Текст книги "Исследования по истории местного управления при Петре Великом"

5. Отношение ландрата к церковным землям и к посадскому населению

Прямому ведению ландрата в доле подлежало только население частновладельческих и государственных земель. Отношение его к населению земель церковных не было строго определено и подвергалось постоянным колебаниям. В 1701 году по смерти последнего патриарха был вновь восстановлен для заведования церковными землями различных категорий: патриаршими, архиерейскими, монастырскими и владениями церквей – прекративший в 1677 году свое существование Монастырский приказ, который и должен был теперь столкнуться с областною администрацией, так как в указах, учреждавших этот приказ, не определялось его отношение к областной администрации, а в указах, устанавливавших эту последнюю, не разграничивалась сфера ее ведомства от сферы ведомства Монастырского приказа. Разграничение это созидалось практикой, вызывавшей отдельные распоряжения. Монастырский приказ стремился выделиться в особое самостоятельное ведомство, ни в чем не зависящее от губернского управления. Губерния, напротив, стремилась не делать никакого различия между церковными и светскими землями. Узлом вопроса была ответственность губернии за исправный сбор всех падавших на нее податей и повинностей перед высшим правительством, так как в общий итог тяглых дворов, по которому развёрстывались подати и повинности по губерниям, входили также и церковные земли, не отделяясь от светских, и губерния должна была отвечать не только за сбор с светских, но также и за сбор с церковных земель. Между тем Монастырский приказ настаивал на своем исключительном праве ведать церковные земли, и установился такой порядок, по которому сбор податей с церковных земель производился особыми областными чиновниками Монастырского приказа, и затем уже вся сумма, приходившаяся на церковные земли губернии, вносилась приказом в губернскую кассу. Общая областная администрация была отстранена от заведования церковными землями: указом 1706 года было запрещено воеводам въезжать в церковные вотчины; все управление этими вотчинами – суд, расправа и всякие сборы, как тогда обозначалось понятие управления, было сосредоточено в Монастырском приказе[152]152
  РГАДА. Ф. 248. Кн. 120. Л. 1276 и сл.; Горчаков М.И. Монастырский приказ (1649–1725 гг.): Опыт историко-юридического исследования. СПб., 1868. С. 154.


[Закрыть]. Таким образом выходило, что губерния делалась ответственной за те сборы, которых она не собирала, и ответственность эта становилась весьма чувствительной, когда Монастырский приказ запаздывал внести в губернскую кассу сумму, причитавшуюся за церковные вотчины. Правительство знало только общую сумму податных единиц губернии, т. е. тяглых дворов, совершенно не различая тех частных слагаемых, из которых эта общая сумма составлялась, и с этой суммы оно взыскивало с губернии платежи, подвергая губернскую администрацию крутой расправе в петровском духе в случае каких-нибудь недоборов. Просьба Московской губернии «определить ее опричь» сборов с церковных земель, т. е. предоставить Монастырскому приказу вносить их непосредственно помимо губернской кассы и таким образом исключить цифру дворов церковных вотчин из общей губернской цифры, не была уважена[153]153
  РГАДА– Ф– 248. Кн. 120. Л. 1276 и сл.


