Текст книги "Степан Разин. Историческое повествование"

Перед бурей

 
Откачнулся разудалый прочь от шаховой земли
И опять на Волгу сгрудил все суда и корабли.
Снова Стеньке с казаками вплоть до Дона вольный ход
И до Астрахани Волгой он на Соколе плывет.
 

Д. Садовников

На казачьем Дону полновластвовал ноябрь – самый тоскливый месяц в этих краях. Холодный ветер зло и безжалостно рвал с деревьев последние листья, и деревья сиротливо мокли на холодных осенних ветрах, омываемые почти беспрерывными дождями. Реки потемнели и взбухли от дождей, на мелководьях под напором неласкового ветра низко к воде клонился податливый, сухой камыш. Тоскливая, хватающая за душу, тишина стояла там, где летом слышался веселый гомон птиц, природа затаилась, умерла до весны…

В эти пасмурные ноябрьские дни 1669 года Степан Разин с крепким, испытанным в многочисленных боях и схватках отрядом казаков вернулся на берега родного Дона. Но быстрее его стругов мчалась слава удачливого и храброго атамана, уже обежавшая Дон и оповестившая донцов о невероятных успехах Степана Тимофеевича в далеких кизылбашских землях.

По-разному встретили Степана Разина на донской земле. Не скрывали своей враждебности к «воровским» действиям Степановой ватаги домовитые казаки во главе с войсковым атаманом Корнилой Яковлевым, крестным отцом Степана. «Корнила Яковлев и иные старшины и нарочитые казаки ево Стенькино воровство не хвалят и к себе ево не желают», – с чувством злорадства доносил из Черкасска агент астраханского воеводы Юмашка Келимбетев своему патрону.

Иное дело беднота: она с восторгом приветствовала Степана Тимофеевича. Во многих документах того времени имеются упоминания, что «на Дону и на Хопре во многих городках казаки, которые одинакие и голутвенные люди, Стеньке с товарыщи гораздо рады, что они пришли на Дон». А казаки Пятиизбянской станицы, полные восторга и глубокого уважения к Степану Тимофеевичу, назвали его «отцом» своим.

Степан, придя на донскую землю, щедрой рукой раздавал казачьей бедноте трофеи, завоеванные в далекой «Персиде». Народ, не привыкший к такой щедрости, исходил восторгом, Разина называли чудодеем; верили в его могучую силу, ум, счастье, люди тянулись к Степану…

На Дону Степан Разин с отрядом обосновался в Кагальницком городке. К стыду нашему, мы и поныне не знаем точного местоположения этого пристанища легендарного атамана. Куда только ни помещали этот городок историки, топографы и литераторы. В «Полном географическом описании нашего отечества», например, сказано: «От Азова на юго-восток направляется два почтовых тракта… Второй тракт, пройдя версты две, сворачивает на юго-запад и на двенадцатой версте от Азова достигает Кагальницкого (или Кагальника), расположенного на берегу Азовского моря между южным гирлом Дона и устьем реки Кагальника. Кагальник основал в 1669 году Стенькой Разиным, и история городка тесно связана с историей знаменитого бунта донских казаков»[75]75
  Россия. Полное географическое описание нашего отечества. Т. 14. СПб., 1910. С. 829.


[Закрыть].

В «Материалах для географии и статистики России» (СПб.,1863) Н. Краснова указывается месторасположение Кагальника «близь нынешней Кагальницкой станицы в Черкасском округе»[76]76
  Краснов Н. Материалы для географии и статистики России. Земля Войска Донского. СПб., 1863. С. 39.


[Закрыть]. «Разинский Кагальник расположен на реке Кагальнике, впадающей в Азовское море», – считал Николай Носков в путеводителе «Дон»[77]77
  Носков Н. Дон. Б/г. С. 16.


[Закрыть].

В «Путеводителе по рекам Дону и Северскому Донцу», изданном в 1931 году в Ростове, указывалось, что разинский Кагальник, основанный в 1669 году, расположен за «Азовом»[78]78
  Путеводитель по рекам Дону и Северскому Донцу. Ростов-на-Дону, 1931. С. 117.


