Текст книги "Звёздные Войны. Уязвимая точка"

Рюкзаки потяжелели из-за того, что теперь путешественникам приходилось нести запасы, которые раньше ехали на траводавах. Из пожитков Мейса уцелело немногое. Его карманная палатка, смена одежды, медпакет и документы погибли вместе с траводавом Ника. Война Харуун-Кэла стирала все связи Мейса с миром вне джунглей: из всех материальных свидетельств того, что он не просто корун, остались лишь два световых меча.

Даже подпространственный передатчик в фальшивом инфопланшете, который он нес все это время, судя по всему, повредило взрывом. Джедай подумывал вызвать «Халлек», чтобы вывезти Беша и Мел на медицинское обследование, хотя это сильно бы усложнило его текущее задание: внезапное появление республиканского крейсера в системе Аль’Хар, несомненно, привлекло бы слишком большое внимание сепаратистов. Но голоком инфопланшета не мог даже настроиться на несущую частоту. Последняя ниточка, связывавшая джедая с тем, что Депа называла Галактикой Мира, оборвалась, как и жизни балавайских ополченцев, чей корабль он сбросил на склон горы.

Какая ирония: запись на поддельный инфопланшет все еще работала. Маскировка превратилась в реальность: теперь устройство стало тем, чем и выглядело. И интуиция подсказывала Мейсу, что это в определенной мере символично.

Вместо того чтобы патрулировать окрестности, Гэлфра шла рядом с Мел. Она была единственным выжившим акком. Если повезет, то ее присутствие удержит серьезных хищников на расстоянии.

Через перевал позади них пока не пролетал ни один корабль. Это беспокоило Мейса, потому что было необъяснимо. В какой-то момент Гэлфра подала через Силу сигнал, который, может быть, означал, что она услышала вдали двигатели кораблей. А может, и нет. Почти все время она оплакивала павших членов своей стаи: ее образ в Силе представлял собой один продолжительный стон горя утраты.

Группа буквально рвалась вперед. Ник задал невероятный темп. С тех пор как они сожгли останки Леша, он не проронил ни слова.

Мейсу казалось, что Росту раздумывает о Беше и Мел. По крайней мере, сам он точно думал о них. Думал о личинках лихорадных ос, которыми кишел их головной и спинной мозг. Возможно, у них в запасе есть день или два, до того как их разум начнет слабеть. Еще через день-другой начнутся конвульсии и наступит ужасная смерть. Беш шел с опущенной головой, вздрагивая, словно он не мог думать ни о чем ином. Мел шла, как боевой дроид, будто страдания и смерть были чуждыми ей понятиями. Тем более страх.

Мейс догнал Ника и пошел с ним рядом:

– Поговори со мной.

Глаза парня упорно смотрели на джунгли впереди.

– Зачем?

– Затем, что я хочу знать, что у тебя на уме.

– Что заставляет тебя думать, что у меня вообще что-то есть на уме? С чего ты взял, что то, что у меня на уме, имеет хоть какое-то значение? – Его голос был наполнен озлобленной грустью. – У нас двое на второй стадии осиной лихорадки. У нас нет траводавов. Один акк. Несколько стволов, ополчение на хвосте. И мы с тобой.

Его взгляд скользнул вбок, на Мейса. Глаза были красными и опухшими.

– Мы мертвы. Понимаешь? Как тот клыкач в яме смерти: не дотянули всего несколько метров. Не смогли. Мы уже мертвы.

– Для мертвецов, – отметил Мейс, – мы топаем весьма резво.

На мгновение ему показалось, что Ник все же улыбнется. Но он лишь покачал головой:

– С группой Депы путешествует лор-пилек. Он… очень могущественный. Сверхмогущественный. Если мы доведем до него Беша и Мел до того, как у них начнутся судороги, возможно, он сможет их спасти.

Лор-пилек, «хозяин джунглей». Шаман. Лекарь. Волшебник. В легендах коруннаев лор-пилек был личностью, несущей великую мощь и великую опасность. Непредсказуемый, словно джунгли. Он нес жизнь и смерть, дары или раны. В некоторых историях лор-пилек вообще не был живым существом: он был лишь проекцией пилекотана, воплощением «джунглей-разума».

