Текст книги "С отрога Геликона"

– А что же он?

– Он непременно расскажет тебе по дороге в Иолк. А я пока хотел поговорить с тобой еще об одном деле. Ты не думал о том, чтобы построить Афине храм?

– Храм? – удивился Геракл.

– Ну или хотя бы алтарь, который действовал бы постоянно? Мне пришла в голову эта мысль, и, готовясь к встрече, я вопросил богов и получил очень благожелательный ответ. Так что, по возвращении из Аксинского моря я на твоем месте сделал бы это.

– Многовато дел накапливается уже: свадьба, постройка алтаря никому не ведомой богине… А будет оно, это возвращение?

– Никому не ведомой? Верно говорят, Геракл, что лучше иной раз держать язык за зубами. Возвращение будет, заверяю тебя! С вами будут хорошие прорицатели, и они это подтвердят.

Наступило длительное молчание. У обоих друзей было нелегко на душе, и они, сев каждый на свой камень и обратившись на север, просто смотрели вдаль. Опасности, которую предчувствовал Геракл, когда, вместе с Тиресием стоя на крыше дворца Креонта, вглядывался в те же дали, больше не было. Да и взгляд и его, и Телефа устремлялся теперь значительно дальше. Дорога, ведшая из Фив в Орхомен, бок о бок с почти пересохшим к концу лета руслом Кефиса протискивалась между Лафистионом и некогда враждебным Гераклу городом. Туда, куда вела эта дорога – за Фермопилы, за равнины и горы Фтиотиды, в прибрежеую землю северных миниев, в Иолк – туда были направлены мысли обоих.

Телеф вспоминал о давно прошедшем. Он вспоминал и дом отца – свой дом рядом с Фепием он выстроил по подобию отцовского не с плоской, как принято было здесь, на юге, а с наклонной крышей. Небольшой виноградник, где он учился ставить подпоры, правильно подвязывать и обрезать лозу, где, бывало, еще мальчиком он объедался виноградом так же, как теперь объедается у него маленький Династ. Вспоминал он и веселый осенний праздник, на котором на жертвенник возливалось сделанное у него дома вино. Семья его отца, винодела, была в этот день в центре внимания всей небольшой деревни. На этом же жертвеннике он впервые обнаружил в себе дар прорицателя. Из-за него, из-за этого дара, он покинул дом без намерения и без надежды вернуться. От родителей он не слышал за это упрека, но скрытой досады, вызванной боязнью немощной старости, он не мог не чувствовать. И тем не менее он ушел, отдавшись воле богов и старика Тиресия. О родителях с той поры он так ничего и не знал. Геракла, по зову Афины покинувшего возлюбленную, он понимал лучше, чем кто-либо. Но, мучимый совестью за брошенных родителей, он понимал и Эрато.

Юного же героя мысли о Иолке уносили, разумеется, в будущее. Впрочем, частенько он возвращался в своих раздумьях назад, как во времени, так и в месте. Он думал об этом самом отроге Геликона, на котором стоял и, как о той, с кем свела его эта гора, так и о той, с кем разлучила. Этой последней мысли Геракл всеми силами старался избежать, но сама собой она приходила снова и снова.

Начинало вечереть, солнце уже касалось вершины Парнаса, когда Телеф, наконец, спросил:

– Геракл, могу ли я тебя попросить кое-о-чем?

– Конечно, Телеф! – с готовностью ответил юноша.

– Я наверное не говорил тебе… Я ведь родом из северных миниев, я вырос в окрестностях Иолка. Там остались мои родители. Больше двадцати лет я ничего о них не знаю. Не мог ли бы ты справиться о них?

– Разумеется, мог бы! Скажи только, куда ехать.

– Деревня эта одна из беднейших в округе. Лежит она в стороне как от моря, так и от крупных дорог. Многие горожане вовсе о ней не знают. Если ехать от Иолка на север вдоль остающихся справа гор, ты непременно найдешь ее. Ехать недолго, так что много времени ты не потеряешь.

– Хорошо, Телеф. Я постараюсь передать письмо в Фивы, а затем тебе, как обычно, его привезет Актор.