[Закрыть]. Отсюда вполне естественно стремление губернских властей вмешиваться в управление церковными вотчинами. Описание церковных земель в эпоху так называемой ландратской переписи (1715–1718 гг.) производилось ландратами. Ландраты стали также вмешиваться в финансовое и судебное управление этих земель. Летом 1715 года Московская губерния уведомила Монастырский приказ указом, во-первых, о том, что управление долями с производством всяких сборов в этих долях со всех земель, не исключая и церковных, поручено ландратам, а во-вторых, о том, что ландраты приступят к взиманию сборов с церковных земель, начиная с следующего 1716 года. Монастырский приказ обратился на эти постановления к Сенату с жалобой. В ней он прежде всего ссылался на прежние указы об изъятии управления церковными землями из ведомства общей областной администрации; затем приводил только что состоявшийся сенатский указ, в котором говорилось, что «Монастырский приказ с губернскою канцелярией никакими делами и сборы не соединен и всякое правление особо», и запрещалось производить с крестьянских дворов церковных земель сбор на ландратское жалованье. Наконец, к этой же жалобе был присоединен обширный доклад о злоупотреблениях ландратов Московской губернии, от которых сильно страдало население церковных земель. Из этого доклада ясно, что на практике ландраты не делали никакого различия между светскими и церковными землями своей доли. Кроме казенных поборов они взимали также с этих последних сбор денег и хлеба себе на жалованье по указу 28 января 1715 года; кроме денежных сборов они производили также поборы людьми, требуя с церковных вотчин поставки не только рекрут, но и различного рода выборных, необходимых для ландратского управления: счетчиков, целовальников, сторожей для караула колодников в Москву, дежурных для своего съезжего двора и грамотных людей для письмоводства в своей канцелярии. Ландраты учреждали «станции», т. е. временные места для своих остановок при разъездах по доле, в монастырских дворах. Суровость всех этих требований смягчалась обычной для того времени взяткой, и доклад Монастырского приказа подробно перечисляет, сколько с каждой церковной вотчины дано было такому-то ландрату, на сколько денег поднесено было льну и калачей дочери его ландратской и сколько взяли ландратские люди. Там, где это средство не было пущено в ход или плохо действовало, ландрат или его помощник и заместитель комиссар держит и бьет на правеже монастырских старост и крестьян, сопровождая этот законный способ взыскания с неисправных плательщиков еще и проявлениями неукротимого произвола. Доклад припоминает все случаи, когда такой-то ландрат или его помощник бил монастырского крестьянина по щекам и «драл за бороду», а такой-то «на мирском сходе бил поленом» старосту монастырской вотчины, приговаривая: «И всем им от него тож будет, что и старосте их было». Эта жалоба Монастырского приказа была сочувственно принята в Сенате, который отменил постановление Московской губернии о производстве сборов и суда в церковных землях ландратами и предписал вернуться к старому порядку доставления сборов с церковных земель в губернскую кассу Монастырским приказом, чиновники которого должны были также ведать население этих земель и в судебном отношении. О ландратских злоупотреблениях велено было расследовать московскому губернатору, но, по-видимому, это следствие не состоялось[154]154
  Там же. Указанное выше дело. Приговор 24 августа 1716 г.


[Закрыть]. Делая такое постановление, Сенат, однако, не припомнил, что и сам он очень незадолго до того нарушал прерогативы Монастырского приказа. В 1715 году крестьяне вотчины вологодского архиерея жаловались на притеснения от архиерейских приказных людей, которые вотчину разоряют, а старост держат в цепях в заточении, и Сенат, распорядившись о производстве следствия по этому делу архангелогородским вице-губернатором и изъяв вотчину из ведомства вологодского архиерейского дома, предписал управлять ею вологодским ландратам, а не чиновникам Монастырского приказа[155]155
  Там же. Ф. 248. Кн. 80. Л. 373, пригов. 7 окт. 1715 г.


[Закрыть].

Итак, в управлении церковными землями ведомство губернской администрации сталкивалось с ведомством Монастырского приказа. На практике ландраты нередко захватывали это управление в свои руки. Но в законодательстве заметна тенденция, хотя и не без колебаний, сосредоточить управление этими землями в руках Монастырского приказа[156]156
  Горчаков М. И. Указ. соч. С. 125–126, 141, 154, 157–162.


[Закрыть].

Не менее сильному воздействию ландратской власти подверглось и посадское население. Когда самостоятельная организация городов с Московской ратушей во главе, учрежденная в 1699 году, расстроилась благодаря введению губерний, установившему восемь областных финансовых центров, Петра, очевидно, все-таки не покидала мысль о независимости городского управления от местной администрации. Эта мысль ясно проведена в указе 28 января 1715 года. Подчиняя городское управление губернатору, указ изъял его из подчинения второстепенным областным правителям, ландратам, и запрещал им всякое вмешательство в городские дела. «Посадских людей, – говорилось в указе, – во всех губерниях ландратам ни в чем не ведать и ни в какие их дела не вступать, а иметь им ради управления своих дел и сборов земских бурмистров за выборами с ведома губернаторского». Таким образом, за городами сохранялось выборное управление под высшим непосредственным надзором губернатора, и ландраты были отстранены законом от всякого соприкосновения с городом. На практике, однако, мы видим постоянное вмешательство ландратов в дела городского управления.

