Текст книги "Международное частное право"

Теперь мы рассмотрим второй вид домициля – домициль по избранию. Каждое лицо начинает свою жизнь малолетним и, вследствие этого, зависимым от других лиц. Становясь независимым с достижением совершеннолетия, оно оказывается в обладании домицилем, который в большинстве случаев есть его домициль по происхождению, но может быть и домициль, приобретенный для него лицом, от которого оно зависело во время малолетства. Оно имеет тогда возможность приобрести по собственному желанию новый домициль; для этого приобретения необходимо соединение пребывания в известной стране с намерением там оставаться. Одного пребывания, сколько бы оно ни длилось, недостаточно. В 1885 г. английский суд признал, что шотландец, родившийся в Шотландии, и проживший последние 22 года своей жизни безвыездно в Англии, но никогда не выражавший намерения поселиться в Англии окончательно, умер с шотландским домицилем. Определить, в чем заключается это намерение избрать новый домициль, можно только приблизительно, и в юриспруденции нет такого определения, которое было бы авторитетно для всех. Несомненно только, что это намерение характеризуется следующими чертами. Оно должно быть добровольно, делом выбора: если лицо, домицилированное в Англии, застигнуто болезнью во время путешествия по Франции, и его пребывание здесь затягивается с недели на неделю, то о перемене домициля не может быть речи. Должно быть намерение оставаться в новой стране постоянно или в течение неопределенного времени. В одном решении 1864 г. английский суд признал, что лицо, домицилированное в Англии, и отправившееся в Америку, чтобы там оставаться, пока не сделает себе состояния, сохраняет английский домициль. Должно быть намерение покинуть прежний домициль, т. е. перестать пребывать там постоянно. Но и одного намерения недостаточно. Если лицо никогда не было в Австралии, оно не приобретет австралийского домициля одним намерением жить там. Даже если оно покинуло Англию и уже находится на пути в Австралию, оно не приобретет австралийского домициля, пока не прибудет туда: как это ни ясно, но бывали судебные решения, где высказывался и противоположный взгляд. – Из того, что приобретение домициля по избранию зависит только от соединения двух фактов, вытекают следующие положения. Во-первых, желание лица сохранять домициль в одной стране не в силах сохранить ему его, если на самом деле лицо пребывает в другой стране с намерением там оставаться постоянно. Так, англичанин, окончательно поселившийся в Гамбурге, однажды приехал в Англию и там составил завещание, в котором выразил желание не отказываться от своего английского домициля; затем он вернулся в Гамбург и уже там оставался до своей смерти. Английские юристы находят, что если ли бы он выразил намерение не оставаться в Гамбурге окончательно, это имело бы совсем другое значение, чем то, что он только выразил желание сохранить свой английский домициль. Во-вторых, приобретение домициля не может определяться иностранными законами. Так, во Франции существуют известные формальности для допущения иностранца к приобретению домициля; но английские суды, когда возникает вопрос о том, перенес ли англичанин свой домициль во Францию, не интересуются вовсе тем, исполнил ли он эти формальности или нет. Вследствие этого в одном решении 1875 г. было признано, что английский пэр, живущий постоянно во Франции, с намерением жить там до конца, имеет домициль во Франции, несмотря на то, что он по временам осуществлял свои политические права в Англии, что он всегда в формальных документах называл Англию своим домицилем, и что во Франции он не выполнил вовсе формальностей, требуемых там для допущения к домицилю. Необходимо, однако, различать вопрос о приобретении домициля в другой стране от вопроса о юридических последствиях этого приобретения. В 1900 г. в английском суде разбиралось дело о завещании француженки, которое было составлено ею в пользу своей сестры во Франции до выхода замуж за француза же, постоянно живущего в Лондоне. Прежде всего, нужно было решить, приобрела ли завещательница английский домициль; суд решил его на основании английского права утвердительно; а затем суд обсудил вопрос о юридических последствиях этой перемены домициля, и на основании английских законов признал, что завещание, составленное до выхода замуж, должно считаться уничтоженным.

