Текст книги "Монах"

– Увы! – вздохнула Антония. – Злоключения моих родителей достаточно дали мне примеров ненадежности мира, сеньор! И все же испытанная мною теплая симпатия не может быть обманом.

– В данном случае я допускаю такую возможность. Поведение Амброзио безупречно; у человека, который провел всю жизнь в стенах монастыря, не было повода оступиться, даже если бы в его характере имелась такая склонность. Но теперь, когда по долгу своего служения он обязан хотя бы изредка общаться с миром, а значит, подвергаться соблазнам, общество уже вынуждает его выставлять напоказ весь блеск своей добродетели. Это опасное испытание; он сейчас в том возрасте, когда страсти особо сильны, необузданны и властны; безупречная репутация делает Амброзио легкой добычей для обольщений света. Такой выдающийся человек, увлеченный новизной впечатлений, может стать жертвой тяги к удовольствиям; и даже природные таланты могут поспособствовать его падению, облегчив ему путь к достижению цели. Немногие способны выйти победителями из столь трудного состязания.

– Ах! Я уверена: Амброзио будет одним из этих немногих.

– В этом я не сомневаюсь: он во всех отношениях является исключением в роду человеческом, и завистники напрасно будут выискивать пятна порока в его душе.

– Мне приятно это слышать, сеньор! Теперь я могу не бороться со своей склонностью его хвалить; вы даже не представляете, как трудно мне было бы подавить это чувство! Ах! Милая тетушка, уговорите маменьку избрать его нашим исповедником!

– Мне ее уговаривать? – возмутилась Леонелла. – Ни за что! Мне этот Амброзио не понравился совершенно; он такой суровый, что у меня все поджилки затряслись. Будь он моим исповедником, я бы никогда не отважилась открыть ему даже половину своих грешков, и то пришлось бы проявить редкостную храбрость! Не приходилось мне встречать такого насупленного смертного, и надеюсь, что другого не встречу. Как он о дьяволе-то разглагольствует, господи! Я чуть не спятила со страху, а когда он заговорил о грешниках, казалось, будто он их съесть готов.

– Вы правы, сеньора, – ответил дон Кристобаль. – Говорят, что чрезмерная суровость – единственный недостаток Амброзио. Сам избавленный от человеческих слабостей, он не умеет быть снисходительным к слабостям других; и хотя он справедлив и беспристрастен в своих решениях, в управлении общиной он уже проявил несгибаемость на горе монахам. Но смотрите – толпа уже почти вся разошлась. Вы позволите проводить вас домой?

– О боже! – воскликнула Леонелла, ухитрившись покраснеть. – Сеньор, я ни за что не соглашусь на это! Если моя благонравная сестрица увидит, что меня сопровождает столь галантный кавалер, она мне закатит нотацию на целый час, а мне этого отнюдь не хочется. Кроме того, я бы предпочла, чтобы вы повременили со своими предложениями…

– С моими предложениями? Не беспокойтесь, сеньора.

– О, сеньор, я верю, что ваше чувство непритворно; но мне необходима небольшая передышка. Будет некрасиво с моей стороны принять вашу руку при первом же знакомстве.

– Принять мою руку? Но я надеюсь жить и дышать…

– Дорогой сеньор, остановитесь, если любите меня! Я сочту ваше послушание признаком привязанности; завтра я пришлю вам весточку, а сейчас пора расстаться. Ах, погодите, кавалеры, я же не узнала: как вас зовут?

– Мой друг – граф Оссорио, а я – Лоренцо де Медина.

– Этого достаточно. Ну что же, дон Лоренцо, я сообщу сестре ваше любезное предложение, а вас без промедления извещу о результате. Куда я могу послать записку?

– Меня всегда можно найти во дворце Медина.

– Я обязательно извещу вас. Всего хорошего, кавалеры. Сеньор граф, прошу умерить чрезмерный пыл вашей страсти. Однако в знак того, что я не сержусь, чтобы вы не отчаивались, примите этот залог моей приязни и думайте иногда об отсутствующей Леонелле!

