Текст книги "Превратности судьбы"

Мне разрешили помогать слугам, как я захочу: готовить, убирать. А однажды, в начале января, когда неожиданно сильно потеплело, я даже работала в саду. Все слуги были славными людьми, и, хотя их жалованье было немного ниже, чем в подобных домах, они считали большой удачей служить у Фолконов. Мне теперь было чем заняться, и я была счастлива. Я проводила много времени с Метью, пока он не уехал в школу во вторую неделю января, хотя мать мягко дала ему понять, что он не должен узурпировать мое время. В кухне миссис Кокс с удовольствием приняла мою помощь и стала учить меня английской кухне. Мне больше не нужно было просыпаться на рассвете и ждать с открытыми глазами, когда можно будет встать с постели. Я могла помогать горничным разводить огонь или вытирать пыль. Как приятно снова чувствовать себя полезной!

Мистер Фолкон предложил мне попробовать писать, и я провела несколько часов у него в студии у небольшого холста, который он для меня натянул, но способностей у меня никаких не оказалось, и продолжать я не стала. Я показала Фолконам рисунок «Луноловов» из миссии, сделанный отцом мистера Фолкона. Для меня он был удивительным подтверждением того, что среди многих мест на другом краю света, в которых побывали молодые офицеры шестьдесят лет назад, было место, в котором я прожила почти всю свою жизнь. А мистеру и миссис Фолкон было удивительно мастерство, с которым он был сделан.

– Просто блестяще! – сказал мистер Фолкон и улыбнулся. – Можно позеленеть от зависти, правда, Тина?

Жена кивнула, не отводя глаз от полотна.

– Интересно, ему было все равно или нет? Придавал ли он значение своему таланту или был как Робби?

– Как Робби, думаю. А почему еще нужно было становиться солдатом, если у него был такой талант? – Мистер Фолкон печально посмотрел на меня: – Роберт просто не хочет ни писать, ни рисовать, хотя способностей у него в два раза больше, чем у нас с Тиной, вместе взятых.

Я знала. Я видела, как от нескольких штрихов, сделанных углем на грубой стене, оживал Ник Сэбин.

Вскоре после Рождества я написала письмо мистеру Маршу и получила от него ласковый ответ. Он служил камердинером в маленьком доме в Лондоне у своего старого хозяина, который был уже генерал-лейтенантом в Военном министерстве. Он казался довольным своим положением, был рад, что мне хорошо у Фолконов, и надеялся, что ему позволят меня навестить, потому что скоро у него – выходной.

Я снова увидела Грешемов в церкви. Странно было сидеть напротив них, и, естественно, вся деревня шепталась о том, что «девушка из Китая» переехала из «Высоких зарослей» в «Луноловы». После службы, когда мы проходили мимо Грешемов, я сделала реверанс и сказала:

– Доброе утро!

Эдмунд приподнял шляпу и ответил мне. Аманда, очень смущенная, сказала:

– Привет, Люси!..

Эмили меня не заметила. Миссис Грешем надменно склонила голову, а мистер Грешем рассеянно наклонил трость в знак приветствия. Я была рада, что наша встреча состоялась и с этим покончено. Ритуал для наших встреч в церкви или в деревне был установлен.

Я не могла заставить себя рассказать Фолконам свою тайну – о моем браке с Николасом Сэбином и о причинах этого брака. Мне просто не хватало мужества сказать, что к концу года я стану владелицей «Луноловов» и им придется уехать. Настанет день, когда нужно будет сказать правду, но я продолжала надеяться, что до этого произойдет что-нибудь такое, что помешает осуществлению плана Николаса Сэбина.

Однажды в феврале, за ужином, Роберт сказал, нахмурившись:

– Ты замечательно начистила столовое серебро, Люси, но мне неприятно видеть, как ты работаешь по дому и на кухне. Тебе уже и так достаточно досталось.

– Пусть Люси сама решает, – весело сказал его отец. – Твоя беда в том, мальчик мой, что ты представляешь, как бы ты себя чувствовал на месте другого человека, и не можешь понять, почему же этот человек чувствует иначе. Но ты – не Люси. Она – это она, и этим уникальна, как мы все. Поэтому позволь ей делать то, что она хочет.

