Текст книги "Владеющий"

– Витёк, значит так: кроме верхней полусферы не забывай по бокам смотреть – мессеры любят с этого ракурса нас атаковать. Если что, кричи, в какую сторону подвернуть, для твоей удачной очереди. И ещё, патроны береги, на выходе из пикирования по пехоте не пали, по зенитчикам – можно.

– Слушаюсь, товарищ младший лейтенант!

Подошли к технику самолёта, который им коротко козырнул и доложил о готовности машины к вылету. Михаил обошёл штурмовик по кругу и, завершая обязательный предполётный осмотр, спросил:

– Макарыч, топлива под пробки залил?

– Под пробки. Заряжен и залит на все сто, – ответил техник, двадцатилетний белобрысый Славка Макаров.

– Тогда загружаемся в ероплан.

– Удачи вам, ребята!

– Не расслабляйся тут, мы можем и вернуться, – пошутил командир экипажа.

Заняв место в кабине и запустив двигатель, лётчики начинают жить другой жизнью: все мысли, которые атаковали голову ещё совсем недавно, отброшены, всё внимание обращено на управление, ориентирование, выдерживание дистанции и работу с арматурой кабины. Тысяча шестьсот лошадиных сил, вращая воздушный винт, как бы создают субстанцию, по которой летит самолёт. Это уже не невидимый и почти неощущаемый воздух, – это плотная, тугая среда, на которую можно опереться крыльями, пустить «вожжи» – белые полоски с концов крыльев при резком маневрировании. По мощному телу штурмовика пробегает дрожь, ему не терпится оторваться от земли, оказаться в своей стихии, отдаться скорости. После того, как в небе вспыхнула зелёная ракета, самолёты парами начали выруливать на взлётную полосу и взлетать с минимальными интервалами. Следуя за ведущим, Михаил занял исполнительный старт, увидев, что тот начал разбег, тоже дал двигателю полные обороты и через минуту уже был в воздухе. На взлётном режиме пара быстро догнала формирующийся строй самолётов и заняла в нём своё место. Новички со своими ведущими летели в середине боевых порядков: так безопаснее и во время атаки цели, и при нападении сзади истребителей. Более опытные «старики» знали, откуда ждать неприятности и как лучше с ними справляться.

– Витька, как там сзади? Вторая эскадрилья пристроилась за нами?

– Ага, идут за нами левым пеленгом.

Под крылом проносились поля с небольшими перелесками, оврагами и мелкими речками. С небольшой высоты земля выглядит особенно красиво: различимы даже мелкие детали пейзажа, а вот всякая грязь и мусор как будто исчезают с её лица. Вслед за командиром вся группа штурмовиков снизилась, и на бреющем полёте пересекла линию фронта. За бортом проносились окопы, пушки, танки, виднелись взрывы, но открыть зенитный огонь по самолётам немцы не успели. Через пять минут строй Ил-2 опять занял высоту шестьсот метров, чтобы оглядеться и свериться с картой, не сбились ли с курса. Штурман полка не зря ест свой хлеб – через десять минут полёта и разворота почти на 180 градусов, строй подошёл к цели с тыла. Внизу земля пестрела свежими воронками от бомб, буквально пять минут назад по станции отработали наши пикирующие бомбардировщики, в воздухе ещё висела пыльная пелена. В небе начали вспыхивать маленькие белые облачка, как созревшие головки одуванчиков, они раскрывались всё ближе к самолётам полка. Через минуту начали появляться и большие чёрные шапки – разрывы от крупнокалиберных снарядов немецкой противовоздушной обороны. От близких разрывов самолёты потряхивало, кого-то осыпало осколками – в обшивке появлялись первые рваные отметины.

«Вот и началось», – Михаил сузил глаза, всматриваясь во мглу внизу по левому борту. Закрывая створки радиатора охлаждения и снимая с предохранителя системы вооружения, крикнул по переговорному устройству: «Витёк, будь начеку, сейчас зайдём с левого разворота.»

– Понял, командир. Нервничаю как гимназистка перед первым балом, – сострил стрелок.

