Текст книги "Вторая Пуническая война"

Несколько слов об иберийских мечах. Прежде всего хотелось бы отметить высочайшее мастерство испанских оружейников, изготавливавших оружие отличного качества. Рассказывая о кельтиберах, Диодор Сицилийский восхищается их оружием, поскольку оно «рассекает все, что встречается на пути, так что ни щит, ни шлем, ни кость не могут вынести удар из-за высокого качества железа» (V, 33). Испанцы использовали два вида мечей – иберийский меч с прямым двухлезвийным клинком, длиной около 75 см, и кривой меч фалькату (falcate) длиной 60 см. Изогнутый и прямой мечи различались балансом. Центр тяжести прямого меча располагался на уровне гарды или на несколько сантиметров выше, а кривой меч уравновешивался на середине клинка, поскольку предназначался для рубящих ударов. Именно прямой меч и будет взят на вооружение легионерами после Иберийской кампании Сципиона Африканского. По этому поводу есть очень интересное свидетельство Полибия: «Кельтиберы сильно разнятся от других народов строением своих мечей, а именно: мечи их имеют хорошо колющее острие и пригодны для нанесения ударов обеими сторонами. Вот почему римляне со времен войны с Ганнибалом покинули старинные мечи и заменили их мечами иберийскими. Строение мечей они усвоили, но никак не могли перенять ни доброкачественности железа, ни обработки его вообще» (Ex. 96). Это всё, что касается испанских мечей. И поскольку именно Испания была главной базой Баркидов в грядущей войне с Римом, то вполне закономерно, что большая часть армии Ганнибала была набрана из иберийцев. Недаром Тит Ливий заметил, что «испанцы – главная сила его войска» (XXVII, 14).

Разобравшись с тяжеловооруженной пехотой Ганнибала, обратим внимание на мобильные войска его армии. Среди них наибольшую известность снискали жители Балеарских островов: «они считаются лучшими пращниками. В этом искусстве они, как говорят, весьма усердно упражнялись с тех пор, как финикийцы овладели островами. И финикийцы, говорят, первые надели на них туники с широкой каймой, но в битву они шли обычно неопоясанными, только обернув руку козьей шкурой, или с дротиком, закаленным на огне, в другой руке, в редких случаях снабженным маленьким железным наконечником; вокруг головы они носят 3 пращи из тростника с черными кистями; это род тростника, из которого плетут канаты; и Филета говорит о нем в своей «Герменее»:

 
Жалкий хитон и запятнанный грязью; вокруг же
Тонкой тальи обвит черной тростинки кусок,
 

как будто речь идет об опоясанном веревкой из тростника. Или же они употребляют пращи волосяные или жильные; одна петля с длинными ремнями для метания на дальние расстояния, другая с короткими ремнями – на близкое расстояние, а средняя праща – для среднего расстояния. Они с детства упражнялись в метании из пращей, так что даже не давали детям хлеба, если те не попадут в него из пращи» (Strab. III, V, 1). Аналогичную информацию об этих легендарных воинах приводит и Диодор Сицилийский: «Оружие островитян составляют три пращи, одну из которых они обматывают вокруг головы, другую – вокруг туловища, а третью держат в руках. Во время боевых действий они мечут камни, намного большие, чем другие [пращники], и притом с такой силой, что кажется, будто снаряды посылает катапульта. Поэтому при штурме крепостных стен они поражают [воинов], стоящих между зубцами, нанося им тяжёлые раны, а в сражениях в поле пробивают щиты, шлемы и любой доспех. Стреляют они так метко, что почти никогда не бьют мимо цели. Причина того – постоянные упражнения с самого детства, поскольку матери заставляют маленьких детей [то и дело] стрелять из пращи, а целью является прикреплённый к шесту хлеб: обучающийся не получает еды, пока не попадёт в хлеб, – только тогда мать позволяет ему взять и съесть [этот хлеб]» (V, 18). Иногда античные авторы упоминают среди легковооруженных подразделений армии Ганнибала отряды лучников, но национальную принадлежность этих бойцов определить сложно. Тит Ливий характеризует легковооруженных воинов армии Карфагена как «противника, который был подвижен и хорош в стычках, но уклонялся от настоящего боя, поражал неприятеля с безопасного расстояния, но не выдерживал рукопашной» (XXVII, 18).