– Теперь скажи мне, друг, могу ли я еще чем-нибудь помочь тебе?

– Пожалуй, что нет, – неуверенно ответил юноша.

– Точно? Ну тогда… давай прощаться? – прорицатель простер навстречу Гераклу руки, собираясь заключить юношу в объятия, но тот остановил друга выставленной вперед ладонью.

– Постой, – взволнованно сказал он прежде, чем задать вопрос вынашиваемый им во все время молчания. – Скажи, как там Эрато?

– У нее все хорошо, – невозмутимо известил прорицатель друга.

– Она обращалась к тебе за помощью?

– Да, обращалась.

– И ты…?

– Я помог ей тем, что было в моих силах. Именно поэтому у нее теперь все хорошо.

– А скажи, она не была беременна? В смысле, не родила от меня ребенка?

– Нет, – произнес Телеф слово очистительной лжи. – Ты можешь с легким сердцем отправляться в поход.

Геракл едва ли удовлетворился ответами, он чувствовал, что прорицатель что-то не договаривал, но расспрашивать в больших подробностях ему было неловко. Успокаивая сам себя, он вздохнул с некоторым облегчением.

Друзья распрощались. Телеф сразу же направился вниз. По дороге он обдумывал еще раз свою беседу с Гераклом. Все, как ему казалось, он сделал правильно, несмотря на то, что пришлось немного побыть не самим собой, говорить загадками, уходить от прямого ответа и в конце концов сказать неправду: маленький Династ не знал своего настоящего отца без малого два десятка лет. Но за то теперь все предвещало юному герою и его спутникам по-настоящему удачное путешествие и счастливый возврат домой. Разумеется, среди спутников Геракла Телеф спал и видел так же и самого себя, но оставить уже однажды брошенную Эрато он не мог: для него это означало бы нарушение обязательств как перед ней самой, так и перед сыном Афмитриона.

Геракл же задержался на горе так надолго, что домашние в Фивах всерьез подумали, что он снова решил их покинуть. Но теперь повод для задержки был у него совершенно особым. До темна юный герой действительно так и не вернулся, но все же, еще заметно до полуночи он поставил своего коня в родное стойло.

Глава 3.

Время до праздника менад пролетело быстро. Впрочем, путешествия зимой – дело отнюдь не простое. Сухой путь в Иолк был для фиванцев, равно, как и для всех, живущих южнее, закрыт. Если через Киферон на собственный страх еще можно было бы перевалить, то покрытые глубоким снегом и льдом Фермопилы представляли собой непреодолимую преграду. Оставался путь по морю, но и мореплаватель сталкивался в зиму с большими сложностями: ветер, непрестанно дувший с фракийских берегов, делал путешествие на север почти невозможным. Путнику оставалось только ждать подходящего случая.

В Авлиде наготове стоял небольшой двенадцативесельный корабль, снаряженный для четверых путешествующих. Геракла сопровождала его мать Алкмена. Помимо того, чтобы проводить сына, она намеревалась повстречаться в Иолке с отцом, его супругой, сестрой Амфитриона Анаксо и со своим совсем юным братом Иолаем, который тоже отправлялся в Аксинию. Увы, сам Амфитрион хоть и несказанно хотел оказаться в это время в городе Пелия, не мог бросить дела: Креонт сильно сдавал в последние месяцы, ему становилось хуже и хуже, и правление Фиваидой постепенно перекладывалось на плечи более молодых из его окружения – Амфитриона и Лаодаманта.

Арг, тоже участник похода, в томительном ожидании попутного ветра на некоторое время переселился в Фивы. Наконец, четвертым путником был учитель Геракла кифаред Лин. В Аксинию сам он не собирался, но ему стало известно, о том, что его друг, тоже известнейший кифаред из бистонской Фракии, сын тамошнего царя Эагра Орфей примыкает к компании отчаянных героев, чтобы попытать свое счастье за Симплегадами. Сына Алкмены эта новость очень удивила: до сих пор он знал лишь одного кифареда, высоко ценящего себя и по этой причине даже где-то изнеженного, хотя и преданного своему делу Лина.