Мейс связал все воедино:

– Кар Вэстор.

Ник уставился на него:

– Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь его имя?

– Сколько нам еще идти до них?

Ник сделал несколько шагов, прежде чем ответить:

– Если бы у нас по-прежнему были траводавы и акки для охраны? Может, пару дней. Может, меньше. Пешком? С одним акком? – Корун выразительно пожал плечами.

– Тогда зачем мы идем так быстро?

– Потому что у меня действительно есть кое-что на уме. – Росту искоса посмотрел на Мейса. – Но тебе это не понравится.

– Мне это понравится меньше, чем то, что придется сделать с Бешем и Мел? Меньше, чем то, что я уже сделал с Лешем?

– Это не мне решать. – Взгляд Ника стал отстраненным, он уставился в наполненный тьмой туннель впереди. – Где-то в часе ходьбы на запад есть небольшое поселение. Вдоль этих дорог для паровых вездеходов подобные деревни встречаются примерно через каждую сотню километров. У них там есть защитный бункер и коммуникатор. Хотя мы, ОФВ, не используем коммуникаторы, но все равно отслеживаем частоты. Мы доходим туда и посылаем кодированный сигнал, сообщающий о нашей позиции. Затем накачиваем Мел и Беша танатизином, садимся, ждем и надеемся на лучшее.

– Балавайское поселение?

Ник кивнул:

– У нас больше нет поселений. Спасибо ТОКО.

– Эти балаваи нас впустят?

– Конечно. – Зубы Ника выделялись на фоне сумрака джунглей, а в глазах его вновь мелькнула вспышка странного безумия. – Надо просто знать, как попросить.

Лицо Винду посуровело.

– Я не позволю тебе причинять вред мирным жителям. Даже для того, чтобы спасти друзей.

– По этому поводу тебе не стоит беспокоиться, – произнес парень, не останавливаясь. – В этих местах мирные жители – миф.

Джедай не хотел уточнять, что Ник имел в виду. Он просто замер посреди колеи. Перед его глазами вновь пронеслась кровавая бойня, спроецированная в кабинете Верховного Канцлера. Он снова увидел разрушенные, сожженные хижины и девятнадцать трупов посреди джунглей.

– Ты прав, – сказал он, – мне это не нравится. Совсем не нравится.

Ник не сбавил шаг. Он даже не оглянулся на остановившегося Мейса.

– Да, ну как только тебе в голову придет идея получше, – сказал он в темноту впереди, – ты уж не забудь поставить меня в известность, ладно?

ИЗ ЛИЧНОГО ДНЕВНИКА МЕЙСА ВИНДУ

В бункере я впервые после допроса в Министерстве юстиции, могу заявить, что меня окружает более или менее прохладный воздух. Кто-то соорудил это убежище внутри вулканического камня прямо на холме: фактически просто поставил дюрастальную дверь перед входом в пузырь, оставшийся в граните то ли после газа, то ли после менее прочного камня. Отсюда, конечно, неплохо просматриваются остатки поселения внизу, но бункер явно никогда не претендовал на звание военного объекта: ни одной бойницы. Исходя из того, как он был построен – проще говоря, вырыт, – я могу предположить, что он служил скорее убежищем: безопасным местом, в котором можно укрыться в случае нападения. Безопасным местом, в котором можно дождаться ополчения.

Если и так, то задумка не удалась.

Ночной ветерок медленно обдувает искореженные обломки того, что когда-то было дверью, а его шорох в дверном проеме служит эхом той жестокости, что по-прежнему звучит в Силе вокруг меня.

Я не рискую медитировать. Тьма здесь слишком глубока. Она притягивает: словно я оказался слишком близко возле черной дыры, которая разрывает меня пополам. Гравитация тянет одну половину меня к горизонту событий, за который я боюсь даже просто заглянуть.