Сама я ничего не сказала, так как знала, почему Роберт так говорит. Уже месяц, с тех пор как Метью уехал в школу, Роберт снова стал за мной ухаживать. По крайней мере, я была в этом почти уверена. Он искал моего общества, особенно, когда мы оставались одни. Он был внимателен, добр и нежен. Но он никоим образом не был настойчив, и это меня озадачивало, потому что я и подумать не могла о нем, как о робком человеке. Он никогда не упоминал о нашей странной встрече в долине, и у меня было такое ощущение, что что-то мешает ему сказать мне то, что он действительно хочет сказать.

Я не знала, радоваться мне или огорчаться, если я права и Роберт Фолкон за мной ухаживает. Я никогда раньше не влюблялась, а на то, чтобы размышлять о любви, у меня не было времени. Мне было трудно понять, что же я испытываю к Роберту Фолкону. В Китае, когда я его увидела, он был далеко от безопасной и безмятежной жизни Соколиного поля, и я знала, что он – сильный, одаренный и решительный человек. Это меня в нем восхищало. Я, конечно, считала его красивым и интересным, как считала бы любая английская девушка. Трудно было себе представить, что я когда-то называла его про себя «безобразным чужаком». Английская жизнь изменила мои представления о мужской и женской красоте.

Я знала, что он считает меня привлекательной, потому что он дал мне это ясно понять давно, еще во время своих визитов в «Высокие заросли», и я смогла преодолеть робость, которую у меня вызвало это признание. Я понимала, что рано или поздно он может сказать, что любит меня, но я не знала, что же мне тогда делать. Когда я видела мистера и миссис Фолкон вместе, я понимала, что такое любовь. Они, казалось, излучали золотистый свет, такой же теплый и живой, как солнечные лучи, греющие землю. Нет, я не чувствовала ничего подобного ни к Роберту, ни к одному мужчине вообще. Но, может быть, настоящее чувство появляется со временем, когда люди живут вместе? А возможно, такое происходит редко и только с самыми счастливыми.

Позже, в этот же день, мы с миссис Фолкон были вместе в мастерской. Она начала писать мой портрет. Мы какое-то время молчали, я не хотела отвлекать ее от работы. Когда же миссис Фолкон оторвалась от холста, чтобы перемешать краски, она тихо сказала:

– Думаю, Роберт хочет на тебе жениться, Люси.

– О! – я почувствовала, что краснею. – Он так сказал?

– Нет. Роберт мало говорит о том, что думает или чувствует, но за долгие годы мы научились понимать. – Она смотрела на свою кисть, но, думаю, едва ли ее замечала. – Странно, что у таких родителей такой сын. Он совершенно не похож на нас. Однако мы такие, какие есть, и ничего не изменишь. – Она тревожно посмотрела на меня: – Если он сделает тебе предложение, я… надеюсь, ты откажешься.

Я удивилась и даже обиделась, но тут же поняла, как это глупо. Фолконы не были богаты, но они – дворяне. Я очень хорошо знала, что молодой англичанин из благородной семьи обязан тщательно выбирать себе жену, она должна быть ему достойной парой. Я была сиротой из какой-то китайской миссии, к тому же без пенни за душой, насколько им было известно. Мистер и миссис Фолкон были удивительно добры ко мне и удостоили меня своей дружбой, но в их глазах я была не пара их сыну. Они не могут запретить ему жениться, да и Роберт не тот человек, которому можно что-то запретить, но миссис Фолкон тактично старается дать мне понять, что они с мужем чувствуют.

– Я не думала об этом, миссис Фолкон, – сказала я, – но я понимаю ваши чувства, я сама знаю, что я – не пара Роберту.

Она быстро посмотрела на меня, и мне показалось, что она сейчас скажет, что я не права. Но миссис Фолкон заколебалась и, казалось, передумала.

– Что-то в этом роде, Люси, но я не хочу больше об этом говорить, – она положила кисть и устало улыбнулась. – Думаю, на сегодня хватит, что-то у меня не идет.

Через неделю Роберт предложил мне выйти за него замуж. Нельзя сказать, что я была к этому не готова, и все же я растерялась. Заикаясь, я поблагодарила за оказанную мне честь, но сказала, что не думаю, что подхожу ему.