Рассмотрим положение дел в кавалерии, сыгравшей огромную роль во Второй Пунической войне. Начнем с нумидийской конницы. Страбон оставил подробное описание этих знаменитых африканских всадников: «они стараются приукрасить свою внешность, заплетая волосы на голове и отращивая бороды, носят золотые украшения, начищают зубы и стригут ногти. Редко увидишь, что на прогулках они прикасаются друг к другу, так как они стараются сохранить нетронутой свою прическу. Всадники у них сражаются большей частью вооруженные дротиками, на лошадях, взнузданных веревочной уздой, и без седел; впрочем, у них есть и сабли. Пешие же воины прикрываются слоновыми шкурами как щитами и одеваются в львиные, леопардовые и медвежьи шкуры и спят на них. Как это племя, так и следующие за ними масесилии и вообще ливийцы в большинстве одеваются одинаково и похожи между собой и в других отношениях. Лошади у них маленькие, но быстрые и настолько послушные, что ими можно править прутиком. На лошадей надевают хлопчатобумажные или волосяные ошейники, на которых прикреплены поводья. Некоторые лошади следуют за хозяином, даже если их не тянут за поводья, как собаки. У них в ходу небольшие кожаные щиты, маленькие копья с широкими наконечниками; они носят с широкой каймой без пояса хитоны и, как я уже говорил, шкуры в виде плащей и панцирей» (XVII, III, 7).

Не менее ярко и красочно рассказал о нумидийских всадниках Аппиан. Он пишет о них как о людях, «у которых и днем, и ночью было одно дело: действуя большим количеством дротиков, все время налетать и отступать и опять налетать. И вся битва у них состоит в бегстве и преследовании. Эти номады умеют и переносить голод, и зачастую питаться травой вместо хлеба; а пьют они вообще только воду. И конь у них совершенно не знает даже вкуса овса, всегда питаясь травой, пьет же с большими промежутками» (VIII, II, 11). Полибий обращает внимание на тактические приемы нумидийской конницы в сражении: «нумидяне то быстро и врассыпную отступали, то возвращались назад, с самоуверенностью и отвагой переходя в наступление: таков свойственный нумидянам способ битвы» (III, 72). Тит Ливий пишет о ведении боя нумидийцами следующее: «конники с двумя лошадьми как опытные наездники в пылу ожесточенной битвы привычно перепрыгивали в полном вооружении с усталой лошади на свежую: так ловки они сами и так выучены их лошади» (XXIII, 29). По большому счёту, в маневренной войне римляне ничего не могли противопоставить нумидийцам. Но, с другой стороны, при столкновении больших кавалерийских масс в лобовой атаке, толку от этих легковооруженных всадников было немного. Всё зависело от того, насколько грамотно карфагенские военачальники будут использовать сильные стороны нумидийских наездников. Помимо нумидийцев в армии Карфагена несли службу отряды мавританских всадников.