Позади меня, потонув в ночных тенях, неподвижно лежат Беш и Мел. Из-за танатизинового анабиоза температура их тел немногим выше, чем у окружающих камней. Лишь сквозь Силу можно понять, что они все еще живы: их сердца бьются со скоростью меньше одного удара в минуту, а на один час приходится десять-двенадцать неглубоких вдохов. Личинки лихорадных ос в их телах так же замирают. В подобном состоянии Беш и Мел могут прожить еще неделю, а то и больше.

Если, конечно, за это время они не станут чьим-нибудь обедом.

Следить за их безопасностью – моя обязанность. На данный момент это моя единственная обязанность. Так что я сижу посреди обломков двери и всматриваюсь в бесконечную ночь.

«Молния» покоится на двуноге в дверном проеме, ее дуло смотрит в небо. Мел хорошо заботится о своем оружии: она настояла на очередной его чистке перед тем, как разрешила сделать себе укол. Теперь я периодически делаю проверочные выстрелы, и пока что пушка работает нормально. Я пытаюсь чувствовать в Силе деятельность поедающего металл грибка, как это умеют делать коруннаи, но пока все же больше полагаюсь на физическую проверку.

Других дел у меня все равно нет. Я провожу время, делая подобные записи и раздумывая над спором с Ником.

Там на дороге Ник сказал, что мирные жители в этих местах – миф. Как я выяснил, он имел в виду, что мирных жителей здесь просто нет, что находиться в джунглях – значит уже принимать участие в войне. Балавайское правительство распространяет слухи о невинных исследователях джунглей, которых режут жестокие коруннайские партизаны. Это, по словам молодого коруна, лишь пропаганда.

Сейчас же, в руинах балавайского лагеря, эта мысль кажется мне на удивление правильной, хотя ранее я инстинктивно отбросил ее. Она показалась мне банальным оправданием. Извинением. Успокоением для совести, растревоженной различными зверствами. В то время, когда мы шли по дороге, проложенной паровым вездеходом, мы с Ником успели немало поговорить об этом.

Парень утверждал, что все по-настоящему мирные жители остаются в городах: официанты и дворники, владельцы магазинов и водители такси. Он сказал, что исследователи джунглей ходят с таким мощным оружием не просто так и что причиной тому скорее акк-псы, чем лозовые кошки. Балаваи идут в джунгли, лишь когда готовы, хотят и могут убивать коруннаев. Ни та ни другая сторона не сидит и не ждет нападения противника. Если в джунглях ты не наносишь удар первым, то становишься жертвой.

Тогда я задал вопрос о мертвых детях.

Это был единственный раз, когда Ник разозлился. Он развернулся ко мне так, словно собирался ударить. «Каких детях? – спросил он. – В каком возрасте ребенок уже может спустить курок? Из детей получаются отличные солдаты. Им практически неведом страх».

Неправильно воевать с помощью детей… или против них… Так я ему и сказал. Несмотря ни на что. Они недостаточно взрослые, чтобы понимать последствия своих поступков. Ник в крайне грубых выражениях объяснял, что мне следует сказать все это балаваям.

– А как же наши дети? – Росту с едва сдерживаемой яростью тряхнул головой. – Иджи могут оставить своих детей дома, в городе. А где нам оставить наших? Ты видел Пилек-Боу. Ты знаешь, что случается с коруннайскими детьми на этих улицах… Я знаю! Я был одним из них. Лучше пусть разорвут на куски здесь, чем выживать там, как пришлось мне. Кстати, как ты собираешься объяснить этим стрелкам со штурмовых кораблей, что коруннаи, которым они радостно отстреливают руки и ноги, всего лишь дети?

– По-твоему, это оправдывает то, что происходит с детьми балаваев? Теми, что не остаются в городах? – уточнил я. – Коруннаи ведь не стреляют с кораблей куда ни попадя. Какие у вас оправдания?

– Они нам не нужны, – огрызнулся он. – Мы не убиваем детей. Мы хорошие парни.

– Хорошие парни, – повторил я его слова. Я не смог скрыть горечь в своем голосе: голографические изображения, которые мы с Йодой увидели в кабинете Палпатина, все время всплывают в моей памяти. – Я видел, что остается после того, как вы, хорошие парни, захватываете селение исследователей джунглей, – сказал я ему. – Именно поэтому я здесь.