[Закрыть].

Где же в самом деле располагался разинский Кагальник? Обратимся к исследованиям серьезных историков, занимавшихся этой проблемой и к документам крестьянской войны под руководством Степана Разина.

Известный историк Дона, чьи работы не утратили своего значения и поныне – Василий Дмитриевич Сухоруков – использовавший в своих исследованиях архивные материалы, писал по этому вопросу: «Кагальницкий городок… основал был на острове реки Дона (не в дальнем расстоянии от нынешней Кагальницкой станицы), обнесен земляным валом, на коем расставлены пушки».

Знаменитый и весьма популярный историк девятнадцатого века, написавший интересную монографию о разинском движении, Николай Иванович Костомаров, отмечал что «отправившись на Дон, Стенька выбрал себе место между Кагальницкою и Ведерниковскою станицами и на острове, который был протяжением в три версты. Там устроил он городок Кагальник и приказал обвести его земляным валом; казаки построили себе земляные избы»[79]79
  Костомаров Н. Бунт Стеньки Разина. С. 101.


[Закрыть].

Далее рассуждая на эту тему, нельзя пройти мимо первой книги «Воронежских актов», опубликованной в 1851 году. Здесь приводятся нужные нам сведения и говорится о путешествии «певчих дьяков» из Москвы к Азову, во время которого дьяки вели дневник, где скрупулезно отмечали все населенные пункты, встречавшиеся на их пути. На странице пятидесятой записано: «А после обеда прошли 40-й городок Троклин, 41-й Кагальник, в нем зимовал Стенька Разин, 42-й городок Ведерников»[80]80
  Воронежские акты. Кн. 1. Воронеж, 1851. С. 50.


[Закрыть]. И хотя эти данные приводятся на 1696 год, их можно признать первоисточником, ибо вряд ли что могло кардинально измениться с недавних разинских времен.

Документальные данные, относящиеся к 1669-1671 годам совершенно определенно отмечают местоположение разинского Кагальника ниже упоминаемого городка Кагальника. В «наказной памяти» Посольского приказа Герасиму Евдокимову, направлявшемуся на Дон, указывалось, что «Стенька с товарыщи с Царицына пришол на Дон и стал в Кагальницком городке, и ниже Кагальника на острову зделали земляные избы»[81]81
  Крестьянская война… Т. 1. С. 104.


[Закрыть]. В донесении царицынского воеводы Андрея Унковского, составленном по данным донских казаков из лагеря Корнилы Яковлева, говорится, что «Стенька с товарыщи меж Кагальника и Ведерникова зделали городок земляной». А станичный атаман Иван Аверкиев и кречатниек Данила Григоров, давая в середине декабря 1669 года показания в Посольском приказе, уточнили, что «тот… городок от Черкасского казачьего городка два дни ходу».

Позднейшие источника также сохранили сведения о Кагальнике. Так, в конце семнадцатого столетия адмирал Корнелий Крюйс в «Атласе реки Дон» показал «Кагальник на острову». Это было по прошествии двадцати восьми лет после разрушения домовитыми казаками Корнилы Яковлева разинского Кагальника, посему городок упоминаемый Крюйсом, является либо поздним поселением на том же месте, либо остатками разинского городка. Хотя в XVIII столетии название этого городка исчезает, прежде всего по политическим причинам, но само место остается и носит нейтральное название «остров Жилой». И после разгрома разинского кагальника остров продолжал служить надежным местом спасения казаков от турецких и татарских набегов, отчего и получил название – «Жилой».

В городке против устья Кагальника идет речь в путевом журнале Петра I за 1696 год. «В седьмом часу после полудни, – читаем одну из записей, – проехали городок Кагальник, стоит на острову на ровном месте… на левой стороне; против его с правой стороны впала речка в Дон прозвание Кагальник».

Таким образом, из этой записки видно, что Кагальник располагался на острове против устья реки с одноименным названием. Судя по местности, это возможно на левой стороне по течению Дона.