В чем заключался губернаторский надзор над городом? Прежде всего, «с ведома губернаторского» должны были производиться городские выборы, и в руки губернатора поступали протоколы этих выборов, а это значит, что избиратели являлись перед ним ответственными за выбранных ими кандидатов. На губернаторе лежала, далее, ответственность за податную исправность городов, так как подати с городского населения должны были стекаться не в Московскую ратушу, как было до учреждения губерний, а в губернскую кассу, а эта ответственность и вызывала, главным образом, надзор губернатора над городом по финансовому управлению. Его же надзору подлежала также и судебная функция городского управления, по отношению к которому в этом случае губернатор являлся высшей судебной инстанцией. Но этот надзор губернатора над городом не мог осуществляться помимо тех орудий губернской администрации, тех посредствующих органов между губернатором и местным населением, какими с 1715 года стали ландраты, и вот почему вопреки указу 28 января 1715 года городское управление стало втягиваться в сферу ландратского. Указы из губернской канцелярии в городскую земскую избу шли через ландрата – знак, что ландрат стал посредствующим звеном между этими двумя учреждениями[157]157
  РГАДА. Дела угличской пров. канц. № 293.


[Закрыть]. Затем в отдельных случаях губернская администрация постоянно нарушает независимость городов от ландратского управления и постоянно принуждает ландратов вступать в ту или иную отрасль городских дел. В 1716 году псковский ландрат Лопухин, привлеченный по одному делу к суду Сената, в допросе заявил, между прочим, что в посадские дела он вступал по указам из петербургской губернской канцелярии, поручавшей ему производить следствия о злоупотреблениях в городском управлении, о которых доносили в губернскую канцелярию фискалы. В этих действиях Лопухина Сенат не нашел ничего противозаконного и отпустил его с миром опять в Псков, не сделав ему ни малейшего замечания[158]158
  Там же. Ф. 248. Кн. 189. Л. 651.


[Закрыть]. В том же году возникло одно из столь частых тогда дел о неправильной разверстке тягла между Спасо-Прилуцким монастырем и Тотемским посадом. Монастырь бил челом архангел огородскому вице-губернатору на тотемцев в том, что они, облегчая себя, накладывают часть посадского тягла на монастырские соляные варницы. Вице-губернатор поручил ландрату тотемской доли, во-первых, допросить тотемских бурмистров и посадских людей, а затем впредь до окончания этого спорного дела ведать тотемский соляной промысел в ландратском правлении. Таким образом, здесь мы видим случай изъятия известной отрасли городского управления из ведения земской избы и передачи ее в руки ландрата[159]159
  Там же. Кн. 80. Л. 636.


[Закрыть].

Указ 28 января 1715 года очень ясно разграничил юрисдикцию ландрата от юрисдикции земской избы, установив подсудность уездного населения первому, а подсудность посадского второй. Тяжбы между сельским населением должны были разбираться ландратом, тяжбы между посадскими – в земской избе. В смешанных тяжбах, где сторонами являлись лица, принадлежавшие к тому и другому классу населения, трибунал определялся социальным положением ответчика: посадский должен был искать на крестьянине у ландрата и, наоборот, крестьянин на посадском в земской избе. Очень ясно также указом 28 января 1715 года была определена и вторая инстанция, куда должна была идти апелляция на приговор ландрата или земской избы: «А буде из ландратов или из бурмистров кто нападками своими учинит кому какую обиду или суд неправый сделает и на того обидимому о суде бить челом губернатору». Итак, если бы тяжущиеся между собой посадские люди остались недовольны приговором бурмистров в земской избе, они должны были перенести дело к губернатору; а между тем, на практике встречаются случаи, когда тяжба между посадскими людьми рассматривается во второй инстанции не губернатором, а ландратом. Так, например, в 1716 году по распоряжению петербургской губернской канцелярии к угличскому ландрату был перенесен «для перевершения» процесс между двумя родственниками Сахарниковыми, посадскими людьми города Кашина, входившего в состав угличской доли, после того, как тяжущиеся остались недовольны приговором кашинской земской избы[160]160
  Там же. Дела угличской пров. канц. № 193.


[Закрыть].