– Ну конечно. Ха. Давай я тебе кое-что поведаю, а? – Переменчивость настроения Ника, подобная летней грозе, унесла ярость в мгновение ока. Он посмотрел на меня с ироничной жалостью. – Я все ждал, когда же ты наконец заговоришь об этом.

– О чем?

– О ваших джедаях, ваших тайнах и прочем клыкачовом дерьме. Думаете, только вы умеете держать карты закрытыми? – Он закатил глаза и помахал пальцами перед своим лицом. – О-о-о, смотрите, я джедай! Я знаю вещи «слишком опасные» для «простых смертных»! Осторожно! Если ты не отступишь, я скажу тебе то, что «живым существам знать не дано»!

На мгновение мне показалось, что Ника Росту можно воспринимать как настоящее испытание для моих моральных принципов. Джедай может пасть во тьму, начав с реализации простого желания выбить из подобного персонажа всю скопившуюся в нем мерзость.

Я взял себя в руки и даже смог поддерживать цивилизованный тон речи, когда Ник рассказывал все, что знал о той кровавой резне в джунглях и об информационной пластине.

Это было тяжело.

Он признался, что не просто был в том месте, что мы с Йодой рассматривали в кабинете Палпатина, но был в компании Депы и Кара Вэстора, когда они продумывали план. Он помогал им в работе над «декорациями», а потом именно Ник передал наводку Разведуправлению Республики.

Даже сейчас, несколько часов спустя, мне трудно описать словами, как я себя тогда почувствовал. Сбитым с толку, несомненно: почти оглушенным. Не способным поверить.

Преданным.

Я нес в себе те картины, словно рану. Они терзали мой разум так обжигающе болезненно, что мне приходилось отгораживаться от них покровом неверия. Из-за подобной боли приходится особенно тщательно следить за раной – когда любое прикосновение к ней ведет к агонии, приходится укрывать ее, изолировать, словно объект поклонения. Словно святыню.

Но Ник выставил все так, будто это была просто шутка.

Хм. Я наконец нашел слово, которое описывает то, что я тогда испытал. То, что я испытываю сейчас.

Гнев.

В том числе и поэтому мне сейчас сложно медитировать. Сложно и опасно.

Хорошо, что Ник и Гэлфра ушли несколько часов назад. Возможно, к тому времени, как он вернется – если вернется, – я найду для сказанных им вещей место в своем разуме, дабы они более не ожесточали мое сердце.

Вся бойня была постановкой.

Не подделкой. Тела были настоящими. Смерти были реальными. Но она была постановкой. Это действительно была лишь шутка. Надо мной.

Депа хотела, чтобы я приехал сюда.

Вот для чего все это было сделано. С самого начала.

Та инфопластина не была уликой и не была признанием. Она была приманкой. Депа хотела выманить меня с Корусанта, привести на Харуун-Кэл и бросить в эти кошмарные джунгли.

Многие из убитых действительно были исследователями джунглей, сказал мне Ник. Когда иджи не разрабатывают джунгли, они служат нерегулярными частями балавайского ополчения. Они значительно опаснее штурмовых кораблей, спутников обнаружения, всех ТОКО, дроидов-истребителей и армий сепаратистов, вместе взятых. Они знают джунгли. Они живут в них. Они используют их.

Они беспощаднее, чем ОФВ.

Остальные убитые в этой маленькой постановке были пленниками-коруннаями, которых схватили иджи. Схватили, пытали и унижали так, что я не смогу это описать. Когда ОФВ напал, первое, что сделали балаваи, – убили всех пленных, что еще были живы. Ник сказал, что оттуда не ушел никто. Ни один из пленных. И ни один из иджей.

Дети…

Дети были коруннаями.

Кто же такой этот Кар Вэстор? Ник сказал, что именно он засунул пластину в рот мертвой женщины и зафиксировал его шипами медной лозы. Парень добавил, что именно Вэстор убедил ОФВ оставить тела в джунглях. Сцена должна была показаться чрезвычайно жестокой, чтобы я лично занялся расследованием. Вэстор убедил оставить мертвых детей, их собственных детей, якунам, личинкам-буравчикам и черным вонючим мухам-падальщикам, которые напивались кровью настолько, что не могли взлететь с гниющей плоти…

Хватит. Я должен остановиться. Перестать говорить об этом. Перестать думать об этом.