Наконец, однажды на рассвете путников разбудил прискакавший из Авлиды кормчий. Ветер переменился. Тем утром это было столь явно, что каждый, даже не имеющий понятия о мореплавании, согласился бы с опытным моряком. Небо было абсолютно безоблачным, на нем еще догорали последние звезды. Даже далекие силуэты гор очистились от облаков, что в зимнее время бывает крайне редко. Обернувшись к Киферону и закрыв глаза, можно было почувствовать тепло. Но солнце еще не взошло – тепло из-за южных морей нес ветер, иногда воцаряющийся зимой над ахейскими землями.

Кормчий, уже не молодой и бывалый, очень нервничал и поторапливал всех. Он знал, насколько переменчивой может быть в это время погода. Повозку снарядили быстро. Амфитрион наскоро попрощался с родными – все напутственные слова были сказаны уже заранее. Нетерпение в ожидании плавания заглушало у путников щемящую сердце тоску о покинутом доме. Для Геракла это было вообще первое морское путешествие. Алкмену еще девочкой неоднократно брал с собой в не слишком далекие походы отец, но, покинув Тиринф, она ни разу так и не ступила на корабль. Лин и Арг тоже очень давно не путешествовали морем.

Пыля и гремя в утренней тишине, повозка потянулась к Авлиде, поднимая некоторых еще спавших придорожных жителей ото сна. Путь к гавани показался всем и в особенности Гераклу вечностью. Кормчий, сопровождавший повозку на своем коне, на середине пути не выдержал и припустил, чтобы к прибытию путешествующих усадить за весла команду. Корабль был действительно в полной готовности, когда на пристани заслышали стук колес и цоканье лошадиных копыт. Наконец, на борт взошли и путники, каждый со своею поклажей. Путешествие начиналось.

– Все готовы? – спросил гребцов келевст.

– Да! – ответил ему дружный хор.

– Опустить весла! – скомандовал он. Весла, все десять одновременно, ударили по воде.

– Отпускай! – крикнул кормчий. Двое втащили на корабль лестницу. Затем стоявший на берегу человек отвязал носовой канат. Его тоже приняли на корабле. – Отправляемся! Потихоньку пошли! – отдал новую команду кормчий.

Келевст взял свою флейту и начал ею подавать гребцам сигналы. На высоком тоне они поднимали весла, на низком опускали. Корабль чуть-чуть разогнался, но ненадолго. Путникам предстоял Эврип – чрезвычайно узкий пролив. Пока корабельная команда совместными усилиями преодолевала его, Геракл с Алкменой, Лин и Арг неотрывно следили за ее слаженной работой. Когда же Эврип был пройден, кормчий вытер с лица пот. Дальнейшее было в основном делом гребцов, заработавших теперь в полную силу, он лишь придерживал их ближе к левому берегу. Справа на протяжении всего пути оставался длинный-предлинный остров Эвбея. Наверху, на палубе засуетились двое людей. Они поставили мачту, натянули парус, сразу же наполнившийся ветром, и судно весело понеслось по волнам, оставляя за собой пенный след. Кормчий не скрывал радости.

– Да, непростое это дело – по морю ходить, – проворчал сам себе под нос Арг, впечатлившись прохождением Эврипа и представив прохождение Симплегад. Он встал со ступеней, спускавшихся у кормы вниз, к гребцам, и пересел ближе к келевсту на скамью со спинкой в надежде уснуть. Но надежда его была тщетной, потому как Лин, отыскав в своей поклаже кифару и расположившись на корме прямо над Аргом, начал музицировать в ритме келевстовой флейты. Алкмена с сыном направилась вперед, к носу небольшого судна, туда, где было потише.

– Ты знаешь, – сказала она, – мне сейчас так же тревожно, как и тогда, когда я впервые увидела Афину во сне.

Алкмена, к слову сказать, помимо Телефа была единственной, кто достоверно знал все о том, что произошло с Гераклом у Феспия, о его встрече с щитоносной богиней, о разговоре с жрицей матери Земли.

– Но сейчас, – продолжала она, – кроме тревоги есть еще и надежда.