Приведенные примеры показывают, как легко областная администрация переступала ту черту между нею и городским управлением, которая была так резко проведена на бумаге и так слабо проходила в действительной жизни. С тою же легкостью переступало ее и центральное правительство. Когда стала производиться так называемая ландратская перепись, ландратам поручено было переписывать также и городское население. В качестве переписчиков они, естественно, должны были вмешиваться в дела городского управления и входить в соприкосновение с органами городской администрации, а хорошо известно, каким значением и какою широкою властью пользовались тогда переписчики во время производства переписей. На это время городские бурмистры должны были занять подчиненное положение в отношении к ландратам, но ландратская перепись продолжалась и не была окончена во весь период существования ландратской должности и, таким образом, бурмистры должны были оказаться в подчинении у ландратов в течение всего того времени, пока эти последние существовали. Вот почему мы и встречаемся при производстве этой переписи с таким фактом, что бурмистр, вызванный в приказную избу ландрата и подвергнутый там допросу «в неподании сказок и росписей», на основании которых составлялась перепись, приносит там повинную, сознаваясь в том своем неотправлении и изъявляя готовность потерпеть за эту вину, что великий государь укажет, иными словами, что будет угодно ландрату[161]161
  Там же. Дела угличской пров. канц. № 159; Ф. 248. Кн. 191. Л. 103.


[Закрыть].

Кроме того, постоянно издавались указы, требовавшие вмешательства ландратов в городские дела, обыкновенно ради ускорения действия городской администрации в фискальных интересах, и в этих указах правительство совершенно отступало от начал, проведенных в законе 28 января 1715 года. Так, например, в 1717 году было предписано выслать из губерний в заселяемую тогда принудительными способами новую столицу на жительство купцов и ремесленников. Эти недобровольные переселенцы должны были быть избраны в городах посадскими людьми, причем губернаторам и ландратам строго запрещалось вмешиваться в эти выборы. Однако именно им же губернаторам и ландратам предписывалось «понуждать» городские власти и городское население, чтобы в этих выборах не было замедления, а легко себе представить, какими мерами и какими действиями относительно городского населения сопровождалось это ландратское «понуждение». В том же 1717 году был издан указ о приезде всех ландратов в Петербург с переписными книгами; им поручалось привезти с собой и ведомости о таможенных и кабацких сборах, заведование которыми лежало на городской администрации. Бурмистры должны были доставить эти ведомости ландратам «в самой скорости»; в противном случае ландратам предоставлено было право арестовать этих выборных городских правителей[162]162
  ПСЗ. № 318; РГАДА. Ф. 248. Кн. 112. Л. 107; кн. 78. Л. 730, 1003.


[Закрыть].

Понятно, что такие действия центрального правительства и губернских органов могли только поощрять склонность самих ландратов вмешиваться в неподведомственное им городское управление и мешали им отвыкнуть от привычек старинного воеводы. При частых нарушениях его сверху пункт закона 28 января 1715 года о самостоятельности городов не мог прочно укорениться в сознании ландратов и оставить в нем глубокий след. Упомянутый уже выше[163]163
  РГАДА. Ф– 248. Кн. 189. Л. 651.


[Закрыть] псковский ландрат Лопухин в том же допросе перед Сенатом показывал далее, что он вмешивался в городские дела, между прочим, еще и потому, что бурмистры добровольно людей подсудных им «предавали в суд ему, ландрату»; но, прибавил он, если бы этого добровольного отказа городских бурмистров от своей юрисдикции и не было, то и тогда он счел бы нужным вмешиваться в городские дела, «понеже в том городе по указам имеет команду он». Итак, ландрат Лопухин считал город Псков состоящим в своей команде, совершенно забыв о началах самостоятельности городского управления. Этот же случай показывает, как иногда само городское управление шло навстречу ландратским притязаниям, частию потому, что хорошо сознавало бесплодность и опасность борьбы с ними, частью, быть может, вследствие привычки к административной опеке, приобретенной в течение XVII века. Если такой большой торговый город, как Псков, не находил ничего ненормального в том, чтобы быть в команде у ландрата, то зависимость небольших городов от ландратов могла быть только еще сильнее. Случаи протеста против ландрата очень редки. Напротив, очень нередко мы видим случаи добровольного отказа от своих прав и со стороны городских властей, и со стороны посадского населения. Приведем примеры. В 1716 году в Угличе посадский сотский хватает на улице посадского человека, сказавшего за собой «государево слово», и ведет его в земскую избу, действуя вполне согласно с указом 28 января 1715 года, сосредоточившим суд над посадскими людьми в земской избе и не делавшим исключения для дел политических. Но городские бурмистры отсылают приведенного в ландратскую канцелярию, где по этому делу производится расследование, сопровождаемое «повальным обыском» – и вот, может быть, добрая половина посадского населения Углича должна была побывать на допросе перед ландратом[164]164
  Там же. Дела угличской пров. канц. № 215.