Я не могу… это не…

На этой планете ничему нельзя доверять. То, что ты видишь, не имеет никакого отношения к тому, что получаешь. Мне кажется, я никогда не смогу понять это.

Но я все же учусь. И благодаря этому изменяюсь. Чем больше я меняюсь, тем больше я понимаю. И это пугает меня. Я не хочу представлять себе, что произойдет, когда я действительно научусь понимать это место.

Кем я стану, когда это случится?

Боюсь, что тот, кем я был, презирал бы того, кем я становлюсь. У меня есть жуткое предчувствие, что именно это изменение и планировала Депа, когда затаскивала меня сюда. Она сказала, что нет ничего опаснее джедая в здравом уме.

Думаю, она опасна.

И боюсь, она хочет, чтобы я тоже стал опасным.

Мне следует… я должен поменять… подумать о чем-то еще…

Потому что я спросил Ника о ней.

Я не смог удержаться. Надежда росла вместе с гневом: если голограмма была постановкой, то, может быть, ее слова были просто… нагнетанием обстановки. Местный колорит. Что-то подобное.

Вопреки моему твердому намерению оставаться беспристрастным до тех пор, пока не увижу ее, не поговорю с ней, не почувствую ее в Силе, наперекор моему желанию ничего не спрашивать и никого не слушать, несмотря на все годы самодисциплины и самоконтроля…

У сердца есть мощь, которой не может противостоять никакая тренировка.

Так что я спросил его. Я рассказал ему о словах Депы на записи: как она назвала себя «тьмой джунглей» и как она сказала, что теперь она в здравом уме.

Рассказал о своих опасениях, что она пала во тьму и безвозвратно обезумела.

А Ник…

А Ник…

– Обезумела? – смеясь, ответил он. – Это ты слетел с катушек. Будь она сумасшедшей, разве кто-нибудь последовал бы за ней?

Но когда я уточнил, хочет ли он сказать, что с ней все в порядке, Росту ответил:

– Зависит от того, что ты подразумеваешь под «порядком».

– Я должен знать, видел ли кто-то, что она поддается гневу или страху. Я должен знать, использовала ли она Силу для собственных нужд: в корыстных целях или из мести. Я должен знать, крепко ли ее держат объятия темной стороны.

– Об этом можешь не волноваться, – заверил меня Ник. – Я никогда не встречал никого добрее или заботливее мастера Биллабы. Она не зло. И не думаю, что могла бы им стать.

– Речь не о добре и зле, – сказал я. – Речь о самой природе Силы. Джедаи не моралисты. Это распространенное заблуждение. Мы невероятно прагматичны. Джедаи альтруистичны скорее не потому, что это хорошо, а потому, что это безопасно: использовать Силу в своих личных целях чревато последствиями. В эту ловушку могут попасть даже самые хорошие, добрые и заботливые джедаи, она ведет к тому, что мы называем темной стороной. Мощь, творящая добро, в один прекрасный момент превращается просто в мощь. Неприкрытую силу. Замкнутую на себе. Это форма сумасшествия, к которой джедаи особенно восприимчивы.

Ник лишь пожал плечами:

– Разве кто-то знает истинные причины чьих-либо действий?

Это был не слишком обнадеживающий ответ, но то, что молодой корун сказал следом, сделало его лишь хуже.

Он сказал, что теперь Дапа всегда разговаривает именно так, как на записи. Сказал, что ее мучают кошмары, что крики из ее палатки слышны на весь лагерь. Сказал, что никто не видел, чтобы она ела, что она чахнет, словно что-то гложет ее изнутри… Сказал, что она страдает от головных болей, с которыми не может справиться ни одно лекарство, и что иногда она не может выйти из своей палатки по нескольку дней. Что, когда выходит днем наружу, она завязывает себе глаза, потому что не может вынести свет солнца…

Я жалею о том, что спросил. Я жалею о том, что Ник мне рассказал.

