Текст книги "Международное частное право"

Критические работы Кана показали, что постановка задачи не есть еще ее решение. Они выяснили разницу между нормами материального права и коллизионными. Они показали, что содержание материальных законов отдельных гражданских правопорядков готового ответа для решения конфликтов не дает. Работы Кана совпали по времени с появлением в 1896 г. Германского Гражданского Уложения, в котором оказалось небывалое, сравнительно с прежними законодательными актами, обилие коллизионных норм. С этого времени в Германии начинается новая научная эпоха позитивного изучения собственно немецкого Международного Частного Права.

Во Франции около того же времени явился новый плод дедуктивного метода. Уже знакомый вам Пилье выступил сперва с критикой учения о публичном порядке, а затем и с собственной теорией. Пилье полагает, что разрешение конфликта должно быть заимствовано в природе закона. Он подчеркивает свое отличие от Савиньи и его последователей: решение дается не природою вещей, а природою закона. Первое выражение Пилье считает туманным, второе, напротив, настолько ясным, что он его не объясняет. Последняя цель нашей науки – достижение гармонии между законами разных наций – может быть достигнута только, если каждый закон будет рассматриваться с точки зрения Международного Частного Права, или как только территориальный, или как только экстратерриториальный; территориальный, когда он применяется ко всем лицам на территории, подданным и иностранцам безразлично; экстратерриториальный, когда он следует за подданными за границу, а к иностранцам в стране не применяется. Если отвлечься от международной точки зрения и посмотреть на законы только в их действии внутри страны, то окажется, что каждый закон в одинаковой степени обладает двумя свойствами: он действует беспрерывно во все время своего существования, и он применяется без различия ко всем. Внутри страны все законы и перманентны, и генеральны, т. е. универсальны и всеобщи или, другими словами, они вместе и экстратерриториальны (потому что подданному некуда уйти от них), и территориальны. В международных отношениях такое двойственное действие законов немыслимо: того полного эффекта, как во внутренней жизни страны, закон иметь не может. Если объявить его перманентным, т. е. действующим без перерыва, сопутствующим подданным за границу, он должен утратить свою всеобщность, т. е. не применяться к иностранцам в стране. Если объявить его территориальным, то он не может быть перманентным, т. е. следовать за подданными за границу. В международных отношениях действие закона фатально должно быть несовершенно. Если бы каждое государство упорствовало в том, чтобы его законы имели вместе и экстратерриториальное, и территориальное действие, т. е. чтобы судьи применяли их ко всем и всегда без разбора, то невозможно было бы никакое общение. Несовершенство действия закона в международных отношениях есть вещь неустранимая. Абсолютно хорошего решения вопроса в международном праве не может быть, как не может быть и абсолютно дурного, потому что одному из двух свойств закона оно соответствовать будет. Задача только в том, чтобы сделать хороший выбор и пожертвовать тем из двух свойств, которое наименее важно для полезного эффекта закона. Спрашивается, каким же из двух свойств закона можно пожертвовать, какое важно сохранить? С помощью каких рассуждений можно для каждого случая конфликта открыть наименее несовершенное решение и дать каждому закону то из двух свойств, которое наилучше ему соответствует? Так как объект Международного Частного Права состоит в том, чтобы обеспечить национальным законам эх эффект в международных отношениях, то в каждом отдельном случае наилучшим будет то решение, которое лучше сохранит полезный или социальный эффект закона; то решение, при котором, как последствие применения закона в иностранных отношениях, утрачивается наименьшая доля его авторитета. Самая совершенная гармония содержится в решении, которое жертвует наименьшею частью социального действия закона. Это приводит нас к вопросу, в чем заключается социальная важность закона. Если рассматривать закон отвлеченно, как приказ или запрет, то он представляется просто как непонятное и несправедливое ограничение свободы индивида. Существование закона оправдывается тою социальною потребностью, которой он удовлетворяет. Закон есть не что иное, как средство, созданное для достижения социального блага. Поэтому для решения конфликтов нужно обращаться к рассмотрению цели закона, и относительно каждого закона нужно разобрать, которое из двух его свойств наилучше согласуется с целью коллидирующих законов. Такое решение соответствует природе закона, и оно одно только обязательно для государств. Нужно свести к минимуму то фатальное умаление авторитета закона, которое неизбежно вследствие применения его в международных отношениях, а для этого следует из двух законов выбирать тот, который обещает результат, наиболее близкий к той цели, которая должна быть достигнута. Это будет наилучшее решение и вместе такое, которое силою своего внутреннего авторитета обязывает все государства, образующие международное общество, его принять. Это уважение в области конфликтов выражается двояко – в том, что в стране применяются иностранные законы, и в том, что государство терпит, чтобы к его подданным за границей применялись иностранные законы. Общим для всех государств правилом при конфликте законов должно быть возможно большее уважение к взаимному суверенитету. С этой точки зрения элементом решения должно быть соображение о цели закона. По той социальной цели, которую они преследуют, законы бывают двух родов: одни защищают индивида против общества, т. е. против ему подобных; это законы индивидуального покровительства; другие ограждают общество от злоупотребления частных лиц своею свободою ко вреду для всех; это законы общественного порядка или социальной гарантии. Эта классификация соответствует предшествующим: законы экстратерриториальные или перманентные суть вмести и законы индивидуального покровительства; законы территориальные или генеральные – то же, что законы социальной гарантии. В каждом случае конфликта должно быть отдано предпочтение тому закону, применение которого наилучше соответствует цели данного юридического института; следует применить личный статут спорящих сторон, если социальная цель, ради которой закон был издан, требует, чтобы закон действовал без перерыва; и нужно применить территориальный закон страны, где юридический факт совершился, когда цель закона требует его генерального применения. Из двух a priori одинаковых законов, применить которые одновременно нельзя, нужно удержать тот, который наилучше осуществляет мысль, руководившую законодателем при его издании. Этим путем закону обеспечивается максимум его эффекта в международных отношениях и осуществляется идея взаимного уважения к суверенитету государства, потому что применяют закон, соображаясь с интересом того, кто его издал.