[Закрыть]. Мы видим также случаи, когда сами посадские люди, минуя земскую избу, идут судиться между собой к ландрату, притом по чисто посадскому делу, по какому-нибудь иску о городской лавке, и ландрат вовсе не считает этого дела себе неподсудным[165]165
  Там же. № 190, 203.


[Закрыть].

Все подобного рода повторявшиеся случаи вмешательства ландратов в городские дела по указам свыше от центральной или губернской власти, по собственной инициативе или по инициативе самого городского управления или населения – создавали на практике порядок отношений между ландратом и городом совсем противоположный тому, какой устанавливался законом 28 января 1715 года. По этому закону в основе отношений между ландратом и городским управлением должна была лежать независимость города от областной администрации. На практике получилось совсем иное. Городское население очутилось в значительной мере в ведомстве ландрата, а городское управление оказалось ему подчиненным. Между ним и чинами городского выборного управления стало даже устанавливаться правильное иерархическое отношение. Тотемский ландрат Карп Неелов, уезжая на время из доли, поручил править свою должность, как и следовало, состоявшему при нем комиссару Данилову-Домнину. Но когда и этому последнему настала необходимость уехать, он вместо себя определил отправлять дела в ландратской канцелярии тотемского бурмистра Алексея Чекалева, и, таким образом, бурмистр оказался исполняющим обязанности ландрата. Очевидно, что те, кто передавали ему эти обязанности, устанавливали между ним и собою определенную иерархическую связь[166]166
  Там же. Ф. 248. Кн. 80. Л. 636 и сл.


[Закрыть].

6. Второстепенная администрация доли

Нам следует познакомиться теперь с теми вспомогательными орудиями, посредством и при помощи которых ландрат управлял своею долею и среди которых он занимал место центрального узла, стягивавшего целую сеть подчиненной ему администрации, покрывавшей собою долю.

Эта подчиненная ландрату местная администрация состояла из органов двоякого рода: одних назначало правительство, других выбирало само местное общество. К первым относятся прежде всего комиссары при ландратах. По указу 28 января 1715 года в каждой доле при ландрате должны были находиться комиссар «для управления всяких сборов и земских дел» и затем канцелярия из четырех подьячих, при которой состоят 12 конных рассыльщиков. Также, как и ландраты, комиссары назначались или, по крайней мере, утверждались в должности Сенатом[167]167
  Там же. Кн. 79. Л. 829; кн. 79. Л. 560; кн. 126. Л. 962: губернатор назначил комиссара в Суздаль «до указу», т. е. до утверждения его Сенатом.


[Закрыть], притом из самых разнообразных элементов. Так, мы встречаем комиссаров из царедворцев и из городовых дворян, из недорослей, из подьячих с приписью и без приписи и даже из людей боярских[168]168
  Там же. Кн. 82. Л. 563; кн. 106. Л. 28 и сл.; кн. 106. Л. 75; кн. 122. Л. 204 и сл.; кн. 68. Л. 23; кн. 79. Л. 829; кн. 131. Л. 874: «Ведение о комиссарах в Нижегородской губернии». Определены к ландратам в доли к делам комиссары. А именно, в 715 г.: из царедворцев: И. А. Посников. Кн. Гр. Мещерский, П. Загоскин. Да из людей боярских, которые были у дел до разделения губерний: И. Ф. Сухой, Ив. Тихомиров. Из недорослей, которые были написаны по городу: Ф. и Л. Жадовские. Да не из приписных подьячих: А. Мацнев, С. Попов, П. Чернеев.


[Закрыть]. По закону комиссар должен был быть помощником ландрата и заместителем его в случаях его отлучки. На практике он приобретал иногда в некоторых долях значение ландратского товарища. Угличский ландрат, когда находился в доле, всегда действовал один; но в соседней бежецкой доле ландрат действовал всегда вместе с комиссаром и приговоры составлялись от имени обоих. В этом сказывалась, быть может, старинная административная привычка действовать «с товарищи», свойственная приказному и воеводскому управлению.