Продолжая разговор о кавалерии в армии Ганнибала, стоит отметить, что Полибий и Ливий упоминают тяжеловооруженную конницу. Проблема заключается в том, что очень сложно сказать, из каких контингентов она состояла. Можно предположить, что небольшой отряд был непосредственно из Карфагена, поскольку Полибий на страницах своего труда упоминает «городскую конницу» (I, 73) и «карфагенскую конницу» (XV, 11). Пишет об этом и Тит Ливий (XXX, 33). Во время Мтальянской кампании Ганнибала огромную роль играла иберийская кавалерия. Любопытно сравнение, которое делает Ливий, сопоставляя боевые качества испанских и нумидийских наездников: «нумидийский конник уступал испанскому, а мавр, метавший копье, – воину с легким щитом, противники были одинаково быстры, но испанцы сильнее телом и духом» (Liv. XXIII, 26). Как следует из текста, у иберийских всадников были легкие щиты, недаром Полибий пишет про «вооруженную небольшими щитами конницу» (III, 43), воевавшую в армии Ганнибала. Любопытный факт сообщает Страбон: «следующий обычай не является особенностью одних иберов: они ездят вдвоем на лошади, хотя во время битвы один из всадников сражается пешим» (Strab. III, IV, 18). На некоторые особенности ведения боя конными испанцами обратил внимание и Полибий: «В ведении войны наблюдается у кельтиберов следующая особенность: когда они замечают, что пехоту их теснят, то спешиваются и оставляют лошадей спокойно стоящими в строю: к концам уздечек они привешивают маленькие колышки, крепко вколачивают их в землю и таким образом приучают своих лошадей покорно оставаться в строю, пока седоки не возвратятся и не выдернут колышков» (Ex. 95).

Главной ударной силой карфагенской армии были боевые слоны. Судя по всему, они пришли на смену боевым колесницам, ставшим анахронизмом на полях сражений, и сразу же усилили мощь вооруженных сил Карфагена. Вполне вероятно, что подготовка карфагенской элефантерии началась задолго до начала Первой Пунической войны, поскольку обучение слонов длится несколько лет. Другое дело, что в Северной Африке эти животные водились в достаточном количестве. Античные авторы пишут о том, что карфагенские военачальники отлавливали их в Нумидии. Об этом сообщает Фронтин: «Гасдрубал вступил в пределы Нумидии для покорения страны; так как нумидийцы готовились к отпору, он заявил, что прибыл для охоты на слонов, которыми богата Нумидия. Когда потребовали платы за разрешение, он обещал. Отвлекши внимание нумидийцев этим притворством, он напал на них и подчинил их» (IV, VII, 18). Как видим, жители Нумидии воспринимали охоту на слонов в своих землях как вполне естественное явление.

О том, что пунийцы отлавливали слонов в Африке, свидетельствует и Аппиан: «карфагеняне послали Гасдрубала, сына Гискона, на охоту за слонами» (VIII, II, 9). В скором времени Гасдрубал вновь появится в Карфагене с отрядом из 140 боевых слонов (VIII, III, 13), что свидетельствует о том, что далеко он не уходил. Таким образом, карфагеняне могли в случае необходимости быстро пополнить элефантерию, другое дело, что этих животных требовалось как следует обучить. Для этого в Карфагене была создана целая инфраструктура. У Аппиана есть описание городских укреплений, которые были специально приспособлены для размещения элефантерии: «ширина стены была тридцать футов; каждая стена делилась по высоте на два яруса, и в ней, бывшей полой и разделенной на камеры, внизу обычно стояли триста слонов и находились склады пищи для них» (VIII, XIV, 95). О том, где находились площадки для обучения огромных животных, информации не сохранилось.

Как следует из текста Аппиана, численность элефантерии была весьма значительной. Когда после смерти Гамилькара Барки его зять Гасдрубал выступил в поход против испанцев, то в его армии было 200 слонов (Diod. XXV, 12). Но со временем ситуация изменилась. Количество боевых слонов в армиях Карфагена в годы Второй Пунической войны было значительно меньше, чем во время первого противостояния с Римом. По мнению А. Банникова, это произошло потому, что у карфагенян уже не было возможности своевременно обеспечивать свои армии необходимым количеством огромных зверей. «Допустимо предположить, что их возросшие потребности в слонах привели к исчезновению этих животных в близлежащих к Карфагену областях»[31]31
  Банников. А. Эпоха боевых слонов. С. 302.