Он не принял моего ответа и сказал, улыбаясь, что ему лучше знать, какая жена ему подходит. Страдая от смущения, я ответила, что я не могу разобраться в своих чувствах к нему, но, наверное, я еще просто недостаточно взрослая, чтобы выйти замуж.

Это его нисколько не смутило.

– Тебе восемнадцать лет, Люси, и ты гораздо взрослее многих английских девушек твоего возраста. Думаю, тебе нужно время, чтобы свыкнуться с этой мыслью, я немного подожду.

– О, спасибо, Роберт, извини, если я тебя обидела.

– Не за что, – он обнял меня и поцеловал в щеку. – Я попробую еще раз. Через неделю.

– О!

Он рассмеялся и оставил меня в полной растерянности.

В этот день я не могла уснуть. Пролежав примерно час и устав от вопросов, я зажгла настольную лампу, надела халат и села, обхватив колени, стараясь привести мысли в порядок. У меня появилась идея, не очень ясная, но постепенно принимающая четкую форму.

Я так и не поняла, хочу ли я стать женой Роберта, но я могла честно сказать, что у меня не было сильного нежелания выходить за него замуж. Если бы я не знала, что мистер и миссис Фолкон против, приняла бы я его предложение? Не знаю. Возражали ли бы они против меня, если бы знали, что наш брак спасет «Луноловов»? Я была уверена, что это меняет дело.

Я знала, как спасти «Луноловов» и как добиться того, чтобы поделить сокровище китайского вождя между Грешемами и Фолконами, если его вообще можно найти и привезти в Англию. Ответ, как мне по глупости казалось, был прост. Я приму предложение Роберта в обмен на обещание разделить сокровище с Грешемами. Получив от него согласие, я расскажу ему о своем замечательном открытии. Он сможет поехать в Китай и вернуться с изумрудами. Возможно, мы поедем вместе. Сердце заколотилось при мысли, что я смогу увидеть снова миссию и детей.

Когда мы вернемся, когда сокровище будет разделено, когда будет выкуплена закладная на «Луноловов», я выйду замуж за Роберта. Отличный выход из положения! И я постараюсь быть Роберту очень хорошей женой, и это возместит мое неподходящее происхождение.

Я вынула из тумбочки блокнот и карандаш и начала старательно записывать. Сначала я написала загадку:

 
«Под ним – великана нож,
Который перевернут.
Цветы там, ветром сорваны, летят.
В храме сокровища лежат.
 
 
Над ним разверзся мир златой,
Хранимый медвежонком в небесах,
За златом тем
Лежат незрячие тигровые глаза».
 

Теперь – отгадка:

«Слова «великана нож» – анаграмма. Если переставить буквы, получится «Цин Кайфенг»[3]3
  Великана нож – giant's knife (англ.); Цин Кайфенг – Tsin Kai-feng (англ.). (Прим. перев.)


[Закрыть]. Миссия, расположенная в здании бывшего храма, стоит на холме, под холмом – деревня Цин Кайфенг».

Это решение пришло ко мне неожиданно, в тот вечер, когда мы составляли анаграммы и я попробовала поиграть с китайскими названиями. До этого момента я считала, что наша миссия никак не может быть храмом из загадки, потому что на карте река течет в другую сторону. Но я вдруг вспомнила, что однажды слышала от кого-то в Цин Кайфенг, что лет тридцать назад реку перегородили плотиной и пустили по другому руслу, чтобы использовать для земледелия освободившуюся почву. Поэтому местность на карте трудно узнать. Вспомнив это и будучи абсолютно уверенной, что наша миссия – тот самый храм, все остальное я могла объяснить без труда.

Дальше я написала: «В нескольких ярдах от северной стены миссии растет старая слива, рядом – пни от давно срубленных сливовых деревьев. Это – «Цветы там, ветром сорваны, летят».

Я задумалась, вспоминая, как в жаркую летнюю ночь, открыв настежь окно, я лежала и смотрела, как отражаются звезды на тонком бронзовом щите. Мне тогда не приходило в голову, почему не меняется расположение звезд, а они просто движутся вокруг одной звезды. Теперь я знала почему. Приехав в «Высокие заросли», я начала читать справочники и прочла в энциклопедии большую статью по астрономии.