Самолёт ведущего, лейтенанта Петра Истомина, начал разворачиваться вслед за командиром эскадрильи. Михаил повторил манёвр и, с небольшим снижением, нацелил нос самолёта на железнодорожный состав, пытающийся на всех парах покинуть территорию станции. Под крыльями впереди идущих штурмовиков возникли вспышки от стартующих неуправляемых ракет, которые с дымным следом понеслись к земле. Михаил дал короткую очередь из пулемётов, чтобы по трассирующим понять, какие ввести поправки для стрельбы из пушек. На путях уже рвались ракеты и бомбы, кромсая вагоны, людей и технику.

– Получите, распишитесь! – четыре реактивных снаряда ушли из-под крыльев в поиске своих неудачников. Самолёт Истомина уже начал набор высоты после атаки, а его ведомый подзадержался, найдя себе новую цель. Михаил краем глаза увидел, как по ведущему группы и следующим за ним штурмовикам ведёт огонь автоматическая зенитная пушка, окопавшаяся чуть поодаль от железнодорожных складов. Довернув вправо, он выпустил по её расчёту длинную пулемётную очередь – «эрликон» замолчал.

– Теперь пора и ведущего догонять.

Михаил двинул рычаг управления двигателем вперёд до упора, выходя на взлётный режим. Набирая высоту, почувствовал небольшие толчки, передававшиеся ему по телу самолёта.

– Проснулись фрицы – на крыльях, элеронах, появилось несколько отверстий, пару раз пули высекли искру, попав в бронекорпус кабины. Трассеры пулемётных очередей то шли параллельно, то смыкались на выходящем из атаки штурмовике. Сзади заработал пулемёт Витька.

– Что там у тебя?

– Всё хорошо, прекрасная маркиза! Пришлось ответить, обнаглели клиенты.

– Ну-ну, держи хвост пистолетом, сейчас второй заход делать будем.

Михаил догнал ведущего и занял своё место. Строй штурмовиков теперь представлял собою замкнутый круг – пара следовала за парой, атакуя цель, готовая прикрыть огнём соседнюю. Гвалт в эфире усилился до предела – команды, мат, обращение по именам, а не позывным, восклицания, кого-то из наших уже подбили…

– Мишка, заходим, ты в норме?

– Пока да, Петь, заходим!

– Давай по складам, по тупикам их пройдёмся.

– Там «эрликон» был, видел?

– Видел, молодец, что подавил.

От самолёта ведущего отделилась пара стокилограммовых бомб, Михаил тут же сбросил и свою пару, пикируя под небольшим углом. Иловский прицел на таких высотах и углах пикирования был бесполезен, приходилось уповать на опыт «стариков». Прошив парой пушечных очередей два складских помещения, опять добавил газа и вслед за ведущим пошёл в набор высоты. Тут же почувствовал удар по правой плоскости, будто оглоблей кто саданул по крылу снизу. Скосив глаза, увидел большую дыру с рваными краями, самолёт стало сильно кренить вправо. Добавив двигателю оборотов, Михаил выровнял свой Ил-2 и доложил:

– Петь, нас подбили, правое крыло изуродовали.

– Дотянешь до линии фронта?

– Посмотрим.

Тут в радиообмен вмешался командир эскадрильи: «Полста пятый, топайте домой с полста шестым, мы вас догоним.»

– Десятый, понял, уходим домой, – Пётр пропустил вперёд своего ведомого, пристроился справа, глядя на крыло, покачал головой.

– Миха, добавляй обороты и снижаемся до ста метров, через линию фронта надо проскочить с ветерком!

– Понял, Петь, поехали! По внутрисамолётной связи обратился к своему стрелку:

– Витёк, ты живой там? Чё притих?

– Да вот дырочку рассматриваю в плече, не знаю, падать в обморок, или уж после посадки?

– Что, большая? Кровь остановил?

– Ага, заткнул пилоткой.

– Ты держись, нам до дома минут десять ещё ковылять.

– Ладно, по пути всё равно не высадишь, подержимся.