Итак, у лица может быть один из двух видов домициля, но без домициля не может быть никто. Отсюда вытекает дальнейшее правило. Во-первых, домициль по происхождению сохраняется, пока фактически не приобретен избранный домициль. Нельзя просто покинуть свой домициль по происхождению: можно уехать из своей страны, сделаться бездомным, но с точки зрения закона домициль, приобретенный рождением, остается. Во-вторых, избранный домициль сохраняется, доколе он не покинут и на его место или приобретен новый домициль по избранию, или восстановлен домициль по происхождению. В 1863 г. английский суд разбирал дело о наследстве после вдовы, которая имела домициль по происхождению в Англии, но замужеством приобрела домициль во Франции; по смерти мужа она решила возвратиться в Англию; она села на английский пароход в Кале, но захворала, и, прежде чем пароход вышел из гавани, высадилась вновь на французский берег; несколько месяцев спустя, она умерла, высказывая все время желание вернуться в Англию. Суд признал, что она сохранила французский домициль. Оставление одного избранного домициля может совпадать с приобретением другого. Например, англичанин приобрел избранный домициль во Франции; он едет на время в Германию и, следовательно, французский его домициль сохраняется; но, пробыв в Германии некоторое время, он решает остаться там навсегда: с этой минуты его французский домициль отдает и он приобретает избранный германский домициль. Но бывает и так, что лицо покидает свой избранный домициль, не приобретая «home» в другой стране. Например, англичанин приобрел избранный домициль во Франции; он покидает ее, но без намерения вернуться в Англию или вообще поселиться в какой-нибудь другой стране. Фактически он бездомен. Но так как закон этого не допускает, то, чтобы признать в нашем случае наличность домициля, необходимо принять одну из двух фикций. Можно предположить, что французский домициль продолжается, пока наш странник не оснуется фактически в другой стране. Так смотрели английские суды прежде, но теперь они держатся другого взгляда. Предполагается, что в силу простого оставления избранного домициля сам собою тотчас восстановляется домициль по происхождению. Этот последний домициль остается у человека всегда как бы в резерве, когда у него нет другого домициля. Разница между двумя видами домициля видна на следующем примере. Англичанин, родившийся в Англии, и шотландец, родившийся в Шотландии, имеют оба домициль в Англии, где шотландец приобрел избранный домициль. Они оба покидают Англию, чтобы поселиться в Америке и никогда больше в Англию не возвращаться. В момент, когда они садятся на пароход, их фактическое положение одинаково: оба оставили свой английский «home», не приобретя другого. Но с юридической точки зрения их положение разное: домициль англичанина остается в Англии, а домицилем шотландца становится Шотландия. Если они оба утонут в пути, то наследование в движимости после англичанина определится английскими законами, после шотландца – шотландскими.

До сих пор мы говорили о домициле лиц независимых. Теперь мы рассмотрим вопрос о домициле малолетних и замужних женщин. Домициль каждого зависимого лица есть тот же, что и домициль лица, от которого оно зависит; если у малолетнего нет ни родителей, ни опекунов, то его домициль и не может измениться. В частности, домициль законного или узаконенного малолетнего при жизни его отца тот же, что и домициль отца. Домициль внебрачного малолетнего или малолетнего, отец которого умер, но у которого жива мать, тот же, что и домициль матери. До одного судебного решения 1817 г. английская юриспруденция полагала, что изменение матерью-вдовою своего домициля не влечет за собою изменения домициля малолетнего; теперь она держится взгляда, что, за некоторыми исключениями, с изменением домициля матери-вдовы изменяется и домициль малолетнего. Но эта перемена не есть просто результат изменения матерью собственного домициля, а результат осуществления ею власти, принадлежащей ей, ради благополучия детей. Поэтому в 1893 г. суд признал, что если вдова шотландца переселилась с двумя старшими детьми в Англию, а третьего она оставила в Шотландии, то двое старших получили английский домициль, а третий остался с шотландским домицилем. Но как решить, если мать-вдова не состоит опекуншей своих детей, если у них особый опекун? Здесь может быть два случая: или малолетний живет при матери; Дайси думает, что хотя опекун может всегда изменить его домициль, но все же, пока он при матери-вдове, его домициль тот же, что у матери. Или же малолетний живет отдельно от матери; на этот вопрос Дайси не решается дать определенный ответ. Но что, если мать-вдова вступила во второй брак? Ее собственный домициль изменяется, но домициль малолетнего? Северо-Американская судебная практика считает, что домициль малолетнего в этом случае не изменяется, английские же суды относятся с большим уважением к правам матери и различают, просто ли мать вторично вышла замуж или же она вышла замуж и переселилась с детьми от первого брака в другую страну. Так, если англичанка вышла вторично в Англии за француза, пребывающего в Англии, но имеющего домициль во Франции, то она сама приобретает французский домициль, а ее сын от первого брака сохраняет английский домициль. Но если мать-вдова уехала с двухлетним сынов в Германию и там вышла за немца, то она приобретает домициль в Германии, но и сын ее, вероятно, также приобретает германский домициль. Мы только что видели, что мать-вдова или опекун могут изменить домициль малолетнего. Но что, если они это делают для обхода закона, с целью создать для себя более благоприятное юридическое положение? Так, мать-вдова имеет домициль в Англии; в ожидании смерти своего малолетнего сына она переселяется на о. Джерсей для того, чтобы после его смерти наследование определялось законами о. Джерсей, а не законами Англии. Дайси и здесь сомневается, не остается ли в этом случае домициль малолетнего в Англии.