– Да, я могу представить, чего ты только не передумала, увидев во сне эту страшную битву, – отвечал Геракл.

– Думать я тогда была не в силах. Просто очень тревожилась, очень. Твое счастье, сын, что тебе попался такой человек, как Телеф. Людей иногда бывает трудно понять – что уж говорить о богах. Тут нужен особенный ум и особенно чуткая душа.

– Телефу я благодарен без меры. И больше всего за Эрато. У меня прямо-таки камень с души свалился, когда она мне все рассказала. Эрато…, – произнес Геракл имя возлюбленной. В его голосе было как любовное томление, так и сожаление и понимание, что упущенного не вернуть. – Она никак не отпускает меня. Едва ли кто-то из людей понимает меня лучше, чем она. Креонт обещал мне в жены Мегару, и она прекрасна, но я не знаю, сумею ли я с ней жить при том, что совсем рядом проводит свои дни дочь Феспия и финикийской рабыни.

Юноша встал, нервно прошелся по палубе взад и вперед и снова сел на прежнем месте.

– А о богине и так становится все ясно, яснее и яснее с годами. Я думаю построить ей небольшой алтарь, как вернусь. Телеф заверил меня, что боги не против этого, – сказал он, собравшись с силами. Алкмена обрадовалась.

– Удивительно чуткий человек! Я первая принесу ей приношение. Теперь, когда видишь ее след на протяжении многих лет… Если она защитила меня от тафиев, затем тебя от змей, потом снова тебя и все Фивы от надменного Эргина, после того, что она явилась тебе и после того, что сказала Диотима, – вот если бы научиться видеть подобное с самого начала, – теперь даже в Аксинию отправляться не так страшно, хотя я все равно тревожусь.

Алкмена хотела сказать сыну еще кое-что, но в этот момент к ней и к Гераклу подошел отчаявшийся уснуть рядом с келевстом Арг. Дочь Электриона замолчала в присутствии малознакомого человека.

– Извините, что прерываю вашу беседу. Ты, – обратился он к несколько смущенной Алкмене, – кажется, говорила что-то о богине. Я не ослышался?

– Да, – тихо произнесла она, опустив глаза. До этих пор она не доверяла свою тайну посторонним, да и тут ее услышали случайно, против ее воли.

– Уффф… – облегченно вздохнул Арг. – А я уже начал думать, что это я один сумасшедший, – мать и сын недоуменно переглянулись. – Ну, Телефа я знаю давно – про него мне все понятно, – мастер красноречиво махнул рукой. – Он – человек не совсем обычный, каковым наверное и должен быть прорицатель. От Телефа же я узнал о том, что с богиней встречался Геракл, но, в таком возрасте, – мастер указал на юного героя распрямленной ладонью, – чего только не привидится, правда ведь? Но если о том же самом говоришь ты, Алкмена, дочь известного мореплавателя персеида Электриона и почтенная супруга не менее почтенного фиванского военачальника, то и мне не стыдно признаться, что и я разговаривал с этой женщиной со щитом, – сказал Арг и остановился в ожидании ответа. Но юноша знал наперед от Телефа и поведал заранее матери о том, что мастер, вероятно, поведет подобный разговор. Потому оба они молчали, не желая прерывать рассказ аресторова сына. Он же понял их молчание совсем иначе:

– Ну! – сказал с обидой в голосе Арг. – И что же вы молчите? Смеетесь надо мной?

– С чего ты взял? – спросил Геракл мастера. – Разве ты смеялся над нами? Мы внимаем. Тебе и богине.

– Ну тогда если что не так, пеняйте на себя. Слушайте же. Не так давно, в середине прошедшего лета ко мне пришел Телеф и показал твое, Геракл, письмо, которое ты отправил ему сразу после того, как ушел от Феспия. Он заказал мне статуэтку Прометея. Ты ведь, Алкмена, знаешь, кто такой Прометей?

– Конечно! – ответила дочь Электриона.

– Так вот, я внимательно прочитал письмо, и к концу лета Прометей был готов.

– Неужели у Телефа правда есть эта статуэтка? – воодушевленно спросил Геракл.