Пока дошли до своего аэродрома, у Михаила уже затекли руки от постоянного давления на ручку управления, компенсирующего кренящий момент. Сел первым, вполне пристойно, на все три точки, ведущий прикрывал заход. Пока заруливал на свою стоянку, подоспела полуторка с врачом – руководитель полётов по радио был оповещён о ранении стрелка. Выбравшись из кабины, помог Витьке покинуть своё рабочее место, проведя по крылу и передав в руки Макарычу и врачихе Валентине Степановне. Влад, находясь в теле Михаила, ощутил в полной мере его усталость и опустошённость:

«Нелёгок ваш труд, воздушные рабочие войны. Теперь я знаю, откуда у меня эта эйфория от запаха авиационного бензина и от мощного, утробного звука работающего на пределе двигателя.»

Глава 16

После боя

– Крови потерял не мало, но кости-артерии не перебиты, жить будешь, – изрекла после осмотра и перевязки стрелка Валентина Степановна, женщина зрелая, лет под сорок, плотная, с короткой стрижкой и красными щеками.

– Ну вот, даже в обморок ляпнуться не дали. Ладно, давай выздоравливай, Витьк, набирайся сил, сегодня зайду к тебе в санчасть после ужина.

Михаил подмигнул товарищу. Витя догадался, о чём было недосказано, и подмигнул в ответ.

Не успела полуторка с врачом и раненым доехать до санчасти, как к аэродрому подошли вернувшиеся с задания эскадрильи. Готовясь к посадке, они рассредоточились по большому кругу и наблюдали за заходом совершенно растерзанного Ил-2. Машина с бортовым номером 12 имела по большой дыре в каждом крыле и хвост, изодранный в клочья: на дырявом киле болталась лишь половинка руля поворота, рули высоты были в чуть лучшей форме. Двигатель натужно тащил, ставший плохообтекаемым и непослушным, самолёт.

– Исаев заходит, командир звена из второй эскадрильи. На брюхо будет садиться, шасси не выпустил, похоже гидросистема пуста, – комментировал Макарыч.

– Много ты знаешь, может он сам уже на грани, – Михаил снял шлемофон и провожал глазами самолёт до соприкосновения вращающегося винта с землёй.

Полетевшие ошмётки дёрна, туча пыли и замолкший двигатель скользящего по траве штурмовика воспринимались как-то нереально. Наконец, оцепенение наблюдавших посадку закончилось, и они всей толпой бросились к аварийному самолёту. Врач опять подъехала на дежурном грузовике без промедления. Исаева вытащили из кабины и, положив на медицинские носилки, погрузили в кузов автомобиля. Ранение в шею, большая кровопотеря, да ещё сильно травмировано лицо о приборную доску при посаде на брюхо. Его стрелка, изрешечённого пулями и осколками, без признаков жизни положили на дощатый пол, рядом, и машина помчалась в санчасть. Техники уже подцепляли тросами к трактору подбитый Ил, чтобы побыстрее освободить посадочную полосу.

Итоги налёта: станция и находившиеся на её территории железнодорожные составы, склады и подразделения охраны уничтожены полностью или частично. Один наш экипаж сбит над целью, из трёх подбитых штурмовиков один восстановлению не подлежит. Трое погибших, пятеро раненых. На разборе полёта командир эскадрильи отметил отличившихся, недостатки и шероховатости при атаке станции, поздравил четверых лётчиков с первым боевым вылетом. Одного из них – Михаила, похвалил за своевременное подавление зенитного орудия немцев.

В этот день ещё дважды вылетали на штурмовку исправные, восьмёрка, а потом шестёрка самолётов. Михаил на время стал «безлошадным»: ремонт пострадавшего лонжерона крыла, обшивки, не обещал быть быстрым, к тому же и стрелок был на излечении. Во время обеда он принял боевые сто грамм, напряжение ушло, настроение поднялось. Всё, что касалось службы, было сделано, отчёт написан, теперь можно было и исчезнуть из поля зрения командиров. Выбрав подходящий момент, когда медицинскую палатку покинули все посетители, Михаил вошёл внутрь. Юлька, тихонько пискнув, вскочила со стула и, подбежав, обняла возлюбленного. Он вдохнул запах её волос, ладони легли на её голову, придерживая её с боков и со стороны затылка, губы встретились с губами в долгом, нежном поцелуе.

– Как же я тебя ждала!