Поздней осенью 1669 года сюда-то и привел свое войско Степан Разин. Началось активное строительство городских укреплений. Казаки быстро наметали земляной вал, наскоро обнесли городок легкими деревянными стенами. Внутри городка появились землянки для здоровых казаков, а для больных были выстроены добротные деревянные, теплые курени. И затаился Степан Тимофеевич в своем городке, ведя своеобразный образ жизни. «Старый домовитый казак, – писал Костомаров, – если ему удавалось обогатиться, старался зажить хорошенько, не заботился о голи, становился высокомерен с нею. Стенька был не таков: не отличался он от прочих братьев-казаков ни пышностью, ни роскошью; жил он, как все другие, в земляной избе; одевался хотя богато, но не лучше других; все, что собрал в персидской земле, раздавал неимущим. Стенька будто жил для других, а не для себя»[82]82
  Костомаров Н. Бунт Стеньки Разина. С. 265.


[Закрыть].

Домовитые казаки, укрепившись в Черкасском городке, с нетерпением ожидали, когда же Стенька распустит по куреням свое неспокойное войско, ибо стародавней традицией считалось, что после окончания похода все казаки должны были расходиться по родным городкам. Но шли тягучие зимние дни, а войско Разина и не думало расходиться, лишь тех своих соратников, которые по три года не виделись с родными, Степан отпустил домой, взяв с каждого крепкое слово, что они, повидавшись с «родимцами», вернутся в Кагальник.

…Тревожно было на душе войскового атамана Корнилы Яковлева, тревожно от вестей, что поступали из-под Кагальника, где неугомонный крестник Стенька копил голутвенные силы и куда со всех сторон стекались донские казаки, русские беглые крестьяне и холопы, работные люди с судов и промыслов на Волге и Дону. Одних Степан увлекал светлой идеей борьбы за свободу угнетенного люда, другим сулил романтические походы в далекие заморские страны, третьим обещал богатую добычу, завоевать которую предстояло в честном бою.

Всю долгую зиму Разин деятельно готовился к новому походу. С помощью жадных до денег купцов велось строительство большой речной флотилии. Создавались основательные запасы провольствия, вооружения, боевых припасов. Мятежная голытьба, со всех сторон тянувшаяся в Кагальник, получала оружие, привезенное казаками из персидского похода или купленное здесь же на Дону у предприимчивых купцов. Чтобы заставить торговцев, шедших с товарами в Черкасск, торговать в Кагальнике, Разин велел своим казакам щедро платить купцам за их товары. Получая больше, чем они имели в Черкасском городке, сребролюбивое племя торгашей с охотой разворачивало торговлю в Кагальницком городке. Это был ощутимый удар по авторитету войскового атамана Корнилы Яковлева и его домовитых сотоварищей. Дальше – больше: Разин не только не считался с указаниями своего крестного отца, но и отдавал приказы, идущие вразрез с указаниями старшины и войскового атамана. Когда к Черкасску стали подходить партии «зимовых казаков», которые обычно на зимнее время по решению казачьего круга и войскового атамана собирались для охраны донской столицы от турок и татар, Степан не пропустил их к Черкасску. «Я сам с войском своим приду на помощь Черкасскому городку, если басурмане нападут на Главное войско!» – заявил им Степан Разин. И «зимовые казаки» вынуждены были повернуть назад…

Шли дни, силы Разина крепли и множились. Корнила Яковлев и черкасские старшины понимали, что необходимо что-то предпринимать, чтобы окончательно не потерять свои, и так уже изрядно утерянные, позиции. Стремясь поскорее погасить разгоравшийся кофликт между домовитыми и голувенными казаками и разведать планы Разина, старшина послала в Кагальницкий городок видного старшину Фрола Минаева. Степан неласково принял посла домовитых, быстро раскусив цель его приезда.

– Ну что, Фрол Минаич, соглядаем к нам пришел, аль как?! – зло глядя на недавнего сотоварища, проговорил Разин. – Ужель забыл, Фрол, совместное житье-бытье?