Из того, что домициль замужних женщин и малолетних определяет домицилем мужа и родителей, следует, что зависимое лицо не может самостоятельно приобрести для себя домициль. Такое лицо может приобрести независимое хозяйство, создать для себя дом (home). Так, 18-летний может эмигрировать в Австралию, купить там ферму и поселиться там; или замужняя женщина может оставить дом своего мужа в Англии и поселиться в Германии. Но ни тот, ни другая не могут перестать иметь свой домициль в Англии. Если у малолетнего нет никого, кто мог бы изменить его домициль, т. е. ни родителей, ни опекуна, он сохраняет до совершеннолетия последний из полученных им домицилей. По достижении совершеннолетия или по прекращении брака лицо, сделавшееся независимым, остается с тем же домицилем, пока не изменит его избранием другого.

Теперь мы рассмотрим вопрос о том, чем удостоверяется существование домициля. Английская судебная практика допускает, во-первых, законную презумпцию домициля: присутствие лица в стране является презумптивным доказательством домициля; те, кто заинтересованы в том, чтобы эта презумпция была отвергнута, должны взять на себя бремя доказательства того, что, несмотря на присутствие в стране, лицо имело другой домициль. Во-вторых, наличность домициля может быть доказываема фактами. Доказательством служит всякое обстоятельство, которым удостоверяется или пребывание лица в известной стране или его намерение оставаться там постоянно. Это намерение может явствовать из выражений лица относительно домициля: они могут быть прямые, когда, например, лицо пишет, что намеревается поселиться в Шотландии, или косвенные: например, лицо, покупает в Шотландии для себя место на кладбище. Прямые выражения часто менее доказательны, потому что лицо, употребляющее их, может не знать, что составляет домициль в отличие от простого пребывания. Пребывание в стране есть на первый взгляд, т. е. до установления противного, доказательство намерения пребывать там постоянно, и постольку же – доказательство домициля. Продолжительность пребывания сама по себе не образует домициля; посланник, например, может прожить при иностранном дворе 30 лет, и все же он не приобретет в той стране домициля. Но продолжительность пребывания составляет важное доказательство намерения оставаться в стране, а, следовательно, и важное доказательство в пользу наличности домициля. Важен и способ пребывания: одно дело, если кто-либо живет в Париже один в гостинице, и другое, если он покупает во Франции землю и переселяется туда с женою и детьми. Но хотя пребывание в стране и есть, на первый взгляд, доказательство домициля, однако, если самая природа пребывания противится предположению, что у лица есть намерение оставаться в ней постоянно, это пребывание и на первый взгляд не может быть доказательством домициля. С помощью изложенных принципов можно решить вопрос о положении лиц, имеющих так называемый вынужденный домициль. 1) Лицо, заключенное в тюрьму, очевидно, сохраняет тот домициль, который ему принадлежал до ареста, потому что нельзя предположить, что оно имеет намерение приобрести новый домициль путем пребывания в тюрьме. 2) Изгнанник или беглец лишен возможности жить в собственной стране, но он не вынужден жить непременно в Англии, поэтому его пребывание там не служит презумпцией его намерения приобрести английский домициль. Так, французский эмигрант оставил свое отечество в 1792 г. и до 1815 г. пребывал в Англии. С 1815 до 1821 г. он большею частью пребывал во Франции; в 1821 г. он купил дом в Лондоне, в 1834 г. поселился в нем и здесь же умер. Английский суд решил, что этот эмигрант до конца сохранил французский домициль. Но если эмигрант останется в стране убежища и после того, как явилась для него возможность вернуться, то это может быть истолковано как намерение приобрести здесь домициль. 3) Умалишенный сохраняет тот домициль, какой у него был, когда его посадили в дом умалишенных. 4) Вопрос о том, теряет ли свой домициль больной, живущий за границей для поправления здоровья, разрешался английскими судами разно. В одном случае находили, что если умирающий уехал на остров Мадеру, чтобы прожить там остаток дней своих, то это вынужденный переезд, и было бы противно здравому смыслу не применять к наследованию после него английских законов. В другом случае решили, что то обстоятельство, что лицо переезжает границу для постоянного пребывания только ради здоровья, т. е. по необходимости, не препятствует перемене домициля. Дайси находит, что видимое противоречие между этими решениями устраняется, если не обращать внимания на мотивы переезда, так как это обстоятельство случайное, и не смешивать их с вопросом о намерении: то обстоятельство, что больной не надеется вернуться, не делает его положения относительно домициля иным, чем когда он едет на о. Мадеру только на 6 месяцев; но если у больного существует намерение навсегда переселиться, то, хотя его к тому побуждает болезнь, его домициль изменяется.