[Закрыть]. Во время Второй Пунической войны больше всего боевых слонов было в армии Гасдрубала, сына Гискона – 140. Ганнибал повел в Италию тридцать семь животных, а элефантерия его брата Гасдрубала в битве при Метавре насчитывала, по свидетельству Полибия, десять, а по информации Аппиана – пятнадцать слонов. Немного для такого масштабного сражения.

Были на карфагенских слонах башни для воинов или нет? «Во время Второй Пунийской войны, когда количество слонов в карфагенских армиях заметно уменьшилось, пунийские полководцы вынуждены были изменить и приемы использования элефантерии. В этих условиях весьма актуальной стала проблема увеличения боевой мощи каждого отдельного животного. Поэтому башни, особенно под занавес войны, стали появляться на спинах карфагенских слонов гораздо чаще, чем в предыдущий период»[32]32
  Там же. С. 118.


[Закрыть]. Косвенно на то, что на карфагенских боевых слонах во время Второй Пунической войны стояли башни, указывает свидетельство Тита Ливия, относящееся к битве при Илипе в 206 г. до н. э.: «перед строем, прикрывая фланги, стояли слоны, издали казавшиеся укреплениями» (XXVIII, 14). Вполне возможно, что именно башни на спинах исполинских животных создавали такое впечатление.

Что касается инженерного корпуса карфагенской армии, то нам о нем практически ничего не известно. Наиболее подробно действия военных инженеров описываются во время осады Сагунта и переправы армии Ганнибала через реку Родан. Здесь они проявили себя с самой лучшей стороны. Можно предположить, что в корпусе служили не только карфагеняне, но и сицилийские греки, а также военные специалисты из эллинистических государств Восточного Средиземноморья.

Подводя итоги, можно сказать, что Карфаген обладал мощной и хорошо сбалансированной армией, способной решать самые сложные боевые задачи. Большинство воинов были наемниками – профессионалами, хорошо знавшими своё дело. Тем не менее, Полибий делает весьма примечательный вывод: «Карфагеняне никогда не были искусны в сухопутной войне» (XXXII, 2).

* * *

В декабре 218 г. до н. э. римская армия под командованием консула Тиберия Семпрония Лонга была разбита Ганнибалом в битве при Треббии. Это сражение наглядно показало как сильные, так и слабые стороны противоборствующих армий. Карфагеняне продемонстрировали маневренность и превосходство в кавалерии и мобильных войсках, а римляне – высочайшую выучку тяжеловооруженной пехоты. Пунийцы окружили неприятельскую армию, а римляне силами двух легионов сумели прорвать центр вражеских позиций и вырваться из ловушки. Эти 10 000 легионеров благополучно ушли с поля боя и укрылись за стенами Плацентии, куда прибыл и консул Лонг. Это было уже второе поражение римлян в войне после неудачи при Тицине. Примечательно, что ни Тит Ливий, ни Аппиан, ни другие римские историки не называют потери враждующих сторон, что само по себе странно. Полибий о количестве убитых римлян тоже ничего не говорит, а относительно карфагенян отделывается невнятной фразой о том, что «из иберов и ливиян погибло немного; большую часть погибших составляли кельты» (III, 75).

Неизвестно, по какой причине, но консул Тиберий Семпроний почему-то решил скрыть от народа и сената размеры катастрофы. Согласно Полибию, консул отправил в сенат письмо, где утверждал, что «хотя сражение было, но победе помешала бурная погода» (III, 75). Трудно сказать, почему он так поступил, можно предположить, что Лонг сам не ожидал такого катастрофического исхода битвы и в данной ситуации просто не знал, что делать. Консул впал в панику, испугался ответственности и отправил в Рим такое нелепое письмо. Мало того, прибывший в Рим гонец также ничего не рассказал о поражении, а заявил, что была одержана победа, хотя и сомнительная (Plut. Fab. Max. 3). Нет никакого сомнения, что этот человек выполнял четкие инструкции консула, а не занимался самодеятельностью.