Таким же бюрократическим характером отличались и так называемые «управители», подчиненные ландрату. Если доля заключала в себе несколько городов с уездами, то в некоторые из этих городов, более отдаленные или более значительные, назначались особые «управители для отправления дел под ведением ландратским». Так, в тульской доле город Богородицк состоял под ведением особого управителя из царедворцев. В состав елецкой доли входили города: Елец, Талец, Ефремов, Чернь; из них в Ефремове был посажен особый управитель, «ефремовец Иван Косиченков». Иногда в руках такого управителя сосредотачивалось управление двумя городами: так, в псковской доле города Заволочье и Ржева Пустая были поручены особому управителю[169]169
  Там же. Кн. 189. Л. 859; кн. 126. Л. 996 и сл.; кн. 69. Л. 415.


[Закрыть]. Лица эти заведовали сборами и производили суд, действуя подобно самим ландратам. Управителями бывали и служилые люди и подьячие; они назначались с утверждения губернатора, но были подчинены ландрату, и это подчинение сообразно с нравами времени могло быть иногда довольно интенсивно. Ржевский управитель Афросимов жаловался на псковского ландрата, под начальством которого он состоял, что тот, заподозрив его, управителя, во взятках с работных людей, «бил его дубиною и велел бить батожьем нагого смертным боем, безвинно изувечил и сделал государю неслугою». Управитель доказывал в своей челобитной, что ландрат будто бы и судить его не имел права, а не только, что бить, «того ради, что я ему товарищ». Однако губернская инстанция, которой принесена была эта жалоба, не согласилась с таким толкованием отношений управителя к ландрату, и петербургский вице-губернатор Клокачев так ответил обиженному Афросимову: «Вершить твоего дела не буду, а ежели станешь много мне о том деле говорить, велю тебя обругать»[170]170
  Там же. Кн. 189. Л. 772.


[Закрыть].

Как мы имели случай заметить выше, при образовании долей уезд не терял иногда своего старинного значения административной единицы. Точно так же сохранило свое значение и дальнейшее подразделение уезда на станы. Так, например, совпавшая с прежним уездом угличская доля, в которой считалось 5554 двора, подразделялась на 6 станов с очень неравномерным распределением между ними числа дворов: тогда как один из станов – городской – заключал в себе 2009 дворов, в другом, койском, их было всего 347. Это слишком неравномерное распределение дворов по станам, может быть, следует объяснять старинным происхождением последних.

Во главе каждого из этих станов – так было, по крайней мере, в угличской и в одной из ярославских долей, мы находим особое должностное лицо, которое носит название «станового дворянина»[171]171
  В большом стану, каков был указанный городской стан угличской доли, мы встречаем двух становых дворян. Вот полный перечень станов, на которые подразделялась угличская доля, с указанием становых дворян и числа дворов в ведомстве каждого:
  Городской стан Гведения М. Бухвалова…. 1333 двор.
  ведения В. Пятого…… 676 двор.
  Моложский стан ведения И. Хотинского… 1223 двор.
  Рожаловский стан ведения А. Шубинского. 758 двор.
  Кадский стан ведения Н. Елизарова…… 830 двор.
  Елоцкий стан ведения Гр. Опочинина….. 397 двор.
  Койский стан ведения М. Макорского…. 347 двор.
  Дела угличск. пров. канц. № 246.


[Закрыть]. Незаметно, чтобы становые дворяне были выборными. По всей вероятности, они назначались самими уже ландратами, но непременно из местных помещиков. Надо при этом заметить, что становые дворяне существовали еще до введения ландратов; мы встречаем их и при комендантах, и нет ничего невозможного относить возникновение этой должности еще к XVII веку. Таким образом, ландратское управление, введенное указом 28 января 1715 года, встретилось в доле уже с готовой низшей административной организацией.

Становой дворянин был агентом местного управления и по финансовой, и по судебно-полицейской части. Его функции во многом напоминают функции теперешней уездной полиции. В финансовом отношении на нем лежали обязанности исполнительного характера. Он участвовал в производстве ландратской переписи, раздавая населению «образцовую сказку», т. е. ту образцовую ведомость, по которой население обязано было подавать о себе сведения. В некоторых местах он сам и производил перепись, принимая и проверяя подаваемые жителями стана сказки и составляя по этим сказкам переписные книги[172]172
  РГАДА. Дела угличской пров. канц. № 159, 364.