Со всею возможною ясностью я постарался изложить вам туманное и спутанное учение Пилье. В нем чуть не каждое положение вызывает на возражение. Натяжкой является, прежде всего, исходная мысль, будто каждый закон в силу своей природы вместе и территориален, и экстратерриториален. В таком случае следовало бы ожидать, что к иностранцам применяются законы о воинской повинности и законы о политических выборах, и что, с другой стороны, подданные за границей обязаны исполнять фискальные и полицейские законы, существующие в отечестве. На самом деле, в природе законов нет вовсе приписываемых им двух свойств, а просто законы издаются для того, чтобы действовать в стране, и если некоторые из них следуют за подданными за границу, то это значит только, что по возвращении подданных в отечество сделанное ими за границей будет обсуждаться по отечественным законам. Столь же произвольно деление законов на законы индивидуального покровительства и социальной гарантии. На самом деле, закон, который покровительствует индивидам, является в то же время и гарантией для общества; например, законы об опеке имеют целью защиту малолетних, но они также гарантируют всех, кому приходится иметь дело с малолетними; устойчивость гражданского оборота эти законы гарантируют не меньше, чем законы о публичности актов о переходе недвижимостей. Однако первые законы Пилье относит к одному классу, вторые к другому. Но, независимо от всех произвольных делений, во всех рассуждениях Пилье неясно, о чем он говорит и к кому он обращается: говорит ли он о том, как судья должен разрешать конфликты между существующими законами? обращается ли он к законодателям или к судьям? Ведь, одно дело давать советы, как писать законы для будущего, и другое, как толковать законы, хорошие или дурные, но все же существующие. Что касается судей, то их должны оставлять совершенно бесчувственными мотивы для применения иностранных законов, вроде того, что иностранный суверен обиделся бы, если бы на его закон не обратили внимания, потому что, если становиться на такую точку зрения, то нужно бы применять только иностранные законы и не применять уже вовсе своих. Что же касается законодателей, то и на них такие выдуманные из головы, выведенные из одного сочиненного положения теории не производят никакого впечатления. В этом вы начнете убеждаться уже со следующей лекции, когда я, покончив на время с теориями, которые только формулировали проблему, но не дали конкретных решений, начну знакомить вас с положительными законодательствами.