5) Нахождение за границей по службе не влечет за собой изменения домициля, сколько бы оно не длилось. То же положение выражено в 1288 ст. Х т. I ч.: нахождение чиновников одного края на службе в другом не изменяет их прав и обязанностей, буде они не водворились постоянно в месте своего служения.

6) Консулы не приобретают домициля в стране, где они живут.

7) Солдаты и матросы, сколько бы ни находились за границей, сохраняют домициль в отечестве.

Того, что я сказал до сих пор, достаточно, чтобы иметь понимание о том, что такое постоянное местожительство или домициль. Нам необходимо было выяснить это с такими подробностями, чтобы знать, с чем именно связывается применение к лицу определенного законодательства. В следующий раз мы перейдем к другой привязке, к подданству, и затем опять вернемся к домицилю для рассмотрения конфликтов, которые вызываются существованием этих двух привязок.

Лекция 10-я. Подданство

В прошлый раз я познакомил вас с понятием домициля. Я объяснил вам, что в Международном Частном Праве домициль или постоянное место жительства имеет значение одной из привязок законодательства к состоянию и правам личности: при конфликте разноместных законов бывает, что предпочтение дается тому из них, к которому лицо привязано своим домицилем. Я сказал вам также, что в настоящее время огромное большинство культурных государств держатся в своем Международном Частном Праве другой привязки – подданства, т. е. в тех случаях, когда при коллизии разноместных законов между ними делается выбор, во множестве стран предпочтение дается тому законодательству, с которым лицо соединено привязкою подданства. В настоящей лекции я объясню, какое значение имеет в нашей науке подданство, затем сегодня и в следующий раз сообщу, как оно приобретается и утрачивается, после того расскажу вам, какие отсюда возникают конфликты, и в заключение сделаю сравнительную оценку обеих привязок – домициля и подданства.

Подданство есть, прежде всего, понятие государственного права; это есть отношение между государством и его членами. Выяснение содержания этого отношения составляет задачу науки государственного права, и здесь я могу только рекомендовать вам обратиться к трудам Гербера, Лабанда, Еллинека и др. государствоведов. Для Международного Частного Права подданство есть та связь между государством и лицом, которая оправдывает обсуждение некоторых категорий гражданских прав по законодательству государства, с которым это лицо связано отношением подданства. В этом смысле подданство есть понятие нового времени: до начала XIX в. связь лица с гражданским законодательством определялась только домицилем, т. е. к лицу применялось законодательство той страны, где оно имело постоянное местожительство. В большинстве государств народы не имели никаких политических прав, и все отличие подданных от иностранцев заключалось в свободе от тех поборов и ограничений имущественных прав, вроде droit d’aubaine, которым подвергались иностранцы. В солдаты и матросы вербовали по найму или насильственно, не разбирая подданства; изгнание из пределов государства собственных подданных не казалось ничем ненормальным. Напротив, в XIX в. подданство получило самостоятельное значение как основание для пользования политическими правами в конституционных государствах и как основание для несения всеобщей воинской повинности. Французский кодекс 1804 г. первый в Европе связал личный статут с подданством. Это было прямым последствием законодательного объединения Франции: с исчезновением разноместных кутюмов, коллизии между которыми разрешались на основании домициля, эта привязка утратила всякое значение; всем остальным народам противопоставлены были объединенные французы, связанные со своим отечеством отношением подданства.