– Как же я хотел к тебе вернуться!

– С боевым крещением! Как всё прошло?

– Как-то уже не верится в то, что несколько часов назад тысячи пуль и снарядов искали меня в небе, за сотню километров отсюда, будто в кино всё это видел.

Он продолжал крепко прижимать её к себе, обнимая за талию, будто две половинки одного целого, наконец, соединились. Недалеко от палатки послышались чьи-то голоса, Михаил отпустил любимую. Юля села на свой стул, поправила волосы, он присел на табурет, стоявший, напротив.

– Витьку зацепило осколком, хорошо держался в первом боевом.

– Да, я слышала от Валентины. Слышала, что вас подбили. А когда её срочно вызвали встречать вас, у меня ноги подкосились. Слава Богу, ты жив и невредим.

– Юляш, налей немного спирта, обещал к Витьке зайти, поднять боевой дух товарищу по оружию.

Юля, улыбнувшись, отлила в стеклянный пузырёк сто граммов медицинского, разбавила его водой, один к одному и заткнула резиновой пробкой.

– Вот спасибо, красота моя! После ужина встречаемся там же?

– Да, как вчера, – в её глазах запрыгали сверкающие чёртики, – люблю тебя!

– А я тебя обожаю! – Михаил поцеловал Юлю в губы и, спрятав пузырёк в карман галифе, направился в палатку медсанчасти, стоявшую метрах в двадцати от медпункта.

Валентины Степановны в её импровизированном кабинете при входе не было. Михаил отодвинул брезентовую «дверь» и проник в палату. Только две из восьми коек были заняты пациентами: кроме Витьки здесь находился на излечении травмированный механик самолёта. Исаева повезли в прифронтовой госпиталь.

– Привет бойцам, увечным и немощным!

– И вам не хворать, товарищ младший лейтенант, – ответил механик.

– Вить, ну как самочувствие? Голова не кружится? – Михаил присел на соседнюю кровать.

– Да нет уже. Но крови в организме – недолив. Может хоть здесь откормят, – улыбнулся Витёк.

– А мы им поможем и отпоим чуток. Давай свою кружку, – Михаил отлил из пузырька половину содержимого, достал из кармана пару яблок, – это тебе на пополнение гемоглобина.

– Ну, с боевым крещением! С удачным возвращением и за скорейшее выздоровление!

Спирт после разбавления ещё не остыл, выпили тёплым, закусили яблоком.

– На вкус такая гадость, но, когда в животе жар начнётся и перейдёт теплом на всё тело, после чего оно расслабится, а настроение стремительно начнёт улучшаться, тогда хочется назвать его божественным эликсиром!

– Верно. Иногда становится предметом первой необходимости…но только не перед боем, – ответил командир экипажа. – Храбрости добавляет, но реакцию и сообразительность ухудшает на порядок. Ладно, расслабиться тебе помог, отметили, теперь надо валить отсюда, пока Валя не появилась. Давай спи, восстанавливайся. И уже для обоих – Выздоравливайте парни!

Недалеко от медсанчасти он нарвал васильков и лютиков, поджидая любимую.

Юлька опять блистала своей юной красотой, идя навстречу закатным лучам солнца к Михаилу.

– Ты прекраснаааа!

– В краску вгоняешь.

Мишка не удержался, обнял любимую, поднял, медленно закружил.

– Пусть видят, кто хочет! Я люблю тебя!

– А я тебя, дурачок! Пусть. Мне уже всё равно.

В этот вечер они любили друг друга с особой нежностью, и в то же время совсем уж неистово, будто в отместку железной действительности за переживания и страхи.

Глава 17

Подопечный Люцифера

– Любомир, тебе часто доводилось сталкиваться с тёмной стороной Духа?

– Постоянно. Издавна.

Образ не фокусировался, плыл.

«Как-то не так проявляется волхв», – подумал Влад, «чувствуется опытная душа, но это не он».

– Кто ты?

– Тот, который наблюдает и направляет. Не пугайся.

– Ну, хоть на ангела ты не похож, пугаться я не намерен. Каким образом ты направляешь? – Я обеспечиваю выбор. Одно из основных прав мыслящих существ – это свобода воли, не так ли?