Сказав это, она протянула предполагаемому обожателю худую и морщинистую руку, которую тот поцеловал с такой кислой миной и очевидной неохотой, что Лоренцо едва удержался от смеха. Затем Леонелла поспешила покинуть церковь; прекрасная Антония молча шла за нею, но, дойдя до двери, она невольно оглянулась и бросила взгляд на Лоренцо. Он поклонился, как бы прощаясь; она ответила тем же и быстро удалилась.

– Итак, Лоренцо, – сказал дон Кристобаль, когда они остались одни, – ты затеял милую интрижку, а я пострадал! Чтобы поддержать твой замысел насчет Антонии, я отвлекал тетку учтивыми речами, ничего не значащими, и час спустя она произвела меня в звание жениха! Чем ты вознаградишь меня за такую жертву ради дружбы? Что поможет мне забыть, как я поцеловал сухую лапку этой чертовой старой ведьмы? Дьявольщина! У меня на губах остался такой привкус, что не развеется и до конца месяца! Когда я пойду гулять по Прадо, люди примут меня за ходячий омлет или за луковицу, сбежавшую с грядки!

– Признаю, мой бедный граф, – ответил Лоренцо, – что твое содействие сопряжено с опасностью; и все же она не смертельна, и я хотел бы попросить тебя продолжить этот роман.

– Вот как? Я вижу, что малютка Антония произвела на тебя немалое впечатление.

– Я не нахожу слов, чтобы ты мог понять, насколько я ею очарован. После смерти отца мой дядя, герцог Медина, возжелал меня женить; до сих пор мне удавалось уклоняться от ответа, я отказывался понимать его намеки; но то, что я увидел сегодня…

– Ну-ну, и что же такого ты увидел сегодня? Право, дон Лоренцо, ты лишился рассудка, если задумал взять в жены внучку «честнейшего из сапожников Кордовы»!

– Вспомни, что она также внучка покойного маркиза де лас Ситернас; но, отставив в сторону вопрос о родовитости и титулах, я должен признаться, что никогда не встречал такой необычной женщины, как Антония.

– Весьма вероятно; однако жениться на ней ты не можешь, не так ли?

– Почему же, мой дорогой граф? Моего богатства хватит на двоих, а у дяди нет предрассудков на эту тему. Насколько я знаю Раймонда де лас Ситернас, он охотно признает Антонию своей племянницей. Тогда ничто не помешает мне сделать ей предложение. Я был бы подлецом, если бы допускал иную связь с нею, кроме брака; и потом, она обладает всеми качествами, чтобы сделать меня счастливым мужем: молода, хороша собою, добра, чувствительна…

– Чувствительна? Да она же не сказала ничего, кроме «да» и «нет»!

– Она и вправду была немногословна, но все ее «да» и «нет» были сказаны уместно.

– Да неужели? O, я сдаюсь! Ты приводишь аргументы истинно влюбленного, и я не осмелюсь продолжать диспут с таким искусным казуистом. Так мы пойдем смотреть комедию?

– Сегодня не могу. Я ведь лишь вчера вечером приехал в Мадрид и еще не успел повидаться с сестрой. Ее обитель находится на этой улице, и я как раз направлялся туда, когда заметил столпотворение у церкви, и мне захотелось узнать, в чем дело. Теперь я должен исполнить свое прежнее намерение и, наверно, проведу вечер с сестрой в монастырской гостиной.

– Твоя сестра удалилась в обитель? Ах, верно, а я и забыл. И как там поживает донья Агнес? Дивлюсь я, дон Лоренцо, как ты мог додуматься до такого – замуровать столь очаровательную девушку в стенах монастыря!

– Как я мог додуматься, дон Кристобаль? Ты можешь заподозрить меня в таком варварстве? Ты же знаешь, что она надела рясу по собственному желанию и что стать затворницей ее вынудили особые обстоятельства. Я перепробовал все средства, чтобы переубедить ее; старания мои были напрасны, и я потерял сестру!

– Да ты счастливчик, Лоренцо! Я думаю, эта потеря принесла тебе неплохую прибыль; если не ошибаюсь, доля наследства доньи Агнес составляла десять тысяч пистолей, и половина из них теперь досталась тебе. Клянусь Сантьяго! Жаль, что у меня нет пятидесяти сестер с такими же склонностями: я согласился бы потерять их всех без сожалений.