[Закрыть]. Далее, он производил сбор податей с населения стана, доставляя собранные деньги в ландратскую канцелярию, и понуждал жителей стана к исполнению возложенных на них натуральных повинностей[173]173
  Там же. № 246.


[Закрыть]. Наконец, он исполнял разного рода предписания ландрата, относящиеся к финансовому управлению доли. Так, например, становому дворянину рожаловского стана угличской доли А. Шубинскому было предписано осенью 1715 года произвести сыск в вотчинах Алексеевского монастыря о запустении бань, служивших, как известно, предметом особого обложения. Этот сыск происходил так, что становой дворянин приглашал к себе на «съезжий двор», расположенный в одном из больших сел стана, тех лиц, показания которых ему нужно было получить, снимал с них допрос, который затем отправлял к ландрату. Постройка мельниц, служивших также предметом обложения, могла производиться только с разрешения ландрата, и поэтому в случае подачи просьбы кем-либо из землевладельцев доли о таком разрешении ландрат предписывал становому дворянину отправиться для осмотра места предполагаемой постройки[174]174
  Там же. № 133 и passim.


[Закрыть].

В судебно-полицейском отношении становой дворянин совершал те же предварительные и исполнительные действия, которые и теперь возлагаются на уездную полицию по отношению к суду. Он принимал жалобы от потерпевших и производил предварительное дознание, которое потом передавал в комендантскую, а с 1715 года в ландратскую канцелярию. Так, например, становому дворянину верховского стана Ярославского уезда подал жалобу помещик В. И. Муранов на свою тещу в том, что она не пускает его к жене, к которой он было приехал. Становой дворянин вызвал к себе жену и тещу просителя и, сняв с них допрос, передал дело коменданту[175]175
  Там же. № 116.


[Закрыть]. Иногда становой дворянин производит дознание по жалобе, поданной прямо ландрату. Крестьянин одной из вотчин городского стана угличской доли бил челом ландрату о том, что у него украдена была пряжа, которую, однако, он разыскал. Был послан указ к становому дворянину о расследовании дела. Становой произвел осмотр места кражи, прислал украденную пряжу в ландратскую канцелярию и, так как потерпевший заявил, что вор, разламывая крышу, должен был непременно порезать себе руку – были найдены следы крови – то становой осмотрел руки у всех крестьян той же деревни. Он же высылает в ландратскую канцелярию, отдает на поруки или на расписку причастных судебному разбирательству лиц: ответчиков и свидетелей; в случаях убийства делает осмотр и описание мертвого тела; производит повальный обыск и снимает допросы на месте. Наконец, на него же возлагается исполнение судебных решений. Так, например, становой дворянин совершает раздел земли между спорившими сторонами согласно приговору. Он отправляет также функции полиции безопасности. Он обязан следить, чтобы в его стане не было каких-нибудь беглых людей; их он обязан ловить и присылать в ландратскую канцелярию[176]176
  Там же. № 162, 165, 100, 86, 94, 182, 89, 106 и др.


[Закрыть].

Под начальством станового дворянина состоит еще целая сеть сельской полиции, так что он далеко еще не заканчивал собою административно-полицейской лестницы. Ее последней ступенью надо считать сельского десятского. Эта полиция имела общественный характер, так как ее состав: сотские и десятские должны были поставляться местным сельским населением, и эта поставка лежала на сельском населении как особая повинность. Ландраты застали сельскую полицию уже организованной, но трудно сказать, имела ли она непрерывную связь с выборной сельской полицией XVII века, состоявшей в ведении губного управления. Один приговор министров в Ближней канцелярии, относящийся к 5 июня 1710 года, дает право думать, что этой непрерывной связи не было. Этот приговор предписывает организовать сельскую полицию, выбрав сотских, пятидесятских и десятских специально для надзора, чтобы нигде не находили себе пристанища беглые солдаты, рекруты и недоросли. Если потребовалось издать особый указ об организации выборной сельской полиции, то очевидно, что этой полиции или совсем не было, или если она существовала, то не везде. Приговор 1710 года любопытен еще в особенности тем, что он пытался привлечь к исполнению полицейских обязанностей сельское духовенство. Приход становится полицейским центром, так как приговор предписывал «съезжих дворов для народной тягости не строить, а собираться сотским у церквей». Этим сотским приходские священники обязывались подавать ежемесячные сказки под опасением очень значительного по тем временам штрафа в 15 рублей, о том, что в их приходах беглых людей и воров нет. Таким образом, приходский священник должен был явиться по этому указу в роли полицейского, следящего за тем, чтобы в его приходе не было подозрительных людей[177]177
  ПСЗ. № 2271.