– Да, так. Это – основа наша. Без свободы воли человек уже не человек, а так, одомашненное млекопитающее…

– Так всегда было? Как думаешь?

– Судя по древним текстам, было время, когда в Эдеме был рай земной…

– Правильно. И не только на Земле был такой рай. Как минимум на половине всех обитаемых планет Млечного Пути. Те Творцы, которые создавали планеты в звёздных системах нашей галактики, желали добра своим подопечным – тем душам, которые вселялись в тела местных гуманоидов. Тепло, светло, не голодно – что ещё надо человеку для счастья?

– Любознательность свою чем-то утолить, – ответил Влад.

– Соображаешь, – ответил таинственный визави. – А для чего она, любознательность, нужна?

– Для того, чтобы знать, кто ты, откуда и куда идёшь. К кому…

– К Богу, значит? А если у тебя всё ровно, никаких проблем, работать не надо, корма бесплатного хватает, зачем куда-то брести?

– Хороший вопрос, – Влад улыбнулся, – действительно, в таких условиях ни на подвиги не тянет, ни на искусство, ни на похождения в поисках истины.

– В этой галактике, как и в других, время от времени происходит экзамен на мудрость и умение любить. Бог собирает созревшие души, как цветы, и пересаживает их в более подходящие условия. Думаю, ты уже догадался, с каких планет он собирает больший урожай?

– С тех, на которых есть свобода выбора…и совсем нетепличные условия.

– Да-да, именно с них. И с каких-то пор в эти условия начали помещать обитателей всех тех планет, которые раньше жили в раю трёхмерной реальности, слишком уж медленно они развивались.

– На Земле это произошло достаточно давно. Как только у первых людей развился интеллект, появился соблазн – познать, что есть добро и зло, разделить мир на «я» -

«не-я», хорошее – плохое, моё – чужое, святое – бесовское…

– Однако, это шаг назад – от ощущения Единства со всем окружающим миром, дойти до его разделения на фрагменты.

– Пока не совершишь и не признаешь свои ошибки, не поднимешься над ними. Так, получается, ты из тех, кто сбивает людей с пути истинного? Ты из тех, кто служит Люциферу?

– Не забывай, Люцифер (Несущий Свет) высокая ангельская Сущность, «правая рука Бога». То, что в ваших легендах именуется его низвержением с Небес, всего лишь смена места работы, а работает он только на Единого.

– Значит, и ты тоже, почти совершенство? – чуть прищурившись, спросил Влад.

– Когда-то я находился на более высоких небесах, но пришло время послужить на низких. Думаешь лёгкая ноша? Хотел бы попробовать? Хотя ничего такого злодейского мы не делаем, просто даём человеку шанс испытать разные варианты деятельности. Обеспечиваем свободу волеизъявления. Как можно понять, что есть добро и зло, если не испытать их на деле?

– Я бы, конечно, не хотел играть на вашей стороне. Хотя понимаю, что разделение реальности на добро и зло является правдой лишь для низших миров, типа нашего. Позволь вопрос: раз вы здесь в некотором смысле совращаете людей, даёте им оступиться, значит, и сами свою карму ухудшаете?

– Да, закон воздаяния и на нас распространяется. Нам тоже когда-нибудь придётся отрабатывать свои кармические долги. Но они лишь частично будут касаться нашей работы здесь. А какое основное отличие людей, находящихся на трёхмерных планетах, от живущих на пятимерных?

– На трёхмерных, вроде нашей, практически у всех задвинута «заслонка» памяти о прошлых жизнях. Чтобы прошлый опыт не мешал прохождению необходимых уроков жизни.

– Да. А ещё чем?

– В трёхмерном мире люди не чувствуют, что Вселенная едина, что они являются клеточками тела Единого Бога.

– А из этого следует, что каждый человек здесь, любит себя намного больше всего окружающего. Пока не научится любить других, сопереживать, сострадать, в более высоких мирах он не поселится.

– Ты ведь не ангельская сущность, душевная?