В Риме послание Тиберия Семпрония вкупе с рассказами гонца приняли на веру, и несколько дней в городе царила нормальная деловая обстановка. Но затем стало известно, что легионы отступили с поля боя и укрылись за стенами городов, что армия Ганнибала заняла римский лагерь, а галлы перешли на сторону карфагенян. Вот тогда квириты и осознали размер поражения. По Риму распространилась паника: «Вот-вот, – думали римляне, – появятся знамена врага, приближающегося к городу Риму, и нет надежды, нет помощи, нет возможности спасти от его натиска ворота и стены столицы. Когда один консул был побежден на Тицине, мы могли отозвать другого из Сицилии. Теперь оба консула, оба консульских войска разбиты; откуда взять других предводителей, другие легионы?» (Liv. XXI, 57). Тем не менее сенат на корню пресёк панические настроения в городе и активизировал свою деятельность для организации отпора врагу. Были усилены гарнизоны Тарента и ряда городов Южной Италии, отправлены дополнительные войска на Сицилию и Сардинию. Затем сенат обратился за помощью к царю Сиракуз Гиерону, и правитель откликнулся на их призыв, выделив в распоряжение союзников 500 критских лучников и 1000 пельтастов. Также римляне снарядили 60 квинквирем. Сенаторы вполне резонно опасалась активизации действий карфагенского флота вдоль южного побережья Италии и у Сицилии, не исключали и возможной высадки вражеского десанта.

Неожиданно в Риме объявился Тиберий Семпроний Лонг. Этот поступок консула на фоне последних событий выглядел очередной авантюрой, поскольку Тиберию Семпронию пришлось пробираться по территориям, где свирепствовала нумидийская конница. Африканские всадники грабили беззащитные области Северной Италии, и у консула было гораздо больше шансов попасть к ним в плен, чем благополучно достигнуть Рима. Но в этот раз Лонгу повезло, и он предстал перед сенатом. Нам неизвестно, что выслушал в свой адрес горе-полководец от «отцов отечества», но надо думать, ничего хорошего. Приближалось время консульских выборов, и в скором времени Тиберий Сепроний должен был сдать командование своему преемнику. Вопрос заключался в том, кого выберут граждане на должность консулов в столь опасный для государства момент. Выбрали Гая Фламиния и Гнея Сервилия Гемина.

Примечательно, что Тит Ливий не сообщает никаких подробностей этих выборов, хотя, вне всякого сомнения, ему было что рассказать читателям. Гемин принадлежал к патрицианскому роду, его родословная была весьма впечатляющей, и в том, что кандидатура Гнея Сервилия была выдвинута сенаторами на соискание консульской должности, нет ничего удивительного. При этом в источниках совершенно отсутствует информации о том, что Гемин до избрания консулом как-то прославился на военном или политическом поприще. С Фламинием всё иначе. Победитель галлов, храбрый воин и талантливый военачальник, этот любимец народа мог получить консульскую должность вопреки воле «отцов отечества», поскольку казался простым гражданам тем человеком, который может отразить нашествие Ганнибала. В итоге на консульских должностях оказались люди из разных политических лагерей, что во время войны могло иметь крайне негативные последствия. Вопрос о том, как при таком раскладе командующие армиями будут взаимодействовать друг с другом, повисал в воздухе. Но приготовления римлян к решающему столкновению с Ганнибалом продолжались, в Аримин и Этрурию свозились запасы продовольствия и снаряжения, а в самом Риме Фламиний и Гемин набирали новые легионы и ожидали подкреплений от союзников.