Я снова записывала: «Медвежонок – маленький медведь, а «медвежонок в небесах» – созвездие Малой Медведицы. Самая яркая в этом созвездии – Полярная Звезда, она отражается на бронзовом щите в стене напротив окна. Хорошо отполированный щит отражает мир, как зеркало. «Над ним разверзся мир златой» означает за щитом».

Я прочитала то, что написала, и поняла, что здесь не все. Я объяснила последнюю часть загадки лишь Грешемам, поэтому я записала: «"Тигровыми глазами" в этой части Китая называют изумруды».

Я вряд ли могла объяснить, почему я написала отгадку. Наверное, потому, что мне не хотелось спать и я решила занять себя, но, возможно, еще и потому, что разгадка этой тайны, как мне казалось, должна быть не только в моей голове, но и на бумаге.

Я сложила бумагу, положила ее в конверт и задумалась. Наконец, я написала адрес мистера Марша. Он уже дважды приезжал в «Луноловы», и мы прекрасно проводили вместе время, но я не рассказывала ему о своем открытии и о том, что не дает мне покоя. Над именем мистера Марша я написала большими печатными буквами: «В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ». Затем я подошла к гардеробу, положила письмо к моим остальным сокровищам в старый чемодан и вернулась к постели, чувствуя, что веду себя глупо и слишком мелодраматично. По крайней мере, я буду уверена, ключ к этой тайне не затеряется снова, и, если он когда-нибудь попадет в руки мистера Марша, тот поступит так, как сочтет нужным. В том, что его решение будет правильным, я была убеждена.

Через неделю Роберт снова сделал мне предложение. Когда я пробормотала довольно неубедительный отказ, он рассмеялся, не стал настаивать и ровно через неделю снова сделал предложение. В то утро я приняла решение. Я буду действовать по тому плану, над которым думала все эти дни. Я все Роберту расскажу: как я вышла замуж за Ника Сэбина в тюрьме и почему. Если он все еще захочет взять меня в жены, я скажу ему, что знаю, где сокровище, и спрошу, согласен ли он разделить их с Грешемами. Если он согласится, я приму предложение.

Таков был мой план, и я была горда собой, даже не догадываясь, как посмеется судьба над моими надеждами. Был ранний вечер, мы с Робертом были в гостиной, когда он в третий раз попросил меня стать его женой. Я ответила ему:

– Роберт, прежде чем дать ответ, я должна тебе кое-что рассказать…

В этот момент громко зазвенел колокольчик у двери. Я замолчала. Роберт сказал:

– Продолжай, моя маленькая Люси. Расскажи мне.

– Лучше подождем. Я не хочу, чтобы Меня прерывали. Это очень важно.

Он улыбнулся.

– Хорошо. У нас есть время. Не думаю, что мы кого-нибудь сегодня ждем. Но я слышал, как подъехал экипаж. Ты знаешь, где мои родители?

– Наверное, в мастерской.

Открылась дверь. Нелли, вторая горничная, вошла с выражением изумления на лице.

– Прошу прощения, мистер Роберт, – возбужденно заговорила она, – но там джентльмен к мисс Люси. Он говорит… – Она остановилась и оглянулась: – Он говорит… ох, я не могу произнести, что он говорит, мисс Люси!

– Тогда я сам произнесу, – услышав голос, я вскочила, побледнела и задрожала. За Нелли появился человек. Его рука решительно отодвинула горничную в сторону. И Ник Сэбин вошел в гостиную.

– Я приехал за своей женой.

На нем было короткое пальто с бархатным воротником, в руке – шляпа и трость. Он был гладко выбрит, лицо его казалось еще уже, чем в тюрьме. В остальном он был таким же, каким я его запомнила. Только темные глаза не смеялись. Они были холодными и ничего не выражали.

Невероятно, но правда. Николас Сэбин собственной персоной, живой. Несмотря на потрясение, от которого у меня потемнело в глазах, я почувствовала невероятную радость и облегчение.

– Мистер Сэбин? – прошептала я и сделала шаг вперед. – Ах, мистер Сэбин, вы… живы! Я… я так рада!

