиста. Прежде всего они наведались в злосчастный амбар, где им посчастливилось найти двух слуг барона, живых, хотя и израненных. Все остальные пали под ударами злодеев, в том числе и Стефано. Мой верный слуга погиб.

Впоследствии вся банда, около шестидесяти человек, была выловлена, их связали и доставили в Страсбург.

Гонец также сообщил, что грабители, торопясь догнать нас, не заглянули в дом; благодаря этому солдаты нашли обеих служанок баронессы невредимыми; женщины спали так же крепко, как и их госпожа. Больше в доме никого не было, кроме ребенка, примерно четырехлетнего, которого гонец привез с собой. Мы гадали, как туда могло попасть несчастное дитя, когда в комнату влетела Маргерит с мальчиком на руках. Она пала к ногам офицера, делавшего доклад, и благословила его многократно за то, что возвратил ей дитя.

Когда первый приступ материнской нежности прошел, я попросил ее объяснить, каким образом она оказалась связана с человеком, чьи жизненные принципы настолько расходились с ее собственными. Она опустила глаза долу, отерла слезинку со щеки.

– Господа, – сказала она, помолчав несколько минут, – прошу вас оказать мне милость. Вы имеете право знать, кому считаете себя обязанными; поэтому я не скрою от вас признания, позорного для меня, но позвольте изложить его как можно короче.

Я родилась в Страсбурге, в уважаемой семье; имя родителей я пока должна скрывать. Мой отец еще жив и не заслуживает бесчестия, поразившего меня. Один негодяй сумел завладеть моим сердцем, и, чтобы последовать за ним, я покинула отцовский дом. Правда, хотя страсть и победила мое целомудрие, я не опустилась на дно порока, как часто случается с женщинами, оступившимися на первом шаге жизни. Я любила своего соблазнителя, горячо любила! Я хранила верность ему: этот малыш и тот юноша, который предупредил вас, господин барон, об опасности, угрожающей вашей супруге, – плоды этой любви. Даже сейчас я оплакиваю свою потерю, хотя именно он стал причиной всех моих бед.

Он был дворянином, но растранжирил все отцовское наследство. Родственники считали, что он опозорил имя семьи, и порвали с ним. Бесчинства, творимые им, вызвали негодование полиции. Ему пришлось бежать из Страсбурга; и он не нашел другого способа избежать нищеты, как связаться с бандитами, обитавшими в ближнем лесу, большинство из которых были такими же беспутными молодыми людьми из хороших семей. Я не хотела бросить его и последовала за ним в разбойничьи пещеры. Там мы делили все невзгоды, выпадающие на долю тех, кто живет грабежом. Да, я знала, чем обеспечивается наше существование, но отвратительные подробности занятий моего милого мне оставались неизвестны, потому что он их тщательно скрывал. Он понимал, что я не настолько развращена, чтобы безразлично взирать на убийства. Он справедливо полагал, что объятия убийцы станут мне омерзительны.

За восемь лет его любовь ко мне не угасла; он неустанно убирал с моих глаз все, что заставило бы меня заподозрить его причастность к преступлениям. Долго это ему удавалось. Но настал день, когда я узнала, что руки моего соблазнителя запятнаны кровью невинных.

Одной злосчастной ночью его принесли в пещеру еле живого: он был ранен во время нападения на какого-то английского путешественника, безжалостно убитого его сообщниками. Мой милый успел лишь попросить у меня прощения за все страдания, которые он мне причинил, прижал мою руку к устам – и скончался. Горе мое было неописуемо…

Немного успокоившись, я решила вернуться в Страсбург, явиться с детьми к отцу и умолять его о прощении, хотя не слишком надеялась на это. Как же я ужаснулась, когда мне сказали, что никому из тех, кто знает, где находится их логово, не дозволяется покидать банду, и я должна оставить всякую надежду на возвращение к людям; более того, от меня потребовали выбрать себе кого-то из них в мужья! Мольбы и жалобы не помогли. Они бросили жребий, чтобы определить, кому я достанусь. Так я стала собственностью мерзавца Батиста. Один из бандитов, бывший монах, совершил скорее шутовскую, нежели религиозную церемонию; меня с детьми отдали в руки нового мужа, и он сразу же увез нас в свой дом.