Я жалею о том, что он не соврал.

Это очень не по-джедайски – бояться правды.

Я продолжу рассказ. Облекая пережитое в слова, я лучше вижу перспективу. Которая мне необходима. И еще это способ пережить ночь, что мне тоже необходимо. Даже обученный мастер-джедай, привыкший к медитации и размышлениям, может проводить излишне много времени наедине со своими мыслями.

Особенно здесь.

Поселение было построено на выступе на склоне горного хребта. В этих местах гряда не такая рубленая, она, скорее, представляет собой волнообразную стену вулканических холмов. Жилища стоят на небольшом зеленом участке, окруженном выжженной лавой землей. Лава стекает из крупного жерла метрах в шестистах выше того места, где я сейчас сижу. Если вы прислушаетесь, то, наверное, услышите рокот. Хотя этот микрофон может быть недостаточно чувствительный. Вот, слышите? Вулкан копит силы для нового извержения.

Извержения здесь – достаточно частые события, поэтому джунгли не успевают восстановить свои права там, где стекает лава. Обугленные деревья, со сгоревшей с одной стороны листвой, стоят на границе бывших потоков. Видимо, в этих краях извержения достаточно слабые. Иначе зачем строить здесь лагерь?

Ну…

Может быть, из-за открывающегося вида, конечно…

Сам бункер немного возвышается над поселением. Отсюда, от остатков входа, я вижу хаос упавших и разрушенных сборных хижин и разломанную стену ограждения. Бледное сияние светящихся лоз озаряет серую дорогу паровых вездеходов, бегущую по склону горы.

И уходящую в джунгли…

Я вижу отсюда на километры: островки джунглей, серебряные, черные, переплетенные светящимися лозами, – они наполнены мерцающими алыми, малиновыми, а иногда и просто красными точками: жерлами действующих вулканов, бурлящих на этой переменчивой территории. От этого вида захватывает дух.

А может быть, это из-за запаха.

Еще одна из иронических усмешек, что наполнили в последнее время мою жизнь: все мое беспокойство о мирных жителях, сражениях, бойнях, необходимости драться, возможных убийствах мужчин и женщин, которые в действительности окажутся лишь случайными жертвами войны, весь мой спор с Ником и все, что он мне сказал…

Все было напрасно. Волноваться было незачем. Когда мы наконец пришли сюда, здесь не осталось никого, с кем надо было бы сражаться.

Здесь уже побывал ОФВ.

Выживших не осталось.

Я не буду описывать состояние трупов. Просто увидеть то, что с ними случилось, уже достаточно: я не испытываю ни малейшей потребности делиться этим даже с архивами джедаев.

Я готов согласиться с Ником в следующем: балаваи в этом поселении точно не были невинными мирными жителями. Коруннаи оставили на телах то, что иджи, похоже, считали самым ценным украшением: ожерелья из человеческих ушей.

Ушей коруннаев.

Из того, что хищники и разложение почти не повредили трупы, Ник сделал вывод, что группа ОФВ, которая устроила все это, прошла здесь не более двух или трех дней назад. А некоторые, э, знаки, то, что было сделано с телами, и отзвуки в Силе, что никак не исчезают, как мощная стоячая волна, заставляют предполагать, что все это дело рук Кара Вэстора.

Партизаны ОФВ тщательно все здесь обыскали: не осталось ни единого кусочка еды и ничего из оборудования, за исключением абсолютно бесполезных вещей. Ниже по склону валяются обломки двух паровых вездеходов. Естественно, коммуникационное оборудование тоже исчезло, поэтому я и сижу здесь в одиночестве, наблюдая за Бешем и Мел.

Когда мы обнаружили, что коммуникационное оборудование пропало, Ник совсем пал духом. Похоже, он нередко переключается с полного отчаяния к этой его маниакальной жизнерадостности, и не так-то просто угадать, что в очередной раз изменит его настроение. Он опустился на окровавленную землю и оставил нас ради мертвых. Он снова принялся повторять свое заклинание. «Не повезло, – бормотал он, тихо выдыхая слова. – Просто не повезло».