– А что, он тебе разве ничего не говорил? Должна быть. Слушайте же дальше. Приношу я Телефу готовую работу, он рассматривает ее, и тут, словно нарочно, приходит с письмом из Иолка Феспий. Честно говоря, когда я его прочитал, ничего кроме раздражения оно у меня не вызвало: мол, отправляться в Аксинское море – зачем? Потом прискакал фиванский посыльный, как его?

– Актор, – подсказал Аргу Геракл.

– Да, верно, Актор. Он принес Телефу твое новое письмо, в котором ты спрашивал его о том, следует ли тебе отправляться в это путешествие. Телеф стал с новой силой меня уговаривать в том духе, что из Фиваиды я отправлюсь в Аксинию не один. Мне так это не понравилось, что я нельзя сказать, что поругался с ним, но ответил довольно резко и покинул его в достаточно скверном настроении. Так вот, друзья, что же вы думаете, в эту же ночь во сне мне является Афина. Я сразу узнал ее по щиту, по доспехам и по этой удивительной синеве в глазах – такой ведь она была, правда, Геракл?

– Именно! – ответил юноша. Алкмена на мгновение отвернулась и посмотрела через левый, дальний от солнца борт на небо. Она всегда искала глазами наиболее яркую небесную синеву, когда вдруг, неожиданно вспоминала об Афине.

– Вот еще, что было примечательно, – продолжал Арг. – Я обнаружил себя во сне со своей мерной планкой, которой обычно обмеряю дерево. Мне было даже как-то неловко: передо мной все-таки богиня, а я… с этой планкой. Зачем бы она мне была нужна? Но я очень быстро это понял. Афина привела меня к морскому берегу. Там в небольшой бухте строили корабль, много народу трудилось – человек пятьдесят. Корабль с виду казался совершенно обычным. Уже возвели почти полностью борта с отверстиями для весел и занимались теперь тем, что внутри развешивали гребные скамьи. Тут Афина говорит мне: «Арг, что ты стоишь без дела? Измерь-ка этот корабль в длину.» Я делаю, как она говорит, прикладываю свою планку вдоль борта, прошу стоявших у меня на пути работников посторониться, они послушно дают мне место. Измерил. Вышла длина, как у обычного корабля, на котором плавают что критяне, что ахейцы. Но богиня не оставляет меня: «Посчитай, – говорит, – количество весел.» Я считаю. И что оказывается? С каждой стороны вместо обычных наших десяти по пятнадцать. Я не верю своим глазам, пересчитываю, – все равно пятнадцать. Как же так, думаю я: у нас случается, что нерасторопные гребцы друг друга бьют, – что же будет если посадить их в полтора раза плотнее? Поднимаюсь на борт и смотрю: как же я сразу не сообразил?! Скамейки стоят поочередно, одна выше, другая ниже, одна выше, другая ниже, и отверстия для весел прорезаны соответственно. Тут Афина и говорит мне: «Смотри, Арг, вот такой корабль должен поплыть в Аксинское море. С ним вы преодолеете все противные ветра и течения у Симплегад и уйдете от любых враждебных племен.» Что было во сне дальше, я не помню, но хорошо помню, что, проснувшись, я подумал, что это в самом деле отличная идея. Вам наверное непонятно, да? – спросил сияющий от радостного возбуждения мастер у Геракла и Алкмены. Они в ответ лишь помотали головами. – Это очень просто. Я вам сейчас все объясню. Смотрите, чтобы корабль плыл быстрее, что нам нужно?

– Ну, желательно, попутный ветер, как сейчас, – не задумываясь выпалил юный герой.

– Это верно. А если его нет, или дует, наоборот, ветер противный? Нужно как можно больше гребцов, правильно? Вот. А как нам сделать, чтобы гребцов было больше? Либо строить корабль длиннее, либо плотнее их усаживать. Но длинее строить корабли нельзя.

– Почему? – перебил Арга юноша.