– Ну что ты, Степан Тимофеевич, пришел я не соглядатаем, а послом от крестного твово Корнилы Яковлевича. Мир и спокойствие предлагает тебе атаман войсковой. Зовет в Черкасск и просит распустить твое войско по куреням…

– Хитер мой крестный батя! – с растяжкой сказал Степан. – Ох, хитер! Войска моего лишить меня хочет, а потом голыми руками возьмет меня, да еще и в Черкасск, в ловушку приглашает! Хватит, Фрол! Убирайся к своим старшинам, ежели не хочет, что мы посадили тебя в воду…

Ни с чем вернулся Фрол Минаев в Черкасск… Этот казак, ставший участником разинского движения на начальном его этапе, в дальнейшем будет играть видную роль в неспокойно истории донского казачества, войдет в боевую историю России. Минут годы, погибнет на плахе Степан Разин, почиет в бозе Корнила Яковлев, и в 1680 году казаки изберут Фрола Минаева войсковым атаманом. наступит его звездный час: вплоть до 1700 года, с небольшими перерывами, будет атаманствовать Фрол Минаич. казаки под его командой, да и он сам, покажут чудеса храбрости в сражениях 1695–1696 годов под Азовом, заслужив благодарность самого Петра I. В последние годы своей жизни, уставший от всего мирского, Минаев отойдет от практической деятельности, уйдет в монастырь под именем схимонаха Филарета. После смерти прах Минаева погребут на Преображенском кладбище Черкасска. Все это будет потом, а пока, удрученный неудачей своей миссии к Разину, Фрол Минаич вернулся в заснеженный Черкасск. В просторном курене атамана Яковлева, скроенного из толстых деревянных пластин, Фрола ждали сам атаман и старшины Михайла Самаренин, Родион Калуженин и некоторые другие «дюжие» казаки. Молча выслушав нерадостный рассказ Минаева, домовитые решили вдругорядь послать нового гонца. Выбор пал на энергичного Родиона Калуженина. Теперь, когда намерения Степана более-менее определились, Калуженин должен был уговорить Разина верно служить великому государю и «воровства никакова не заводить».

По высоким снегам, сквозь метели и ветра побрело посольство Калуженина к Кагальницкому городку. «Приволоклись» к середине дня. У ворот городка казачий дозор неласково спросил Родиона: кто такие и зачем пожаловали? Выслушав, нехотя пропустили к атаману. Тот, стоя у своего куреня-землянки встретил посланца от крестного так, словно долго ждал его, пригласил в курень, усадил за стол, потчевал медами, жарким, только что приготовленным на щедром огне, выслушал Родиона. Говорили о службе великому государю, верности присяге и долгу, Степан кивал головой, соглашался, но никаких обещаний «отречься от воровства» не дал, поскольку не считал свое дело «воровским». Еще немного поговорили о том о сем, и Калуженин, переночевав, утром ни с чем отправился в обратный путь через снега, метели, непогодь…

В Черкасске, в том же атамановом курене, откуда выехал недавно, Калуженин тускло и неспеша доложил Корниле Яковлеву и старшинам о неутешительной беседе с Разиным, его отказе от сотрудничества. Выслушали, не задавая вопросов, потом тягостное молчание повисло в курене. Его прервал Корнила, решительно поднявшись из-за дубового стола.

– Выходу у нас нет, казаки, – сказал он, – надобно немедля великому государю поклониться, помощи у государя просить. Крестник-то мой ноне силу большую набрал, одним нам супротив него, видать, не управиться.

– Правду гутаришь, атаман, – невесело отозвался опытный Михайла Самаренин, не раз исправлявший атаманскую должность, – надобно послать к великому государю легковую станицу, сообщить ему о злодейских Стенькиных замыслах.

В один из декабрьских дней 1669 года, нарушив издревле существовавший на Дону порядок посылки легковых станиц, домовитые казаки сумели отправить в Москву легкоконную станицу во главе и Иваном Аверкиевым. А потом, уже весной следующего года, туда же отправилась казачья станица из трех человек с новым войсковым атаманом Михаилом Самарениным во главе. Вместо него атаманство править стал Корнила Яковлев, перед этим разжалованный из войсковых атаманов.