– Правда, Люси? – в глазах что-то вспыхнуло и погасло. Сожаление? Печаль? Не могу сказать. – Что ж, это хорошо, – холодно сказал он. – Иди и собери вещи, пожалуйста.

Он прошел мимо меня и остановился перед Робертом. Я отвернулась, схватившись за голову от внезапно осенившей меня страшной догадки. Ник Сэбин жив, значит, я его видела тогда, во время фейерверка, когда кто-то отнес меня в Чизлхестские пещеры. Значит…

Я не хотела знать, что это значит, и заставила себя посмотреть на двух мужчин, не отрывавших взгляда друг от друга. Роберт был бледен так же, как, я уверена, была бледна я сама, его горящие глаза были широко открыты.

– Твоя жена? – жутким шепотом спросил он.

– Моя жена, – бесцветным голосом ответил Ник Сэбин. – У нее сложилось такое впечатление, что я умер. Но я не умер. Пойди и собери вещи, пожалуйста, Люси, – сказал он, не повернув головы в мою сторону. Оба, не отрываясь, смотрели друг на друга, и казалось, что они излучают такое напряжение, что вот-вот между ними появится молния.

В холле послышались торопливые шаги, и голос Нелли произнес:

– Сюда, сэр!

Появились мистер и миссис Фолкон. Нелли сбегала за ними. Ник Сэбин повернулся, посмотрел на них и поклонился миссис Фолкон.

– Добрый день, мэм! Простите за вторжение.

Миссис Фолкон посмотрела на него, потом на меня, быстро подошла ко мне и положила руку мне на плечо. Мистер Фолкон воскликнул:

– Господи, да это же молодой Сэбин! Я помню вас по Белвуду. Что все это значит?

Я услышала, как миссис Фолкон глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Она сказала:

– Мы боялись, что с вами в Китае случилось несчастье, мистер Сэбин, вас слишком долго не было. Я рада, что вы вернулись в добром здравии.

– Сомневаюсь, мэм.

На лице миссис Фолкон появились красные пятна.

– Как вам угодно, мистер Сэбин, но я никогда не лгу и никому не желаю зла.

Он долго и пристально на нее смотрел, а затем кивнул.

– Думаю, это правда. Мы с вами не ссорились, миссис Фолкон. Прошу меня простить за грубость. А теперь я бы хотел, чтобы Люси собрала вещи, с вашего разрешения, и мы сразу уедем.

– Чушь! – мистер Фолкон вышел вперед. – Что означает вся эта чепуха, о которой говорит Нелли, будто бы вы заявляете, что Люси – ваша жена?

Ник Сэбин посмотрел на меня.

– В Ченгфу мы вместе сидели в тюрьме. Мы поженились за несколько часов до моей предполагаемой казни. Все совершенно законно. Спросите у Эдмунда Грешема. Он мой адвокат. Все документы у него. – Он пожал плечами. – Спросите у Люси.

Все смотрели на меня. Я медленно кивнула и прошептала:

– Да, это – правда.

Мистер Фолкон схватился за голову.

– Но, Люси, дитя мое! Почему?

Прежде чем я нашла, что ответить, Ник Сэбин сказал:

– Вряд ли причина сейчас имеет значение. Но, если ваша жена будет настолько любезна, чтобы пойти вместе с Люси и помочь ей собраться, я вам вкратце расскажу, пока мы будем их ждать.

На лице мистера Фолкона заходили желваки.

– Не трудитесь. Я не знаю, что говорит закон, но сомневаюсь, что вы можете увезти ее против воли, мистер Сэбин.

– Она – моя законная жена, – прозвучало холодно, но вежливо. Он посмотрел на меня: – Ты отказываешься ехать со мной, Люси?

Я крепко сжала руку миссис Фолкон и покачала головой. Я не могу отказаться. Не важно, как это произошло, но в грязной тюремной камере за тысячи миль отсюда я дала обещание Нику Сэбину быть ему верной женой. И кроме того, мне с каждой минутой становилось все страшнее от того, что может произойти здесь, в этой комнате, если я откажусь.

Роберт стоял, подавшись вперед, подбоченившись, пламя свечи отражалось в его горящих сапфировым цветом глазах. Еще немного, и он прыгнет на врага.