[Закрыть].

Выборы сельских сотских и десятских были произведены еще при комендантах в 1713 году, как это можно заметить по сохранившимся практическим документам; притом они были общими, а не частичными, т. е. избирался весь состав сельской полиции в стану и, по-видимому, по крайней мере в угличской доле, происходили впервые, а не имели целью лишь перемену прежнего состава избранных. Были ли они запоздалым исполнением указа 5 июня 1710 года, или состоялись в силу какого-нибудь нового указа, сказать трудно. Та часть постановлений 1710 года, которая относилась к полицейским обязанностям приходского духовенства, не была исполнена, по крайней мере, в угличской доле, которую мы особенно пристально наблюдаем. Не было здесь избрано и пятидесятских, о которых говорил указ 1710 года.

Чтобы познакомиться с порядком выборов, посмотрим подробнее, как они происходили в одном из станов Угличского уезда, койском. 4 февраля 1713 года от коменданта А. И. Нарышкина был послан указ становому дворянину о производстве выборов, которым предписывалось выбрать в сотские и десятские «людей добрых и пожиточных, и правдивых, и к таковому делу заобыкновенных». При каждом сотском должно было состоять девять человек десятских, но непременно так, чтобы по одному десятскому приходилось из каждой деревни, несмотря на ее размеры, даже хотя бы она состояла только из одного двора. Окончив выборы, становой дворянин должен был переслать коменданту избирательные протоколы с рукоприкладствами избирателей и за своею подписью и затем списки избранных чинов сельской полиции с указанием, какие селения со сколькими дворами приходятся на округ каждого сотского. Койский стан заключал в себе всего 347 крестьянских дворов. В полицейском отношении он был подразделен на три сотни, включавшие в себя по сту дворов с небольшим каждая, и поэтому для выборов состава сельской полиции состоялось три избирательных собрания. В каждом избирательном собрании участвовало далеко не все население сотни. В нем заседала только хозяйственная администрация вотчин, как частновладельческих, так и монастырских, т. е. сельские старосты и их помощники, так называемые «выборные». Эту сельскохозяйственную администрацию следует отличать от сельской полиции. Первая имела частный характер: старосты и выборные в вотчинах исполняли, главным образом, хозяйственные обязанности в имениях. Сельская выборная полиция, подчиненная становому дворянину, носила публично-правовой характер. Число членов этих избирательных сотенных собраний было в иных случаях очень ограничено, тем более что такая сельскохозяйственная администрация существовала только в крупных имениях, и ее, конечно, не было в тех деревнях, которые состояли из одного-двух дворов. Так, в состав первой сотни койского стана вошли владения восьми помещиков, в которых было 15 селений разных названий. На избирательном собрании участвовало лишь 6 членов, из которых пятеро принадлежали к одной крупной вотчине стольника Нелединского-Мелецкого, состоявшей из села Коя с деревнями. Это были староста и четверо «выборных». Таким образом, только владения двух помещиков из восьми были представлены на избирательном собрании первой сотни. Вторая сотня заключала в себе владения 13 помещиков, и только владения семи были представлены на избирательном собрании. На избирательном сходе третьей сотни присутствовало 6 членов: из них трое были – целовальник и выборные вотчины угличского Покровского монастыря, один – староста вотчины Антониева монастыря и двое старост частновладельческих вотчин. Итак, эти избирательные собрания были не чем иным, как сходами сельских властей крупных имений; они-то и производили назначения сотских и десятских из жителей селений сотни. Так как число селений в сотне было обыкновенно больше, чем сколько надо было избрать в десятские, то, вопреки указу, десятский назначался не в каждой деревне. Зато в двух сотнях избрано было десятских по десяти вместо девяти, требуемых указом.