Как всякое другое правоотношение, подданство имеет начало и конец. Лучшим возражением против учения интернационалистов служит всеобщее признание, что каждое государство вправе совершенно самостоятельно определять те условия, при которых возникает отношение подданства: оно вправе объявлять своими подданными и тех, кто родились в стране, и тех, кто в ней постоянно живет, не справляясь ни с тем, желают ли эти лица быть его подданными, ни с тем, как смотрят на это другие государства. Но зато современное правосознание не признает больше вечности подданства: от лица не всегда зависит, сделаться ли подданным, но от него – так, по крайней мере, думают все прогрессивные государства – всегда зависти, при известных условиях, порвать отношения подданства. Для этого нет вовсе надобности прибегать к теории общественного договора, которая устами Ж.Ж. Руссо и Вателя оправдывала выход из общества тем, что всякий совершеннолетний имеет право не подтверждать своим согласием обязательства, принятого на себя его предками, и вправе не подчиняться законам, которые ему не нравятся. Экономические условия, погнавшие миллионы эмигрантов в Новый Свет, должны были, в конце концов, из нужды сделать добродетель и заставить европейские государства отказаться от старого воззрения, по которому подданный навеки прикован к государству, как крепостной к земле. В принципе это воззрения феодального происхождения дольше всего держалось в обычном праве Англии; оно выражалось в афоризме «однажды подданный, вечно подданный». Английские юристы XVIII в. говорили, что отношение подданства не может быть ни утеряно, ни уничтожено, ни изменено никакими переменами во времени, в месте или в обстоятельствах. Этот принцип вечного подданства оказывался источником международных осложнений. Во время своей долголетней войны с Наполеоном Англия требовала от всех, кого считала своими подданными, службы во флоте: она останавливала в море нейтральные корабли, доискивалась, нет ли на них моряков английского происхождения, и тех, кого находила, увозила и наказывала. Это привело в 1812 г. к войне с Соединенными Штатами, которые настаивали, что англичане, рожденные в Америке или там натурализованные, суть американские граждане. В последующее время этот принцип вечного подданства иногда обращался против английского правительства: лица, порвавшие давно всякие связи с Англиею, требовали от него защиты против иностранных государств и тем причиняли ему только беспокойство. С принципом вечного подданства покончил в Англии закон 1870 г., признавший свободу натурализации. Около этого же времени, в 1868 г., Конгресс Соединенных Штатов торжественно высказал, что «право эмиграции составляет естественное право каждого человека; без него нет существования, свободы и счастья». С тех пор так смотрит на отношение подданства весь цивилизованный мир, и в настоящее время наше отечество остается единственною страною, где за недозволенное оставление отечества и вступление в подданство иностранной державы, а также за подговор подданных к переселению за границу закон наказывает ссылкою в Сибирь. Правительство давно осознало анахронизм этого закона, но пока он действует и еще не так давно бывали случаи его сурового применения. Пока из русского подданства могут получать увольнение только бывшие колонисты и вообще иностранцы, вступившие в русское подданство до закона 1864 г. и желающие вернуться в отечество.