Безуспешно пытаясь казаться спокойной, я сказала:

– Я буду готова через несколько минут, мистер Сэбин.

Небрежно смахнув рукавом невидимую пылинку со шляпы, он ответил:

– Советую называть меня Ником.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Как во сне, я сложила в чемодан свои вещи и надела выходное пальто и шляпу. Миссис Фолкон помогала мне, ее глаза были мокрыми от слез. Пока мы с ней собирались, я очень путано рассказывала ей о той странной ночи в Ченгфу, когда я вышла замуж за Ника Сэбина.

– С тех пор, как я здесь, я пыталась рассказать вам, – жалко закончила я, – я ненавижу тайны, но все так сложно. Я не знала, что мне делать. Я как раз собиралась рассказать все Роберту, когда он… пришел.

Она ни о чем меня не спрашивала, а просто крепко обняла и сказала:

– Роберт всегда говорил, что Ник Сэбин – злой человек. Я не знаю… о нем трудно судить. Я молюсь, чтобы с тобой было все в порядке, Люси.

Через несколько минут мой муж помогал мне сесть в коляску. Я не смогла попрощаться с Робертом, потому что тот исчез. Мистер и миссис Фолкон поцеловали меня и сказали, натянуто улыбаясь, что надеются, что мы скоро приедем к ним в гости. Когда Ник Сэбин уже собирался сесть рядом со мной, миссис Фолкон положила руку ему на плечо.

– Умоляю, будьте добры к ней, мистер Сэбин, – тихо сказала она.

На мгновение что-то похожее на прежнюю улыбку промелькнуло в его глазах, и он изумленно посмотрел на нее.

– Теперь мы квиты, мэм. Я вел себя оскорбительно по отношению к вам, и вы отплатили мне тем же.

– В таком случае, прошу меня простить. Если я вас обидела, то только потому, что беспокоюсь за Люси. Скажите… почему вы нас так ненавидите, мистер Сэбин?

Его брови поднялись.

– Ненавижу вас, мэм? Я едва вас знаю, а то, что вижу, меня восхищает. Я просто приехал забрать свою жену, и все. А теперь позвольте пожелать вам всего доброго.

Он поклонился и сел в экипаж. Кучер щелкнул языком, и мы поехали. Когда мы доехали до поворота, я оглянулась и увидела, что мистер и миссис Фолкон машут мне на прощание. Я помахала им в ответ, и через секунду они исчезли из виду, мы выехали на дорогу.

Мой муж откинулся назад, лицо бесстрастное. Он молчал, и, после того как мы проехали примерно полмили, я решилась заговорить:

– Мистер Сэбин, вы…

– Советую перейти на «ты», – перебил он, рассеянно глядя на дорогу. – Так принято между мужем и женой.

– Прошу прощения. Ник… ты сердишься на меня? Он серьезно посмотрел на меня.

– Почему я должен сердиться?

– Я не знаю, но вы… ты не хочешь со мной разговаривать, и я подумала… ах, я ничего не понимаю. Пожалуйста, постарайтесь меня понять. Все это время я думала, что вы умерли, и для меня было настоящим потрясением увидеть, как вы вошли в комнату. Но я так рада, мистер… Ник, – я тронула его за рукав. – Как здорово, что ты жив!

– Даже несмотря на то, что я увез тебя из «Луноловов»?

Я смотрела на него, не понимая.

– Да, конечно. Мне очень нравятся Фолконы, но то, что ты жив, гораздо важнее. – Я положила руку себе на лоб, в голове стучало. – Все еще не могу поверить, что вам удалось бежать. Как… ты это сделал… Ник?

– Твой доктор Ленгдон помог, – спокойно сказал он. – Рано утром, проводив тебя, он пришел ко мне в тюрьму и спросил, хочу ли я рискнуть и, возможно, умереть от его руки или согласен принять верную смерть от солдат мандарина.

– Я… я не понимаю.

– Я тоже не понял сначала. Есть такой наркотик, его получают из опиума. Приняв большую дозу, человек впадает в бессознательное состояние, очень похожее на смерть. Иногда даже врач не может отличить. Часто действительно можно умереть. Все, что может сделать врач, это ждать. Если через двое суток человек не придет в себя, значит… Мне стало холодно.

– И ты согласился?