Тем временем на севере Италии продолжались боевые действия. Зимой 218–217 гг. до н. э. Ганнибал разослал по стране конные отряды, которые совершенно нарушили снабжение римских войск в регионе. Нумидийские и испанские всадники навели такой страх на римлян и их союзников, что доставка продовольствия легионам осуществлялась теперь только по реке Пад. Полученный таким образом провиант выгружали в крепости недалеко о Плацентии, поскольку именно там находилась большая пристань для речных судов. Находившийся в Плацентии Публий Сципион понимал всё стратегическое значение этого пункта, а потому усилил гарнизон крепости и приказал возвести вокруг неё дополнительные укрепления. Эти меры предосторожности были приняты своевременно.

Однажды ночью Ганнибал с кавалерией и мобильными войсками предпринял внезапную попытку захватить крепость, но воины гарнизона были начеку и вступили в сражение с карфагенянами. Шум боя был услышан в Плацентии, и Сципион во главе кавалерии поспешил на помощь соотечественникам. Следом выступили легионы, поскольку римский военачальник, наученный горьким опытом при Тицине, не хотел рисковать. Когда Ганнибалу доложили о том, что со стороны Плацентии движется вражеская конница во главе с консулом, то полководец отозвал всадников из боя и лично возглавил кавалерийскую атаку на римлян. В рукопашной схватке карфагенский командующий был ранен, а затем получил весть о том, что подходит римская тяжеловооруженная пехота. Осознав, что его замысел по внезапному захвату крепости провалился, Ганнибал увел войска в лагерь. Сципион тоже не стал искушать судьбу, удовлетворился отражением вражеской атаки и вернулся в Плацентию.

Потерпев неудачу в одном месте, Ганнибал добился успеха на другом направлении. Ещё до битвы при Тицине он предпринял попытку захватить город Виктумул: по словам Ливия, это место служило римлянам житницей (XXI, 57). В тот раз карфагенский полководец так и не довел дело до ума, теперь же решил повторить операцию по овладению Виктумулами. Армия пунийцев выступила на город.

К этому времени в Виктумулы сбежалось огромное количество сельских жителей, надеясь укрыться за крепостными стенами города от беспощадной конницы Ганнибала, опустошавшей окрестности. Перспективы перед горожанами вырисовывались весьма мрачные, когда пришла весть о том, что гарнизон крепости под Плацентией успешно отразил ночное нападение пунийцев. Это сразу же изменило настроения в Виктумулах. Трудно сказать, кому из представителей местных властей пришла в голову глупая идея выйти с ополчением навстречу карфагенянам и разбить их в открытом бою, не доводя дело до осады города. И что самое удивительное, большинство горожан поддержало эту безумную мысль. Силы были собранные значительные – 35 000 воинов, но их подготовка и вооружение оставляли желать лучшего. При этом в рядах ополченцев царили шапкозакидательские настроения, а сама организация столь ответственного предприятия была на очень низком уровне. Недаром Ливий собранное в Виктумуле войско называет толпой. Поэтому и результат был соответствующий. Столкнувшись на марше с передовым отрядом Ганнибала, всё это воинство было разгромлено наголову и разбежалось в разные стороны. Когда об этом стало известно в городе, то ни о каком сопротивлении больше не было и речи, жители покорно сдали оружие и открыли карфагенянам ворота. Виткумулы были разграблены, а огромные запасы продовольствия, заготовленные для легионов, достались солдатам Ганнибала. Затем ударили морозы, и боевые действия на некоторое время прекратились.

Ранней весной 217 г. до н. э. карфагенская армия вновь выступила в поход. В этот раз Ганнибал решил вторгнуться в Этрурию и привлечь на свою сторону местное население. О том, что это можно сделать, свидетельствовал удачный опыт полководца во взаимоотношениях с племенами галлов и лигурийцев. Впрочем, была ещё одна причина, по которой Ганнибал стремился покинуть Цизальпинскую Галлию. И Ливий, и Полибий в один голос утверждают, что к этому времени карфагенский полководец стал опасаться своих галльских союзников. Кельты были очень недовольны тем, что боевые действия проходят на их территории, и горели желанием вторгнуться на вражеские земли, где можно было взять богатую добычу. Ганнибал видел раздражение галлов, поэтому, опасаясь за собственную жизнь, приказал изготовить для себя несколько париков, которые и менял каждый день вместе с одеждой. В таком виде полководца не могли узнать даже хорошо знавшие его люди. Таким образом, при создавшемся положении дел самым оптимальным вариантом для Ганнибала было вторжение в Этрурию. Но для того, чтобы попасть в землю этрусков, пунийцам надо было перевалить через Апеннинские горы в такое время года, когда подобный переход представлял опасность. Ганнибал, чья армия сумела преодолеть Альпы, вряд ли рассматривал Апеннины как серьезную преграду, однако дальнейшие события показали, что полководец глубоко заблуждался.