В Москве посланцы домовитого казачества сообщили царю Алексею Михайловичу и приказным нерадостные вести о положении на тихом Дону, который ох каким не тихим был в то время! Казачья информация отличалась скрупулезностью и добросовестной подробностью, чего не наблюдалось раньше за казачьими посольствами. Однако ни царь, ни его чиновники не захотели взглянуть правде в глаза и объективно оценить положение на Дону и силы противоборствующих сторон. Царь считал, что домовитые казаки не приложили достаточных усилий, чтобы быстро и надежно покончить с «воровским собранием» Степана Разина. В наказание за это посольство Ивана Аверкиева было задержано в Москве, а позже сослано на далекий север, в Холмогоры. Это был кнут! А в качестве пряника государь послал домовитым на Дон жалованье и свою грамоту. Новый войсковой атаман Михаил Самаренин собрал «дюжих» казаков на совет и велел войсковому писарю честь государеву грамоту. Молча и насупленно старшина выслушала длинный перечень Стенькиных «шалостей» и несколько оживилась, когда писарь начал читать приказ государя «чинить промысл» над Стенькой. «И вам бы, атаману Михаилу и всей старшине, – глухо и напряженно читал писарь, – видя к себе великого государя милость и жалованье, мне, великому государю послужити, над тем вором Стенькою Разиным с товарыщи за ево многие грубости и к великому государю за ево непослушание учинить промысл». Домовитые возмущенно загудели, Корнила дерзко бросил:

– Легше всего указ написать, а как сполнить, коль сила воровская ломит нашу силу?

Снова одобрительно зашумовали казаки, поддерживая сказанное Корнилой.

– Видать, великий государь не знает энтой силы, что привел на Дон Стенька, – включился в разговор осторожный Михайла Самаренин, – а воеводы волжские, кои не смогли сами справиться с ворами на Волге, ноне на нас кивают. Чужими руками жар загребають! – Потом, перехватив вопросительный взгляд писаря, сказал, как отрезал: – Чти дале!

– И пленных людей, – продолжал писарь все так же тихо и неторопливо, – которые ныне у вора Стеньки есть в полону персидского народу и грабежные их животы у него велеть поотымать и тех пленных людей и грабежные животы к великому государю прислать с посыльщики своими и с провожатыми. А над тем Стенькою и над товарыщи ево, которые с ним в том же воровстве были, учинити потому ж промысл, чтоб их воровскому заводу не дать распространитца. А великий государь… атаманов и казаков за тое их верную службу и раденье пожалует своим государским милостивым жалованьем.

Писарь неспеша свернул грамоту и подал ее атаману Самаренину. Тот молча принял и отрешенно спросил:

– Что чинить станем, атаманы молодцы?

– Отрабатывать государево жалованье! – неожиданно грубо откликнулся Корнила Яковлев.

Остальные растерянно молчали, не зная, что предпринять.

Грозную грамоту, полную упреков и недовольства отправил царь и воеводе Ивану Прозоровскому в Астрахань. Государь писал, что его милостивую грамоту воевода и его ближайшее окружение поняли неправильно. В царской грамоте говорил, что можно отпустить казаков с Каспия на Дон, а не из Астрахани.

– Вы пропустили воровских казаков мимо города Астрахани и поставили их на Болдинском Устье выше города, – бушевал Алексей Михайлович. – Вы их не расспрашивали, не привели к вере, не взяли товаров, принадлежащих шаху и купцу, которые они ограбили на бусе, не учинили разделки с шаховым купцом. Не следовало так отпускать воровских казаков из Астрахани: вы должны были призвать Стеньку Разина с товарыщи в приказную избу, выговорить им вины их против великого государя и привести их к вере в церкви по чиновной книге, чтоб вперед им не воровать, а потом раздать их всех по московским стрелецким приказам и велеть беречь. А вы их отпустили на Дон, проявив нерадение и ослушание!