Лекция 7-я. Кодификации международного частного права

В предыдущих лекциях я говорил вам о теориях, которые пытались на основании одного какого-либо принципа построить систему норм для случаев конфликта между законодательствами отдельных цивилизованных народов. Не то, чтобы эти теории игнорировали нормы, которые на самом деле действуют в этих случаях у разных народов, но только как-то незаметно для самих авторов они от того, что есть, переходили к тому, что должно бы быть, если следовать установленному принципу. В частности, о Вехтере и Савиньи нужно сказать, что они и не могли особенно останавливаться на положительных нормах, потому что в их время, т. е. в 40-х годах XIX века, коллизионные нормы, да и то лишь в ничтожном числе и отрывочные, можно было находить только в немногих уложениях, каковы прусское 1785 г., австрийское 1811 г. или французский кодекс 1804 г.; не было почти вовсе и государственных конвенций по вопросам Международного Частного Права. В настоящее время положение вещей иное и мы не можем уже говорить только о том, что мы считали бы правильным, а должны знакомиться с тем, что предписывают нормы положительных законодательств. Я начну с Англии.

Вы, конечно, заметили, что теории, о которых шла речь, принадлежали немцам, итальянцам и французам, и я не назвал вам ни одного англичанина. Действительно, английская юриспруденция всегда держалась позитивного метода: она исследовала только те нормы, которые существуют на самом деле. Для нее нормами было лишь то, что признавалось за нормы внутренне-государственною властью, т. е., что содержалось в парламентских статутах и судебных решениях. Впрочем, в парламентских статутах или законах до сего времени не содержится ни одной коллизионной нормы, и все действующее английское Международное Частное Право почти целиком выводится из судебных решений. Официального сборника коллизионных норм нет, но существуют труды ученых, где коллизионные нормы изложены в виде тезисов, основанных преимущественно на решениях высшего английского суда. Таковы сочинения Westlake’а (Вестлейка), 4-е изд. 1905 года и, в особенности, Дайси (Dicey), 2-изд. 19087 года. В первом 366 правил, во втором 193, комментируемых на слишком 700 страницах. Для отыскания этих правил Дайси держался позитивного метода, которому следуют и английские судьи. Они, прежде всего, смотрят, не разрешается ли случай каким-либо парламентским актом; если да, то дальше рассуждать не о чем. Если случай не подходит под парламентский акт, то судьи ищут, не покрывается ли он каким-либо принципом, заимствующим свой авторитет в прецеденте. Если существование такого принципа установлено, то опять дальнейшему рассуждению конец. Но если нет и авторитетного принципа, то английские судьи, которые тогда, в сущности, выступают в роли законодателей, обращаются за руководством или к решениям иностранных судов, или к мнениям юристов, или к аргументам, выведенным из общих принципов. Эти общие принципы английского права Дайси формулирует в следующих положениях. 1. Всякое право, правильно-приобретенное по закону какой-либо цивилизованной страны, признается и обыкновенно принудительно осуществляется английскими судами. 2. Английские суды не допустят принудительного осуществления прав, хотя бы и правильно приобретенных по закону чужой страны: а) если это не мирится со статутом имперского парламента, рассчитанным на экстратерриториальное действие; б) если это не мирится с целями (policy) или с нравственными правилами английского права, или с сохранением английских политических учреждений; если это предполагает вмешательство в авторитет иностранного государя на его территории. 3. Суверен страны, действуя через местные суды, имеет юрисдикцию относительно предметов, на которые он может простереть исполнение решения, и не имеет ее, если не может привести решение в исполнение. 4. Суверен страны, действуя через местные суды, вправе отправлять юрисдикцию над каждым лицом, которое добровольно ей подчиняется. 5. Природа права, приобретенного по закону какой-либо цивилизованной страны, должна определяться в соответствии с тем законом. 6. В тех случаях, когда юридическое последствие сделки зависит от того, что стороны намеревались подчинить ее определенному законодательству, последствие этой сделки определяется в соответствии с этим законодательством. – Таковы общие принципы, в которых вы, конечно, слышите отголоски учения итальянской школы о публичном порядке и об автономии воли. Прежде чем расстаться с английским правом, я прошу вас запомнить, чем оно резко отличается от большинства современных законодательств Европы. Оно определяет личный статут не по подданству, а по месту жительства (lex domicilii).