– Чем длиннее корабль, тем проще ему переломиться на волнах. Понимаешь? Усаживать гребцов слишком плотно в один ряд тоже нельзя, но за то можно в несколько рядов, продевая весла через борт на разной высоте! Это многократно увеличит мощь корабля. Согласитесь, это настолько просто, что даже странно, что еще не пришло никому в голову.

– Да уж, это точно сказано, – раздался голос подошедшего сзади моряка. Услышав, что дело идет о кораблях, он решил поучаствовать в разговоре. – Мне тоже эта идея нравится. Только вот тем, кто внизу, грести будет тяжелее, чем тем, кто наверху. Весла-то им поднимать намного выше.

– Верно говоришь, – задумался Арг. – Я как-то об этом и не подумал.

– Это не страшно! – быстро отреагировал Геракл. – Вниз всегда можно посадить более сильных и опытных, а наверх тех, кто послабее и помоложе. Так же ведь и в боевом построении делают. Вообще, послушай, – обратился он к моряку, – как тебя зовут?

– Метоний.

– Послушай, Метоний, а что если мы этот корабль чуть-чуть переделаем, чтобы новую рассадку гребцов испробовать? Хотя бы одну-две скамейки.

– Геракл, корабль принадлежит городу. Ты почти что уже царь, так что все будет по твоей воле.

– Но в случае чего назад вы доплывете с лишними дырками в бортах? Что ты думаешь, Арг?

– Давайте-ка друзья обсудим это все, как будем на месте, – ответил мастер. – Как бы там ни было, теперь я полон решимости построить именно такой корабль, как показала мне Афина. Это должен быть лучший корабль из всех тех, что плавали по морю до сих пор. Поэтому по прибытии я намерен серьезно говорить об этом с Пелием.

– Это может быть непросто, – заметил Метоний. – Я имею в виду убедить Пелия. Едва ли он позволит в столь далекое плавание отправлять корабль совершенно нового типа, в управлении которым нет достаточного опыта.

– Посмотрим, Метоний, посмотрим. С одной стороны ты говоришь верно, а с другой ведь именно в таких путешествиях, сопряженных с неизвестностью и опасностью, а не в заурядных, к которым все привыкли, и корабли нужны необычные, правда ведь? И команда у нас наверняка предвидится не простая.

– Скажи Арг, – снова вступил в разговор Геракл, – а что же ты с Телефом? Помирился в итоге?

– Разумеется. Утром за работой я все обдумал, а днем пришел к нему с извинениями и за Прометея взял у него лишь небольшое ведро свежесобранного винограда, сказал, что другой платы не надо.

Арг еще долго обсуждал самые разные детали того, как построить корабль надежнее и лучше, с Метонием. Позднее к ним подошел Лин. Как потомственному плотнику, этот разговор оказался ему тоже интересен. Геракл же с Алкменой отошли в сторону и присели у борта.

– Ты что-то еще хотела мне сказать перед тем, как подошел Арг, – спросил сын у матери.

– Да. Это об Эрато. Постарайся больше так не поступать с девушками. Телеф уже женат. Выручить тебя больше некому.

Юноша тяжело вздохнул.

– Это верно, – ответил он, не зная еще, скольких женщин, встреченных на жизненном пути, ему прийдется по той или иной причине оставить.

Метоний настолько увлекся разговором, что даже не расслышал команду кормчего. Корабль проделал половину пути, и гребцам надо было обедать и отдыхать – работали эти ребята без смены. Метоний с напарником спустили парус. Якорь бросили у берегов Фтиотиды. На счастье попутный ветер не переставал и никаких предпосылок к тому не было.

Отдохнув, гребцы продолжили путь. Вскоре после стоянки уже стала видна оконечность Эвбеи, за ней показался покрытый снегом горный хребет, отделявший земли северных миниев от Фтиотиды. Сердца путников забились с удвоенной силой, когда слева осталась Фтия, а впереди стала время от времени проявляться белая вершина Пелиона. Наконец, горы расступились, открыв вход в залитый солнцем Пагасейский залив. Все ожидали, что Иолк вот-вот покажется вдали. Кормчий приказал окончательно спустить паруса и снять мачту. Это небольшое плавание подходило к концу. Для настоящего же путешествия надо было еще очень многое сделать.