На современной ступени общественного развития, когда все человечество разделено между государствами, отношение подданства является для каждого лица столь же нормальным, как и отношения семейственные или имущественные; на первый взгляд трудно себе представить, чтобы лицо не состояло в отношении подданства к какому-нибудь определенному государству. Однако действительность показывает, что не то что на заброшенных островах или в пустынях, но в пределах культурных государств, живут, и притом во множестве, люди, не состоящие ничьими подданными. Положение таких лиц без подданства в высшей степени ненормально: оно пользуются почти всеми гражданскими правами, наравне с подданными, и не несут никаких обязанностей. В первую половину XIX в. бесподданные составляли истинное бедствие для Швейцарии; тогда это уродливое явление возникало оттого, что кантоны бесконтрольно могли выбрасывать из своего подданства неугодных граждан, иногда только за переход из католицизма в протестантство и обратно; это прекратилось в 1848 г., когда образовался швейцарский союз и федеральная конституция запретила кантонам лишать кого бы то ни было прав гражданства. В настоящее время явление бесподданства есть последствие того, что в каждом государстве действуют свои правила о вступлении в подданство и о выходе из него – правила, несогласованные с правилами других государств. Так, если француз поступит без разрешения своего правительства на военную службу в чужой стране, то он тем самым уже перестает быть французом; но в чужой стране поступление на военную службу может вовсе не означать еще поступления в подданство; итак, наш француз оказывается ничьим подданным. Или, например, голландец уехал во Францию, чтобы там поселиться окончательно; через десять лет он утрачивает голландское подданство, но еще не становится вследствие этого французским подданным. В некоторых государствах приняты меры против возможности разрастания класса людей, свободных от всякого подданства. Во Франции в 1889 и 1893 гг. изданы законы, по которым потомство от иностранцев лишено возможности оставаться вне французского подданства. В Бельгии законом 1870 г., в Румынии законом 1876 г. бесподданных привлекли к воинской повинности. Впрочем, в Румынии, где бесподданных сотни тысяч, эти люди не ответственны за свое положение: это все евреи, которых, несмотря на то, что они живут в стране уже целыми поколениями, не допускают к натурализации, чтобы не дать им прав румынских граждан, и не выпускают из страны, потому что другие государства отказываются принимать к себе людей без средств к существованию. За исключением этого случая тенденциозного формирования бесподданных, обыкновенно это состояние не наступало бы, если бы по всем законодательствам одинаково выход из подданства был невозможен без принятия в то же время в другое подданство. Для нашей науки состояние бесподданства имеет то значение, что оно требует от нас ответа на вопрос, по какому законодательству обсуждаются гражданские права бесподданных, которые обычно обсуждаются по подданству, или, как определяется личный статут бесподданных.

Не менее трудно в настоящее время представить себе, что лицо состоит одновременно в подданстве у двух государств. Это не представляло никакой аномалии в средние века, когда связь с государством основывалась на землевладении; феодальная служба двум сюзеренам, каждому за пожалованную им землю, была вполне возможна. Как остаток феодального воззрения, возможно было еще в середине прошлого столетия, что английский лорд просился во французские граждане, уверенный, что натурализация во Франции не может лишить его в Англии тех политических прав, которые ему там принадлежат. С современным представлением о подданстве такой взгляд не мирится: как могло бы лицо отбывать воинскую повинность в двух государствах? Каково было бы его положение во время войны между обоими? И, тем не менее, действительность показывает, что такая аномалия и теперь встречается. И она происходит оттого, что законодательства отдельных государств содержат несогласованные между собою правила о приобретении подданства и о выходе из него. Так, по швейцарскому закону 1903 г., натурализация сама собою распространяется и на жену и подвластных детей нового гражданина, хотя бы муж и отец не испросил для них, как для себя, предварительного согласия Союзного Совета, и хотя бы они сами не прожили в Швейцарии требуемых по закону двух лет. Предположим теперь, что француз натурализуется в Швейцарии. По французскому закону 1889 г. это влечет за собой утрату французского подданства, но эта утрата имеет только личное значение; на жену и детей она сама собою не распространяется. Вследствие этого, жена и дети такого француза оказываются швейцарцами с точки зрения швейцарского закона, и французами с точки зрения французского закона. В 1879 г. между Швейцарией и Францией заключен договор о подданстве детей в подобных случаях, но относительно жен договора нет, и остается возможность двойного подданства жены француза, натурализованного в Швейцарии. Таких примеров я мог бы привести множество. Для Международного Частного Права это состояние двойного подданства создает задачу – которое из двух подданств должно определять личный статут.

Уже из того немногого, что я сказал, вы видите, сколь важно знать, какими способами приобретается и утрачивается состояние подданства.

Оно приобретается, прежде всего, рождением. Большинство людей родится в стране, где их родители живут как подданные, и понятно, что они следуют состоянию своих родителей, т. е. становятся подданными своего отечества. Но люди родятся также и в стране, где их родители пребывают временно или живут постоянно как иностранцы. Спрашивается, чьими подданными становятся дети, родившиеся за границей: того ли государства, чьи подданные их родители, или того государства, на чьей территории они родились? На вопрос этот нет однообразного ответа в законодательствах. Подданство определяется кровью, говорят одни; местом рождения, отвечают другие. А третьи отдают дань обоими принципам. Это разногласие явилось исторически.