– Как вы можете так говорить, граф? – возмутился Лоренцо. – Вы полагаете, что я из низменных побуждений повлиял на решение моей сестры? Вы полагаете, что низкое желание прибрать к рукам ее деньги могло…

– Чудесно! Мужайтесь, дон Лоренцо! Вы прямо пылаете. Дай бог, чтобы Антония смягчила этот пламенный нрав, иначе мы точно перережем друг другу глотки еще до конца месяца! Дабы избежать трагической развязки прямо сейчас, я предпочитаю удалиться и оставить вас победителем. До свиданья, мой рыцарь ордена вулканов! Умерьте вашу вспыльчивость и помните, что можете рассчитывать на мою помощь, когда вам понадобится закрутить любовь с этой старой перечницей.

Сказав это, дон Кристобаль выпорхнул из собора.

– До чего легкомыслен! – вздохнул Лоренцо. – Прекрасная душа, но как ему не хватает серьезности в суждениях!

Уже приближалась ночь. Уличные фонари еще не зажигали. Слабые лучи восходящей луны едва рассеивали сумрак готической церкви. Лоренцо все никак не мог уйти. Пустота, оставшаяся в его душе после ухода Антонии, и самопожертвование сестры, о котором так иронически отозвался дон Кристобаль, настроили его на меланхоличный лад, под стать окружавшему его религиозному мраку. Он по-прежнему стоял, прислонившись к колонне близ кафедры. Легкий и прохладный ветерок веял под сводами опустевших приделов; лунный свет, пронзая цветные стекла витражей, падал на каннелюры сводов и массивные устои церкви, образуя тени и пятна многих оттенков. Полная тишина царила в храме, нарушаемая лишь изредка хлопаньем дверей где-то внутри аббатства.

Ночная тишина и одиночество усилили задумчивость Лоренцо. Он опустился на скамью и предался обманчивой игре воображения. Он думал о своем союзе с Антонией, о препятствиях, могущих помешать его желаниям; сотни мгновенных видений мелькали перед его мысленным взором, печальных, но приятных. Сон незаметно подкрался к нему, но тихий и торжественный настрой мыслей сохранился и в его грезах.

Ему чудилось, будто он все еще находится в церкви капуцинов, но уже не темной и не пустой. Бесчисленные серебряные светильники разливали сияние со сводов; издали доносилось благозвучное пение хора, орган заполнял мелодиями все пространство церкви; алтарь был пышно украшен, видимо для какого-то особого торжества; вокруг стояли разодетые люди, а рядом с алтарем – Антония в белом свадебном платье, цветущая и по-девичьи скромная.

Колеблясь между надеждой и страхом, Лоренцо глядел на эту сцену. Вдруг дверь аббатства отворилась, и он увидел проповедника, чьи речи он только что слушал с восхищением, сопровождаемого длинной чередой монахов. Он подошел к Антонии и спросил:

– А где жених?

Антония стала с тревогой оглядываться. Юноша невольно вышел на несколько шагов из своего укрытия. Девушка увидела его и зарделась от радости; грациозным взмахом руки она подозвала его. Он исполнил ее желание и, поспешно приблизившись, упал к ее ногам.

Она отступила на мгновение; потом посмотрела на него с невыразимым удовольствием и воскликнула:

– Да, вот мой жених! Мой суженый!

И она бросилась в его объятия; но не успел он подхватить свою невесту, как между ними встало неведомое существо, гигантского роста, с темной кожей, с жуткими свирепыми глазами; рот его изрыгал языки пламени, а на лбу четко выделялись слова: «Гордыня! Похоть! Жестокость!»

Антония вскрикнула. Чудовище схватило ее, вспрыгнуло на алтарь и стало тискать ее и мучить омерзительными ласками. Девушка напрасно билась, пытаясь вырваться. Лоренцо бросился ей на помощь; но не достиг он еще алтаря, как грянул гром и собор начал разваливаться; монахи пустились наутек, вопя от ужаса; светильники погасли, алтарь провалился, и на его месте разверзлась пропасть, извергающая клубы огня и дыма. Издав громкий и жуткий вопль, чудовище прыгнуло в бездну, намереваясь утащить с собою Антонию. Ему это не удалось. Воодушевленная сверхъестественными силами, она вырвалась из его захвата, только ее белое платье осталось у него в руках. В тот же миг за плечами Антонии раскрылись великолепные сверкающие крылья. Она взлетела, крикнув потрясенному Лоренцо: «Друг! Мы встретимся в высях!»