– С радостью. В худшем случае, такая смерть гораздо приятнее, черт побери, чем та, которую приготовил для меня Хуан Кунг, – он по-волчьи улыбнулся. Я увидела в его глазах знакомый смех, и мне стало немного легче. – Я добавил к спектаклю кое-что от себя, – продолжал он, – доктор Ленгдон оставил мне наркотик и ушел. Через полчаса он вернулся. Когда они с надзирателем пришли, то увидели меня на полу. Мой ремень был разодран пополам. Один конец обмотан вокруг шеи, оставляя на ней большую кровоточащую ссадину, для большего правдоподобия. Другой кусок свисал с крюка для лампы. Все так, как будто я повесился, а ремень под тяжестью моего тела оборвался. Я соорудил все это и принял наркотик.

У меня потекли слезы.

– Ах, Ник… ведь это – чудо!

– Не надо, Люси! – резко сказал он. – Не надо!

– Просто я очень рада. Я не хотела плакать.

– Ради бога! – хрипло сказал он и отвернулся. Я не понимала, почему он снова сердится, но быстро вытерла слезы и сказала: – Извини. Пожалуйста, продолжай.

– Ну что ж… наш план сработал, – снова заговорил он бесцветным голосом. – Когда мандарину сообщили, что я повесился, он приказал высечь надзирателя и послал своих врачей убедиться, что я действительно мертв. Они подтвердили. Доктор Ленгдон попросил разрешения забрать тело и похоронить на английском кладбище. За это ему пришлось дать взятку в двадцать соверенов, так что хорошо, что ты оставила ему мой свадебный подарок. Не знаю, как ему удалось организовать все остальное, но гроб с камнями был в тот же день захоронен, и старый Тэттерсолл прочитал поминальную молитву. Трудно, наверное, найти священника, который бы за сутки обвенчал и похоронил одного и того же человека.

– Он не знал?

– Нет, он бы мог случайно проговориться. Я лежал в беспамятстве в бывшем курятнике на задах дома доктора Ленгдона. И стал приходить в себя не через сорок восемь часов, а гораздо позже. Доктор Ленгдон сказал, что он уже потерял всякую надежду, когда я начал подавать признаки жизни.

Я растерянно сказала:

– Но он водил меня на могилу, и я положила цветы. Почему он мне ничего не рассказал?

– Я его попросил. Мне еще предстояло оттуда выбраться и не попасться. А после такой убийственной дозы я смог стоять только через месяц, не то что ходить. Если бы меня поймали, доктор Ленгдон, да и любой, про которого бы предположили, что он участвовал в заговоре, лишился бы головы, – он криво улыбнулся, как на мастерском портрете, сделанном Робертом Фолконом на стене миссии. – Я спас тебе руку и не хотел рисковать твоей головой.

Коляска остановилась. Мы приехали на станцию. Он помог мне сойти, и извозчик отнес мой чемодан на платформу. Ник снова помрачнел, и я не решалась заговорить, пока мы не оказались одни в купе первого класса и пока поезд не отошел от станции. Мы ехали в Лондон.

– Можно спросить, Ник?

Он пристально посмотрел на меня.

– Почему ты спрашиваешь?

– Я не знаю. Мне показалось, что ты занят своими мыслями, и если я мешаю…

– Ты не мешаешь. Спрашивай, если хочешь.

Я все больше терялась. Его слова не вязались с его поведением, и я не понимала, что все это значит. Я вдруг забыла, что хотела сказать, потом вспомнила. Очень важный вопрос.

– Когда ты вернулся в Англию?

Он отвернулся к окну, сощурившись, и мне показалось, что он лихорадочно ищет ответ. Наконец, он сказал:

– Неделю назад. Я прятался в Ченгфу, чтобы набраться сил, мне понадобилось почти три месяца. Я прошел пешком почти весь путь до Тяньцзиня в одежде китайского крестьянина, ночуя в открытом поле. У Хуанг Кунга длинные руки, я не мог рисковать жизнью доктора Ленгдона, да и своей тоже.

Я знала, что это ложь. Он приехал давно, и уже был в Англии пятого ноября.

– Ты написал мне то письмо, в котором просил не ходить к своему поверенному, сразу перед тем, как принял наркотик?