Обычно историки очень подробно и красочно расписывают переход карфагенской армии через Альпы и при этом оставляют в тени трагедию в Апеннинских горах, хотя по своим масштабам она нисколько не уступала драме, разгоравшейся в Альпах. Надо отдать должное Титу Ливию, ярко и красочно расписавшему бедствия, обрушившиеся на пунийцев во время этого злополучного похода. Возможно, Ганнибал знал, что в это время года в здешних горах происходят подобные катаклизмы, но решил рискнуть. И проиграл: «Во время перехода через Апеннины его застигла такая страшная буря, что в сравнении с ней даже ужасы Альп показались почти ничем. Дождь и ветер хлестали пунийцев прямо в лицо, и с такой силой, что они или были принуждены бросать оружие, или же, если пытались сопротивляться, сами падали наземь, пораженные силой вьюги. На первых порах они только остановились. Затем, чувствуя, что ветер захватывает им дыхание и щемит грудь, они присели, повернувшись к нему спиною. Вдруг над их головами застонало, заревело, раздались ужасающие раскаты грома, засверкали молнии; пока они, оглушенные и ослепленные, от страха не решались двинуться с места, грянул ливень, а ветер подул еще сильнее. Тут они наконец убедились в необходимости расположиться лагерем на том самом месте, где были застигнуты непогодой. Но это оказалось лишь началом новых бедствий. Нельзя было ни развернуть полотнище, ни водрузить столбы, а если и удавалось раскинуть палатку, то она не оставалась на месте; все разрывал и уносил ураган. А тут еще тучи, занесенные ветром повыше холодных вершин гор, замерзли и стали сыпать градом в таком количестве, что воины, махнув рукой на все, бросились на землю, скорее погребенные под своими палатками, чем прикрытые ими; за градом последовал такой сильный мороз, что, если кто в этой жалкой куче людей и животных хотел приподняться и встать, он долго не мог этого сделать, так как жилы окоченели от стужи и суставы едва могли сгибаться. Наконец резкими движениями они размялись и несколько ободрились духом; кое-где были разведены огни; если кто чувствовал себя слишком слабым, то прибегал к чужой помощи. В продолжение двух дней оставались они на этом месте как бы в осаде; погибло много людей, много вьючных животных, а также и семь слонов из тех, которые уцелели после сражения на Треббии» (Liv. XXI, 59). Ситуация для Ганнибала сложилась жуткая, потери в войсках были велики, и он приказал отступать. В этот раз полководец не сумел победить силы природы. У него остался только один слон, что значительно снизило ударный потенциал карфагенской армии. Хотя Полибий приводит информацию несколько иного свойства и пишет о том, что все слоны, кроме одного, погибли в ночь после победы при Треббии (III, 74). Причиной гибели животных, как и в рассказе Ливия, стала непогода, поскольку сразу после битвы внезапно начался сильный дождь, а затем пошел снег. Версию Ливия о том, что оставшиеся слоны, за исключением одного, погибли в Апеннинах, поддерживает и Павел Орозий (IV, 14, 8).