В тот же миг крыша собора раскрылась; мелодичные голоса зазвенели под сводами, и Антония исчезла в сиянии лучей столь ослепительных, что смотреть было невмочь. В глазах у Лоренцо потемнело, и он упал наземь.

Очнувшись, он обнаружил, что лежит на плитах пола; церковь была освещена, издалека доносился распев гимнов. Не сразу смог Лоренцо убедить себя, что просто видел сон, настолько сильно видение поразило его. Но тут он сообразил, что светильники зажгли, пока он спал, а слышанная им музыка была пением монахов, служивших вечерню в часовне аббатства.

Лоренцо поднялся и вспомнил, что хотел повидаться с сестрой, хотя мысли его были целиком заняты необыкновенным сном. Он уже подошел к двери, когда заметил тень, движущуюся вдоль противоположной стены. Приглядевшись, он различил фигуру мужчины, закутанного в плащ, который явно старался остаться незамеченным. Очень немногие люди способны противостоять собственному любопытству. Незнакомец старался скрыть свое присутствие в соборе, и именно поэтому Лоренцо захотелось выяснить, что он тут делает.

Наш герой понимал, что не имеет никакого права совать нос в секреты незнакомого кавалера. «Я должен уйти», – сказал себе Лоренцо. И остался, где стоял.

Тень от колонны надежно скрывала его от пришельца, который украдкой продвигался вперед. Наконец он вытащил из-под плаща письмо и торопливо положил его к ногам огромной статуи святого Франциска. Затем он поспешно отошел и скрылся на другой стороне церкви, поодаль от статуи.

«Вот оно что! – сказал про себя Лоренцо. – Это лишь какая-то глупая любовная интрижка. Пожалуй, мне лучше уйти, не стоит в это вмешиваться».

Собственно говоря, он с самого начала понимал, что вмешиваться не стоит; но нужно же было как-то оправдать уступку своему любопытству. Он предпринял вторую попытку выбраться из церкви. На этот раз он сумел беспрепятственно выйти на паперть; но в ту ночь ему было суждено второй раз посетить храм. Когда он спускался по ступенькам, ведущим на улицу, некий кавалер налетел на него с разбегу с такой силой, что оба еле удержались на ногах. Лоренцо взялся за шпагу.

– Как вы посмели, сеньор? – сказал он. – Как понимать вашу выходку?

– Ха-ха! Это ты, Медина? – отозвался тот, и Лоренцо по голосу узнал дона Кристобаля. – Тебе невероятно повезло, что ты не ушел из церкви до моего возвращения. Идем туда, идем! Мой дорогой, они тут будут с минуты на минуту!

– Кто «они»?

– Старая курица и все ее миленькие цыплятки. Давай зайдем внутрь, прошу тебя; там я все расскажу.

Лоренцо вошел следом за ним в собор, и они спрятались за статуей святого Франциска.

– Ну а теперь, – сказал наш герой, – позволено мне будет узнать, что означают все эти спешка и трепетание?

– Ох, Лоренцо, мы увидим нечто восхитительное! Настоятельница ордена святой Клары[6]6
  Орден святой Клары (клариссинки) был основан сподвижницей святого Франциска Кларой Ассизской в 1212 году в качестве женского «филиала» ордена францисканцев, и с тех пор они всегда оставались тесно связаны духовно и организационно. В наше время по всему миру клариссинок около четырнадцати тысяч. Общины обоих орденов действительно часто располагались рядом, хотя данный монастырь, по-видимому, выдуман автором.


[Закрыть] со всей компанией монашек идут сюда. Да будет тебе известно, что благочестивого отца Амброзио (благослови его за это Господь!) невозможно выманить за пределы его владений. Однако всякой модной обители просто необходимо иметь его в качестве духовника, и потому монашкам приходится наносить визиты в аббатство; знаешь, по тому правилу: «Когда гора не идет к Магомету, Магомету приходится идти к горе». Ну вот, настоятельница клариссинок считает, что ее священных овечек лучше приводить на исповедь потемну, дабы не оскверняли их взгляды таких нечестивцев, как ты и твой покорный слуга. Их впустят в часовню аббатства через вон ту боковую дверь. Тамошняя привратница, добрая старая душа и моя приятельница, только что сообщила мне, что они вот-вот будут тут. Отличная новость для тебя, проказник! Мы увидим ряд красивейших лиц Мадрида!