– Я был когда-то ангелом, но, в конце концов, рискнул пройти опыт воплощения, как и все наши. Люцифер привёл нас сюда с пятого неба. Я принадлежу к его Энергии, к его Духу-Сознанию. Конечно, было бы приятнее остаться в тонких мирах, наслаждаться постоянно звучащей музыкой верхних сфер, природой, жилищами, сотканными из Света, близостью к его Источнику… Мы, как и вы, решили стать первооткрывателями низших миров. Единому необходимо было проникнуть в грубую материю, исследовать её изнутри, познать все нюансы существования Духа в биологическом теле. Мы Его глаза и уши здесь, как и вы. А насчёт ангельского сознания не прельщайся. Оно конечно масштабное, но очень простое. Только побывав в человеческой шкуре, душа обретает многогранный опыт и изощрённое сознание.

– И это изощрённое сознание должно без подсказок со стороны, при полностью стёртой памяти о себе, найти обратный путь к Творцу. Оно опять потеряет интеллект, хитрость, но станет воистину великим.

– Вот мы и ускоряем этот процесс восхождения вверх, домой, но уже с полученным опытом, с мудростью, а наше место со временем займут те белые – пушистые, для которых пока всё просто и ясно, как божий день, – пояснил незнакомец.

– Так ты здесь как обычный человек присутствуешь? – спросил Влад.

– Ну, не совсем. Мы – люди обеспеченные, хотя в журналах про наши доходы – капиталы никогда никто не пишет. Мы управляем человеческой цивилизацией изнутри, тихо, ненавязчиво. Политика, религии, финансы, всё приведено в нужную нам форму и содержание. Да, мы любим себя больше всего остального, но ведь в каждом из людей присутствует Бог. Вот мы Ему в себе и служим, а когда придёт время собирать камни – будем собирать.

– Откровенно. Значит ты один из тайных правителей Земли?

– А с чего ты взял, что мы обманщики? На вопросы отвечаем прямо. Другое дело, если ты захотел ездить на такой же машине, что и я, жить в таком же особняке, иметь такую же женщину – это твоя зависть, твоя мечта, и на что ты пойдёшь ради всего этого, только от тебя зависит.

– Как тебя зовут?

– Называй меня Виктором. Уж и не знаю, встретимся ли ещё, а сейчас мне надо исчезнуть.

Влад, приходя в себя, возвратился к некоторым фрагментам диалога и произнёс про себя: «Похоже на правду. Скорее всего, Любомир мне эту встречу организовал, по случаю».

– Угадал! Мы с Виктором общались, а тут ты наведался, – Любомир был явно в хорошем настроении, – кое в чём разобрался получше?

– Да, общение на пользу пошло. Всё в этом мире имеет свой цвет, свои оттенки, делить что-то только на белое – чёрное просто примитивно.

– Ну, вот и ладно. Никто из них или нас не является противником Богу. Он дал всем нам возможность проявить себя в этом мире. Не важно в каком качестве. Ты волен делать всё что хочешь.

– А как же божьи заповеди?

– А ты уверен, что это именно Его заповеди распространяют попы-имамы-ламы по всей земле? Ведь правд много, считай у каждого – своя. Заповеди, которые проповедуют религии, несомненно, нужны любому государству для поддержания порядка, однако, когда одно государство напало на другое, ни один из жрецов не станет призывать «подставить и другую щёку». Один человек не вправе убить другого, а вот если сотни тысяч удумали такое сотворить с другими сотнями тысяч, тогда – пожалуйста!

– Так к чему же ты призываешь? – спросил Влад.

– К тому, что закон у Всевышнего только один – самовыражаться, любя и творя. Ты здесь проявился, родной, чтобы стать богом, а для этого ты должен стать свободным и безграничным в своём мышлении. Забудь про земные законы и общепринятые рамки. Внутри тебя, в твоей душе есть полное понимание того, как и что делать. Можешь назвать это совестью и интуицией. Вот когда твоя душа испробует себя во всех ролях, которые ей интересны, наберётся мудрости и заскучает, она уйдёт с этого плана на более высокий.

– Как говорили древние: «Во многой мудрости много печали; и, кто умножает познания, умножает скорбь».