Скажу о Франции. Действующее здесь Международное Частное Право есть также почти всецело продукт доктрины и судебной практики. В кодексе 1804 года имеется только одна статья – 3-я, в которой содержатся три отрывочные нормы, на первый взгляд простые, на самом деле нуждающиеся в больших разъяснениях. «Законы о полиции и безопасности обязывают всех, кто живет на территории. Недвижимости, даже принадлежащие иностранцам, управляются французскими законами. Законы о состоянии и дееспособности лиц управляют французами, даже пребывающими за границей». Эта статья ничего не говорит о том, какие законы управляют движимостями, ничего о наследствах, ничего о дееспособности иностранцев во Франции, ничего о договорах, ничего о форме актов. Эта сдержанность объясняется исторически. В первоначальных проектах кодекса, выработанных Камбасересом для Конвента и Совета Пятисот, предполагалось во всех случаях конфликта давать преимущество французским законам, но при окончательном редактировании кодекса убедились в необходимости допускать в известных случаях применение иностранных законов. Но обилие вопросов, возбуждаемых конфликтами, и противоречивость решений, которые давала теория статутов, смутили редакторов и они предпочли уклониться от положительных ответов. Кроме того, это была эпоха, когда между европейскими народами господствовали отношения враждебные, и никто не предвидел той важности, которую приобрели впоследствии конфликты законов. Пробелы, оставленные кодексом, были в течение столетия заполнены судебною практикою, которая благодаря предоставленной ей относительной свободе, могла в своей эволюции следовать за развитием доктрины. Приблизительно до 40-х годов суды держались теории статутов, по направлению д’Аржантре: за правило они принимали реальность и территориальность права, применение иностранных законов почти исключалось. Это казалось вместе и патриотичным. В 40-х годах начинается новое течение: первенствующее значение в глазах судей имеет уже не территориальность, а воля сторон, выраженная или предполагаемая. Этою волею определяется компетентный закон. В 70-х годах судебная практика проникается взглядами Манчини и Лорана и начинает проводить учение о персональности права с известными вам исключениями. В настоящее время выросло сознание в полной неудовлетворительности такого положения вещей, и на очереди стоит выработка законодательных норм Международного Частного Права. Теперь существует особая парламентская комиссия для пересмотра всего гражданского кодекса, и одна и ее подкомиссий занята подготовлением норм, которые должны будут занять место 3-ей стати кодекса 1804 года.

Первый из европейских кодексов, в котором содержалась и систематическая кодификация Международного Частного Права, был итальянский кодекс 1865 года. Вы уже знаете, что его редактировали теоретики персональности права, проект коллизионных норм принадлежал перу Манчини. Я передам вам содержание семи статей (6-12) вступительной главы. Личное состояние, дееспособность, семейственные отношения управляются национальным законом. Движимые имущества подчиняются национальному закону их собственника, если этому не противоречит закон страны, где они находятся. Недвижимости подчиняются lex rei sitae. Порядок наследования, наследственные доли и действительность завещательных распоряжений определяются по национальному закону завещателя, каковы бы ни были имущества и в какой стране они бы ни находились. Внешние формы актов между живыми и завещаний определяются по правилу locus regit actum, но стороны или завещатель могут держаться и своей национальной формы. Существо и последствия дарений и завещаний управляются национальным законом дарителя и завещателя. Существо и последствия обязательств управляются законами места совершения актов, и если стороны одной нации, то их национальным законом; но всегда допускается доказательство, что у сторон было противное намерение. Компетенция и формы судопроизводства регулируются законом страны, где ведется процесс (lex fori). Способы доказательства обязательств определяются законами страны, где совершен акт. Иностранные судебные решения приводятся в исполнение в Италии только после обращения их к исполнению по форме кодекса гражданского судопроизводства, разве в международных конвенциях постановлено иное. Способы исполнения актов и решений управляются законами страны, где ведется исполнение. Законы уголовные, полицейские и общественной безопасности обязывают всех, находящихся на итальянской территории. Несмотря, однако, на все, постановленное в предшествующих статьях, иностранные законы, акты, решения, а также частные распоряжения и соглашения ни в каком случае не могут отменять силы запретительных законов Италии, касающихся лиц, имуществ или актов, ни законов, как-нибудь интересующих публичный порядок и добрые нравы.