Князь Иван оправдывался, как мог, но его оправдания мало что значили для Москвы, ведь Стенька ныне на Дону набирал силу и неизвестно, куда он повернет…

Степан Разин тем временем принял твердое решение идти на Волгу, чтобы поквитаться с купцами, боярами и воеводами, заступиться в честном бою за люд черный. Готовясь к походу, он начал активные поиски возможных союзников, и прежде всего возобновил переговоры с гетманом Правобережной Украины с Петром Дорошенко, дипломатические контакты с которым начал еще осенью 1667 года. Хитрый и многоопытный в дипломатической игре Дорошенко решил использовать Разина и его войско в целях давления на царя Алексея Михайловича. особенно оживленно переговоры между Дорошенко и Разиным велись зимой и весной 1670 года. Запорожцы, участвовавшие в Персидском походе Степана Разина «тайным обычаем» пробирались к гетману с посланием от атамана Степана Тимофеевича. Чаще других туда ходил кременчугский сотник Михайла Крачевский. От гетмана к Степану приходил бравый полтавский полковник Гаркуша.

В то же время с Разиным завязал связи и выразитель интересов зажиточной казацкой старшины запорожский гетман Михаил Ханенко, который так же как и Петр Дорошенко, пытался использовать разгорающееся народное движение под руководством Степана Разина в своей политической игре.

Послал своих казаков Разин и к кошевому атаману запорожских казаков Ивану Сирко – талантливому организатору казачьих походов в Турцию и Крым, человеку огромного авторитета и популярности в среде запорожских казаков. Стараясь сохранить вольность и независимость Запорожской Сечи, атаман Серко лавировал между Россией, Турцией и Польшей, своей деятельностью объективно мешая объединению украинских земель в составе единого Русского государства. Поддержка начинаний Степана Разина со стороны Ивана Серко была вполне естественной, учитывая общность интересов донского и запорожского казачества. Связь эти не прекратилась и в дальнейшем, когда мощное пламя крестьянской войны под водительством Степана Разина полыхало на огромной территории Поволжья.

В один из погожих зимних дней 1670 года Степан Разин со своими казаками неожиданно для домовитых и крестного Корнилы появился в Черкасске. На истомленных тяжелой дорогой конях, от которых валил плотный пар, разинцы подъехали к донской столице с восточной стороны и, неторопливо пройдя через Богоявленские ворота городка, остановились на майдане у деревянного Воскресенского собора. Домовитые переполошились, спешно и с большой тревогой стали собирать своих сторонников. Степан вел себя мирно и сдержанно. Встретился с крестным, сердечно приветствовал его и попросил собрать казаков на круг: дело, мол, есть! Корнила, зная скрытый норов своего крестника, хмуро и недоверчиво смотрел на Степана, ожидая подвоха, но просьбу исполнить обещал. Скоро над по-зимнему тихим и притихшим Черкасском уныло забухали стылые колокола соборной церкви, призывая казаков на седой майдан. Услышав призывный звон колоколов, со всех концов городка группами и поодиночке потянулись встревоженные казаки, одетые кто во что, на скорую руку.

Когда все собрались, Корнила степенно поднялся на соборную паперть и в нескольких фразах объяснил, что в Черкасск прибыл со своей ватагой Стенька, у которого есть что сказать казакам: что, скажет сам Степан. Тут же рядом с Яковлевым взметнулась крепкая фигура Степана Разина. Он громко начал говорить о великом расколе, что разметал в разные стороны некогда единое войско Донское в разные стороны, гутарил об измене домовитых казаков. При первых же словах крестника, Корнила, поняв, что предстоит суровый разговор, сошел с паперти и встал в ряды настороженной, враждебно сплотившейся толпы домовитых казаков.

– Измена всему делу казацкому поселилась в Черкасске! – гремел Степан. – И изменили Дону вольному домовитые. С корнем выкорчую я измену и пометаю злодеев в волны Дона-батюшки!

Разин вдруг выхватил из-за пояса небольшой кривой нож с серебряной рукояткой, резко повернулся к крестному и гневно, но на удивление спокойно, выговорил:

– Ты первый изменник, Корнила!

И кинулся с ножом к атаману. Домовитые, сбившись в крепкую кучку-монолит, отбросили Степана, у которого, как видно, не было намерения убивать крестного. Разин, остыв от гнева, отошел к паперти, откуда снова загремел его мощный голос:

– А великому государю я рад служить и со своими казаками пойду на Крым или на Азов или куда государь укажет идти. И тем покрою свои вины перед великим государем!