В свое время я говорил о территориальности права и о бесправии иностранцев в феодальную эпоху. Люди тогда рассматривались как своего рода придаток к земле, и лицо, родившееся на территории феодала, принадлежало ему наравне с естественными произведениями земли. Оттого дети иностранцев становились подданными того сеньора, на чьей территории они увидели свет, а не того, кому подвластны были их родители. Этот принцип почвенного права, ius soli, представлял значительные выгоды для обеих сторон: сеньор получал лишних подданных, дитя иностранца избавлялось от своего бесправия. Падение феодализма ничего в этом отношении не изменило: королевская власть держалась того же принципа. Во Франции, начиная с XVI в., судебная практика стремится ослабить этот принцип для того, чтобы лица, родившиеся от французов за границей, не считались иностранцами и могли наследовать после своих родителей во Франции: она начинает склоняться к принципу кровного права, ius sanguinis, в силу которого подданство определяется происхождением. Однако вплоть до издания кодекса Наполеона в законодательстве держался принцип ius soli. При составлении кодекса все сразу согласились на том, что дети французов, родившиеся за границей, должны считаться французами, и вопрос шел только о том, не следует ли и детей, родившихся во Франции от иностранцев, признавать французами. Говорили, что это в интересах Франции; что в этих детях нужно предполагать привязанность к стране, где они родились; и потому их следует также считать подданными Франции. На это возражали, что место, где лицо родится, может быть и очень случайно; что для привязанности к стране одной случайности рождения в ней недостаточно; и что правильнее думать, что всякий склонен принадлежать к той стране, что и его родители. Унаследованная кровь, говорили, важнее того воздуха, которым мы начали дышать. Это соображение одержало верх, и принцип кровного права был распространен и на детей, родившихся от иностранцев во Франции. В течение XIX в. почти все государства ввели у себя принцип крови в отношении к детям, родившимся от подданных за границей. Но в отношении к детям, родившимся от иностранцев в стране, вопрос о применении принципа крови или принципа почвы оказался сложнее. Выяснилось, что принцип подданства по крови, проведенный без оговорок, приводит к нежелательным последствиям. Благодаря этому принципу, в стране оказывается множество семейств, которые целыми поколениями живут в ней, пользуясь почти всеми гражданскими правами наравне с подданными, но ускользая от исполнения многих обязанностей, лежащих на подданных, в особенности от воинской повинности. Так, во Франции в одном Северном департаменте в 1851 г. насчитывали 70000 иностранцев, родившихся в стране; в 1873 г. в том же одном департаменте 183000. Это обстоятельство в связи с наблюдением, что естественный прирост населения во Франции совершенно ничтожен, повлияло на постепенное изменение французского законодательства. По кодексу 1804 г. родившийся во Франции сын иностранца считался подданным то же страны, что и его отец, но он мог в течение года со дня совершеннолетия заявить о своем желании быть французом: факт рождения во Франции освобождал от исполнения условий, которые требовались для натурализации вообще. В 1851 г. сделали первый шаг, чтобы уменьшить количество сомнительных иностранцев в стране: закон постановил, что родившийся во Франции сын иностранца, который и сам родился во Франции, есть уже француз, но за ним сохраняется право на 22 году от рождения заявить о своем желании быть подданным той страны, что его отец и дед. Таким образом, по кодексу 1804 г. принцип ius soli действовал факультативно; по закону 1851 г. он действует уже автоматически: нужна инициатива, чтобы уйти от него. Вскоре выяснилось, что лица заявляющие о своей приверженности к родине своих предков, на самом деле только уходят от французского подданства, а на так называемой родине о себе не заявляют: в 1874 г. потребовали, чтобы отказывающийся от французского подданства доказал, что он принят в чужое подданство. В 1889 г. сделали новый и решительный шаг в сторону возвращения к ius soli: отныне родившийся во Франции сын иностранца, который и сам родился во Франции, признается французом бесповоротно; уйти из французского подданства он может, но только при наличности тех самых условий, которые требуются для выхода из подданства французов вообще.