В Германской империи с 1900 года действуют коллизионные нормы, изложенные в статьях 7-31 Закона о введении в действие Гражданского уложения. С содержанием этих норм мы будем знакомиться на протяжении всего курса, теперь же я остановлюсь только на внешней стороне этого законодательства. Самое появление его было результатом компромисса между юриспруденцией и дипломатией. Составители первого проекта (1887 г.) гражданского уложения хотели поместить коллизионные нормы в самом уложении, но Бисмарк попросту их вычеркнул. При составлении второго проекта (1891 г.) юристы вновь пожелали ввести эти нормы в гражданское уложение, но этого не допустил Союзный Совет, и в идее компромисса они вошли в закон, изданный только для переходного времени; этим подчеркнули как бы временный характер самих норм. В окончательный закон не вошли вовсе существующие в проекте нормы о коллизии в области вещных и обязательственных прав. Это сознательный пробел в кодификации, и германским судьям предоставляется в этих вопросах следовать прежней судебной практике и вырабатывать обычное право. В то же время, в законе оказались пробелы другого рода, как последствие иного редактирования норм. Так, предполагалось сказать, что вступление в брак обсуждается по законам страны, которой принадлежит каждый из будущих супругов, а закон говорит о том, как обсуждается вступление в брак, если хотя бы один из брачующихся немец. Или – предполагалось сказать, что личные отношения супругов обсуждаются по законам страны, которой принадлежит муж, а закон говорит, что личные отношения немецких супругов обсуждаются по германским законам, даже если супруги жили за границей. Вследствие таких редакционных изменений в законе получились рядом три рода норм: полные, односторонние и не вполне двусторонние. Полные – не только определяют область применения германских законов, но и указывают, какое иностранное законодательство должно действовать в других случаях; например, ст. 7 говорит, что дееспособность лица обсуждается по законам государства, которому это лицо принадлежит. Односторонние нормы определяют, когда применяются германские законы, но не говорят, какое иностранное законодательство должно применяться, если фактические условия другие; например, ст. 18 говорит, что законность рождения дитяти определяется по германским законам, если муж матери был в момент этого рождения германским подданным, но не говорит, какое иностранное законодательство должно применяться, если отец – иностранец. Наконец, не вполне двусторонние нормы определяют, наряду со сферой применения туземных законов, часть тех условий, при которых применяется иностранное право, но ничего не говорят, что должно быть при наличности других условий; например, ст. 24 и 25 говорят, какие законы определяют наследование после немца и после иностранца, живущего в Германии, но ничего не говорят о наследстве после иностранца, который постоянно жил за границей, но случайно умер в Германии. Это превращение полных норм проекта в односторонние и не вполне двусторонние нормы закона, т. е. умышленное создание пробелов которые также придется наполнять судебной практике, побудило немецких юристов искать, чем мог руководствоваться законодатель, отказываясь от издания всесторонних норм? В рейхстаге коллизионные законы не обсуждались, предложение Союзного Совета было принято без прений; мотивы же Союзного Совета не были опубликованы; юристам пришлось прибегнуть к догадкам и построениям. Между ними образовался раскол. Одни находят, что законодатель не руководствовался никакими принципиальными соображениями; что можно допустить две противоположные дипломатические точки зрения, но обе они в данном случае исключены. Можно бы предположить, что дипломатия хотела оказать давление на другие государства – понудить их, в свою очередь, издать коллизионные нормы такого же содержания; но это расчет плохой, потому что от неполноты норм неудобство испытывает собственная страна. Можно бы предположить обратное – что хотели, прежде всего, устранить поводы для недоразумений с другими государствами; но и это расчет ошибочный, потому что конфликты все равно будут и судам все равно придется их разрешать. Остается догадываться, что дипломатия как раз этого и желала, потому что законодательное решение более связывают общую политику государства, чем решения судов; иностранное государство не может делать правительство в такой же мере ответственным за решения судов, как за издание законов. Догадка, что дипломатия заботилась о том, чтобы обеспечить себе свободу действия, во всяком случае, находит себе подтверждение в том, что последняя статья (31) рассматриваемого нами закона дает имперскому канцлеру право, с согласия Союзного Совета, постановить, чтобы против иностранного государства и его подданных и их правопреемников применялось право реторсии, или возмездия. Все это дает одной части юристов основание видеть в германском законе произведение в редакционном отношении слабое, поправить недостатки которого должна будет судебная практика по общим принципам интерпретации; эти юристы сравнивают его со сказочным царем, роскошными одеждами которого все восторгались, пока маленький мальчик не сказал громко, что он ведь совсем не одет. Иначе смотрит другая часть юристов. Они считают, что умышленные пробелы в неполных нормах суть только дань уважения к принципу законодательной компетенции; что законодатель действительно хотел предупредить столкновения с другими государствами, но отнюдь не из желания потакать им; что он просто считал, что не следует вторгаться в сферу других равноправных законодателей и постановлять о предметах, которые его не касаются. Эти юристы отвечают своим противникам сравнением закона с тем гадким утенком, который в одно прекрасное утро оказался чудесной лебедью. Но первые не сдаются и возражают, что этот закон вовсе не соблюдает принципа уважения к законодательной компетенции. Весь это спор между хулителями закона и его поклонниками имеет большое принципиальное значение для интерпретации закона. Если правы те, кто видит в законе осуществление принципа уважения к законодательной компетенции других государств, то в таком случае пробелы нужно заполнять коллизионными нормами иностранных законодательств. Если правы, наоборот, те, кто объясняет пробелы дипломатическим оппортунизмом, то для заполнения пробелов нужно обращаться к общим правилам интерпретации законов, т. е. толковать по аналогии и по смыслу и духу собственного законодательства.