Корнила Яковлев, уже успокоившийся, стоял в толпе своих, чуть заметно ухмылялся, понимая, что темнит крестник, что уважает он великого государя не больше, чем он, Корнила, смрадного турецкого султана, извечного казачьего врага, но нужна Стеньке желанная передышка, чтобы в тишине и спокойствии подготовиться к следующему воровскому предприятию.

– Прошу вас, атаманы молодцы, и тебя, крестный, – севшим голосом продолжал Разин, – разрешить мне послать в Москву, к государю, станицу легкоконных казаков, чтобы просить великого государя пожаловать нас и простить нам вины наши.

– Любо! Будь по-твоему, Степан! – неожиданно для всех первым откликнулся Корнила Яковлев.

Домовитые недоуменно переглядывались между собой, зыркая очами на своего вожака, и, смекнув, что Корней что-то полезное для них замыслил, нестройно прокричали:

– Любо! Езжай!..

И разинская станица отбыла в Москву…

Московское правительство, с напряженной тревогой следившее за развитием событий на Дону, решило направить туда своего посла, опытного и надежного человека, чтобы он на месте разведал и оценил тамошнюю обстановку и, вернувшись в Москву, рассказал бы все государю. Выбор пал на жильца Герасима Евдокимова.

…Пятого марта 1670 года в хмурый день поутру, Герасим Евдокимов был вызван в Посольский приказ для получения задания. Розовощекий улыбчивый дьяк Ефим Юрьев встретил жильца и усадив кресло, обстоятельно ознакомил с тем, что предстоит ему совершить.

– Ехати тебе, Герасим, – глядя в темные очи Евдокимову, певуче проговорил дьяк, – з грамотой на Дон к атаману и казакам Михайлу Самаренину и ко всему войску Донскому в нижний казачий Черкасский городок. А ехати тебе с Москвы на Тулу да на Валуйку, а с Валуйки через степь на Дон в Черкасский городок.

Дьяк замолк, кинул взгляд на Евдокимова: тот внимательно и напряженно слушал. Юрьев распевно продолжал:

– А на Валуйке взять тебе у воеводы вожа и провожатых, а о том вот тебе великого государя грамота к тамошнему воеводе. На Дон с тобой поедут донские казаки Михайла Родионов с товарыщи, всего три человека.

Снова передохнув, опять посмотрев на Евдокимова, убедился, что слушает жилец, дьяк продолжал:

– А приехав на Дон к атаманам и казакам, вели про себя сказать, чтоб дали тебе место, где постоять и приказать атаманам и казакам, чтоб быть в зборе. А как они собетца, итти в круг и, вшед в круг, атаману и казакам поклонитца рядовым поклоном. Рядовым! – с нажимом повторил дьяк. – А после того атаманов и казаков спросити о здоровии и молвить: «Великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя и Белые России самодержец и многих государств и земель восточных и западных и северных отчич и дедич и наследник и государь и обладатель, велел вас, атаманов и казаков, спросити о здоровьи». А после того подать атаманам и казакам великого государя грамоту.

Юрьев вдруг посерьезнел, его розовое лицо побледнело, он сказал твердо:

– А теперь слушай главное, Герасим! Будучи на Дону, проведай всякими мерами подлинно: где ныне Стенька Разин, его казаки, с Михайлой Самарениным, Корнилой Яковлевым и другими старшинами в совете ль или не в совете, ссылка промеж ними есть ли, и не пристают ли к тому Стеньке, к ево злому умыслу на всякое воровство казаки и беглые люди. Проведай также, не чинит ли вор Стенька никакой порухи и грабежу торговым людям, кои со всякими товарами едут на Дон и в украинные городки и приезжают ли торговые люди с торгом и запасами из украинных городов на Дон, в нижний Черкасский городок? Особливо узнай куда вор Стенька на весну чает походом иттить, или там, на Дону, в своем городке учнет жить. Да про калмыков проведай, где они ноне кочуют и с кем в ссылке.