Выведя своих людей из ловушки в Апеннинских горах, Ганнибал вновь повел войска по направлению к Плацентии. Трудно сказать, чем он руководствовался, принимая такое спорное решение, поскольку сам город был хорошо укреплен, а за крепостными стенами засели легионеры Тиберия Семпрония Лонга, вернувшегося из Рима после консульских выборов. Шансов на то, что Лонг после Треббии рискнет встретиться с Ганнибалом в чистом поле, было мало, а штурмовать Плацентию было глупо. Тем не менее битва произошла.

Если исходить из сообщения Тита Ливия, Ганнибал повел на Плацентию 12 000 пехоты и 5000 конницы (XXI, 59). Это не вся карфагенская армия, а только её часть. Здесь есть два варианта, почему полководец привел к стратегически значимому городу столь незначительные силы. Во-первых, нельзя исключать того, что армия ещё не оправилась от страшного похода в Апеннинские горы, и Ганнибал взял с собой лишь самые боеспособные части. Во-вторых, можно предположить, что карфагенский командующий сознательно вывел к Плацентии небольшую армию, поскольку хотел спровоцировать Тиберия Семпрония на очередное сражение. Но как бы там ни было, Ганнибал подступил к Плацентии и расположился в её окрестностях лагерем. Вскоре во главе легионов прибыл Лонг и разбил лагерь в трех милях от вражеской стоянки.

На следующий день противники вывели войска в поле. Римский полководец обратил внимание на то, что его легионы превосходят неприятеля числом, и сразу же повел их в атаку. Карфагенская пехота не смогла устоять против слаженного натиска легионеров и начала отступать к лагерю. Нумидийская конница нависала над флангами римлян и тревожила наскоками их кавалерию, не давая ей возможности принять участие в атаках на пехотинцев Ганнибала. Поэтому карфагеняне сумели отступить к лагерю и укрылись за его укреплениями.

Командующий пунийцев действовал уверенно и грамотно. Не исключено, что этот маневр с отступлением был заранее продуман Ганнибалом ввиду явного неравенства сил. Поставив лучников с пращниками на валу и подкрепив их небольшим количеством тяжеловооруженных пехотинцев, главные силы Ганнибал расположил в центре лагеря. Ждал, когда противник пойдет на приступ лагеря и увязнет в бою. Полководец планировал нанести мощный контрудар по римлянам в тот момент, когда легионеры будут сражаться у ворот и штурмовать укрепления.

Но Лонг повел себя иначе, чем рассчитывал Ганнибал. Римляне настолько вяло атаковали карфагенский лагерь, что Тиберий Семпроний счел за благо дать сигнал к отступлению. То ли испугался продолжать сражение, то ли заподозрил какую-либо хитрость со стороны Ганнибала. А может, просто увидел, что легионеры, обескураженные двумя поражениями подряд, не проявляют должного энтузиазма в бою. Ганнибал немало удивился такому развитию событий и тут же распорядился атаковать врага. Через боковые ворота на поле боя вылетели испанские, галльские и нумидийские всадники, а тяжеловооруженную пехоту полководец повел в атаку через главные ворота. Лонг был вынужден вновь вступить в бой, но быстро сгущавшиеся сумерки вновь развели сражавшиеся армии. Ганнибал увел свои войска в лагерь, а римляне ушли в Плацентию.

Количество убитых с обеих сторон было невелико, хотя Ливий и подчеркивал ожесточенность сражения: «Таким образом, потери были меньше, чем можно было ожидать по остервенению, с каким противники бросились друг на друга; а так как обе стороны сражались с одинаковым почти успехом, то и число убитых к окончанию боя было одинаково; пало не более как по шестьсот пехотинцев и вполовину против этого числа всадников. Все же потери римлян были ощутительнее, чем можно было предположить, судя по одному числу павших; было убито довольно много людей всаднического сословия, пять военных трибунов и три начальника союзников» (Liv. XXI, 59). Аппиан о римских потерях ничего не сообщает, акцентируя внимание на карфагенской армии: «Ганнибал потерял четыреста воинов и сам был ранен» (VII, 7).