Отчаяние – предвестник темной стороны. Я коснулся его плеча:

– Везения не существует. Везение – слово, которое мы используем, чтобы описать нашу слепоту по отношению к тончайшим потокам Силы.

Его ответ был полон горечи:

– Да? И какой же тончайший поток убил Леша? Неужели твоя Сила уготовила то же самое и для тебя? А для Беша и Мел?

– Джедаи говорят, – ответил я, – что есть вопросы, на которые мы никогда не сможем получить ответы, мы сможем лишь быть ответами.

Парень агрессивно поинтересовался, что же это должно означать. Я сказал ему:

– Я не ученый и не философ. Я джедай. Я не должен объяснять реальность. Я лишь должен взаимодействовать с ней.

– Этим я и занимаюсь.

– Этого ты избегаешь.

– У тебя что, есть джедайский прием, с помощью которого ты доставишь нас к Депе и Кару за день? Или за три? Они уходят от нас. Мы не сможем их догнать. Вот это реальность. Единственная.

– Неужели? – Я задумчиво посмотрел на широкую спину Гэлфры. – Она неплохо передвигается по джунглям. Я знаю, что акки не ездовые животные, но одного наездника она, вероятно, сможет донести с приличной скоростью.

– Да, конечно. Если бы только мне не надо было думать о вас всех. – Росту внезапно замолчал. Его глаза сузились. – Нет. Ни за что, Винду! Забудь!

– Я присмотрю за ними, пока ты не вернешься.

– Я сказал: забудь! Я не оставлю вас здесь.

– Это не тебе решать. – Я подошел к нему вплотную. Парню пришлось выгнуть шею для того, чтобы по-прежнему смотреть мне в глаза. – Я не спорю с тобой, Ник. И не спрашиваю тебя. Это не дискуссия. Это инструктаж.

Ник – упрямый парень, но он не глуп, поэтому достаточно быстро сообразил: до встречи со мной он и понятия не имел, что такое настоящее упрямство.

Мы умудрились соорудить некое подобие седла для Гэлфры, а затем Ник, Мел и я сквозь Силу убедили акк-пса принять Ника к себе на спину так же, как недавно меня, и аккуратно пронести его сквозь джунгли по следам ушедших коруннаев. Мы втроем смотрели на то, как пара растворилась в кишащей жизнью ночи, затем Беш и Мел устроились максимально удобно на полу бункера, и я впрыснул им танатизин.

Мы все ждали и надеялись, что Ник прорвется сквозь джунгли, найдет и приведет назад этого Кара Вэстора, этого опасного лор-пилека, и что этот кошмар живущих и расчленитель мертвых, создание без совести и человеческих чувств использует свою мощь для того, чтобы спасти две жизни.

Интересно, что Кар Вэстор подумает, когда прибудет и обнаружит, что я сделал со сценой его победы.

После отъезда Росту я потратил несколько часов, устраивая мертвым достойные похороны, прежде чем начать эту запись. Ник бы, несомненно, засмеялся и отпустил какое-нибудь колкое замечание о том, что я слишком наивен и совершенно не готов к этой грани войны. Возможно, он спросил бы меня: «Неужели захоронение этих трупов делает их хоть сколько-нибудь менее мертвыми?» На все эти, по счастью, лишь воображаемые подколки я бы лишь пожал плечами.

Я сделал это не для них. Я сделал это для себя. Я сделал это потому, что это был мой единственный способ выразить свое почтение к отнятым жизням. Не важно, враги они или нет.

Я сделал это потому, что не хотел и не хочу быть тем, кто способен оставить кого-то в таком виде…

Кого бы то ни было.

Сейчас я сижу здесь и осознаю, что Депа всего лишь в нескольких километрах отсюда, что она, возможно, стояла на этом самом месте. Не больше сорока восьми часов тому назад. Но как бы сильно я ни погружался в Силу, как бы ни тянулся к камням подо мной и к джунглям вокруг, я не чувствую ее присутствия. Я не чувствую ее присутствия на всей этой планете.

Я чувствую лишь джунгли и тьму.