К этому важному вопросу мы еще вернемся впоследствии.

Я не вижу надобности знакомить вас теперь же с коллизионными нормами других государств и только мимоходом упомяну еще о России. Русские коллизионные нормы скудны и без всякой системы разбросаны в IX томе Свода законов, в I части Х тома и в Уставе Гражданского Судопроизводства. Иное следует сказать о нормах Остзейского права: в Своде Гражданских Узаконений Губерний Прибалтийских 10 статей Введения представляют целую систему коллизионных норм, которые воспроизводят нормы, господствовавшие в обычном праве Германии до 1900 года.

До сих пор я говорил вам о нормах, которые содержатся в одном роде источников – в кодексах гражданского права и в других собраниях законов. Другой род источников норм Международного Частного Права – договоры между отдельными государствами, трактаты и конвенции консульские, торговые, о сообщении актов, о сношениях судебных мест, о наследствах и т. д. я не могу останавливаться на их перечислении, и даже о договорах, заключенных Россией с разными государствами, я сообщу вам в другой связи. Здесь я скажу только, что коллизионные нормы, которые встречаются в международных договорах, случайны и отрывочны. Обращаю ваше внимание на их формальное отличие от норм, которые содержатся в кодексах – последние обязательны только для одной страны, договоры же вводят нормы, обязательные для двух государств.