Глава 4.

Первыми в Иолке оказались те, кому северный ветер был в помощь. Среди таковых были фракийцы и, в частности, кифаред Орфей, несколько человек из племени лапифов и двое сыновей Борея. О Борее Геракл слышал, ибо он был женат на дочери кекропийского царя, которую, как говорили некоторые, он похитил силой. Возобладавшим на несколько дней ветром южным воспользовались помимо фиванцев и другие участники похода. На следующий день после фиванского корабля в Иолк в числе прочих прибыл и корабль из Тиринфа, с которого сошли Электрион, Анаксо и Иолай.

Старый, но не меньше, чем в молодости влюбленный в соленую стихию мореплаватель сразу же влился в приготовления к походу. Выслушав идею Арга, он без промедления поддержал ее, точно как и Арг удивившись, что она до сих пор никому не пришла в голову. На удивление легко согласился строить подобный корабль и Пелий. При этом нельзя было сказать, что он поддался авторитету Электриона, – вовсе нет. Впечатление было такое, что вопрос постройки корабля его мало интересует. Персеид привез с собой купленной им на Крите отборной льняной пряжи и просил Пелия разрешить его супруге Анаксо руководить изготовлением паруса – это де подарок ему от персеева дома. Царь Иолка без особого рассуждения согласился и на это. Средств на постройку он выделил достаточно, мастер, один из лучших в ахейском мире, был в наличии, так что строительство обещало пойти полным ходом.

Уклончиво отвечал Пелий и на расспросы о целях похода. Он говорил об исследованиях новых земель, но что он хочет найти и какие у него есть сведения, не рассказывал. Впрочем, путешественники вполне допускали, что сведений в самом деле могло и не быть.

Геракл, между тем, не забыл исполнить и просьбу Телефа. Выбрав день еще до начала активной постройки, он поскакал в то место, дорогу к которому описывал ему прорицатель. С ужасом он обнаружил селение разграбленным и сожженным до тла. Перед тем, как поджечь село, людей убивали – рядом с обгорелыми скелетами можно было видеть наконечники стрел. Среди этих людей были, вероятно, и родители Телефа. Геракл, подозревая, что прорицатель утаивал от него нечто важное, в свою очередь тоже решил не расстраивать его. Он написал, что его, Телефа, родители умерли своей смертью лет пять назад, что он видел их могилы и что вообще в этом удаленном минийском селении едва понимают ахейскую речь, так что он был счастлив, что ему хотя бы самое необходимое удалось узнать.

Анаксо и Алкмена много времени проводили вместе. Двум преданным матерям и женам из персеева дома было, о чем поговорить. Вместе со всеми участниками похода они жили в палатках под Пелионом и ежедневно омывали тела в наскоро устроенной на одном из ручьев купальне. Воду кипятили на кострах, смешивали с ключевой и поливались этой теплой смесью. Если герои, которым предстояло отправиться в далекое плавание считали это за благо, – в походных условиях и это – часто недоступная радость, – то привыкшие к уютному дому и не собиравшиеся его надолго покидать женщины хотели, наконец, обыкновенной, привычной им теплой ванны. Анаксо, более деятельная из двоих, разузнала, что во дворце Пелия есть настоящая купальня, где можно не только как следует согреться, но еще и поплавать. Одному только Зевсу известно, каким образом она сумела выхлопотать эту купальню для себя и для Алкмены одних, на целый вечер.

Анаксо росла в Тиринфе первейшей из девушек. Ее лицо вместе с обнаженной правой грудью победительницы-бегуньи было известно всем. По этой причине она часто дерзила, когда по делу, а когда просто из детской задиристости и самому Персею, и Сфенелу, и другим виднейшим мужам, не обходя при этом стороной и служителей Зевса. Не раз за это она слышала всевозможные порицания и устрашения карой небожителя, но небожитель Зевс, напротив, любил ее, ибо приготовлял в жены, пожалуй, лучшему из лучших мужей Тиринфа. Вдвоем с такой вот подругой отправилась в купальню Алкмена.