Дьяк замолчал, обмяк лицом, словно выпустил из себя пар и устало закончил:

– Да как тебя, Герасим, с Дона отпустят с отпиской, езжай к Москве наскоро. А едучи на Дон и з Дону, от Стеньки имей опаску, чтоб на дороге великого государя грамоту у тебя не задержали. А приехав к Москве, явишься и подашь отписку сюда, в Посольский приказ.

Несколько дней спустя Герасим Евдокимов отправился на Дон выполнять шпионскую миссию, для надежного прикрытия которой вез казакам царское жалованье. Покачиваясь в седле, жилец мыслил быстро сладить государев наказ и вскорости вернуться в Москву. Но судьба распорядилась иначе…

На российских просторах властвовал апрель 1670 года, в первой половине этого теплого месяца посольство Герасима Евдокимова прибыло в Черкасск. Корнила Яковлев радушно встретил государева посла, поселил в просторном курене, предназначенном для почетных гостей, и наметив на ближайшее воскресенье казачий круг с чтением государевой грамоты и дележом царского жалованья.

Звонким апрельским воскресеньем загремели веселым звоном колокола Черкасского Воскресенского собора, скликая казаков на древний майдан. Засуетились, засобирались казаки, торопясь на старую площадь, где уже гомонила огромная толпа. Энергично раздвигая собравшихся сильными руками, к паперти собора протиснулся атаман Корнила Яковлев, держа в руках насеку и булаву – знаки атаманского достоинства. За ним важно шествовал царский посол Герасим Евдокимов, празднично разодетый по такому случаю.

– А ну помолчи, атаманы-молодцы, – зычно прокричал длинноногий есаул Трофим Григорьев, – атаман наш войсковой Корней Яковлевич трухмену гнет!

Казаки притихли, заинтересованно глядя в сторону Корнилы, около которого важно стоял царский посол. Яковлев, уже привыкший исправлять атаманскую должность и выработавший независимо-покровительственную манеру поведения, уверенно сообщил казакам о прибытии в Черкасск государева посла с жалованьем и государевой грамотой. После этого вперед выступил Герасим Евдокимов. Поклонившись обществу рядовым поклоном, он уверенно начал:

– Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович велел всех вас атаманов и казаков спросить о здоровьи!

– Здоровы мы, благодарствуем! – ядовито отозвался кто-то из донцов. – Давай, гутарь, зачем приехал на Дон?

Посол заметно смутился от непочтительного выкрика, замолчал, не зная с чего начать. Его выручил Корнила:

– Будя глотку рвать, слухай грамоту государеву, а потом гутарить будем! – поднимая грамоту над головой пророкотал атаман.

Дьяк, получив из рук Корнилы грамоту начал читать. В царевом послании сообщалось, о великих милостях государя Алексея Михайловича к донскому казачеству и говорилось об обещании прислать новое, более щедрое жалованье, если казаки будут верно служить великому государю и выполнять приказы его чиновников. Донцы, успевшие к весне совсем обнищать, восторженным ревом встретили известие о жалованьи, клялись верно служить великому государю, требуя тут же честно и по-братски подуванить присланное, что и было сделано.

– А ныне должны мы, атаманы молодцы, – вышел вперед Корнила отправить к государю, к Москве легкоконную станицу, чтобы благодарить великого государя за милости ево к нам!

– Любо! – согласились казаки.

– Сладим сие дело, – опять подал голос Яковлев в нонешний вторник.

– Любо! – снова раздалось в ответ…

Прошло два дня, наступил вторник. Казаки со всего Черкасска стеклись в назначенный час на пыльный майдан, чтобы выбрать достойных казаков в легковую станицу, которая направлялась в Москву. Шумели, рассуждали, прикидывая кого избрать. В разгар выборов прибежало несколько сторожевых казаков с тревожным сообщением, что в Черкасск прибыл со своими молодцами Стенька Разин, крестничек атаманов! Круг, до того момента гомонливый и шумный, присмирел в ожидании неприятных событий. Несколько минут спустя решительной походкой в круг вошел Степан, за ним шумной ватагой лилась толпа из нескольких десятков казаков.