Я много думаю о Леше. Перед глазами все время стоит картина, как он бьется на земле, скребет землю в конвульсиях, скрипит зубами, закатывает глаза… Все его тело скручивает безудержная жизнь, но жизнь не его собственная, чужая: нечто, поедающее его изнутри. Когда я пытался дотянуться до него сквозь Силу, я чувствовал лишь джунгли. И тьму.

И вновь я думаю о Депе.

Возможно, мне стоит больше слушать и меньше думать.

Кажется, извержение уже не за горами. Рокот сейчас по силе напоминает шум оживленной улицы Пилек-Боу, а каменный пол уже сотрясают легкие толчки. М-м-м. И дождь пошел, как и должно: его вызывают частицы, вырывающиеся вместе с дымом.

Кстати, о дыме…

ОФВ, судя по всему, прихватил и дыхательные маски. Вот они, пожалуй, сейчас бы были кстати. Я должен защитить легкие. На этом выступе лава меня не достанет, но газы, что будут стекать по склону во время извержения, могут оказаться не только удушающими, но и едкими. Беш и Мел в большей безопасности, чем я. Возможно, мне следует рискнуть впасть в транс. Все равно во время извержения хищникам до нас не добраться. Им тоже нужно дышать.

И они…

Это…

Погодите, это было похоже на…

Ложная тревога. Некоторые хищники из джунглей Харуун-Кэла имитируют брачный зов или крики отчаяния тех, на кого охотятся, чтобы заманить жертв в ловушку. Интересно, что это был за хищник. Видимо, кто-то, охотящийся на людей. Этот крик почти зацепил меня. Звучало очень похоже на детский вопль ужаса.

Я имею в виду, в точности как вопль ужаса.

Вот опять…

О.

О нет.

Это общегалактический. Это действительно крики.

Где-то там дети.

Ориентируясь на звук, Мейс почти вслепую несся в сторону криков вниз по склону сквозь дождь, дым и пар.

Дым из жерла наверху уже окутал светящиеся лозы, и единственным светом было зловещее алое сияние, пробивающееся сквозь разломы в черной корке на поверхности лавовых потоков. Дождь становился паром, даже не долетая до них. Клубящееся, освещенное красным облако превращало ночь в кровь.

Мейс окунулся в Силу, позволяя ей вести себя от камня к ветви, к следующему камню, высоко подкидывать над провалами в земле и проносить в считаных миллиметрах мимо невидимых в темноте стволов деревьев и низких веток. Голоса периодически исчезали. Во время этих пауз, сквозь дождь, рев извержения и глухие удары собственного сердца, Мейс улавливал скрежет стали по камню и механический грохот мотора, работающего на пределе своих возможностей.

Паровой вездеход.

Замер, свесившись над обрывом под опасным углом, и лишь небольшой каменистый участок удерживал его от падения в бездонную тьму. Одна гусеница прокручивалась в воздухе, другая была погребена под застывающей лавой. Лава ведет себя не как жидкость, а скорее как мягкий пластик. Скатываясь по склону, она остывает, и ее частичное превращение в камень создает непредсказуемые изменения в общем движении: возникают плотины, стены и каналы, которые могут сдвинуть поток на километры в любую сторону, а то и вовсе заставить его «отступить» и повернуть на некоторое время вспять. Похоже, огромная машина взбиралась по колее к лагерю, когда один из застывающих лавовых потоков изменил направление, перегородив сам себя, и смыл паровой вездеход с дороги в сторону обрыва. Но, по счастью, машина зацепилась одним шасси за камень. Бурлящая лава пробивалась сквозь внешнюю черную корку, и шасси машины постепенно становились алыми.

Паровые вездеходы были низкотехнологичными, чтобы уменьшить восприимчивость к пожирающему металл грибку, но это вовсе не значило, что они были примитивными. В километре от жерла лаве уже не хватало температуры, чтобы нанести вред прочным сплавам, из которых были сделаны обшивка и каркас вездехода. Но она постепенно заполняла пространство под днищем, так что оставался лишь один вопрос: сбросит ли поток машину с обрыва до того, как броня раскалится настолько, чтобы поджарить находящихся внутри.