Разумеется, подруги были знакомы и до кончины Персея. Но когда дочь Электриона была уже матерью, дочь Алкея делала только первые успехи в беге. Отъезд семейства Амфитриона в Фивы надолго, до смерти Андромеды разлучил их. На свадьбу сестры ни он, ни Алкмена не смогли прибыть из-за тяжелого положения в городе. В следующий раз подруги встретились на похоронах Эгинеты – Анаксо была одной из последних рожениц, которой та помогла. Тогда-то Алкмена и успела узнать, правда, без подробностей о том, что отношения Электриона и молодой супруги складывались непросто, но, как поняла она, в итоге все вышло хорошо.

Удивительно, как в персеевой породе до Геракла не было средних по росту людей, ни среди мужчин, ни среди женщин. Сам Персей был удивительно низкорослым. Андромеда была едва ли выше своего супруга. Алкей, Сфенел и предатель Местор унаследовали рост от отца, а вот младший брат, Электрион, напротив, пошел в кого-то из высоченных родительских предков. Высокими выдались внуки Персея: и дети Алкея – Амфитрион и Анаксо, – и сын Сфенела Эврисфей, и двое сыновей Электриона, погибших в битве с тафиями. И только любимой внучке Алкмене передал дед свою отличительную черту – малый рост. Сын ее, Геракл, выдался средним, а вот Иолай у больших родителей вышел маленьким, словно и не ими рожденным. Об этом весело вели разговор Алкмена и Анаксо по дороге. «И как только такое бывает?» – удивлялись они.

Наконец, подруги прошли через городские ворота Иолка. Их любезно впустили в уже натопленную царскую купальню. От плотных шерстяных хламид можно было наконец-то избавиться. Служанки помогли им раздеться и распустить волосы, аккуратно развесили одежду, после чего были отпущены. Никакая помощь подругам не была нужна. Главное для них, уже несколько недель живших в кишевшем людьми и большей частью мужчинами палаточном лагере, было наконец-то остаться с глазу на глаз и… в тепле.

Обе женщины были южанками и холод переносили с трудом. Но если Анаксо еще привыкла к плаваниям и к разным не слишком благоприятным обстоятельствам, которые время от времени в плаваниях встречались, то Алкмена не знала даже этого, и потому зимние месяцы, проведенные в Иолке запомнились ей как сплошное страдание. Лишь только подруги открыли дверь из раздевальни в выстланный полированным камнем зал, дочь Электриона бегом и едва ли не с визгом ринулась к большой круглой ванне.

– Постой, Алкмена, – окликнула ее Анаксо, медленно шедшая сзади с двумя лампадами, чтобы их не задуть. Освещение в купальне было довольно тусклым. – Давай померимся ростом. Без сандалий и причесок, – подруги рассмеялись.

– Давай! Только быстрее, – торопила нынешняя фиванка. Ей страсть как не терпелось окунуться в теплую воду, и все же она дождалась подругу. Когда та подошла, Алкмена повернулась к ней боком и уткнулась в нее плечом. Плечо пришлось Анаксо чуть ниже груди. Дочь Алкея даже громко вздохнула от изумления.

– И вправду, какая же ты маленькая! – сказала она. Алкмена ничего не ответила и только улыбнулась в ответ. Ей нравилось быть маленькой. Ей казалась, будь она с виду большой, ее не стала бы защищать щитоносная богиня. С другой стороны, «маленькая – не значит слабая,» – рассуждала она. Глядя на стоявшую близко подругу, Алкмена вдруг восхищенно раскрыла свои и без того большие глаза.

– Я привыкла видеть при ярком свете только твое лицо, – произнесла она, поглаживая Анаксо по плечу, – и совсем забыла, что ты вся такая. Помнишь, твой отец в шутку говорил, что тебя расцеловал Гелиос?

– Да, – поставив лампады и пробуя рукой воду в ванне, заулыбалась Алкеева дочь. – Ну что, приятная водичка. Полезли?

– Давай, сначала ты.

Алкмена пропустила вперед подругу. Та залезла по небольшой, в несколько ступеней лестнице и осторожно погрузилась в воду. Дочь Электриона последовала за ней.