– Вовсе нет, Кристобаль, ничего мы не увидим. Монашки всегда прячутся под покрывалами.

– Э, нет! Я лучше знаю! Войдя в дом молитвы, они всегда открывают лица из уважения к святому, которому он посвящен. Но послушай, они уже близко! Тихо! Молчи, наблюдай и убедись.

«Хорошо! – подумал Лоренцо. – Может, я выясню, кому предназначается письмо того незнакомца».

Не успел дон Кристобаль договорить, как вошла матушка-настоятельница, а за нею – длинная вереница монахинь. Каждая из них, входя в церковь, откидывала покрывало. Проходя мимо статуи святого Франциска, покровителя собора, настоятельница скрестила руки на груди и низко поклонилась. Монахини одна за другой делали то же самое, и поначалу ничто не тешило любопытство Лоренцо. Он было уже отчаялся узнать разгадку тайны, когда очередная монашка, кланяясь святому Франциску, обронила свои четки и нагнулась, чтобы их подобрать. На мгновение лицо ее оказалось на свету; но тут же, ловко подобрав письмо с подножия статуи, она спрятала его у себя на груди и поспешила занять свое место в процессии.

– Ого! – пробормотал Кристобаль вполголоса. – Да здесь целая история, без сомнения.

– Святые небеса… Агнес! – вскрикнул Лоренцо.

– Что? Это твоя сестра? Дьявольщина! Тогда, я думаю, кто-то заплатит за то, что мы подсмотрели.

– И заплатит немедленно, – добавил разъяренный брат.

Благочестивая процессия уже вошла в аббатство, и дверь закрылась. Незнакомец немедленно вышел из укрытия и быстрым шагом направился к выходу из церкви: но Медина встал у него на пути. Кавалер, завидев его, отшатнулся и надвинул шляпу на глаза.

– Не пытайтесь убежать! – воскликнул Лоренцо. – Я желаю знать, кто вы и каково содержание того письма.

– Того письма? – переспросил незнакомец. – И по какому праву вы меня спрашиваете?

– По праву опозоренного вами. Но вам не пристало задавать мне вопросы! Либо отвечайте прямо, либо я добьюсь ответа шпагой.

– Последний способ самый простой, – заметил незнакомец, выдернув из ножен рапиру. – Вперед, сеньор Храбрец! Я готов.

Пылая гневом, Лоренцо ринулся в атаку; противники обменялись уже несколькими ударами, но тут Кристобаль, у которого в тот момент оказалось больше здравого смысла, чем у них обоих, встал между ними.

– Стой! Стой, Медина! – воскликнул он. – Вспомни, к чему приведет пролитие крови на освященной земле!

Незнакомец тотчас отбросил свой клинок.

– Медина? – вскрикнул он. – Великий боже, возможно ли это! Лоренцо, неужели вы совсем забыли Раймонда де лас Ситернас?

Изумление Лоренцо все возрастало. Раймонд подошел к нему и протянул руку; но Лоренцо взглянул на него подозрительно и не ответил рукопожатием.

– Маркиз, вы здесь? Что все это означает? Вы завели тайную переписку с моей сестрой, чьи чувства…

– Всегда принадлежали и ныне принадлежат мне. Но здесь неподходящее место для разговора. Пойдемте ко мне домой, и вы все узнаете. Кто это с вами?

– Тот, с кем вы виделись раньше, – отозвался дон Кристобаль, – хотя, вероятно, не в церкви.

– Граф Оссорио?

– Он самый, маркиз.

– Я не прочь открыть свою тайну при вас, положившись на ваше молчание.

– О, ваше мнение обо мне лучше, нежели мое собственное! Я предпочту удалиться и не испытывать ваше доверие. Идите своим путем, а я пойду своим. Где вас можно будет найти, маркиз?