– Скорбеть-то как раз не обязательно. Ты должен стремиться вести себя по-божески – жить в радости. Как сказал один более продвинутый древний: «Радость – это свобода бытия без страха и вины». Пока живёшь зажатый рамками общественного сознания, ты в рабстве. Вот Милонегу трудно жить по-божески – попробуй бросить вызов семье, стране, религии, отказавшись от общепринятых догм. В те времена проблема выживания стояла на первом месте: не вписался в общество – стал изгоем, а то и на костёр угодил

– Да уж, гуманизма тогда поменьше было, это я заметил. И ещё мне показалось, что язычество приближало человека к природе и давало ему большую свободу самовыражения.

– Но вся окружающая природа требовала быть постоянно готовым к борьбе за выживание, к ярости, выносливости, и к осторожности одновременно. Души входят в нежные тела новорождённых, вплетаются в генетические линии рода, от него получают инстинкты и способности к адаптации к опасному миру, отсюда и осторожность, пугливость и тяга к стадному поведению. Потом растёт чувство ответственности за близких, побеждается страх, появляется готовность к самопожертвованию…остаётся лишь малость – осознать, во имя чего все эти испытания.

– Во имя того, чтобы со временем стать богами, которые набрались мудрости, и ушли наверх, Домой.

– Верно. Чтобы после очередного преодолённого рубежа слиться, наконец, с Отцом.

– Потеряв индивидуальность, своё эго, не так ли, Любомир?

– На том уровне собственное эго уже не заслоняет весь мир. Это будет легко сделать, между шестым и седьмым небом.

Глава 18

Купание с ведьмой

В самом начале августа в княжьем Городище Милонега окликнул один из молодых дружинников: «Милонег, девица Илона тебе привет шлёт, недавно приехала к родственникам в нашу Славенскую торговую сторону.»

– Спасибо за весть, Стригун. В каком доме поселилась?

– На Коржевой улице, со стороны Плотницкого ручья, пятый двор от реки.

Милонег подозвал Лешего: «Действия в составе строя сотни мы отработали сегодня. После обеда займись с парнями метанием топора и ножа, а я к ручью съезжу, надо кое-кого увидеть».

– Понял, пометаем. Сегодня уже не появишься здесь?

– Вряд ли. Завтра утром сюда, как обычно.

Оседлав Буяна, Милонег направился в город по берегу Волхова. Миновав Ярославово дворище, Готский и Немецкий дворы, свою улицу, он через четыреста саженей свернул на Коржевую. Улица, как и многие другие в городе, была не широка – четыре-пять шагов. Дворы огорожены вкопанными в землю, вплотную друг к другу, толстыми кольями высотой в полторы-две сажени, за которыми не видно его обитателей. В воротах искомой усадьбы, утопленных внутрь двора, играли четверо пацанят лет пяти-шести, фехтуя маленькими деревянными мечами.

–Эй, воины, кто из вас живёт в этом дворе?

– Я тута живу! – ответил белобрысый мальчишка в холщовой рубахе до колен.

– Звать-то как тебя? – осведомился Милонег.

– Федюююня, – протянул он, разглядывая доспехи десятника.

– Фёдор, так это к тебе родственница Илона приехала?

– Да, к нам. Позвать?

– Позови, только тихо, на ушко ей скажи про меня.

– Угу, жених видать, – задумчиво произнёс Федя, перед тем как исчезнуть за воротами.

Милонег соскочил с коня. Не успели оставшиеся пацаны освоиться, чтобы осыпать незнакомца вопросами о службе в дружине, как из ворот выпорхнула Илона, будто светлая птичка. Взгляды влюблённых вмиг встретились, глаза в глаза, ни на секунду не отпуская друг друга, сами же приближались медленно, до той поры пока меж ними не остался один шаг. Милонег быстро стрельнул глазами по улице – баба несла в корзине пирожки на продажу, следом за ней катил на тачке куски невыделанной кожи парень-подмастерье, навстречу им от реки двигались трое молодых парней…

– Народу много, – прошептал ей, – ты здесь на коне?

– Да, на тобою подаренном, – с улыбкой ответила она.

– Поедем за город. Отпустят?

– Никуда не денутся! Сейчас я его оседлаю, подождёшь пока в конце улицы?

– Конечно, жду тебя там.