Он кивнул.

– Я думал, что если выберусь, то буду дома до того момента, когда ты отправишься в фирму и заявишь, что ты моя вдова. Но я не рассчитывал, что так долго проболею. Я был вчера у Эдмунда Грешема в конторе, между прочим, – он снова улыбнулся. – Он был более чем удивлен. По правде говоря, он, кажется, считает неразумным с моей стороны оказаться живым после того, что он уже затратил немало усилий в связи с моей смертью, – приподняв бровь, сказал он. – Это, оказывается, изумруды. Так Эдмунд сказал. И это вся помощь, которую ты смогла оказать старине Грешему?

– Да, – я замялась. – Ты снова поедешь туда и попытаешься их найти?

Он покачал головой.

– Это дохлый номер, я думаю. Особенно сейчас, когда «боксеры» мутят воду.

– «Боксеры»?

– Там их так называют. Одно из тайных обществ. Если не ошибаюсь, доктор Ленгдон называет их «ай ох чуан» по-китайски.

– «Кулаки справедливости».

– Как бы они ни назывались, они представляют серьезную угрозу. Они уже убили несколько миссионеров в Шаньтунге.

– Убили? – Я испугалась. – Я не видела в газетах.

– Возможно, убийство миссионеров не такая уж и важная новость. Иностранцы, живущие в Китае, знают, что быть беде. Но убедить в этом наше правительство пока не удается. Я согласен, трудно поверить, что эти «боксеры» представляют собой реальную угрозу. Доктор Ленгдон говорит, что одной из их целей является уничтожение всех иностранцев и они поклоняются какому-то своему идолу, который якобы делает их неуязвимыми, и они верят, что их не возьмут ни пули ни штык, ни вода ни огонь.

– Но императрица не допустит, чтобы они напали на иностранцев!

– Ты давно уехала, Люси. Доктор Ленгдон говорит, что она поощряет народ за это. А доктор – не дурак.

Всего час прошел с того момента, как Ник Сэбин вошел в гостиную в «Луноловах». От шока я чувствовала себя такой разбитой, и мне казалось, что я просто уже не способна ничего чувствовать. Но, возможно, оттого, что я видела его в долине, в действительности или в своем воображении, оказалось, что потрясение, которое я пережила, было не настолько сильным, потому что меня начинал терзать страх за друзей в Китае.

Я спросила:

– Как ты считаешь, доктор Ленгдон в опасности? И мистер и миссис Феншоу?

– Думаю, здравомыслящие люди переберутся в посольства в Пекине до того, как начнутся беспорядки. А еще более здравомыслящие – в Тяньцзинь или другой крупный порт. Там они будут под защитой военного флота.

Я сидела, погруженная в свои мысли, глядя в окно и ничего не замечая. Когда поезд стал замедлять ход, я, вздрогнув, очнулась. Ник наблюдал за мной. На лице снова маска, глаза холодные. Я вспомнила, как он держал меня за руки через тюремную решетку, как улыбался мне и старался приободрить. Интересно, что он сейчас обо мне думает? По его лицу ничего нельзя было узнать. Он был далеко. Может быть, это просто броня, которой человек отгораживается от других, когда он задумал что-то, за что ненавидит себя, но все равно собирается осуществить несмотря ни на что.

Когда поезд остановился у Чаринг-Кросс, я спросила:

– Куда мы теперь поедем?

Он взял с полки мой чемодан.

– У меня есть коттедж в Челси, маленький, но вполне приличный. Прислуги нет. Я не люблю слуг. Сможешь справиться сама?

– Да. О, да, конечно, Ник. Я всегда все сама делала, за исключением последнего времени.

От его слов я снова задумалась, и, когда мы сели в нарядный кэб и поехали на запад вдоль набережной, я спросила:

– Ты знаешь о мистере Марше… о твоем отце? – Что он служил дворецким у Грешемов? Да, я знаю давно, но никогда об этом не говорю. Я также знаю, почему он уже не дворецкий. Эдмунд рассказал мне, как ты ушла искать сына Фолконов и как мой отец по-казарменному набросился на старину Грешема, – он угрюмо усмехнулся. – Мне было только приятно. Но, думаю, мой отец просто служит где-нибудь в другом месте.