– Как обычно, в особняке рода Ситернас; но помните, что я здесь инкогнито, и если захотите увидеть меня, спрашивайте Альфонсо д’Альварадо.

– Хорошо! Прощайте, кавалеры! – сказал дон Кристобаль и не мешкая удалился.

– Как же так, маркиз, – удивленно сказал Лоренцо, – как вы стали Альфонсо д’Альварадо?

– Так уж получилось, Лоренцо… Но если только вы не услышали уже мою историю от сестры, мне многое нужно вам рассказать, и вы многому удивитесь. Посему пойдемте, не откладывая более, ко мне домой.

В этот момент привратник капуцинов вошел в собор, чтобы запереть его на ночь. Молодые дворяне вышли на улицу и поспешно направились ко дворцу рода Ситернас.

* * *

– Ну, Антония, – спросила тетушка, как только они покинули церковь, – что ты можешь сказать о наших ухажерах? Дон Лоренцо, видимо, весьма вежливый, славный молодой человек: он уделил тебе некоторое внимание, и кто знает, что за этим последует? Но вот дон Кристобаль, заявляю тебе, – сущий образец учтивости. Такой внимательный! Так хорошо воспитан! А какой чувствительный, какой трогательный! Если какому-то мужчине и удастся убедить меня, чтобы я нарушила свой обет не выходить замуж, это будет дон Кристобаль. Видишь, племянница, все происходит, как я тебе сказывала: стоило мне появиться в Мадриде, как меня окружили поклонники. Заметила ли ты, Антония, какое впечатление я произвела на графа, когда сняла вуаль? А когда я подала ему руку, как страстно он ее поцеловал, видела? Если в мире существует истинная любовь, я увидела ее в глазах дона Кристобаля!

Антония заметила, с каким видом дон Кристобаль целовал упомянутую руку, но пришла к несколько иным выводам; и ей хватило благоразумия прикусить язычок. Поскольку другие примеры подобной сдержанности женщин нам неизвестны, мы сочли этот факт достойным упоминания.

Старушка продолжала разглагольствовать в том же духе, пока они не достигли той улицы, где сняли квартиру. Но толпа, собравшаяся прямо возле их двери, помешала им войти; Антонии и Леонелле пришлось остаться на противоположной стороне улицы, пытаясь понять, что привело сюда всех этих людей.

Спустя несколько минут зрители расступились, образовав круг; теперь Антония разглядела посреди его женщину необычно высокого роста, которая кружилась, не сходя с места, бешено жестикулируя руками. Платье ее было сшито из лоскутов разноцветных шелков и полотна, образующих фантастические, но не безвкусные сочетания. Голову танцовщицы покрывал свернутый тюрбаном платок с узором из виноградных лоз и полевых цветов. Лицо ее, сильно загорелое, имело темно-оливковый оттенок; ее глаза странно поблескивали, а в руке она держала длинный черный жезл, которым то и дело чертила непонятные фигуры на земле, а потом выплясывала вокруг них эксцентричные пируэты, будто в горячке. Внезапно она остановилась, сделала три быстрых оборота и, чуть помедлив, запела:

 
Позолотите ручку, ну же!
Спешите, девицы, ко мне!
Вам облик будущего мужа
Явлю в магическом окне.
Мое искусство превосходно,
Я книгу судеб чту свободно,
Мне тайны ведомы небес,
Чудеснейшие из чудес
Подвластны мне; я правлю ветром,
Луна, сияя бледным светом,
Дорогу освещает мне,
Я с колдунами наравне
На шабаш ведьм лечу отважно,
Вступаю в круг заклятий страшных
И невредимой выхожу,
Свою добычу приношу.
Вот амулеты колдовские,
Полночной тьмы плоды чудные:
Тот верность мужа сохранит,
Тот зарумянит цвет ланит,
Дурнушку сделает прекрасной,
А этот, темный, жаркой страстью
Растопит даже глыбу льда,
А этот девичье несчастье
Исправит быстро без следа.
Но тише! Передам вам я,
Что мне поведал Рок.
Цыганку вспомните добром,
Когда настанет срок.
 

[Стихи М. Льюиса здесь и далее – в переводе О. Мыльниковой. ]

– Дорогая тетушка! – сказала Антония, когда песня закончилась. – Она безумна, правда?