Через четверть часа они уже ехали рядом, в сторону Ильмень озера.

– Как же долго я мечтала о встрече!

– Как же я хотел тебя увидеть! И не только…любимая.

Покинув новгородские улицы, они понеслись вдоль реки, пока не приблизились к небольшому лесочку. Милонег знал его с детства. Лес как бы разделял Ильмень озеро и пару небольших прудов, подходивших к деревьям вплотную. Возле одного из них влюблённые спрыгнули с лошадей и оказались друг у друга в объятиях. Илона вытянула из волос гребень, и они рассыпались по её плечам. Кисти Милонега проникли под белокурые пряди девушки, пальцы придерживали голову, пока губы целовали её губы и щёки, и шею…

– Искупаемся? – спросила она, развязывая уже свой поясок.

– Конечно искупаемся, – ответил он, – несмотря на то, что сегодня Ильин день.

– На Ильин день ещё можно, главное под грозу не попасть.

Илонка скинула с себя сарафан, исподнюю рубашку и побежала нагая к пруду. Милонег тоже сбросил плащ, кольчугу, порты, рубаху, и устремился за ней в воду.

– Просто богиня, – только и смог произнести десятник, догнав её и положив руки на талию.

Вода в пруду была тёплая, особенно её верхний слой, а вот ногам прохладно.

– Хочу наверх, где теплее, – Илона повернулась, потянулась навстречу милому, обняла за шею, подтянулась и охватила его талию ногами.

Милонег помог ей приподняться ещё чуть выше и опустил на…

– Как будто на кол ведьму посадил, – произнёс влюблённый.

– Я бы на нём хоть целый день сидела, – она, обхватив руками шею возлюбленного, продолжала свои плавные движения тазом вверх-вниз.

– Ха-ха, нас затягивает на глубину, в ил, неужто мы такие грешные? Он попятился назад, к берегу, но через несколько минут всё повторилось.

– Пошли на травку?

– Да, – он вышел с нею из воды, не разъединяясь, аккуратно опустил на свой плащ, брошенный на траву, – замучаю тебя сегодня.

– Это трудно, ведьмы, они выносливые, – смеясь, ответила Илонка. Сейчас в её глазах просто сверкало счастье, – хочу, чтобы этот день не кончался! Я уже дважды на вершине чувств оказывалась, и с тобой – это далеко не предел.

– Побудь и вправду на высоте, – Милонег лёг на спину и помог ей сесть верхом, – присаживайся колдунья на свой кол.

– Чтобы с него не свалиться, надо усесться поудобнее, – Илона вошла в раж, её было уже не остановить: она, покачивая бёдрами, одновременно опускалась, потом начала приподниматься, чуть ли не до полного выхода и снова опустилась полностью. Он смотрел на неё не отрываясь, она, время от времени, как бы смущаясь, с лёгкой улыбкой отводила глаза вниз и в сторону. Во время очередного её подъёма Милонег не удержался и, положив ей руки на талию, довольно резко опустил вниз до упора. Он навсегда запомнил выражение её лица в этот момент: расширенные глаза и удивлённо приоткрытый рот, с опущенными уголками губ, будто лицо ребёнка, который растерялся от нового впечатления.

– Всё ли хорошо, милая? Тебе не больно? – Милонег даже забеспокоился.

– Мне хорошооо, – пропела она, – уже в третий раз сегодня. – Это что-то неописуемое, это как ключ и замок, идеально подходящие друг к другу.

– Точно! Как будто одного под другого делали. И мы на трёх не остановимся, наклонись ко мне.

Она слегка нагнулась, пряди её волос образовали тоннель, в противоположных концах которого теперь светились глаза влюблённых. Он медленно, не спеша, начал опять познавать её, согнув ноги в коленях, догнав её, а она, прикоснувшись грудями к его груди, начинала новый виток спирали познания восторга…

– Божеее! Я с ума сойду! – по телу Илоны пробежала волна трепета.

– Ну, теперь отдыхай, – с усталой улыбкой промолвил Милонег, натянул штаны и опять разлёгся на плаще. Ведьмочка, надев рубаху любимого, легла рядом, положив голову ему на плечо.