В свое время я говорил Вам, что задачею науки Международного Частного Права является не только изучение коллизионных норм в отдельных странах, но и согласование коллизионных норм разных стран между собою. Одна из трудностей нашей науки лежит в том, что в разных странах действуют разные коллизионные нормы. Наука стремится к тому, чтобы наступил такой порядок вещей, когда субъективнее права всюду во всем культурном мире обсуждались бы по одному и тому же законодательству, а для этого нужно, чтобы правила, которые предписывают при встрече двух разноместных законов давать преимущество тому или другому, были всюду одинаковы. Между тем, в настоящее время нам приходится иметь дело с коллизиями коллизионных норм. К чему должно приводить это разногласие между коллизионными нормами разных стран, вам покажут следующие примеры. В Англии, Дании и в Прибалтийском крае состояние и дееспособность лица определяются по закону места жительства, в Италии, Франции, Германии, России – по национальному закону или по подданству, в Соединенных штатах Северной Америки по закону места совершения сделки. Если от француза, постоянно живущего в Англии, там родится сын, то французское правительство будет считать его французом и требовать к отбыванию воинской повинности, а английское будет считать его англичанином. Если итальянец натурализуется во Франции, то его жена и дети тем самым еще не становятся французами, а по итальянскому кодексу они перестали быть итальянцами; вы сами понимаете, какая отсюда получается путаница в семейственных и имущественных отношениях. Немец, разведенный за нарушение супружеской верности, не может в Германии жениться на своей сообщнице, но если они поселятся в Англии, Швеции или Дании, то его брак с нею там будет считаться законным. Во Франции же сын от этого самого брака не будет допущен к наследованию после своего отца. Этих примеров довольно, чтобы понять, что при разногласии между коллизионными нормами самые эти нормы часто теряют всякий смысл и право на существование; что если возможны такие случаи, когда все равно, хотя бы мы и обсудили правоотношение оп иностранным законам, этим вовсе не достигается еще, что в других государствах правоотношение будет обсуждено по тем же законам, то, следовательно, в таких случаях наши коллизионные нормы лишаются всякого значения, и иностранец или иностранное отношение в таких случаях ничего бы не потеряли, если бы мы просто применили к ним наше материальное право. Для гарантии субъективных прав необходимо, чтобы правила, по которым делается выбор компетентного для обсуждения этих вопросов законодательства, были бы всюду одни и те же. Другими словами, нужно, чтобы на место многих национальных Международных Частных Прав стало бы одно единое Международное Частное Право. В предшествующих лекциях я говорил вам о том, как теоретики пытались выводить это единое Право из общих принципов в надежде, что оно силою убеждения войдет в судебную и деловую практику всех стран. Теперь я сообщу вам, что сделано юристами для кодификации единого Международного Частного Права, и что в этом направлении достигнуто государственными деятелями.

В 1873 году на учредительном Съезде в Генте, в Бельгии образовалось ученое сообщество под названием Института Международного Права. Это вольная академия, состоящая из ученых разных национальностей, не стоящая ни в каких отношениях к правительствам, с ограниченным числом членов и пополняющаяся путем кооптации. Она не имеет постоянного местопребывания, но собирается периодически в разных городах Европы. В текущем году должен был проходить 22-й съезд. Одним из инициаторов этого ученого общества и первым его председателем был Манчини. Это общество поставило себе целью содействовать развитию Международного Права, вырабатывать общие принципы, в которых отражалось бы правосознание цивилизованного мира, и участвовать во всякой серьезной попытке кодификации Международного Права. Хотя, таким образом, программа общества говорила только о Международном Праве, но сразу же на первый план выдвинулась забота о кодификации Международного Частного Права. Уже в 1874 году на съезде в Женеве Институт принял направленные в эту сторону предложения Манчини. В то время как Савиньи отдавал еще предпочтение силе убеждения, Институт объявил, что необходимы между цивилизованными государствами трактаты о принятии обязательных и однообразных правил Международного Частного Права, по которым должностные лица и суды разрешали бы вопросы, касающиеся лиц, имуществ, актов, наследств, судопроизводства и решений. Лучшим средством для достижения этой цели Институт признал самому заняться подготовкой проектов таких государственных трактатов для того, чтобы эти проекты послужили потом основой для официальных переговоров между правительствами и для окончательного редактирования на конференциях делегатов от разных государств. При этом Институт оговаривался, что он имеет в виду не однообразие в кодексах материального права, а только, чтобы заранее было известно, какое из законодательств, находящихся в конфликте, должно быть применено к спорному правоотношению. Верный этой программе, Институт в течение протекших с тех пор 30 лет выработал целый ряд законопроектов, с содержанием которых вы будете знакомиться пол мере того, как наш курс будет продвигаться вперед.