– Безумна? Эта – нет, дитя мое; она просто злая. Это цыганка, их племя вроде бродяг, их единственное занятие – таскаться по свету, рассказывая небылицы и выманивая денежки у честных людей. Эту дрянь надобно вычистить! Будь я королем Испании, я бы им дала три недели, чтобы убраться прочь из моих владений, а оставшихся быстренько сожгла бы живьем.

Слова эти были произнесены достаточно громко, чтобы цыганка их расслышала. Она сразу же направилась к дамам, раздвинув толпу зрителей. Поклонившись трижды на восточный манер, она обратилась к Антонии:

 
Дева милая, не бойтесь!
Вы моим словам откройтесь!
Дайте руку мне скорее,
Я туман судьбы развею!
 

– Дорогая тетушка! – сказала Антония. – Позвольте мне попробовать разок! Пусть она мне погадает!

– Не мели чепуху, девочка! Она наплетет тебе кучу обманов.

– Это неважно; дайте мне хотя бы услышать, что она скажет. Пожалуйста, дорогая тетушка, прошу вас, сделайте одолжение!

– Ну ладно, ладно! Если уж ты, Антония, так заупрямилась… Иди сюда, добрая женщина, почитай по нашим рукам. Вот тебе деньги, и погадай-ка мне.

Сказав так, она стащила с руки перчатку и показала цыганке ладонь. Гадалка коротко взглянула на нее и ответила:

 
Судьбу вам нагадать? Ваш возраст
Сам о судьбе вам говорит.
Но раз вы платите, позвольте
Один совет вам подарить.
Хотите вы казаться краше,
Но всем смешны уловки ваши.
А вы, себе тщеславно льстя,
Как неразумное дитя,
Как ни старайтесь спрятать годы,
Не победите вы природу.
И юноша не даст обет
Красотке за полсотни лет.
Совет мой прост: белил, помады —
Средств похоти – вам знать не надо.
Раздайте деньги беднякам,
Не тратя их по пустякам.
Не о любовниках вам печься,
Но от Творца бы не отречься!
Грехи былые отмолить,
Пока не рвется жизни нить.
 

Публика смеялась, слушая цыганку, и дружно подхватывала: «полсотни лет… смешны уловки… белил, помады». Леонелла чуть не задохнулась от злости и осыпала коварную советчицу горькими упреками. Смуглая пророчица выслушала ее с презрительной улыбкой, потом коротко ответила и обратилась к Антонии:

 
Пусть медом речь моя не льется,
Но все же правдой остается.
Теперь вы, дева, руку дайте,
Что вам сулит судьба, узнайте.
 

Подражая Леонелле, Антония сняла перчатку и подала свою белую ручку цыганке; та, приглядевшись к линиям ее ладони со смешанным выражением жалости и удивления, произнесла следующее предсказание:

 
О господи, что за ладонь!
Невинной прелести огонь!
Так целомудренно чиста,
Супруга нежного мечта.
Увы, гласит узор такой,
Что вы утратите покой.
Соблазн, соединясь с пороком,
Страдать заставят вас жестоко.
И, бед не вынеся земных,
Спасетесь в небе вы от них.
И все ж хочу ослабить ваше бремя.
Припомните, когда наступит время:
Бывает так, что лицемер,
Всех добродетелей пример,
Ничьих законов не преступит,
Ошибки ближних строго судит.
Но ложной благости не верьте,
Под ней таится злое сердце,
Гордыня, похоть и разврат.
О дева, я скорблю стократ!
Увы, мое печально предсказанье,
Все, что могу вам дать я, – это знанье.
Но верьте, коль окажетесь в беде:
Смирение – невинности удел,
И лучший мир наградой вашей будет
За горести, что принесут вам люди.
 

Умолкнув, цыганка снова покружилась трижды, резко взмахнула руками и торопливо пошла прочь по улице. Толпа последовала за ней; дверь была теперь свободна, и Леонелла вошла в дом Эльвиры, злая на цыганку, на племянницу, на зевак, одним словом – на всех, кроме себя самой и своего прекрасного кавалера. На Антонию предсказания цыганки также сильно подействовали; но впечатление вскоре потускнело, и спустя несколько часов она забыла про этот случай, будто его и не бывало.